знал, что больше пятидесяти  секунд  нельзя
испытывать судьбу и русские радиолокаторы.
   - Мой народ никогда не забудет твоей помощи...
   - Ты с ума сошел?!! Пять секунд осталось! Говори что нужно?
   - Ты помнишь Омара Хайяма? "В сей мир  едва  ли  снова  попадем,  своих
друзей вторично не найдем..."
   - Ты пьян?? Отбой! Давай отбой! Ты слышишь? - бессильно закричал король
Марокко.
   - "Лови же миг! Ведь он не повторится..."
   - Джоха-а-ар! Не надо! Не смей!
   Казалось, все горы эхом повторили этот крик в телефонной трубке.
   - "Как ты и сам не повторишься в нем!"
   Он  улыбнулся  -  он  вдруг   увидел   круглое   лицо   двадцатилетнего
счастливчика над  штурвалом  "СУ-25"  и  ощутил  ликующе-азартный  всплеск
адреналина в его крови.
   "Есть! - мысленно закричал этотлилот, увидев световой импульс на  сетке
своего приборного щитка. - Есть захват!"
   "ПУСК!" - приказал он этому мальчишке  и  положил  кричащую  телефонную
трубку на капот машины.
   Прощай, король Хасан, не мешай  мне  своим  криком  ощутить  каждую  из
последних секунд этой прекрасной жизни.
   Прощай, жена, спасибо тебе за твою сладость, за губы твои  и  руки,  за
жар и нежность твоих прекрасных ласк.
   Прощайте, люди мои, прекрасные  своей  суровой  храбростью,  завтра  вы
получите долгожданную свободу.
   Прощайте, горы, тюльпаны, звезды,  сейчас  я  взлечу  выше  вас  в  это
прекрасное небо.
   Он посмотрел наверх, пытаясь увидеть летящую к нему ракету.
   - Аллах Ахбар!
   Может быть, он успел увидеть возникшую из звездной пыли звезду...
   Оглушающий взрыв сотряс горы и сорвал с их гребней вихри камнепадов.
   Когда опрокинутые взрывной волной жена и два телохранителя вскочили  на
ноги и добежали к месту взрыва, от его машины, охраны и от него самого  не
было ничего, кроме огромной воронки, дымящейся в этой прекрасной земле.


   Москва, 23 апреля:
   "УБИТ ДЖОХАР ДУДАЕВ!
   По сообщениям из Чечни, в ночь на 22 апреля в районе села  Ге-Хи-Чу  во
время сеанса спутниковой связи с королем  Марокко  Хасаном  II  попал  под
ракетный обстрел и погиб лидер чеченских боевиков Джохар Дудаев".
   Хабаровск, 24 апреля:
   "С ДУДАЕВЫМ ИЛИ БЕЗ НЕГО МЫ ЗАКОНЧИМ В ЧЕЧНЕ МИРОМ!" - сказал президент
в Хабаровске во время встречи с избирателями".
   Москва, 1 мая:
   "ПРЕЗИДЕНТ ПОДПИСАЛ УКАЗ О ПРЕКРАЩЕНИИ ВОЙНЫ В ЧЕЧНЕ  И  ВЫВОДЕ  ВОЙСК.
"ВЫ ПОБЕДИЛИ!" - СКАЗАЛ ОН В ОБРАЩЕНИИ К ВОЙСКАМ".
   Москва, 14 мая:
   "ПО  ДАННЫМ  СОЦИОЛОГОВ,  ВПЕРВЫЕ  С  НАЧАЛА   ИЗБИРАТЕЛЬНОЙ   КАМПАНИИ
ПРЕЗИДЕНТ ОПЕРЕЖАЕТ СВОЕГО ГЛАВНОГО КОНКУРЕНТА, ЛИДЕРА КОММУНИСТОВ..."
   Моздок, 28 мая:
   "СКАЗАНО - СДЕЛАНО! СЕГОДНЯ В 10.30 УТРА  ПРЕЗИДЕНТ  ПРИБЫЛ  В  МОЗДОК,
ПОСЛЕ ЧЕГО НА ВЕРТОЛЕТЕ ОТБЫЛ  В  ЧЕЧНЮ,  ГДЕ  ПРОВЕЛ  НЕСКОЛЬКО  ЧАСОВ  И
ВЫСТУПИЛ ПЕРЕД СОЛДАТАМИ И ОФИЦЕРАМИ РОССИЙСКОЙ АРМИИ".
   "Известия" и др. газеты.




   Часть пятая


   59

   "ЦЕНТРОБАНК БУДЕТ КОНТРОЛИРОВАТЬ КРУПНЫЕ БАНКИ.
   По  словам  своего  председателя,   Центральный   Банк   России   будет
контролировать крупные банки,  для  чего  счета  30  ведущих  коммерческих
банков переводятся в ЦБР".
   Из московской прессы

   "ДЕНЕГ У КРЕМЛЯ НЕТ. РУССКИЙ ПРЕМЬЕР ПРИБЫЛ В ПАРИЖ ЗА КРЕДИТОМ.
   Премьер-министр России снова прилетел в Париж  для  встречи  с  советом
директоров Парижского клуба банкиров и обсуждения условий получения нового
займа. Но позиция Франции неизменна: сначала новая Россия должна  признать
себя преемницей долгов царского правительства, платить  которые  отказался
Ленин..."
   Из парижской прессы


   Завтрак подходил к концу, когда Болотников, отвлекшись от  разговора  с
министром финансов Пан С Кой,  вдруг  увидел  за  его  спиной  удивительно
знакомую фигуру. Но он не сразу  опознал  этого  черного  гиганта,  а  еще
склонился к своей чашке с кофе, мучительно думая, где же он его видел.
   - Посмотрите на их завтрак! - ворчал между тем  министр,  показывая  на
стол. - Нашли у кого просить взаймы!
   Действительно,  завтрак,  который  подают  в  парижских  отелях,  может
привести в смятение даже японцев. А уж  про  русских  и  говорить  нечего.
Конечно, сам премьер-министр, приезжая в Париж, останавливался в  гостевых
покоях Российского  посольства,  где  кормят  по-русски.  Но  для  команды
сопровождавших  его  советников  и  банкиров  там  комнат  не   было,   их
резиденцией был отель по соседству, и, зная французскую скупость,  бывалые
Юрий Болотников и другие члены команды всегда прилетали в Париж с  банками
черной и красной икры и другими припасами. Но на второй  или  максимум  на
третий  день  любые  припасы  кончались  и  приходилось  адаптироваться  к
французскому рациону - кроссанд,  микроскопическое  количество  фруктового
джема и наперсток кофе.
   - А всем остальным странам мы уже  должны,  -  хмуро  заметил  министру
председатель Центробанка Ду Би Нин, который еще во  "Внуково-2"  явился  с
гримасой человека, страдающего несварением желудка.  И  Болотников  хорошо
понимал почему: министры и даже  премьер-министры  приходят  и  уходят,  а
нахватанные ими за рубежом  долги  рано  или  поздно  приходится  отдавать
Центробанку. Но хотя долг России уже составлял  130  миллиардов  долларов,
кремлевский приказ был прост: с  пустыми  руками  домой  не  возвращаться,
любым способом выцарапать хотя бы полмиллиарда, хотя бы триста  миллионов!
Иначе через неделю вся гигантская машина избирательной кампании президента
просто развалится от неплатежей и банкротства.
   - Придется золото отдать в залог, - сказал министр.
   - Чье золото? - насторожился председатель Центробанка.
   - Ваше. Чье же еще? - усмехнулся министр. - У меня золота нет.
   Председатель Центробанка покачал головой:
   - Дума не позволит вывозить золотой запас. И  даже  заикаться  об  этом
нельзя - коммунисты и так кричат, что мы распродали Россию...
   Болотников отпил кофе и вдруг поперхнулся - он вспомнил этого  верзилу,
сидевшего в дальнем конце ресторана и в  упор  разглядывавшего  его  через
весь зал. Конечно! Это же Амадео  Джонсон!  Тот  самый  Джонсон,  которого
Винсент представил ему в Лос-Анджелесе как своего влиятельного  и  крутого
покровителя! Тот самый, который был у Мэтью Ллойда, когда собирали команду
американских экспертов для избирательной кампании.
   Он еще раз глянул в сторону Амадео и наткнулся на его широкую улыбку  и
зовущий жест.
   - Извините, - сказал Болотников своим товарищам и встал.
   - Ты куда? - спросил министр.
   - Я сейчас, знакомого встретил.
   - Имей в виду, мы убегаем через две минуты!
   - Знаю...
   Болотников с чашкой кофе в руке подошел к Джонсону.
   - Hi! How are you? Извини, я не сразу узнал тебя.
   - Это пустяки. Рад тебя  видеть.  Как  там  Винсент?  Еще  в  больнице?
Садись.
   - Спасибо. Винсент в порядке. Это  не  был  инфаркт.  Просто  сердечный
спазм, невралгия. Его выпишут не сегодня-завтра.
   - Присядь, мой друг.
   - Я не могу. Мы убегаем. У нас важная встреча.
   - Я знаю. Ты прилетел с вашим премьер-министром. Вам нужны деньги.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я читаю газеты. Но нам нужно потолковать.
   В этом коротком "нам нужно потолковать"  было  столько  значительности,
что Болотников сразу понял: Амадео Джонсон оказался тут не случайно.
   - Конечно, - согласился он. - Я освобожусь в шесть.
   - Я буду ждать тебя здесь. Ровно в шесть. - И Амадео посмотрел на  него
таким взглядом, словно собирался не вставать из-за стола до шести часов.


   Вечером они гуляли по весеннему  Парижу,  но  Болотникову  было  не  до
парижских прелестей. Мало  того,  что  французы  окончательно  отказали  в
кредите, так еще этот Джонсон!..
   - Ты знаешь,  что  такое  "колумбийский  картель"?  -  напрямую  сказал
Джонсон. - Вы можете дурачить ваших ебаных московских бандитов и играть  с
Винсентом, но не с нами. Если через месяц  я  не  увижу  доходов  от  моей
компании, ты лично будешь за это отвечать. И мы достанем  тебя  в  Париже,
Лондоне и в Москве, без проблем.
   - Да у нас все готово! Просто военные  заводы  бастуют  и  поэтому  нет
кевлара... - пытался оправдаться Болотников, без своих  телохранителей  он
чувствовал себя пигмеем рядом с этим громилой.
   - Нас это не ебет, - ответил Амадео, множественным  числом  местоимения
давая еще раз понять, какая сила стоит за ним. - Заплати, и мы пошлем тебе
сколько угодно кевлара и все что угодно.
   Болотников вдруг замер на месте.
   - Что? - спросил Джонсон. - Кажется, у меня идея...  -  светлые  глазки
Болотникова вдруг ожили за стеклами его очков, его осенило, как  он  может
одним ударом спасти и себя, и Кремль. Решительно  шагнув  к  Джонсону,  он
спросил: - Вы действительно можете достать все что угодно?  Твои  люди,  я
имею в виду...
   - Что тебе нужно?
   - Доллары. Фальшивые, конечно.
   Джонсон усмехнулся:
   - Сколько?
   - Сто миллионов.
   Теперь настала очередь оторопеть Джонсону.
   - Ты шутишь! Что ты будешь делать со ста миллионами фальшивых денег?
   - Можете или нет? - требовательно спросил Болотников.
   - Ну-у, это зависит от качества...
   - Качество не имеет значения! Пусть хоть явная липа. Главное -  срочно!
Идем сюда, я угощаю! - и Болотников показал на ближайшее кафе.



   60

   Белый  "Мерседес-600"  Болотникова  летел   по   первомайской   Москве,
украшенной немыслимым количеством гигантских настенных панно с  портретами
президента и мэра города, которые пожимали друг другу руки в знак взаимной
поддержки на выборах. И такие же плакаты были укреплены на каждом фонарном
столбе и афишной тумбе. Даже в Пекине во времена культурной  революции  не
было такого количества портретов Великого Кормчего.
   - Сколько стоит это удовольствие? - спросил Брух.
   - Не важно! Зачем тебе? - отмахнулся  Болотников,  он  был  в  каком-то
нервном напряжении.
   - Йоп-тать! - возмутился Брух. - На мои деньги сделано, а мне  и  знать
нельзя? Зю Ган назвал эти фото знаешь как? "Москва прощается с ЕльТзыным!"
   -  Ничего,  он  уже  дошутился!  Его  спонсоры  парализованы  налоговой
инспекцией, их счета под контролем Центробанка. Видишь  -  ни  одного  его
плаката или портрета...
   Машина остановилась у зоопарка на Красной Пресне.
   - Но Ле Бедь на плаву, - Брух, выходя из машины,  указал  на  небольшой
плакат с портретом генерала Ле Бедя и лозунгом "ЧЕСТЬ И ПОРЯДОК".
   - Да. Пока он работает на нас - отнимает голоса у Зю Гана и  Жирика,  -
объяснил Болотников, подходя с Брухом к воротам зоопарка. - Все посчитано,
старик!
   - Но у штаба опять ни копья! Вы там деньги вместо икры жрете, что ли?
   - Не физди! - огрызнулся Болотников. - Без тебя разберемся!
   Брух подошел к контролерше в воротах зоопарка.
   - Мы зайдем на минуту, сына забрать.
   - Еще чего! Билеты! - грубо ответила та.
   Но Брух уже увидел Робина и своего сына Марика - они стояли  у  боковой
аллеи подле тележки мороженщицы, Марик угощал Робина московским эскимо.
   - Марик! Робин! - крикнул им Брух.
   - Папа, можно мы еще побудем? -  подбежал  Марик.  -  Я  хочу  страусов
покормить!
   - Нет, поехали. Я покажу тебе кое-что интересней.
   - Что? - загорелись глаза у мальчишки.


   Машина долго шла вдоль глухого зеленого забора, а  когда  он  кончился,
свернула с загородного шоссе на пыльную грунтовую дорогу и -  опять  вдоль
забора - покатила к кирпичной будке КПП. Здесь,  у  выцветшего  шлагбаума,
загорали два солдата охраны, слушали по  транзистору  Малинина.  За  ними,
вдали, на Чкаловский военный аэродром заходил на посадку зеленый армейский
"МИ-28".
   Водитель "мерседеса" подъехал вплотную к шлагбауму,  опустил  стекло  в
своей двери, но солдаты-охранники только лениво скосили глаза. Один из них
сплюнул и сказал:
   - Зеньки протри, папаша! Запретная зона!
   - Ты, зелень вонючая! -  обозлился  шофер.  -  Подними  жопу  и  позови
командира!
   Солдат оценивающе посмотрел на шофера и на сидящего рядом с ним Марика,
жевавшего жвачку. И вдруг спросил:
   - А жвачку дашь?
   Впрочем, изнутри  "запретки"  уже  на  рысях  выскочил  коротконогий  и
заспанный толстяк подполковник, закричал солдатам:
   - Открывай! Открывай, мать вашу в селедку! Армия называется!
   Солдаты  стали  лениво  отвязывать  журавль   шлагбаума,   подполковник
заглянул в машину и угодливо сказал Болотникову:
   - Извините, что не встретил, Юрий Андреич! Совершенно запарился!
   - Ладно, садитесь вперед, - показал ему Болотников на переднее сиденье.
   - Слушаюсь!
   Машина, приняв подполковника, проехала ворота, Марик крикнул: "Лови!" -
и через окно выбросил солдатам пачку жевательной резинки.
   И минуту спустя Робин понял, куда  они  попали  -  на  гигантское,  как
Централ-парк в Нью-Йорке или Измайловский парк в Москве,  кладбище  боевых
вертолетов. Крошечные, как цикады, "Ка-25" и "Ка-27", транспортные гиганты
"Ми-6" и "Ми-26", средние, двадцатиметровые в длину  "Ми-8"  и  "Ми-24"  -
утопающие в  бурьяне,  покосившиеся,  вросшие  своими  шасси  в  землю,  с
согнутыми или надломленными лопастями винтов,  с  выбитыми,  или,  точнее,
раскуроченными, стеклами в пилотских кабинах, со  сбитыми  замками  боевых
пулеметов - они представляли странное, почти мистическое  зрелище.  Словно
стадо бизонов, неожиданно пораженное смертельной болезнью  и  рухнувшее  в
грязь, в траву и крапиву.
   - Папа! Папа! - закричал Марик. - Можно я  в  этот  залезу?  Он  совсем
целый!
   - Подожди. - Брух повернулся к Робину: - О'кей, что ты думаешь?
   Робин недоумевающе посмотрел на него, потом на Болотникова.  Болотников
пояснил:
   - Некоторые военные вертолеты обшиты кевларом. Если их не  раскурочили,
конечно.  Подполковник  даст  тебе  солдат,  и  ты  можешь  курочить   эти
вертолеты, как хочешь.
   "Я должен посмотреть", - показал жестами Робин.
   Болотников кивнул, Робин вышел из машины и пошел к вертолетам.
   Весеннее солнце слепило ему  глаза  и  странным,  тяжелым  гулом  вдруг
наполнился воздух. Тем самым  гулом,  который  волной  накатил  на  горную
долину Син Панг на рассвете 24 апреля 1975 года, когда все  уже  прекрасно
знали, что война закончилась. Армада  северо-вьетнамских  "Ми-8"  возникла
тогда с востока, в лучах  встающего  над  хребтом  Куанг-Бен  и  слепящего
солнца и на бреющем полете вдруг обрушила шквал напалма и пулеметного огня
на  спавшие  в  тумане  американские  "апачи"  и  "кобры".  Горело  все  -
вертолеты, ангары, врытые в землю емкости с горючим,  бараки  с  пилотами,
палатки с технарями и  вышка  командного  пункта.  Взрывались,  детонируя,
склады с боезапасом, небо закрылось копотью горящего топлива  и  ошметками
вертолетов, человеческих тел и земли.
   Но Робин уже не видел этого - при первом же взрыве соседнего  склада  с
гранатами его вознесло в воздух прямо в его спальном мешке, потом швырнуло
оземь и накрыло рухнувшими сверху дюралевыми стенами ремонтного ангара. Он
очнулся лишь на другой день - в джунглях Се-Конга, в  подземном  госпитале
северовьетнамцев. Как ни странно, на нем не было  ни  одной  царапины.  Но
именно это привлекло к нему внимание русских военных инструкторов,  одетых
во вьетнамскую форму. Они вели себя как хозяева и главные победители в той
войне, даже вьетнамцы-офицеры высшего ранга кланялись им и угождали.
   Молодой и плечистый русский лейтенант с косой челкой из-под  пилотки  и
мощной грудью под  небрежно  расстегнутой  гимнастеркой  долго  и  в  упор
смотрел, как Робин пытается преодолеть немоту контузии  выдавить  из  себя
какие-то слова.
   - Он немой, товарищ  Сое  Кор,  -  сказал  русскому  врач-вьетнамец.  -
Мутизм.
   - Немой-хуей! - усмехнулся лейтенант. -  Симулянт,  падла!  Ниче!  Дьен
Бинь  ему  быстро  глотку  прочистит!  -  и  забрал  у   врача   армейское
удостоверение Робина Палски, техника-сержанта 4-го вертолетного полка 82-й
американской парашютно-десантной дивизии.
   Конечно, Робин не понимал по-русски, но двух слов - "симулянт" и  "Дьен
Бинь", где находился лагерь для военнопленных, -  было  достаточно,  чтобы
Робин и без перевода понял, что его ждет...
   - Я с тобой! Я с тобой! Мне разрешили! - вдруг прозвучал  рядом  с  ним
голос Марика, сына Бруха.
   Робин стряхнул наваждение и вернулся в май 1996 года.
   Марик влез на подножку "Ми-26" и пытался перелезть с  нее  в  пилотскую
кабину. Робин  подсадил  его  и  принялся  ощупывать  и  осматривать  этот
вертолет и соседние.
   - Ну что? - подошли к нему Брух, Болотников и подполковник.  -  Годится
или нет?
   Робин показал им,  что  в  тонком,  как  брезент,  кевларовом  покрытии
вертолета автогеном выжжено популярное русское слово из  трех  букв,  а  в
других местах кевлар изрезан и покарежен теми, кто воровал тут  приборы  и
запчасти.  Но  зато  тонкую  титановую  сталь   брони   соседних   "Ми-24"
действительно можно использовать для бронирования "мерседесов".
   - Great! -  сказал  Болотников  и  повернулся  к  подполковнику.  -  Он
остается у вас. Дадите ему роту солдат и все, что попросит.  Рассчитаемся,
когда он закончит.
   - Аванс нужен, - сказал подполковник.
   Болотников посмотрел в его упрямые узкие глаза и  со  вздохом  полез  в
карман за деньгами. А Марик запрыгал вокруг отца:
   - Папа, я тоже останусь! Папа, можно я с ним останусь? Ну пожалуйста!



   61

   У Винсента действительно не было инфаркта, и в больнице  он  задержался
лишь потому, что врачи, подыхающие от безделья в этой роскошной, но пустой
"кремлевке", набрасываются тут на каждого коммерческого пациента, как паук
на попавшую в сети муху. Их озабоченные лица могут убедить и Рембо, что ощ
на краю могилы  и  ему  необходимо  провести  все  мыслимые  и  немыслимые
исследования и процедуры и, конечно, стационарно - по  двести  долларов  в
день.
   Платная медицина, она и в России диктует свои законы.
   Но всему приходит конец, даже сердечным приступам.
   Зато те, кто их пережил, знают истинную цену жизни.
   Выйдя из больницы, Винсент категорически отказался ехать  домой  или  в
офис и отправился с Александрой колесить по теплой майской Москве.
   Он никогда раньше не замечал, насколько это красивый город. Продуваемая
морозными  ветрами,  укрытая  низким  портяночно-серым  небом,  зараженная
гриппом и всеобщей стервозностью и одетая в грязные  слежавшиеся  сугробы,
зимняя Москва заставляет иностранцев прятать лица в  меховые  воротники  и
поскорее убираться с ее улиц в  отели,  офисы,  рестораны  или  вообще  из
России. Не зря даже "Неделя" с гостеприимным  юмором  посоветовала  как-то
иностранцам от имени москвичей: "Уезжайте быстрей! Надоели!"
   Но если из-под больничного  одеяла  вы  в  момент  сердечного  приступа
заглянули по ту сторону бытия, то, выйдя в жизнь, да еще обручь с  любимой
женщиной, вы задохнетесь от простого счастья дышать запахами весны, свежей
сирени и даже московской пыли.
   Они катались на речном трамвае по Москве-реке... смотрели  на  город  с
Воробьевых гор... гуляли по Суворовскому и Гоголевскому  бульварам...  ели
мороженое на Старом Арбате... прятались от дождя в подземном  переходе  на
Тверской...  покупали  ландыши  на  Кузнецкому  мосту...  и   бродили   по
Китайскому проезду и кривым переулкам Китай-города...
   - Я не вижу ни  одного  китайца.  Почему  -  Китай-город?  -  спрашивал
Винсент.
   - Точно никто не знает, - объясняла  Александра.  -  Говорят,  когда-то
здесь были ряды китайских торговцев. Потом они построили город  и  обнесли
его кирпичной стеной. Вот ее остатки, она прилегала  к  Кремлю.  Это  было
самое прибыльное место в Москве, но  если  кто-то  из  русских  хотел  тут
поселиться, то должен был взять китайскую фамилию. Есть и другая  легенда.
Что эти китайцы стали постепенно проникать в Кремль,  облагозвучивая  свои
китайские имена на русский лад. И так Пот Ем Кин стал Потемкин,  Труй  Бей
Кой - Трубецкой, Стай Лин - Сталин и так далее...
   Они спустились к Москве-реке... вышли к  Замоскворечью...  Заглянули  в
квартиру Винсента на Пушкинской...
   - Я извиняюсь, что дразнил