"банды" на  суперкровать  Балашовых.  Вскоре загремела
музыка,  смех и  слоновьи  прыжки  танцующих перемежались звоном  бокалов  и
хлопками  откупориваемых  бутылок.  Так продолжалось больше часа, затем пары
разделились,  и  Силину,  по-прежнему  лежавшему  около  отдушины,  довелось
прослушать  небольшой  радиоспектакль с сексуальным  уклоном. Примерно через
час главному инициатору "пикничка на обочине" надоела и эта часть программы.
     -- Вань! -- заорал он, убавив звуки музыки. -- Как там сауна, готова?
     -- Должна уже! -- ответил Иван, не вставая с кровати в голубой спальне.
     -- Пойдем?
     -- Айда, только пива захвати побольше!
     Силин, слышавший все  до последнего звука,  торопливо пополз  обратно к
люку. Это был его шанс, да еще какой!
     Убедившись,  что  голоса и музыка на этаже смолкли, Нумизмат открыл люк
и, прихватив пустую бутылку, начал спускаться вниз. Оказалось, что он не зря
опасался  "червячной"  процедуры.  Из  короба  он  вылез нормально,  но  вот
зацепиться за полку не удалось. Ослабевшие  пальцы не удержали тело, и Силин
с грохотом свалился на  пол.  Там  он пролежал  минут  пять, не  меньше.  От
слабости  кружилась голова, болело  ушибленное плечо,  а  кроме того, Силина
волновало, не  услышал ли кто странный грохот на втором  этаже.  Убедившись,
что никто не спешит ему на помощь, Михаил осторожно приоткрыл дверь ниши.
     Все было тихо  и спокойно, где-то далеко  играла музыка, доносящаяся до
второго  этажа  совсем  слабо.  Как  раз  музыка в  этот  момент  очень мало
интересовала Силина. Выбравшись из ниши, он прикрыл дверь и,  покачиваясь от
слабости,  побрел  в  ванную.  Повернув  вентиль,  Михаил  несколько  секунд
смотрел, как  хрустальная  струя воды разбивается о голубоватую  поверхность
раковины, словно  не веря  в реальность  этого видения. Наконец он подставил
под струю  рот и пил,  пил,  пил,  жадно, ненасытно,  неотрывно.  Лишь когда
желудок его раздулся до такой степени, что, казалось,  вот-вот лопнет, Силин
оторвался от струи и посмотрел на себя в зеркало.
     Собственный  облик ужаснул  его.  Глаза  впали,  щеки, и  без  этого не
сиявшие  румянцем,  провалились,  что  еще больше  подчеркивалось  недельной
щетиной.  Осторожно  потрогав разбитую бровь  с засыхающей кровью,  Нумизмат
невесело усмехнулся: "Да, мне скоро и стрелять  не надо будет.  Люди, только
взглянув на меня, со страху умирать начнут."
     Умыв лицо  и наполнив бутыль, Михаил посетил соседнее с ванной комнатой
заведение. Естественные отходы удивили его своими малыми количествами.  "Тут
и на анализы бы  не хватило", --  решил он, натягивая трико. Это прозаическое
раздумье прервал донесшийся  из  розовой спальни прерывистый сигнал зуммера.
Силин насторожился, первой его мыслью было, естественно, бежать. Он выбрался
из  туалета, зуммер  по-прежнему надрывался,  но  Нумизмата неумолимо тянуло
посмотреть  на  картину произведенного  "отрывающимися"  разбоя.  Теперь  он
чувствовал  себя  гораздо  лучше   и,   секунду  поколебавшись,   бесшумным,
стелющимся шагом пробрался к открытым дверям спальни. С порога Михаил оценил
безнадежно  измятую  постель,  сброшенное  на  пол  нежно-розовое покрывало,
многочисленные  бутылки  на  маленьком   журнальном  столике.  А  зуммерила,
надрываясь  в  своем  рвении,  небольшая  рация  типа  "уоки-токи",  забытая
беспечными  охранниками   на   полу.  Но  основное   внимание  Силина  сразу
устремилось  на  полбатона   московского   белого  хлеба   среди   частокола
бутылочного изобилия.
     Нумизмата даже затрясло  от вида этого  простого  натюрморта. Ноги сами
понесли  его  вперед.  Он  схватил  хлеб  и  впился  зубами  в  его  мягкую,
ноздреватую  мякоть. И  тут же в коридоре  послышался топот  ног,  не давший
Михаилу почувствовать вкус божественного продукта. Выход оказался отрезан, и
Нумизмату не оставалось ничего другого, как нырнуть под  розовое плато любви
четы Балашовых.
     А побеспокоил его Лысый. Именно он так долго  и безуспешно дозванивался
до своих  коллег. Вбежав в  спальню и найдя там только  следы их пребывания,
парень  чертыхнулся и  помчался  обратно.  Как  он и думал, обе пары были  в
бассейне.  Несмотря на  прогрессирующую плешь,  он  был ровесником остальных
парней,  но, как говорили его коллеги:  "брат Буратино, немного деревянный".
Вид двух  обнаженных див, с картинным видом разлегшихся  на  краю  бассейна,
несколько смутил его, но потом он обернулся к парням, все еще блаженствующим
в голубоватой воде, и закричал по-детски обиженным голосом:
     -- Ну Серег, я же просил рацию с собой брать?! Я вас  вызываю-вызываю, и
ни фига!
     -- Что  случилось-то?  --  спросил  Сергей, переворачиваясь  на спину. Он
никак не мог вырваться из плена своей мокрой нирваны.
     -- Шухер, вот что случилось! Балашовы сегодня в десять прилетают.
     С  обоих  охранников  мигом  слетела  вся   истома.   Иван  вообще   от
неожиданности  перестал грести  и, уйдя  под воду, хлебнул  изрядную  порцию
воды. Он еще отплевывался, а Сергей уже вылезал из бассейна.
     -- Какого хрена им надо, они же еще три дня должны отдыхать.
     --  Пацан  заболел,  простудился, --  терпеливо объяснил Лысый, продолжая
коситься на обнаженных красоток.
     -- Черт, это хреново! -- решил Мотыгин.
     -- Часов в восемь должен приехать Ерхов с обслугой и запасами продуктов,
--  продолжал пугать Лысый.
     -- А сейчас сколько? -- спросил Иван.
     -- Пять.
     --  Так,  Верка  и  Элен наверх, быстро наведите  там  шухер,  заправьте
кровати, и чтобы на полу не осталось ни крошки, ни соринки. Я приберу здесь,
а ты, Ванек, попробуй остудить сауну.
     -- Как?
     -- Ну отключи тэны, залей все водой! Давай-давай, не стой!
     Когда полчаса  спустя  оба  парня поднялись  наверх,  кровать была  уже
заправлена, бутылки  и остатки провизии уложены в сумки, да и девицы  спешно
облачались в свои мини-наряды.
     --  Все  собрали?  --  сразу принялся  командовать  деятельный  инициатор
пьянки.
     -- Да все, все!
     -- А там? -- Сергей кивнул в сторону голубой спальни.
     -- Я сейчас, быстро! -- метнулась в прорыв рыжеволосая Элен.
     Когда казалось,  что все  собрано и в  спальнях установлен  изначальный
порядок, все та же рыжая Элен схватилась за свою роскошную гриву:
     -- Ой, заколки нет!
     -- Какая заколка? Большая она?
     -- Ну черепаховая такая, пришла я с ней.
     -- Ты в сауну ее не брала?
     -- Нет, ты что! Мы же туда совсем голые пошли.
     --  А,  черт бы тебя побрал  с твоей  заколкой!  Ищите! --  велел Сергей,
становясь  на  колени и заглядывая под  кровать. Через  полминуты  он  вылез
из-под итальянского чудовища и с досадой спросил: -- Ну что, не обнаружили?
     -- Нет, -- хором ответили девицы, перетряхивая постель.
     -- Ладно,  если мы ее не нашли, значит,  и  никто не найдет. Заправляйте
обратно и двигаем отсюда.
     Вскоре  дружный топот  четырех  пар  ног  подсказал Силину, что  ночные
хозяева "розового  замка" отбыли  восвояси. К этому времени  Михаил съел уже
половину  доставшегося ему хлеба и раздумывал  над судьбой остального своего
"золотого  запаса".  Огромное количество  выпитой  воды  все-таки  заставило
отложить горбушку  про запас,  в желудке и без  того чувствовалась тяжесть с
небольшой  резью.  Ощущение сытости  несколько  расслабило Нумизмата, больше
того, настроило  его на  лирический лад. Захотелось спать и не  думать  ни о
чем. А  еще  он понял самое главное: Балашовы наконец-то  оставили блаженную
Швейцарию и начали движение в расставленную им ловушку.
20. ЦЕРЕМОНИИ КИТАЙСКИХ БОГДЫХАНОВ.
     Ровно в восемь утра в ворота усадьбы Балашовых проехал целый кортеж. На
этот  раз Ерхов  привез с  собой  не  только двух горничных, но и поваров  с
большими запасами продуктов.  Мадам потребляла только свежие, именно поэтому
Нумизмат в свое время обнаружил в доме пустые холодильники. Уверенно вступив
в  вверенные  ему  владения, Евгений  Михайлович  отдал  прислуге  несколько
указаний, а сам поспешил  в оранжерею,  еще  со двора озадачившую его своими
запотевшими стеклами. Осмотрев рукотворные джунгли,  мажордом сунулся было в
сауну,  но быстро  вышел  из нее, загадочно улыбаясь. Эта улыбка не покидала
его и в бассейне, она стала еще шире, стоило  Ерхову перекинуться парой слов
с одной из горничных его личной выучки.
     Осмотрев  в  ее   сопровождении   обе   спальни,   Евгений   Михайлович
развеселился  совсем.  Брезгливо  приподняв двумя пальцами  покрывало, Ерхов
покачал  головой  и тяжело вздохнул. Пока,  повинуясь  его  жесту, горничные
меняли постельное  белье, Евгений Михайлович обошел кровать со  всех сторон,
затем  нагнулся и  вытащил  из узкой щели между спинкой  и  матрацем  черную
черепаховую заколку. Здесь он не выдержал и засмеялся во весь голос.
     Помахивая своей находкой, управляющий спустился вниз к окну, выходящему
во  двор.  Долго  ждать ему не  пришлось.  Минут через  пять  внутрь усадьбы
ворвался   поток  абсолютно  одинаковых  машин.   Пять  черных  "мерседесов"
расположились  во  дворе веером.  Путешествовать таким образом Балашов  стал
после  того,  как его серый  "линкольн" обстреляли из леса  на  подъездах  к
Москве. Теперь же  потенциальному террористу трудно  было определить, даже в
каком  из  автомобилей  едет  финансист. Пока что во  всех них располагались
только телохранители, это  Киреев заехал перед поездкой в аэропорт проверить
в  последний раз  охрану дома. Дурные предчувствия так и не покидали его. Не
успел он выйти из машины, как его с крыльца окликнул Ерхов.
     -- Валерий Николаевич, ради бога, подойдите на минуточку!
     Подходя к  управляющему,  Киреев  не  ожидал  услышать ничего  плохого.
Признаться честно, он плохо знал этого нового  человека в окружении хозяйки.
Ерхов казался добродушным, улыбчивым, даже остроумным. Вот  и сейчас круглое
лицо Колобка светилось беспредельной радостью. Для  себя Киреев отметил, что
мажордом, как любила  называть  его  хозяйка,  облачен  в безупречно пошитый
смокинг с двойной черно-белой  бабочкой, да  на пальце вертит явный  предмет
женского обихода.
     -- Любезнейший Валерий Николаевич! -- очень ласковым тоном начал Ерхов. --
Если  ваши гаврики еще захотят потрахаться на кроватях своих хозяев, то ради
бога!  Я  не  имею  ничего  против,  дело святое, сам по  молодости подобным
грешил. Вот только несколько советов: во-первых, не надо заливать после себя
сауну,  особенно  с  открытой  дверью  в  оранжерею, пар  очень  вреден  для
растений. Во-вторых, если они плескались в бассейне, то пусть не думают, что
вода, даже испарившись, не оставляет на бортиках следов. Ну и самое главное,
--  Ерхов  молитвенно прижал к груди сложенные ладони. -- Просто  со слезами на
глазах  умоляю заправлять  постели после  себя получше и не  оставлять в них
трусиков, лифчиков и прочих предметов женского туалета.
     С этими словами  он вручил  опешившему "секьюрити" злосчастную заколку.
Эта простая вещь окончательно добила Киреева. Он моментально представил себе
реакцию "мадам" на подобный доклад мажордома и ухмыляющуюся рожу Баграева за
спиной. Гнев подкатил  к  горлу  тугим комком, и  Валерий Николаевич  только
спросил у управляющего:
     -- Когда?
     -- Не далее как сегодня ночью.
     Киреев коротко кивнул головой, и довольный собой Ерхов скрылся в дверях
дома. Все-таки он отплатил этому лощеному типу за сцену с крысой!
     Киреев  же еще пару минут стоял  на месте, тщетно борясь с нахлынувшими
чувствами. Затем он вызвал по сотовому диспетчерскую.
     -- Шура!
     -- Шура сменился, Валерий Николаевич.
     -- А, это ты, Виталик. Посмотри, кто сегодня ночью дежурил в Зубовке?
     После короткой паузы последовал точный ответ:
     -- Должны  были Мотыгин и Семенихин,  но кто-то из  них подменился и  на
запросы отвечал Жахов. Они должны быть еще там, смена в десять.
     -- Хорошо, -- дал отбой Киреев и пробормотал: -- Все ясно.
     Зайдя  в  сторожку,  он  нашел  троицу готовой  к экзекуции.  Охранники
прекрасно  видели  управляющего и  своего  шефа, ну  а  заколка в его  руках
окончательно  лишила их каких-либо надежд. Уже с  порога экс-разведчик точно
определил  диспозицию.  Длинный   парень  с   несуразно-ранней  лысоватостью
переживал  больше  всех.  Он  бледнел,  краснел,  не  мог  поднять  глаз  на
начальника.  Второй  охранник словно не понимал, чем все может кончиться,  и
заученно-туповато улыбался. Лишь Мотыгин, а Киреев помнил даже фамилию этого
крепкого "бычка",  пытался держаться привычно  нагловато.  Он  вскинул  было
ладонь к виску в шутовском приветствии, как частенько до этого приветствовал
Киреева,  но  тот, уже распределив роли  в  ночном кутеже,  не дал  Мотыгину
сказать ни слова, и изо всей силы запустил массивную заколку в лицо главного
режиссера и  сценариста пикничка.  Увесистая деталь Элен попала точно в глаз
Сергею, заставив его вскрикнуть и рухнуть на колени.
     --  Ну  что,  погуляли, паскуды!  Заелись,  суки!  Не  хотите  в  охране
работать, значит, будете метлами махать!
     От ярости Киреев нервно бросался словами, словно выстреливая их рваными
сериями. Точно так же он говорил в черный микрофон сотового:
     --  Шура... э... то  есть Виталик... Позвони в "Сатурн", пусть увольняют
всех троих с волчьим билетом. Да-да, этих. Все!
     Минут через пятнадцать  после того  как  кортеж из  пяти  черных машин,
вырвавшись  из ворот  балашовского поместья, умчался в сторону  Шереметьево,
два экс-охранника, бросив печального  Лысого, пешком  отправились  в сторону
ближайшей лесопосадки. Лицо Сергея украшал мощнейший синяк, почти  закрывший
один глаз.
     --  Сука,  я  ему это  так не оставлю...  --  бормотал Мотыгин,  и сейчас
продолжая изображать из себя безнадежно крутого мэна.
     В  лесопосадке они нашли  свою машину  и,  растолкав безмятежно спавших
девиц,  направились в  Москву. Уже  по  дороге  Элен, поглаживая  по затылку
своего кавалера, имела неосторожность спросить:
     -- Сереж, очень больно?
     Мотыгин на  ласку отреагировал  своеобразно. Развернувшись, он наотмашь
ударил подругу  по лицу, да  так, что  кровь брызнула из роскошных ее губ во
все стороны.
     -- Из-за тебя, сука, нас накрыли!
     К этому  времени  Киреев уже добрался  до  аэропорта, но его настроение
мало чем отличалось от настроения уволенных охранников. Он  все гадал, сдаст
его Ерхов  "мадам"  или  нет.  Кроме  того,  предстояла  сложная  встреча  с
непосредственным  начальником,  что  также  не  прибавляло  радости  Валерию
Николаевичу.  Рейс,   как  назло  задерживали,   где-то   в  Европе  бушевал
атлантический циклон. Лишь полдвенадцатого небольшой реактивный "Гольфстрим"
приземлился на  родной земле. Подрулил он к  самому зданию, и Киреев видел в
стеклянные двери, как один за другим появились Балашовы и  члены их свиты. К
удивлению главного телохранителя "мадам", он не заметил  среди них Баграева.
Паспортный контроль с "депутатского" выхода занял  немного времени, и вскоре
Киреев имел сомнительное счастье радостно приветствовать хозяев:
     --  С  прибытием,  Виктор  Александрович,  добрый  день, Анна  Марковна.
Привет, Владимир!
     Владимир Викторович, круглолицый мальчишка, очень похожий на отца, но с
голубыми глазами матери, похоже, больше всех обрадовался встрече с Киреевым.
     --  Привет,  охрана! -- прохрипел  он простуженным  голосом.  Это видимое
панибратство   являлось   своеобразной    игрой    молодого   кронпринца   и
экс-разведчика.
     Старший Балашов показался Валерию Николаевичу  не отдохнувшим, а скорее
смертельно   уставшим.   Благообразное  лицо   финансиста   имело   странную
способность не загорать  даже на знойном юге.  Вот  и из солнечной Швейцарии
глава "Транснефть-Арко" вернулся бледней смерти. Как ни странно,  но  Киреев
про себя, так  же как Силин, именовал патрона Клерком. Круглое,  бесцветное,
почти всегда озабоченное лицо, легкая залысина, а главное -- манеры поведения
миллиардера    в    точности     соответствовали    английскому    стандарту
добропорядочного  чиновника. Балашов ни в чем не напоминал сложившийся образ
нового поколения  русских богачей, рискованных парней, одевавшихся дорого  и
неряшливо, рискующих  по-крупному  и прожигающих жизнь  так же стремительно,
как стремительно они делали свои миллионы.
     Пожимая   руку   Кирееву,  Виктор  Александрович  сообщил   ему  крайне
неожиданную новость:
     --  Теперь  вы  за  главного,  Валерий  Николаевич.  Ваш коллега Баграев
неожиданно свалился за  два часа до отлета. Никто и не ожидал, такой крепкий
с виду человек.
     -- Что с ним? -- несколько опешил Киреев.
     --  Увы, прободная  язва.  В  полете уже  передали,  что  прооперировали
удачно.
     Киреев чуть было не улыбнулся. С души его словно камень свалился: одной
проблемой меньше. В разговор вступила сама "мадам".
     -- Вить, но ты,  надеюсь, не  заберешь у  меня  Валерия Николаевича? Мне
многое надо рассказать  ему. Мне так понравилась Швейцария.  Там  так  тихо,
уютно, а какие горы!
     Балашов пожал плечами, равнодушным тоном сказал:
     -- Хорошо, надеюсь, со мной кто-нибудь из охраны останется?
     Киреев охотно посмеялся над шуткой шефа, подхватил предложенный им тон:
     -- Непременно, Виктор Александрович. Я тут недавно нанял двух  одноногих
инвалидов с берданками, приставлю к вам их обоих.
     Смеялись все, уже продвигаясь к выходу.  Своим  юмором Киреев  нравился
обоим Балашовым.  В нем  не было угодливого трепета  зависимого от их  денег
подчиненного,  и  в  то  же  время  экс-разведчик  не  срывался  на  хамское
панибратство.
     У  выхода  из  аэропорта  святая семейка  разделилась.  Несмотря на все
уговоры жены,  глава клана  направился к себе  в офис, Киреев же с "мадам" и
наследником сели в другую машину.
     -- Куда едем, на квартиру или домой?
     --  Ни  туда, ни  сюда, -- мотнула головой  Балашова. -- Сначала  заедем к
нашему эскулапу.
     -- Бажеляну?
     -- Да.  Фокин  определил у  Володи ОРЗ,  но  надо проконсультироваться у
профессора.
     Всю дорогу до Москвы Анна Марковна, полуобняв за плечи сына, без устали
тараторила Кирееву о своих альпийских впечатлениях.
     --  Вы знаете,  мне  кажется, что они  там  все немножко  туповатые. Вот
официанту,  например, заказываешь  обед, чувствуешь,  что  он все  понимает,
английский  у меня приличный, хотя и  с акцентом.  Он принимает  заказ,  еще
некоторое  время стоит, потом раз-во-ра-чивается, пошел на  кухню. И так там
все!  В Испании или Италии совсем по-другому. "Си, синьора..."  -- и  его уже
нет. Но зато, правда,  у них  жулья  полно, а  в  Швейцарии  нет,  им это не
надо...
     Если  бы  Силин или кто-то из строителей загородного дома  видел сейчас
"мадам",  он вряд ли бы узнал в оживленной,  веселой женщине ту свежесушеную
мымру,  вечно достававшую  их  своими придирками.  Как  и  большинство людей
нового класса, Балашова быстро вошла в роль и разделила окружающих как бы на
несколько  разрядов:   ближних,  вроде  Киреева  или  горничных,  равных   --
добившихся в жизни больших  успехов и вращающихся в  полусвете,  и  дальних,
где-то там  зарабатывающих для нее деньги, серых ничтожных людишек, обращать
внимание на которых совсем не стоит. С  равными  Анна  Марковна поддерживала
дипломатично-настороженные отношения и лишь с ближним кругом оставалась сама
собой.
     Из  всего  рассказа  Киреева  особенно  поразила  причина,  по  которой
младшего Балашова не стали лечить в Швейцарии.
     -- Да что  вы, Валерий Николаевич!  Вдруг  переводчик  что-нибудь не так
переведет. К тому  же бог его  знает,  как они детей лечат. Зубы они  хорошо
вставляют, это я знаю, а про педиатров нет. Да и дорого все там, такие цены!
     Смесь  детской  наивности с остаточной "совковостью" слегка  позабавила
Киреева, но волю своим чувствам он не дал.
     У профессора  в клинике они пробыли  не  долго, минут сорок. Лучшему  в
стране спец