держали себя в высшей  сте-
пени непринужденно.
   Однажды вечером Мадлена, глядя ему прямо в глаза, спросила.
   - Вы ничего не говорили о нашем проекте госпоже де Марель?
   - Нет, дорогая Я обещал вам хранить его в тайне, и ни одна живая душа
о нем не знает.
   - Ну, теперь можете ей сказать. А я сообщу Вальтерам На этой же неде-
ле. Хорошо?
   Он покраснел:
   - Да, завтра же.
   - Если хотите, - медленно отведя глаза в сторону,  словно  для  того,
чтобы не замечать его смущения, продолжала она, - мы можем пожениться  в
начале мая. Это будет вполне прилично.
   - С радостью повинуюсь вам во всем.
   - Мне бы очень хотелось десятого мая, в субботу. Это как раз день мо-
его рождения.
   - Десятого мая, отлично.
   - Ваши родители живут близ Руана, да? Так вы мне,  по  крайней  мере,
говорили.
   - Да, близ Руана, в Кантле.
   - Чем они занимаются?
   - Они мелкие рантье.
   - А! Я мечтаю с ними познакомиться.
   Дюруа, крайне смущенный, замялся:
   - Но... дело в том, что они...
   Затем, внушив себе, что надо быть мужественным, решительно заговорил:
   - Дорогая, они крестьяне, содержатели кабачка, они из кожи вон лезли,
чтобы дать мне образование Я их не стыжусь, но их...  простота...  их...
неотесанность... может неприятно на вас подействовать.
   Она улыбалась прелестной улыбкой, все лицо ее светилось  нежностью  и
добротой.
   - Нет Я буду их очень любить Мы съездим к ним. Непременно  Мы  еще  с
вами об этом поговорим. Мои родители тоже были простые  люди...  Но  они
умерли Во всем мире у меня нет никого, кроме вас, - добавила она, протя-
нув ему руку.
   Он был взволнован, растроган, покорен, - до сих пор ни  одна  женщина
не внушала ему таких чувств.
   - Я кое-что надумала, - сказала она, - но это довольно трудно  объяс-
нить.
   - Что именно? - спросил он.
   - Видите ли, дорогой, у меня, как и у всякой  женщины,  есть  свои...
свои слабости, свои причуды, я люблю все блестящее и звучное. Я была  бы
счастлива носить аристократическую фамилию Не можете ли  вы,  по  случаю
нашего бракосочетания, сделаться... сделаться дворянином?
   Теперь уже покраснела она, покраснела так, словно совершила  бестакт-
ность.
   - Я сам об этом подумывал, - простодушно ответил Дюруа, - но, по-мое-
му, это не так-то легко.
   - Почему же?
   Он засмеялся.
   - Боюсь показаться смешным.
   Она пожала плечами.
   - Что вы, что вы! Так поступают все, и никто  над  этим  не  смеется.
Разделите свою фамилию на две части: "Дю Руа". Очень хорошо!
   - Нет, нехорошо, - с видом знатока возразил он. - Это  слишком  прос-
той, слишком шаблонный, слишком избитый прием. Я думал взять  сначала  в
качестве литературного псевдонима название моей  родной  деревни,  затем
незаметно присоединить ее к фамилии, а потом уже,  как  вы  предлагаете,
разделить ее на две части.
   - Ваша деревня называется Кантле? - спросила она.
   - Да.
   Она призадумалась.
   - Нет. Мне не нравится окончание. Послушайте, нельзя ли чуть-чуть из-
менить это слово... Кантле?
   Госпожа Форестье взяла со стола перо и начала вынисывать разные фами-
лии, всматриваясь при этом в их начертание.
   - Готово, смотрите, смотрите! - неожиданно воскликнула она и протяну-
ла ему лист бумаги, на котором стояло: "Госпожа Дюруа де Кантель".
   - Да, это очень удачно, - подумав несколько секунд, заметил он с важ-
ностью.
   - Дюруа де Кантель, Дюруа де Кантель, госпожа Дюруа де  Кантель.  Чу-
десно! Чудесно! - в полном восторге повторяла г-жа Форестье.
   - Вы увидите, как просто все к этому отнесутся, - уверенно продолжала
она. - Только не надо терять время. Потом будет уже поздно. Свои  статьи
вы с завтрашнего же дня начинайте подписывать: "Дюруа де Кантель", а за-
метки - просто "Дюруа". Среди журналистов это так принято, и ваш псевдо-
ним никого не удивит. Ко дню нашей свадьбы мы  еще  кое-что  изменим,  а
друзьям объясним, что до сих пор вы  отказывались  от  частицы  "дю"  из
скромности, что к этому вас вынуждало занимаемое положение, а  может,  и
вовсе ничего не объясним. Как зовут вашего отца?
   - Александр.
   - Александр, Александр, - несколько раз повторила она,  прислушиваясь
к звучанию этого слова, потом взяла чистый лист бумаги и написала:
   "Господин и госпожа Александр Дю Руа де Кантель имеют честь  сообщить
вам о бракосочетании их сына Жоржа Дю Руа де Кантель с госпожой Мадленой
Форестье".
   Она издали взглянула на свое рукописание и, довольная эффектом,  зая-
вила:
   - При известной сноровке можно добиться чего угодно.
   Выйдя от нее с твердым намерением именоваться впредь "Дю Руа" и  даже
"Дю Руа де Кантель", он почувствовал, что вырос  в  собственных  глазах.
Походка у него стала еще более молодцеватой, голову он  держал  выше,  а
его усы были теперь особенно лихо закручены, - так, по его мнению,  дол-
жен был выглядеть дворянин. Он находился в таком приподнятом  состоянии,
что ему хотелось объявить первому встречному:
   - Меня зовут Дю Руа де Кантель.
   Но, вернувшись домой, он с беспокойством подумал о г-же де  Марель  и
тотчас же написал письмо, в котором назначил ей свидание на завтра.
   Затем, с той же врожденной беспечностью, благодаря которой он ко все-
му относился легко, Дюруа махнул на это  рукой  и  начал  писать  бойкую
статью о новых налогах, которые он предлагал установить в целях укрепле-
ния государственного бюджета.
   За частицу, указывающую на дворянское происхождение, он считал нужным
взимать сто франков в год, а за титул, начиная  с  баронского  и  кончая
княжеским, от пятисот до тысячи франков.
   Подписался он: "Д. де Кантель".
   На другой день из "голубого листочка", посланного ему любовницей,  он
узнал, что она будет у него в час.
   Дюруа ждал ее с некоторым волнением; он решил сразу приступить к  де-
лу, сказать ей все напрямик и только потом, когда острая  боль  пройдет,
привести убедительные доводы, объяснить ей, что он не  может  оставаться
холостяком до бесконечности и что раз г-н де  Марель  упорно  не  желает
отправляться на тот свет, то ему пришлось подумать о законной супруге.
   И все же ему было не по себе. Когда раздался звонок,  у  него  сильно
забилось сердце.
   Она бросилась к нему:
   - Здравствуй, Милый друг!
   Холодность его объятий не укрылась от г-жи де Марель.
   - Что с тобой? - внимательно посмотрев на него, спросила она.
   - Сядь, - сказал он. - Нам надо серьезно поговорить.
   Не снимая шляпы, а лишь приподняв вуалетку, г-жа де,  Марель  села  в
ожидании.
   Дюруа опустил глаза - он собирался с мыслями.
   - Дорогая моя,  -  медленно  заговорил  он,  -  меня  очень  волнует,
расстраивает и огорчает то, что я должен тебе сообщить. Я  горячо  люблю
тебя, люблю всем сердцем, и боязнь причинить  тебе  горе  удручает  меня
сильней, чем самая новость.
   Госпожа де Марель побледнела и начала дрожать.
   - Что случилось? Ну, говори! - прошептала она.
   Тогда он печально и в  то  же  время  решительно,  с  той  притворной
грустью в голосе, с какой обыкновенно извещают о приятной  неприятности,
проговорил:
   - Дело в том, что я женюсь.
   Из груди у нее вырвался болезненный стон, - так стонут женщины  перед
тем, как лишиться чувств, ей стало душно, она задыхалась и не могла  вы-
говорить ни слова.
   - Ты себе не представляешь, сколько я выстрадал, прежде чем прийти  к
этому решению, - видя, что она молчит, продолжал он - Но у меня  нет  ни
денег, ни определенного положения. Я одинок, я  затерян  в  Париже.  Мне
нужно, чтобы около меня находился человек, который помогал бы мне  сове-
тами, утешал бы меня, служил мне опорой. Я искал союзницу, подругу  жиз-
ни, и я ее нашел!
   Дюруа смолк в надежде, что она что-нибудь  ответит  ему,  -  он  ждал
вспышки гнева, резкостей, оскорблений.
   Она прижала руку к сердцу словно для того, чтобы сдержать его биение.
Дышала она все так же прерывисто, тяжело, отчего высоко  поднималась  ее
грудь и вздрагивала голова.
   Он взял ее руку, лежавшую на спинке кресла, но  она  резко  отдернула
ее.
   - О боже! - в каком-то оцепенении прошептала она.
   Он опустился на колени, но дотронуться до нее не посмел: любая  дикая
выходка с ее стороны не испугала бы его так, как ее молчание.
   - Кло, моя маленькая Кло, - пробормотал он, - войди в мое  положение,
постарайся меня понять. Ах, если бы я мог на тебе жениться, - какое  это
было бы счастье! Но ты замужем. Что же мне остается делать? Подумай  са-
ма, подумай сама! Я должен занять положение в обществе, а для этого  не-
обходим семейный очаг. Если бы ты знала!.. Бывали дни, когда я готов был
убить твоего мужа...
   Его мягкий, вкрадчивый, чарующий голос звучал, как музыка.
   Две крупные слезы, выступив на ее неподвижных глазах,  покатились  по
щекам, а на ресницах меж тем повисли другие.
   - Не плачь, Кло, не плачь, умоляю тебя! - шептал он. У меня душа раз-
рывается.
   Чувство собственного достоинства и женская гордость заставили ее сде-
лать над собой огромное усилие.
   - Кто она? - тем сдавленным голосом, какой появляется у женщины, ког-
да ее душат рыдания, спросила г-жа де Марель.
   Он помедлил секунду, затем, поняв, что это неизбежно, ответил:
   - Мадлена Форестье.
   Госпожа де Марель вздрогнула всем телом - и окаменела  вновь;  погру-
женная в свои размышления, она словно не замечала, что он все еще  стоит
перед ней на коленях.
   А прозрачные капли, одна за другой, все текли и текли у нее по щекам.
   Она встала. Дюруа понял, что она хочет уйти, не сказав ему ни  слова,
не бросив ни единого упрека, но и не простив его. Он был обижен, оскорб-
лен этим до глубины души. Пытаясь удержать ее, он обхватил ее полные но-
ги и почувствовал сквозь материю, как они напряглись, ощутил  их  сопро-
тивление.
   - Не уходи так, заклинаю тебя, - молил Жорж.
   Она бросила на него сверху вниз замутненный слезою отчаянный  взгляд,
тот чудный и грустный взгляд, в котором женщина выражает всю свою душев-
ную боль.
   - Мне... нечего сказать... - прошептала она, -  мне...  нечего  здесь
больше делать... Ты... ты прав... ты... ты... ты сделал хороший выбор...
   Высвободившись резким движением, она пошла к выходу, и он не  удержи-
вал ее более.
   Поднимаясь с колен, Жорж испытывал такое чувство, точно  его  хватили
обухом по голове. Но он быстро овладел собой.
   - Ну что ж, тем хуже или, верней, тем лучше, - сказал он себе. - Дело
обошлось... без скандала. А мне того и надо.
   Почувствовав, что с души  у  него  свалилась  огромная  тяжесть,  по-
чувствовав, что он свободен, ничем не связан, что теперь ничто не мешает
ему начать новую жизнь, упоенный удачей, не зная,  куда  девать  избыток
сил, он с такой яростью принялся бить кулаками в стену, точно вступал  в
единоборство с самой судьбой.
   На вопрос г-жи Форестье: "Вы сказали госпоже де Марель?" - он  с  не-
возмутимым видом ответил:
   - Конечно...
   Она испытующе посмотрела на него своим ясным взглядом.
   - И это ее не огорчило?
   - Ничуть. Напротив, она нашла, что это очень хорошо.
   Новость быстро распространилась. Одни изумлялись, другие уверяли, что
они это предвидели, третьи улыбались, давая понять, что это их нисколько
не удивляет.
   Жорж, подписывавший теперь свои фельетоны - "Д. де Кантель",  заметки
- "Дюруа", а политические статьи, которые он время от  времени  давал  в
газету, - "Дю Руа", полдня проводил у невесты, и она держала себя с ним,
как сестра, просто и естественно, но в этой простоте, вместе  с  подлин-
ной, хотя и затаенною нежностью, проскальзывало едва заметное влечение к
нему, которое она скрывала, как некую слабость. Она  условилась  с  ним,
что на их бракосочетании не будет никого, кроме свидетелей, и что в  тот
же вечер они уедут в Руан. Ей хотелось погостить несколько  дней  у  его
родителей.
   Дюруа пытался отговорить ее от этой поездки, но безуспешно;  в  конце
концов он вынужден был уступить.
   Отказавшись от церковного обряда, поскольку они никого не звали,  но-
вобрачные десятого мая зашли в мэрию, потом вернулись домой уложить  ве-
щи, а вечером шестичасовой поезд, отходивший с  вокзала  Сен-Лазар,  уже
уносил их в Нормандию.
   До той минуты, когда они остались вдвоем в вагоне, им все  не  удава-
лось поговорить. Почувствовав, что они уже едут, они взглянули  друг  на
друга и, чтобы скрыть легкое смущение, засмеялись.
   Поезд, миновав наконец длинный Батиньольский дебаркадер, выбрался  на
равнину, - ту чахлую равнину, что тянется от городских укреплений до Се-
ны.
   Жорж и его жена изредка произносили незначащие слова и снова принима-
лись смотреть в окно.
   Проезжая Аньерский мост, они ощутили радостное волнение при виде  ре-
ки, сплошь усеянной судами, яликами  и  рыбачьими  лодками.  Косые  лучи
солнца, могучего майского солнца, ложились на суда и на тихую, неподвиж-
ную, без плеска и зыби, воду, словно застывшую в жарком блеске уходящего
дня. Парусная лодка, развернувшая посреди реки два больших белых  полот-
няных треугольника, которые сторожили малейшее дуновение ветра,  напоми-
нала огромную птицу, приготовившуюся к полету.
   - Я обожаю окрестности Парижа, - тихо сказал Дюруа, - одно  из  самых
приятных моих воспоминаний - это воспоминание о том, как я ел здесь  ры-
бу.
   - А лодки! - подхватила она. - Как хорошо скользить  по  воде,  когда
заходит солнце!
   Они замолчали, как бы не  решаясь  продолжать  восхваления  прошлого;
погруженные в задумчивость, они, быть может, уже предавались поэзии  со-
жалений.
   Дюруа сидел против жены; он взял ее руку и медленно поцеловал.
   - Когда вернемся в Париж, мы будем иногда ездить в  Шату  обедать,  -
сказал он.
   - У нас будет столько дел! - проговорила она таким тоном, будто жела-
ла сказать: "Надо жертвовать приятным ради полезного".
   Он все еще держал ее руку, с беспокойством думая о том, как перейти к
ласкам. Он нимало не смутился бы, если б перед ним была наивная девушка,
но он чуял в Мадлене живой и насмешливый ум, и это сбивало его с  толку.
Он боялся попасть впросак, боялся показаться слишком робким или,  наобо-
рот, слишком бесцеремонным, медлительным или, наоборот, торопливым.
   Он слегка пожимал ей руку, но она не отвечала на его зов.
   - Мне кажется очень странным, что вы моя жена, - сказал он.
   Это, видимо, поразило ее.
   - Почему же?
   - Не знаю. Мне это кажется странным. Мне хочется  поцеловать  вас,  и
меня удивляет, что я имею на это право.
   Она спокойно подставила ему щеку, и он поцеловал ее так, как  поцело-
вал бы сестру.
   - Когда я вас увидел впервые, - продолжал он, - помните, в тот  день,
когда я по приглашению Форестье пришел к вам обедать, - я подумал:  "Эх,
если бы мне найти такую жену!" Так оно и случилось. Я ее нашел.
   - Вы очень любезны, - хитро улыбаясь и глядя ему прямо в глаза,  про-
шептала она.
   "Я слишком холоден. Это глупо. Надо бы действовать смелее", - подумал
Дюруа и обратился к ней с вопросом:
   - Как вы познакомились с Форестье?
   - Разве мы едем в Руан для того, чтобы говорить о нем?  -  с  лукавым
задором спросила она, в свою очередь.
   Он покраснел.
   - Я веду себя глупо. Я робею в вашем присутствии. Это ей польстило.
   - Да что вы! Почему же?
   Он сел рядом с ней, совсем близко.
   - Олень! - вдруг закричала она.
   Поезд проезжал Сен-Жерменский лес. На ее глазах испуганная косуля од-
ним прыжком перескочила аллею.
   Мадлена все еще смотрела в раскрытое окно, когда Дюруа  вдруг  накло-
нился и прильнул губами к ее шее, - это был Продолжительный поцелуй  лю-
бовника.
   Несколько минут она сидела не шевелясь, затем подняла голову:
   - Перестаньте, мне щекотно.
   Но возбуждающая ласка не прекращалась: медленно и осторожно продолжал
он водить своими закрученными усами по ее белой коже.
   Она выпрямилась:
   - Да перестаньте!
   Тогда он обхватил правой рукой ее голову и повернул лицом к себе. За-
тем, как ястреб на добычу, набросился на ее губы.
   Она отбивалась, отталкивала его, пыталась высвободиться.  На  секунду
ей это удалось.
   - Да перестаньте же! - повторила она.
   Но он не слушал ее; сжимая ее в своих объятиях, он целовал ее  жадны-
ми, дрожащими губами и старался опрокинуть на подушки.
   Она с трудом вырвалась от него и быстро встала.
   - Послушайте, Жорж, перестаньте! Ведь мы не дети,  мы  отлично  можем
потерпеть до Руана.
   Он сидел весь красный, охлажденный ее благоразумием. Когда же к  нему
вернулось прежнее спокойствие, он весело сказал:
   - Хорошо, я потерплю, но до самого Руана вы не  услышите  от  меня  и
двадцати слов, - вот вам за это. Имейте в виду: мы еще только  проезжаем
Пуасси.
   - Говорить буду я, - сказала она.
   Спокойно сев рядом с ним, она начала подробно описывать  то,  что  их
ожидает по возвращении. Они останутся в той квартире, где  она  жила  со
своим первым мужем, причем обязанности, которые Форестье исполнял в  ре-
дакции, вместе с его жалованьем тоже перейдут к Дюруа.
   Вообще, материальную сторону их брачного сожительства она с точностью
дельца уже заранее обдумала до мелочей.
   Их союз был основан на началах раздельного владения имуществом, и все
случаи жизни - смерть, развод, появление одного или нескольких младенцев
- были ими предусмотрены. Дюруа, по его словам, располагал суммой в  че-
тыре тысячи франков, из них полторы тысячи он взял в долг.  Прочее  сос-
тавляли сбережения, которые он делал в этом году, ожидая перемены в сво-
ей судьбе. Мадлена располагала суммой в сорок тысяч франков, которую, по
ее словам, оставил ей Форестье.
   Вспомнив о Шарле, она отозвалась о нем с похвалой:
   - Он был очень бережлив, очень аккуратен, очень трудолюбив. В  корот-
кий срок он нажил бы себе целое состояние.
   Дюруа, занятый совсем другими мыслями, уже не слушал ее.
   Порой она умолкала, думала о чем-то своем, затем возобновляла начатый
разговор:
   - Через три-четыре года вы сможете зарабатывать от тридцати до сорока
тысяч франков. Проживи Шарль дольше, он зарабатывал бы столько же.
   Жоржу наскучили ее наставления, и он прервал ее:
   - Насколько мне известно, мы едем в Руан не для того, чтобы  говорить
о нем.
   Она слегка ударила его по щеке.
   - Правда, я совсем забыла, - сказала она, смеясь.
   Разыгрывая пай-мальчика, он сложил руки на коленях.
   - У вас теперь глупый вид, - заметила она.
   - Вы сами навязали мне эту роль, - возразил он, - теперь уж я из  нее
не выйду.
   - Почему? - спросила она.
   - Потому что вы не только будете вести наше хозяйство, но  и  руково-
дить моей особой. Впрочем, вам, как вдове, и карты в руки!
   Она была удивлена:
   - Что вы, собственно, хотите этим сказать?
   - Я хочу сказать, что ваши познания должны рассеять мое невежество, а
ваш опыт замужней женщины должен расшевелить мою холостяцкую невинность,
вот что!
   - Это уж слишком! - воскликнула она.
   - Это именно так, - возразил он, - Я не знал женщин, так? - а вы муж-
чин знаете, - ведь вы вдова, так? - и вы займетесь  моим  воспитанием...
сегодня вечером, так? - можно начать даже сейчас, если хотите.
   - О, если вы рассчитываете в данном случае на меня!..  -  воскликнула
она, развеселившись.
   - Ну да, я рассчитываю на вас, - тоном школьника,  отвечающего  урок,
заговорил Дюруа. - Больше того, я рассчитываю, что в двадцать  уроков...
вы сделаете из меня образованного человека... Десять уроков на  основные
предметы... на чтение и на грамматику... десять - на упражнения и на ри-
торику... Ведь я ничего не знаю, как есть ничего!
   - Ты глуп! - все более и более оживляясь, воскликнула она.
   - Раз ты начала говорить мне "ты", - продолжал он, - то я  немедленно
последую твоему примеру, и я должен сказать тебе,  дорогая,  что  любовь
моя с каждой секундой становится все сильней и, что путь до Руана кажет-
ся мне очень долгим!
   Он говорил теперь с актерскими  интонациями,  сопровождая  свою  речь
смешными ужимками, которые забавляли молодую женщину, привыкшую к выход-
кам и проказам высшей литературной богемы.