азъез-
да.
   Форестье направился прямо к входной двери, но Дюруа остановил его:
   - Мы забыли купить билеты.
   - Со мной не платят, - с важным видом проговорил Форестье.
   Три контролера поклонились ему. С тем из них, который стоял в середи-
не, журналист поздоровался за руку.
   - Есть хорошая ложа? - а спросил он.
   - Конечно, есть, господин Форестье.
   Форестье взял протянутый ему билетик, толкнул обитую кожей  дверь,  и
приятели очутились в зале.
   Табачный дым тончайшей пеленою мглы застилал сцену и  противоположную
сторону зала. Поднимаясь чуть  заметными  белесоватыми  струйками,  этот
легкий туман, порожденный бесчисленным множеством папирос и сигар,  пос-
тепенно сгущался вверху, образуя под куполом, вокруг люстры и над битком
набитым вторым ярусом, подобие неба, подернутого облаками.
   В просторном коридоре, вливавшемся в полукруглый проход,  что  огибал
ряды и ложи партера и где разряженные кокотки  шныряли  в  темной  толпе
мужчин, перед одной из трех стоек, за которыми восседали три накрашенные
и потрепанные продавщицы любви и напитков,  группа  женщин  подстерегала
добычу.
   В высоких зеркалах отражались спины продавщиц и лица входящих  зрите-
лей.
   Форестье, расталкивая толпу, быстро продвигался вперед с видом  чело-
века, который имеет на это право.
   Он подошел к капельдинерше.
   - Где семнадцатая ложа?
   - Здесь, сударь.
   И она заперла обоих в деревянном открытом сверху и обитом красной ма-
терией ящике, внутри которого помещалось четыре красных  стула,  постав-
ленных так близко один к другому, что между ними почти  невозможно  было
пролезть. Друзья уселись. Справа и слева от них, изгибаясь подковой, тя-
нулся до самой сцены длинный ряд точно таких же клеток, где тоже  сидели
люди, которые были видны только до - пояса.
   На сцене трое молодых людей в трико - высокий, среднего роста  и  ни-
зенький - по очереди проделывали на трапеции акробатические номера.
   Сперва быстрыми мелкими шажками, улыбаясь и посылая публике воздушные
поцелуи, выходил вперед высокий.
   Под трико обрисовывались мускулы его рук и ног. Чтобы не слишком  за-
метен был его толстый живот, он выпячивал грудь. Ровный пробор  как  раз
посередине головы придавал ему сходство с парикмахером. Грациозным прыж-
ком он взлетал на трапецию и, повиснув на руках, вертелся колесом. А  то
вдруг, выпрямившись и вытянув руки, принимал горизонтальное положение и,
держась за перекладину пальцами, в которых была теперь сосредоточена вся
его сила, на несколько секунд застывал в воздухе.
   Затем спрыгивал на пол, снова улыбался, кланялся рукоплескавшему пар-
теру и, играя упругими икрами; отходил к кулисам.
   За ним второй, поменьше ростом, но зато более коренастый,  проделывал
те же номера и, наконец, третий - и все это при  возраставшем  одобрении
публики.
   Но Дюруа отнюдь не был увлечен зрелищем; повернув голову, он не отры-
вал глаз от широкого прохода, где толпились мужчины и проститутки.
   - Обрати внимание на первые ряды партера, - сказал Форестье,  -  одни
добродушные, глупые лица мещан, которые вместе с женами и детьми  прихо-
дят сюда поглазеть. В ложах - гуляки, кое-кто из  художников,  несколько
второсортных кокоток, а сзади нас - самая забавная  смесь,  какую  можно
встретить в Париже. Кто эти мужчины? Приглядись  к  ним.  Кого-кого  тут
только нет, - люди всякого чина и звания, но  преобладает  мелюзга.  Вот
служащие - банковские, министерские, по торговой части, - репортеры, су-
тенеры, офицеры в штатском, хлыщи во фраках, - эти пообедали в  кабачке,
успели побывать в Опере и прямо отсюда отправятся к Итальянцам, - и  це-
лая тьма подозрительных личностей. А женщины все одного пошиба:  ужинают
в Американском кафе и сами извещают своих постоянных клиентов, когда они
свободны. Красная цена им два луидора, но они  подкарауливают  иностран-
цев, чтобы содрать с них пять. Таскаются они сюда уже лет  шесть,  -  их
можно видеть здесь каждый вечер, круглый год, на тех же самых местах, за
исключением того времени, когда они находятся на излечении в  Сен-Лазаре
или в Лурсине.
   Дюруа не слушал. Одна из таких женщин, прислонившись к их ложе, уста-
вилась на него. Это была полная набеленная брюнетка с черными  подведен-
ными глазами, смотревшими из-под огромных нарисованных бровей. Пышная ее
грудь натягивала черный шелк платья; накрашенные губы, похожие на крово-
точащую рану, придавали ей что-то  звериное,  жгучее,  неестественное  и
вместе с тем возбуждавшее желание.
   Кивком головы она подозвала проходившую мимо подругу, рыжеватую блон-
динку, такую же дебелую, как она, и умышленно громко, чтобы ее  услышали
в ложе, сказала:
   - Гляди-ка, правда, красивый малый? Если он захочет  меня  за  десять
луидоров, я не откажусь.
   Форестье повернулся лицом к Дюруа и, улыбаясь, хлопнул его по колену:
   - Это она о тебе. Ты пользуешься успехом, мой милый. Поздравляю.
   Бывший унтер-офицер покраснел; пальцы его невольно потянулись  к  жи-
летному карману, в котором лежали две золотые монеты.
   Занавес опустился. Оркестр заиграл вальс.
   - Не пройтись ли нам? - предложил Дюруа.
   - Как хочешь.
   Не успели они выйти, как их подхватила волна гуляющих. Их жали,  тол-
кали, давили, швыряли из стороны  в  сторону,  а  перед  глазами  у  них
мелькал целый рой шляп. Женщины ходили парами; скользя меж локтей, спин,
грудей, они свободно двигались в толпе мужчин, - видно было,  что  здесь
для них раздолье, что они в своей стихии, что в этом потоке  самцов  они
чувствуют себя, как рыбы в воде.
   Дюруа в полном восторге плыл по течению, жадно втягивая в  себя  воз-
дух, отравленный никотином,  насыщенный  испарениями  человеческих  тел,
пропитанный духами продажных женщин. Но Форестье потел, задыхался,  каш-
лял.
   - Пойдем в сад, - сказал он.
   Повернув налево, они увидели нечто вроде  зимнего  сада,  освежаемого
двумя большими аляповатыми фонтанами. За цинковыми столиками, под тисами
И туями в кадках, мужчины и женщины пили прохладительное.
   - Еще по кружке? - предложил Форестье.
   - С удовольствием.
   Они сели и принялись рассматривать публику.
   Время от времени к ним подходила какая-нибудь девица и, улыбаясь зау-
ченной улыбкой, спрашивала: "Чем "гостите,  сударь?"  Форестье  отвечал:
"Стаканом воды из фонтана", - и, проворчав: "Свинья!" - она удалялась.
   Но вот появилась полная брюнетка, та самая, которая  стояла,  присло-
нившись к их ложе; вызывающе глядя по сторонам, она шла под руку с  пол-
ной блондинкой. Это были бесспорно красивые женщины, как бы нарочно  по-
добранные одна к другой.
   При виде Дюруа она улыбнулась так, словно  они  уже  успели  взглядом
сказать друг другу нечто интимное, понятное им  одним.  Взяв  стул,  она
преспокойно уселась против него, усадила  блондинку  и  звонким  голосом
крикнула:
   - Гарсон, два гренадина!
   - Однако ты не из робких, - с удивлением заметил Форестье.
   - Твой приятель вскружил мне голову, - сказала она. - Честное  слово,
он душка. Боюсь, как бы мне из-за него не наделать глупостей!
   Дюруа от смущения не нашелся, что сказать. Он крутил свой пушистый ус
и глупо ухмылялся. Гарсон принес воду с сиропом. Женщины выпили ее  зал-
пом и поднялись. Брюнетка, приветливо кивнув Дюруа, слегка  ударила  его
веером по плечу.
   - Спасибо, котик, - сказала она. - Жаль только, что из тебя слова  не
вытянешь.
   И, покачивая бедрами, они пошли к выходу.
   Форестье засмеялся.
   - Знаешь, что я тебе скажу, друг мой? Ведь ты и правда имеешь успех у
женщин. Надо этим пользоваться. С этим можно далеко пойти.
   После некоторого молчания он, как бы размышляя вслух, задумчиво  про-
говорил:
   - Женщины-то чаще всего и выводят нас в люди.
   Дюруа молча улыбался.
   - Ты остаешься? - спросил Форестье. - А я ухожу, с меня довольно.
   - Да, я немного побуду. Еще рано, - пробормотал Дюруа.
   Форестье встал.
   - В таком случае прощай. До завтра. Не забыл? Улица  Фонтен,  семнад-
цать, в половине восьмого.
   - Хорошо. До завтра. Благодарю.
   Они пожали друг другу руку, и журналист ушел.
   Как только он скрылся из виду, Дюруа почувствовал себя свободнее. Еще
раз с удовлетворением нащупав в кармане золотые монеты,  он  поднялся  и
стал пробираться в толпе, шаря по ней глазами.
   Вскоре он увидел обеих женщин, блондинку и брюнетку,  с  видом  нищих
гордячек бродивших в толчее, среди мужчин.
   Он направился к ним, но, подойдя вплотную, вдруг оробел.
   - Ну что, развязался у тебя язык? - спросила брюнетка.
   - Канальство! - пробормотал Дюруа; больше он ничего  не  мог  выгово-
рить.
   Они стояли все трое на самой дороге, и вокруг них уже образовался во-
доворот.
   - Пойдем ко мне? - неожиданно предложила брюнетка.
   Трепеща от желания, он грубо ответил ей:
   - Да, но у меня только один луидор.
   На лице женщины мелькнула равнодушная улыбка.
   - Ничего, - сказала она и, завладев  им,  как  своей  собственностью,
взяла его под руку.
   Идя с нею, Дюруа думал о том, что на остальные двадцать  франков  он,
конечно, достанет себе фрак для завтрашнего обеда.
 
 
   II
 
   - Где живет господин Форестье?
   - Четвертый этаж, налево.
   В любезном тоне швейцара слышалось уважение к жильцу. Жорж Дюруа стал
подниматься по лестнице.
   Он был слегка смущен,  взволнован,  чувствовал  какую-то  неловкость.
Фрак он надел первый раз в жизни, да и весь костюм в  целом  внушал  ему
опасения. Он находил изъяны во всем, начиная с ботинок, не лакированных,
хотя довольно изящных, - Дюруа любил хорошую обувь, - и кончая сорочкой,
купленной утром в Лувре за четыре с половиной франка вместе с  манишкой,
слишком тонкой и оттого успевшей смяться. Старые же его сорочки были  до
того изношены, что он не рискнул надеть даже самую крепкую.
   Брюки, чересчур широкие, плохо  обрисовывавшие  ногу  и  собиравшиеся
складками на икрах, имели тот потрепанный вид, какой  сразу  приобретает
случайная, сшитая не по фигуре вещь. Только фрак сидел недурно - он  был
ему почти впору.
   С замиранием сердца, в расстройстве чувств, больше всего на свете бо-
ясь показаться смешным, медленно поднимался он вверх по ступенькам,  как
вдруг прямо перед ним вырос элегантно одетый господин, смотревший на не-
го в упор. Они оказались так близко друг к другу, что Дюруа отпрянул - и
замер на месте: это был он сам, его собственное отражение в трюмо,  сто-
явшем на площадке второго этажа и создававшем иллюзию длинного коридора.
Он задрожал от восторга, - в таком выгодном свете неожиданно представил-
ся он самому себе.
   Дома он пользовался зеркальцем для бритья, в котором нельзя было уви-
деть себя во весь рост, кое-как удалось ему рассмотреть  лишь  отдельные
детали своего импровизированного туалета, и он преувеличивал его  недос-
татки и приходил в отчаяние при мысли, что он смешон.
   Но вот сейчас, нечаянно взглянув в трюмо, он даже не узнал себя, - он
принял себя за кого-то другого, за светского человека, одетого, как  ему
показалось с первого взгляда, шикарно, безукоризненно.
   Подвергнув себя подробному осмотру, он нашел, что у него в самом деле
вполне приличный вид.
   Тогда он принялся, точно актер, разучивающий роль, репетировать перед
зеркалом. Он улыбался, протягивал руку, жестикулировал, старался изобра-
зить на своем лице то удивление, то удовольствие, то одобрение  и  найти
такие оттенки улыбки и взгляда, по которым дамы сразу признали бы в  нем
галантного кавалера и которые убедили бы их, что он очарован  и  увлечен
ими.
   Внизу хлопнула дверь Испугавшись, что его могут  застать  врасплох  и
что кто-нибудь из гостей его друга видел, как он кривлялся перед  зерка-
лом, Дюруа стал быстро подниматься по лестнице.
   На площадке третьего этажа тоже стояло зеркало, и Дюруа замедлил шаг,
чтобы осмотреть себя на ходу. В самом деле, фигура у него стройная.  По-
ходка тоже не оставляет желать лучшего. И безграничная вера в себя мгно-
венно овладела его душой. Разумеется, с такой внешностью, с присущим ему
упорством в достижении цели, смелостью и независимым складом ума он сво-
его добьется. Ему хотелось взбежать, перепрыгивая  через  ступеньки,  на
верхнюю площадку лестницы. Остановившись перед третьим зеркалом, он при-
вычным движением подкрутил усы, снял шляпу, пригладил волосы и,  пробор-
мотав то, что он всегда говорил в таких  случаях:  "Здорово  придумано",
нажал кнопку звонка.
   Дверь отворилась почти тотчас же, и при виде лакея в черном  фраке  и
лакированных ботинках, бритого, важного,  в  высшей  степени  представи-
тельного, Дюруа вновь  ощутил  смутное,  непонятное  ему  самому  беспо-
койство: быть может, он невольно сравнил свой костюм с  костюмом  лакея.
Взяв у Дюруа пальто, которое тот, чтобы скрыть пятна,  держал  перекинув
на руку, лакей спросил:
   - Как прикажете доложить?
   Затем приподнял портьеру, отделявшую переднюю от гостиной, и отчетли-
во произнес его имя.
   Дюруа мгновенно утратил весь свой апломб, он оцепенел, он едва  дышал
от волнения. Ему предстояло перешагнуть порог нового мира, того мира,  о
котором он мечтал, который манил его к себе издавна. Наконец  он  вошел.
Посреди большой, ярко освещенной комнаты, изобилием всевозможных  расте-
ний напоминавшей оранжерею, стояла молодая белокурая женщина.
   Он остановился как вкопанный. Кто эта улыбающаяся  дама?  Но  тут  он
вспомнил, что Форестье женат. И мысль о том, что эта хорошенькая,  изящ-
ная блондинка, - жена его друга, привела его в полное замешательство.
   - Сударыня, я... - пробормотал он.
   Она протянула ему руку.
   - Я знаю, сударь. Шарль рассказал мне о вашей вчерашней встрече, и  я
очень рада, что ему пришла счастливая мысль пригласить вас пообедать се-
годня с нами.
   Он не нашелся, что ей ответить, и покраснел до ушей,  он  чувствовал,
что его осматривают с ног до головы, прощупывают, оценивают, изучают.
   Ему хотелось извиниться за свой туалет, как-нибудь объяснить его пог-
решности, но он ничего не мог придумать и так  и  не  решился  затронуть
этот щекотливый предмет.
   Он опустился в кресло, на которое ему указала хозяйка, и  как  только
под ним прогнулось мягкое и упругое сиденье, как только он сел поглубже,
откинулся и ощутил ласковое прикосновение спинки и ручек, бережно заклю-
чавших его в свои бархатные объятия, ему показалось, что  он  вступил  в
новую, чудесную жизнь, что он уже завладел чем-то  необыкновенно  прият-
ным, что он уже представляет собою нечто,  что  он  спасен  И  тогда  он
взглянул на г-жу Форестье, не спускавшую с него глаз.
   На ней было бледно-голубое кашемировое платье,  четко  обрисовывавшее
ее тонкую талию и высокую грудь. Голые руки и шея выступали из пены  бе-
лых кружев, которыми был отделан корсаж и короткие рукава. Волосы,  соб-
ранные в высокую прическу, чуть вились на затылке, образуя легкое, свет-
лое, пушистое облачко.
   Взгляд ее, чем-то напоминавший Дюруа взгляд женщины,  встреченной  им
накануне в. Фоли-Бержер, действовал на него ободряюще. У нее были  серые
глаза, серые с голубоватым оттенком, который придавал им особенное выра-
жение, тонкий нос, полные губы и несколько пухлый подбородок,  -  непра-
вильное и вместе с тем очаровательное лицо, лукавое  и  прелестное.  Это
было одно из тех женских лиц, каждая черта которого полна  своеобразного
обаяния и представляется значительной, малейшее изменение которого слов-
но и говорит и скрывает что-то.
   Выдержав короткую паузу, она спросила:
   - Вы давно в Париже?
   - Всего несколько месяцев, сударыня, -  постепенно  овладевая  собой,
заговорил он. Я служу на железной дороге, но  Форестье  меня  обнадежил:
говорит, что с его помощью мне удастся стать журналистом.
   Она улыбнулась, на этот раз более радушной и широкой улыбкой, и,  по-
низив голос, сказала:
   - Я знаю.
   Снова раздался звонок. Лакей доложил:
   - Госпожа де Марель.
   Вошла маленькая смуглая женщина, из числа  тех,  о  которых  говорят:
жгучая брюнетка.
   Походка у нее была легкая. Темное, очень простое  платье  облегало  и
обрисовывало всю ее фигуру.
   Невольно останавливала взгляд красная роза, приколотая  к  ее  черным
волосам: она одна оттеняла ее лицо, подчеркивала то, что в нем было ори-
гинального, сообщала ему живость и яркость.
   За нею шла девочка в коротком платье. Г-жа Форестье бросилась  к  ним
навстречу:
   - Здравствуй, Клотильда.
   - Здравствуй, Мадлена.
   Они поцеловались. Девочка, с  самоуверенностью  взрослой,  подставила
для поцелуя лобик.
   - Здравствуйте, кузина, - сказала она.
   Поцеловав ее, г-жа Форестье начала знакомить гостей:
   - Господин Жорж Дюруа, старый товарищ Шарля. Госпожа де  Марель,  моя
подруга и дальняя родственница.
   И, обращаясь к Дюруа, добавила:
   - Знаете, у нас тут просто, без церемоний. Вы ничего не  имеете  про-
тив?
   Молодой человек поклонился.
   Дверь снова отворилась, и вошел какой-то толстяк, весь круглый,  при-
земистый, под руку с красивой и статной дамой выше его ростом  и  значи-
тельно моложе, обращавшей на себя внимание изысканностью манер и  горде-
ливой осанкой. Это были г-н Вальтер, депутат, финансист, богач и  делец,
еврей-южанин, издатель "Французской жизни", и его жена,  урожденная  Ба-
зильРавало, дочь банкира.
   Потом один за другим появились Жак Риваль, одетый весьма элегантно, и
Норбер де Варен, - у этого ворот фрака блестел,  натертый  длинными,  до
плеч, волосами, с которых сыпалась перхоть, а небрежно завязанный  галс-
тук был далеко не первой свежести. С кокетливостью  былого  красавца  он
подошел к г-же Форестье и поцеловал ей  руку.  Когда  он  нагнулся,  его
длинные космы струйками разбежались по ее голой руке.
   Наконец вошел сам Форестье и извинился за опоздание. Его задержали  в
редакции в связи с выступлением Мореля. Морель, депутат-радикал,  только
что сделал запрос министерству по поводу требования кредитов на  колони-
зацию Алжира.
   - Кушать подано, - объявил слуга.
   Все перешли в столовую.
   Дюруа посадили между г-жой де Марель и ее дочкой. Он опять почувство-
вал себя неловко: он не умел обращаться с вилкой, ложкой, бокалами и бо-
ялся нарушить этикет. Перед ним поставили четыре бокала, причем  один  -
голубоватого цвета. Интересно знать, что из него пьют?
   За супом молчали, потом Норбер де Варен спросил:
   - Вы читали о процессе Готье? Занятная история!
   И тут все принялись обсуждать этот случай, где к адюльтеру примешался
шантаж. Здесь говорили о нем не так, как в семейном кругу говорят о про-
исшествиях, известных по газетам, но как врачи о болезни, как  зеленщики
об овощах Никто не удивлялся, не выражал возмущения, - все с  профессио-
нальным любопытством и полным равнодушием к самому преступлению  отыски-
вали его глубокие, тайные причины. Пытались выяснить  мотивы  поступков,
определить мозговые явления, вызвавшие драму, а сама эта драма  рассмат-
ривалась как прямое следствие особого душевного состояния, которому мож-
но найти научное объяснение. Этим исследованием, этими  поисками  увлек-
лись и дамы. Точно так же, с точки зрения вестовщиков, торгующих челове-
ческой комедией построчно, были изучены, истолкованы, осмотрены  хозяйс-
ким глазом со всех сторон, оценены по их действительной стоимости и дру-
гие текущие события, подобно тому как лавочники переворачивают, осматри-
вают и взвешивают свой товар, прежде чем предложить его покупателям.
   Потом зашла речь об одной дуэли, и тут Жак  Риваль  овладел  всеобщим
вниманием Это была его область, никто  другой  не  смел  касаться  этого
предмета.
   Дюруа не решался вставить слово. Прельщенцый округлыми формами  своей
соседки, он время от времени поглядывал на нее С кончика ее  уха,  точно
капля воды, скользящая по коже, на золотой нитке свисал бриллиант.  Каж-
дое ее замечание вызывало у всех улыбку Оно заключало в  себе  забавную,
милую, всякий раз неожиданную шутку, шутку бедовой девчонки,  ничего  не
принимающей близко к сердцу, судящей обо всем с поверхност