Александра хватала его за ноги. - Я тебя умоляю!
   - Да буду я руки марать об эту тварь! Отстань! Они его, поди, уже  сами
пришили за такую "наводку".
   - Ой! - в ужасе обмерла Александра.
   Он остро взглянул на нее и снял с пояса мобильный телефон "Моторолу".
   - А мы счас узнаем. Говори номер его мобильного.
   Александра смотрела на него в замешательстве.
   - Ну, чего? Ты хочешь знать, он жив или нет? - спросил Машков.  -  Если
они его пришили, то сразу - такие дела не откладывают. А если  он  жив,  я
его пальцем не трону, клянусь. Ну! А то ты тут на коленях ползаешь, а  он,
может, покойник давно. Какой у него был номер?
   - Девятьсот... шестьдесят... семь... - затормо-женно, с распахнутыми от
ужаса глазами  произнесла  Александра,  все  еще  стоя  на  коленях  перед
Машко-вым. - Двадцать семь... сорок два...
   Машков быстро набрал шесть цифр и стал слушать пустоту.
   Александра, не подозревая обмана, тревожно всматривалась в его лицо.
   Выдержав паузу, Машков захлопнул откидной микрофон телефонной трубки  и
пожал плечами:
   - Не отвечает.
   - И? Что это значит? - лихорадочно спросила Александра и выкрикнула:  -
Что это значит, Витя?!
   - Откуда я знаю! - ответил он с досадой. - Может,  они  его  и  вправду
сделали уже. А может, он где-то пьяный  с  бабой  трахается  и  трубку  не
берет. На хрена он тебе  вообще  нужен,  козел  вшивый!  -  незаметным  от
Александры движением Машков снял со стены свадебную фотографию  Александры
с крупным, хотя и несколько рыхлым парнем, сунул себе за пазуху и нагнулся
к Александре, поднял ее: - Знаешь  что?  Пойдем  отсюда.  В  машине  ребят
подождем.
   И крепко держа ее под локоть, властно повел из комнаты.
   - Почему? Куда? - спрашивала она на ходу.
   - Потому что эти  отморозки  могут  и  сюда  прийти.  В  любую  минуту.
Понимаешь? Поживешь с нами на даче...
   - Стой! - она вдруг уперлась руками в проем наружной двери.  -  Тут  же
дверь теперь сломана... Соседи все порастащат... Телевизор...
   - Насрать на телевизор! Что тебе дороже - жизнь или "Поле чудес"?
   - Но я ж босиком!
   Машков задумался лишь на  миг,  а  потом  шагнул  к  шестьдесят  первой
квартире и нажал кнопку звонка. Никто не ответил, но он поднес к  дверному
глазку десятидолларовую купюру и громко сказал:
   - Червонец за тапочки! Долларами!
   И сунул конец этой десятки под дверь.
   В тот же миг кто-то быстро утянул эту десятку с другой  стороны  двери,
потом защелкали засовы, и дверь приоткрылась на  ширину  цепочки.  За  ней
стоял маленький, под высоту дверного глазка, старичок с большой допотопной
двустволкой на изготовку. Из-за  его  спины  высокая  старуха  протягивала
Машкову старые тапочки.
   - Спасибо! - Машков взял тапочки и бросил их Александре: - Надевай!
   Дверь шестьдесят первой тотчас закрылась, но  Машков,  обведя  взглядом
все соседние двери, громко сказал:
   - Между прочим, шестьдесят третья  заминирована!  Кто  хоть  ложку  там
сфиздит, взорвется к еманой матери!


   Но ровно  через  минуту,  когда  черный  джип  "Чероки"  с  Машковым  и
Александрой отчалил  от  подъезда  и,  приседая  в  рытвинах,  выкатил  по
снего-грязи со двора  на  улицу  имени  Дмитрия  Ульянова,  на  лестничных
площадках шестого и пятого этажей этой хрущевки тихо открылись двери  всех
квартир, и осторожные старушки и старики бесстрашно, как мыши,  юркнули  в
незакрытую дверь шестьдесят  третьей  квартиры.  Буквально  в  минуту  они
вынесли из нее все - телевизор, кухонную посуду,  три  банки  с  вареньем,
остатки муки в пакете, швейную  машину,  бутылку  с  подсолнечным  маслом,
подушки, навесной оконный карниз, три стула, китайский  термос,  флакон  с
шампунем, торшер и даже половичок под мусорное ведро.



   21

   - Когда я думаю, за кого пойти голосовать, я задаю себе такой вопрос: а
за кого пойдут голосовать все жулики и бандиты России? - обращался к толпе
ростовчан Го Ву Хин, знаменитый поэт, художник и депутат  Думы.  -  За  Зю
Гана или за  Ель  Тзына?  За  новых  коммунистов  или  за  так  называемых
демократов? Попробуйте и вы ответить на этот вопрос, а я свой выбор сделал
- я буду голосовать за Зю Гана!..
   В Кремле сотрудники  Ситуационного  центра  уныло  смотрели  на  экраны
телемониторов, транслирующих  многотысячные  коммунистические  митинги  по
всей стране.
   - Братья и сестры! Перед нами  два  пути,  -  объявлял  в  Архангельске
известный писатель Про Ха  Ной.  -  Один  -  по  которому  мы  шли  десять
последних лет. На нем мы потеряли страну, все свои национальные  богатства
и несколько миллионов людей, убитых на  родной  земле  или  не  родившихся
вообще. И при этом Ель Тзын пытается нам внушить,  что  есть  только  этот
путь, который он называет "реформами". Путь  разорения  страны,  нищеты  и
несчастья народа. Но нет! Есть второй путь, братья и сестры!  И  когда  мы
пойдем  голосовать,  мы  будем  голосовать  за  второй  путь,  за   лидера
всенародного фронта Зю...
   - Зю Гана!!! - подхватывала многотысячная толпа в Костроме, Краснодаре,
Хабаровске и Владивостоке.
   -  Фактически  мы  уже   победили!   -   сообщал   в   Санкт-Петербурге
полковник-журналист Ан Пил. - Это ясно показывает рейтинг нынешней власти,
моральный и физический паралич президента  и  его  окружения.  Потому  что
народ России сделал свой выбор. С нашим приходом к власти  каждый  человек
будет твердо уверен, что  за  свою  работу  он  получит  не  символическую
зарплату, а хорошие деньги. Его мать, жена, дочь будут окружены заботой  и
вниманием, защищены от уродств продажного образа жизни. Его семью не будут
отравлять порнухой с телеэкранов, его душу не  будут  развращать  западной
поп-культурой.  Мы  выбросим  с  телевидения  гешефтмахеров  и  инородцев,
растлевающих наших детей отбросами голливудской продукции...
   И в  "Президент-отеле",  где  размещался  Штаб  избирательной  кампании
президента, царили апатия и растерянность. Работники штаба вяло перебирали
стопки унылых уличных плакатов с портретами президента в  фас  и  профиль,
лениво и без толку звонили  по  телефонам  в  свои  региональные  штабы  и
невольно   прислушивались   к   торжествующим   на   телеэкранах   голосам
коммунистических ораторов:
   - Мы готовы быстро и эффективно решить все  проблемы,  чтобы  не  стало
голодных, бездомных, брошенных людей. Мы знаем, как это сделать! - заявлял
вождь новых коммунистов Зю Ган. - Мы покончим с позорным состоянием  наших
людей, ограбленных своим правительством и его фаворитами. Граждане великой
России снова обретут уверенность в том, что жулье всех мастей, преступники
и бандиты не будут свободно жировать на глазах всех людей, а будут  сидеть
в тюрьме. Мы...
   - Знаем, как это сделать! - тысячеголосно подхватывала толпа в  Охотном
ряду перед зданием Государственной думы.
   И в Барвихе, на даче президента  восемь  самых  знаменитых  артистов  и
режиссеров России в панике показывали президенту на телеэкран и кричали  в
истерике:
   - Смотрите! Смотрите, что творится по всей стране!
   - Вы не можете проводить выборы в такой обстановке! Это - самоубийство!
   - На этой демагогии коммунисты вернулись к власти в  Польше,  Болгарии,
Словакии!
   - Они возродят КГБ, ГУЛАГ, ждановщину!
   - Отмените выборы! Мы обратимся к вам публично, с коллективным  письмом
от имени всей российской интеллигенции!..
   И в МИДе, в высотном доме на  Смоленской  площади,  два  козырных  туза
российской иностранной  политики  -советник  президента  по  международным
вопросам Рю Ри Кой и министр иностранных  дел  При  Май  Кой  -  огорченно
читали шифровку,  только  что  поступившую  из  Российского  посольства  в
Вашингтоне:
   "...последний телефонный звонок Ель Тзына Биллу Клинтону  был  расценен
им, как сигнал "SOS!" и просьбу  прислать  команду  американских  мастеров
проведения избирательных кампаний. В связи с этим в Белом доме  состоялась
серия совещаний с мозговым "танком" ЦРУ, Госдепартаментом,  советником  по
национальной безопасности, а также усиленные консультации  с  Американским
посольством в Москве. Все участники этих совещаний оценили шансы Ель Тзына
на победу в выборах как нулевые, а вероятность возвращения  коммунистов  к
власти в России -  как  очевидную  неизбежность.  Рекомендации  советников
американскому президенту были однозначны: нив коем случае не вмешиваться в
ход избирательной кампании в России, а через частные фонды или  лекционные
агентства немедленно пригласить лидера  коммунистов  Зю  Гана  в  США  для
знакомства и поисков предварительных контактов..."
   И  только  в  Никольском  переулке,  в  подземном   Оперативном   штабе
чрезвычайных ситуаций, было по-деловому спокойно. На  телеэкранах  красные
ораторы лишь беззвучно размахивали руками, словно в немом кино. Не обращая
на них внимания, несколько генералов стояли над картой страны, испещренной
красными  кружками  и  синими  стрелами,  и  внимательно  слушали   проект
правительственного указа, который зачитывал им молодой  пресс-секретарь  в
форме капитана ФСБ:
   - "В связи  с  эскалацией  диверсионных  действий  чеченских  бандитов,
взрывов в московском и санкт-петербургском метро, на вокзалах и  в  других
местах крупного скопления населения и в целях спасения от гибели  невинных
людей  на  избирательных  участках,  во  время  митингов  и  демонстраций,
правительство Российской Федерации считает целесообразным,  идя  навстречу
призывам общественности, отложить президентские выборы и временно ввести в
стране режим безопасности населения. С такого-то -  тут  пропуск  -  числа
отменить все митинги, демонстрации  и  другие  массовые  мероприятия.  Для
обеспечения безопасности населения ввести во все крупные города -  Москву,
Санкт-Петербург, Екатеринбург и другие - воинские части и обязать их..."
   Генералы одобрительно кивали головами.
   А в Охотном ряду, куда с перерытого Манежа переместился теперь эпицентр
главных публичных акций страны, с балкона  Думы  Зю  Ган,  налегая  мощной
грудью на частокол микрофонов, продолжал над морем голов, красных знамен и
транспарантов:
   - Да, мы фактически уже победили! Начать  действовать  -  вот  чего  мы
хотим! И мы сделаем так, что  само  имя  -  РОССИЯНИН  -  станет  символом
состоятельности, престижа и силы в окружающем нас мире! Мы знаем, как  это
сделать! Мы - Россия, мы - великий народ, и нет на свете силы, которая  бы
нас одолела! Дайте же мне свои руки, дайте  мне  свои  голоса,  и  мы  все
вместе возродим Россию! Мы...
   - Знаем, как это сделать!..
   Под эхо этих слов, летящих из уличных репродукторов, мощных  мегатонных
динамиков и с экранов домашних телевизоров, медлительный  лифт  в  угловом
доме на Пушкинской площади поднимал молодую  женщину  в  теплой  куртке  с
капюшоном, одетым поверх пухового платка, и ее  телохранителя  -  крупного
мужчину с внешностью  витязя.  Еще  два  витязя,  опережая  кабину  лифта,
быстроного взбегали по лестнице. На третьем этаже один из них  задержался,
а второй взлетел на шестой этаж, зорко огляделся и тут же спустился на три
пролета, чтобы видеть подходящую к площадке четвертого этажа кабину лифта.
Кабина,  дернувшись,  остановилась,  витязь-телохранитель  вышел  из   нее
первым, за ним - женщина в  пуховом  платке.  На  площадке  было  чисто  и
светло, из четырех квартирных дверей доносился все тот же зычный голос  Зю
Гана. Женщина нашла квартиру с  цифрой  "34"  на  двери  и  нажала  кнопку
звонка, сказала своему телохранителю: "Вы останетесь тут". Он кивнул,  она
чуть подождала и нажала опять.
   - Who is it? - по-английски спросил из-за двери мужской голос.
   - Please, open, - по-английски ответила женщина.
   Дверь отворилась, на  пороге  стоял  Винсент  в  перепачканной  краской
спортивной майке, в трусах до колен и с малярной кистью в  руках.  За  его
спиной, на лестнице-стремянке, возвышалась под потолком  фигура  Робина  с
отверткой в зубах - он менял лампочку в плафоне на потолке.  По  сдвинутой
от стен мебели, по устланному газетами полу, ведрам с  краской  и  рулонам
обоев было ясно, что они приводят в Божий вид только что снятую квартиру.
   - Здравствуйте, - сказала Винсенту женщина. - Я  пришла  попросить  вас
выполнить ваше обещание.
   - Какое обещание? - в недоумении спросил Винсент, не узнавая женщину.
   С экрана стоявшего на полу телевизора Зю Ган продолжал  внушать  стране
неизбежность своей сокрушительной победы на президентских выборах.
   - Вы меня не помните? - спросила женщина. - Вы обещали нам привезти  из
Америки специалистов по избирательным кампаниям.
   - Oh! - охнул Винсент. - Вы?.. Но вы были беременны...
   - Да, - женщина улыбнулась. - Но это не навсегда.  Я  родила.  Так  как
насчет американских специалистов? Если хотите,  можете  вылететь  за  ними
сегодня. Мы вам дадим самолет.
   - Самолет? -  Винсент,  проверяя,  не  ослышался  ли  он,  в  изумлении
повернулся к Робину.
   Тот, все еще стоя на стремянке, жестом спросил, кто эта женщина.
   - Idiot! - негромко  сказал  ему  Винсент,  забыв,  что  посетительница
только что говорила с ним по-английски. - Это дочь русского президента!
   Робин от удивления открыл рот, отвертка и плафон рухнули на пол.
   - Oh, excuse us! Заходите, please! - засуетился Винсент.
   - Нет, спасибо. Я должна идти кормить сына. Так что вы нам скажете?



   22

   Возбужденный и раскрасневшийся после триумфального  выступления,  лидер
неокоммунистов в сопровождении своей свиты  победоносно  шел  по  коридору
Думы. Перед ним, отступая спиной, катилась  толпа  русских  и  иностранных
фото- и телерепортеров, вспыхивали блицы, и  юные  журналистки,  держа  на
вытянутых руках диктофоны, наперебой сыпали вопросами:
   - Как вы решите чеченскую проблему?
   - Будете ли национализировать банки?
   - Что будет с Курильскими островами?
   - Почему в разгар избирательной кампании вы отправляетесь в США?
   - Как вы относитесь к экспансии НАТО на восток в связи  с  вероятностью
возвращения коммунистов к власти в России?
   - Верно  ли,  что  в  Америке  вы  постараетесь  убедить  американского
президента  в  неизбежности  вашей  победы  и  возможности   существования
коммунизма с человеческим лицом?
   - Сумеете ли вы вернуть России Черноморский флот?
   - Кто войдет в состав вашего правительства?
   - Будет ли введена цензура?
   Держа правую руку в брючном кармане  штанин,  с  трудом  вмещающих  его
толстые, как у Наполеона, ноги, а в левой руке - букет белых тюльпанов, Зю
Ган на ходу отвечал:
   - В неизбежности нашей победы никого убеждать не нужно,  она  очевидна.
Мы создадим широкое коалиционное правительство народного  доверия.  Не  по
принципу партийной принадлежности, а по деловым качествам. Уже  сейчас  мы
готовы предложить посты в нем некоторым членам нынешнего руководства...
   Вся  его  плотная  фигура,  стильный  костюм,  французский  галстук  на
белоснежной   сорочке,   крупное   лицо,   высокий   лоб   с    залысиной,
преждевременной для пятидесятилетнего мужика, его светлые глаза, мерцающие
под тонкой ниткой бровей из татарского разреза век, его по-утиному широкий
нос и даже  бородавки  на  переносице  -  все  излучало  несокрушимость  и
уверенность в победе. Именно таким напором и медвежьей поступью  таких  же
косолапо-толстых ног завоевывали власть  и  женщин  Нерон,  Наполеон,  Мао
Цзедун и Фидель Кастро.
   - Нравственная цензура есть во всех странах. А вот такого  распущенного
телевидения,  как  у  нас,  нет  ни  в  одной  стране!  Зато  свирепствует
политическая цензура. Даже Го Ву Хину не дают выступить по телевидению,  и
мне придется отдать ему свое время...
   Тут журналисты наткнулись спинами на широкую дубовую дверь,  отделяющую
от общего коридора анфиладу кабинетов думского  комитета  по  безопасности
культуры и единства. В двери стояли квадратно-плечие думские  охранники  с
мобильными "воки-токи" в руках. Они пропустили Зю Гана  и  его  свиту,  но
отсекли журналистов. Пройдя за дверь, Зю Ган  расслабился  и  уже  усталой
походкой прошел мимо секретарей в просторный, словно министерский, кабинет
Го Ву Хина, руководителя  комитета  и  создателя  широко  известных  песен
"Реквием по России" и "Родина стонет, родина плачет".
   Сам Го Ву Хин - лысый мужчина с  манерами  и  усами  гусара,  выдающими
самолюбивый характер, но  с  тяжелыми,  как  у  всех  стареющих  китайцев,
мешками под глазами и с малыми остатками коротких седых волос за  ушами  -
ждал  Зю  Гана   с   демонстративным   спокойствием   старшего   товарища,
углубленного в чисто мужское занятие: попыхивая коротким турецким  чубуком
и поглядывая на  телеэкран,  он  специальным  набором  щеток  чистил  свою
коллекцию курительных трубок. В кабинете стоял густой аромат  голландского
табака, смешанный с запахом  индийского  чая,  который  -  на  подносе,  в
стаканах с подстаканниками и с тарелкой тонко нарезанного лимона - как раз
к приходу Зю Гана ставила на письменный стол стройная и вызывающе красивая
секретарша Го Ву Хина.
   - Ну? Как я выступил? - спросил Зю Ган, тяжело садясь в кресло, но не у
письменного стола, чтобы не выглядеть просителем на приеме у дядюшки Го, а
возле журнального столика.
   - По-моему... неплохо...  -  с  нарочитой  весомостью  разделяя  каждое
слово, произнес Го Ву Хин и только после этого оторвался от своего занятия
и поднял на гостя глаза. - Но нужно было четче определить: ваша партия  не
берет на себя ни ленинские,  ни  сталинские  преступления.  Вот  что  ваши
коммунисты  должны  объяснять  людям.  Когда   рабочих   расстреливали   в
Новочеркасске...  когда  из  страны  выгоняли  Солженицына,  Ростроповича,
Зиновьева... хозяином России были уже Ель Тзыны, Шева  Рна  Дзе,  Яко  Вле
Вы... а не новая партия Зю Гана... Чаю хотите? Или коньяк? -  И  поскольку
гость не определил свой выбор, сказал секретарше: - Подай коньяк.
   Этими простыми словами он как бы сразу отделил Зю Гана  от  его  свиты,
которая  заняла  периферию  кабинета,  и  обозначил,  что  тут  происходит
разговор только их двоих - будущих лидеров России.
   - У Ель Тзына есть только один шанс остаться у власти, - сказал Зю Ган,
как  бы  невзначай  отдавая  секретарше  цветы,  -   ввести   чрезвычайное
положение?
   - Струсят, - ответил Го Ву Хин, ревниво проследив за этим жестом гостя.
   Но секретарша никак не выразила своего отношения  к  букету,  поставила
его в вазу на полке книжного шкафа, перенесла поднос с чаем на  журнальный
столик перед Зю Ганом и вытащила из бара бутылку "Хенесси".
   Между  тем  Зю  Ган  повернулся  к  своему  партийному  заместителю   -
кудряво-рыжему плотному мужчине лет сорока пяти - и  жестом  попросил  его
открыть свой атташе-кейс. Тот тут  же  вытащил  из  атташе-кейса  какой-то
документ, а Зю Ган кивком головы велел передать его Го Ву Хину.
   - Что это? - спросил тот.
   - Беловежское соглашение девяносто первого года о  роспуске  Советского
Союза. Оно было принято в тайне от страны,  когда  Ель  Тзыну  нужно  было
свалить Горбачева. Но Дума вправе его денонсировать,  и  мы  сделаем  это.
Завтра же! Если вы нас поддержите.
   - И тогда? - Го Ву Хин, не читая документа, посмотрел Зю Гану в глаза.
   - А тогда какой у них выход? - нетерпеливо вмешался  рыжий  заместитель
Зю Гана. - Это решение поставит Ель Тзына вообще вне закона!
   - И тогда он расстреляет Думу из танков, - продолжил свою фразу  Го  Ву
Хин, как бы игнорируя вставку рыжего.
   - Прикажет расстрелять! - поправил его Зю Ган. - Но выполнит  ли  армия
его приказ? - он отхлебнул чай. - Если, конечно, не только мы, коммунисты,
окажемся в Думе под обстрелом...
   Го Ву Хин отложил текст Беловежского соглашения и снова поднял глаза на
собеседника. В словах Зю Гана ему послышался укор за  то,  что  4  октября
1993 года, когда по приказу Ель Тзына  танки  расстреливали  Белый  дом  с
маршалом Хасом, генералом Ру Цкоем и Зю Ганом, Го Ву Хина не было с  ними.
Но Зю Ган ответил ему невинным взглядом.
   - Значит,