школе, служил в
армии, долгое  время  работал на  заводе,  а последнее время строил дома для
"новых русских армян". Но все добываемые материальные  средства и  свободное
время Михаил посвящал только одному -- пополнению коллекции монет.
     Свою первую  старинную монету  Силин  увидел  в двенадцать лет.  Витька
Редин,  одноклассник и  дружок Михаила,  притащил  в  школу  невесть  откуда
добытые три  копейки образца тысяча девятьсот четырнадцатого года. Пройдя по
рукам пацанов, монета  в конце концов попала к Филину -- так Мишку звали в те
времена за  созвучие фамилии и  ночной птицы. Сначала мальчишка почувствовал
только  удивление.  Он  вертел  в руках  темный  кругляш  размером  с добрый
советский полтинник, долго разглядывал диковинного двуглавого  орла в короне
и с какой-то дубинкой в когтистой лапе. По  слогам прочитал надпись: "Медная
российская  монета,  три  копейки".  На другой стороне имелась дата:  тысяча
девятьсот  четырнадцатый  год --  и опять надпись "Три копhйки" со  старинным
ятем вместо буквы "е" и загадочными буквами "С.П.Б." чуть ниже.
     Но когда Витька протянул руку, чтобы забрать медяк, Силин понял, что не
может расстаться с монетой, и если это все же случится, то произойдет что-то
ужасное и непоправимое.
     -- Отдай ее мне, -- предложил он другу, сжимая ладонь.
     -- Еще чего! -- рассмеялся Витька. -- Нашел дурака. Гони назад.
     -- Тогда сменяй.
     -- На что? -- оживился Редин.
     -- На мой фонарик.
     --  Это на тот, китайский?!  --  удивился  Витька, и  глаза его  запылали
алчностью.
     С полгода назад в гости к Силиным приезжал родной  брат отца дядя Гена,
моряк торгового флота из Одессы. Кроме тельняшек  и красивых морских раковин
--  рапанов, он подарил младшему Силину длинный серебристый фонарик китайского
производства, вещь для шестидесятых  годов супердефицитная и качественная. В
фонарик  вмещались  три  круглых  батарейки,  кроме  того,  поворотом  линзы
фокусировалась настройка луча. Мишке завидовала вся школа.
     -- Ну конечно, -- подтвердил владелец фонарика.
     -- Заметано! -- торопливо сказал Витька.
     На  урок истории они тогда не пошли.  Силину не  терпелось  вступить во
владение заветной монетой,  а  Витька  боялся,  что  Филин раздумает  менять
фонарь на это барахло.
     Вскоре уже  вся школа знала, что Филин меняет разные  классные вещи  на
старинный  хлам.  И  потихоньку,  не  очень  быстро,  потекли к  нему монеты
сороковых,  тридцатых годов, а то и вовсе прошлого столетия. Обменный фонд у
Мишки  был  солидный. Дом Силиных  стоял прямо  у  забора  металлургического
завода.  В  бетонном заборе имелось  прямоугольное отверстие, сквозь которое
проходила большая, обмотанная изоляцией труба. Взрослый там пролезть не мог,
а вот  пацаны проскальзывали.  После войны на  заводскую свалку привозили на
переплавку  подбитую  боевую   технику.  "Тигры"  и   "Пантеры"  давно   уже
превратились  в  булавки и шпильки,  но и  теперь, спустя двадцать  лет, тут
можно было обнаружить то, что так ценилось пацанами: немецкие рогатые каски,
стреляные гильзы,  другую мелочь. Мишка нашел там несколько немецких гранат,
правда пустых, ребристый цилиндрический  корпус от противогаза  и даже ствол
от немецкого ручного пулемета.
     Увы,  первая  его  коллекция  погибла  спустя  всего два  месяца  после
приобретения первой монеты.  В тот вечер в доме  внезапно погас  свет. Такое
уже  случалось,  и  отец,  чертыхаясь,  полез на  чердак. Но перед  этим  он
вспомнил про фонарик. Узнав о судьбе подарка брата, Василий Силин сначала не
сказал  ничего.  Он  исправил  поломку при тусклом  свете  свечи,  но  когда
спустился  вниз,  выгреб  из  ящика стола все  монеты сына  и выкинул  их  в
глубокую яму нужника. Василий не знал, что в тот момент он  навсегда потерял
сына.
     А жили Силины хорошо, по крайней мере материально. Отец никогда не пил,
не курил, не признавал карты и не "забивал козла" с соседскими мужиками. Вся
философия  жизни  Василия  Силина была подчинена предельной рациональности и
логичности.  Трудился  он  слесарем-лекальщиком  самого  высокого,  шестого,
разряда, получал, по тем временам, просто бешеные деньги. Кроме того, держал
двух  коров,  свиней,  кур  и кроликов.  За  хозяйством  присматривала  мать
Михаила, работавшая на полставки в заводской больнице с восьми до двенадцати
не для денег, а для записи в  трудовой книжке. Остальное время она посвящала
уходу за  живностью. При  всем этом они  не  шиковали, имели машину,  но  не
"Москвич"  или  "Волгу",  а бортовой "уазик" для  поездок за  сеном, урожаем
картошки или по грибы. Единственное,  что в поведении старшего Силина  можно
было назвать увлечением, -- это весеннюю  рыбалку  с острогой на мечущих икру
по заливным лугам щукам и судакам, хотя и тут улов он почти весь продавал на
базаре и за очень хорошие деньги.
     Когда сын подрос, его приучили сначала помогать матери, а потом -- отцу.
Вещи Михаил носил до упора. Упрямо набирая рост, он годами  ходил в школу  в
одних и тех же костюмах, так что сначала  приходилось подворачивать рукава и
штанины,  а затем  рубашки выглядывали  из рукавов  пиджака на добрые десять
сантиметров. О поездках на юг, в Москву или Питер не могло быть и речи. Зато
каждый месяц Силин-старший  торжественно  относил в сберкассу некую солидную
сумму. Так что,  с точки зрения этого человека, менять какой-то ржавый медяк
на стоящую вещь было верхом глупости. Василий  Силин скоро забыл случившийся
из-за фонарика инцидент, но ничего не забыл его сын.
     Монеты он  собирал по-прежнему, но уже  потихоньку, тайно, оборудовав в
сарае небольшой тайничок. После окончания школы Силин-старший за руку привел
сына на  завод, устроил его рядом  с собой, взялся обучать своему  тонкому и
престижному  ремеслу. Они были очень  похожи: длинные,  чуть сутуловатые,  с
одинаковым  тембром  голоса,  манерой  разговора,  чуть   флегматичным,   но
стабильным темпераментом. Передался Михаилу и мастеровой талант отца. Месяца
за три он постиг в сложной и тонкой профессии больше, чем иные за годы. Сдав
сразу на четвертый разряд, он искренне обрадовал этим отца.
     -- Ничего,  сынок,  через  полгода получишь пятый, а там  и  до  шестого
недалеко. Эх, и развернемся мы тогда!
     Говоря эти слова,  Силин-старший прежде  всего имел  в  виду  заработок
сына,  прибавку к  семейному  бюджету.  Но, получив  в руки первую  солидную
сумму,  сын  жестоко  разочаровал родителя.  Отпросившись с  работы  на  час
раньше, Михаил  собрал свои  нехитрые пожитки,  коллекцию  и перешел  жить к
одинокой старушке в другой конец города, подальше от родного дома.
     Отец был вне себя от  ярости. Понять и простить сына  он так и не смог.
Полтора  десятка лет они проработали бок  о  бок, но  за это время  в лучшем
случае кивали друг другу.
     Отец умер в  девяносто третьем. Убила его гайдаровская реформа,  в один
миг сделавшая  его  громадные  сбережения  пылью на  ветру. С год  он  лежал
парализованный, мать тоже сдала, болели руки, держать живность уже не могла.
Денег  на  похороны  Силин-младший дал,  но  сам  на  поминки не пришел.  Не
простил. Не смог.
     А  жизнь самого Михаила шла как  обычно, как у всех. Почти сразу  после
разрыва с  отцом парня  призвали  в армию.  Служил он в Венгрии,  в авиации.
Дембельского альбома не привез,  зато щедро пополнил свою коллекцию злотыми,
флоринами, марками, пфенингами. Когда вернулся в  Свечин,  домой он даже  не
показался. С заболевшей в то время матерью увиделся в больнице, с удивлением
понял, что она  сдала и сильно постарела, ну а отца повстречал уже на работе
--  и снова не перемолвился с ним ни словом.
     Вскоре бабка, у которой жил Силин, преставилась. Родни у нее не было, и
Михаил неожиданно приобрел собственное жилье. Теперь он мог всерьез заняться
тем,  что любил больше всего --  нумизматикой. С его квалификацией он получал
рублей четыреста, но и этого Силину было мало. Он оставался вечерить, освоил
еще  несколько   смежных   профессий:  токаря,   фрезеровщика,   шлифовщика.
Подсчитывая общий заработок Силина-младшего, заводские  бухгалтеры хватались
за голову, порой требовали  урезать расценки, платить ему как-то  меньше. Но
начальник цеха  и мастера знали, что в  случае  аврала  более безотказного и
универсального  работника  они  не   найдут.   Так  что  временами  Нумизмат
зарабатывал больше иного начальника цеха, а порой и главного инженера. И все
эти деньги Силин  спускал  на коллекцию.  Приобретал  он  не  только монеты.
Выписывал дорогие и редкие каталоги, справочную литературу, книги по истории
России, русских орденов, русских полков, военной формы разных времен.
     Но самыми интересными и любимыми  у Нумизмата были  монеты, которые  он
отыскал сам здесь, в Свечине. Город этот возник при Петре Великом, его улицы
помнили  еще  Анкифия  Демидова  и  его потомков. Другие,  возникшие  позже,
населенные  пункты  Урала  давно обогнали его  в  своем развитии,  а  Свечин
остался таким, каким был и  сто,  и двести лет назад -- провинциальным, тихим
городком. Время от  времени в Свечине  ломали старые  дома, иногда  они сами
сгорали. Силин мог часами разгребать старый хлам и частенько находил монеты,
закатившиеся  в  щели  рассохшегося  пола  при  Николае  Первом,  а то и при
Александре  Благословенном.  Не чурался  он и  просто  старых вещей.  Так он
обогатился несколькими  старомодными  книгами  и подшивкой  газет  за тысяча
девятьсот двадцать четвертый  год, красивым настенным подсвечником  в образе
обнаженной  нимфы,  разбитым,  но  заботливо  им  отреставрированным. Иконы,
нательные крестики, валдайские колокольчики и  бубенцы с ямщицкой упряжью  --
все эти вещи постепенно заполняли квартиру Нумизмата.
     Но гораздо больше давали Силину контакты с людьми. Если Михаил узнавал,
что  у  кого-то есть старинные  монеты, царские  ордена или просто  предметы
старины, он превращался  в сущего  дьявола: становился вежлив и обходителен,
красноречив  или  наоборот  --  с  почтением  внимал  маразматическому  бреду
стариков, угощал  клиентов  чаем или водкой,  в  зависимости от наклонностей
человека.  Пусть с первого раза нужный ему предмет не переходил в  его руки.
Силин методично повторял свои "походы",  становился чуть ли не лучшим другом
семьи, советчиком и попутчиком  по жизни.  Очень редко  нужный  ему  раритет
продавался ему за  деньги, гораздо чаще его ему дарили, польщенные вниманием
столь заинтересованного и компетентного человека.
     У старой, замшелой старухи, которую все звали Власихой, Силин купил два
серебряных рубля времен Николая Первого и  получил, уже бесплатно, с десяток
"катенек"  --  двухсотрублевых  денежных  кредитных  билетов  с  изображением
Екатерины  Второй.  Власиха  оказалась  единственной дочерью  бывшего  купца
второй гильдии Семена Власова, до  революции снабжавшего полгорода провизией
и мануфактурой.
     Бонистикой --  собиранием  бумажных денежных  знаков --  Силин  занимался
попутно.  Потертые  бумажки  с портретами  давно  умерших царей,  "керенки",
советские "червонцы" времен нэпа -- все это имелось в  его  коллекции, но уже
не так  трогало его душу,  а собиралось для того, чтобы при  случае  продать
своему же брату-коллекционеру или обменять на нужную Михаилу монету.
     Иногда  по воскресеньям он ездил в Железногорск. Там во Дворце культуры
"Звезда" размещалось Общество  нумизматов. Впрочем, в последние три года  он
охладел  к  этому  змеиному клубку друзей-соратников. Слишком часто его  там
старались надуть, всучить чистое барахло  за бешеные деньги, рассчитывая  на
его   провинциальную  наивность.   Гораздо  больше  давали   самые   обычные
"барахолки".  С новой  экономической политикой девяностых годов стремительно
обнищавший народ  потащил на  базар то,  что  раньше  хранилось как семейные
реликвии  или  просто лежало как забавная  дребедень. Особенно  густо  пошли
ордена и  медали.  Этим  добром  Силин также  не  брезговал,  покупал,  если
чувствовал,  что  цена не  соответствует  вещи.  Некоторые алкаши  продавали
награды своих отцов,  даже не подозревая, что многие  из них изготавливались
из серебра. Большой алый стяг на стене спальни Нумизмата с  портретом Ленина
и вечным лозунгом "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" все больше и больше
покрывался  знаками  доблести,  храбрости,  а   порой   просто  лицемерия  и
угодливости граждан уже не существующей страны.
     Но все это было так,  забава,  побочный продукт  главного смысла  жизни
Нумизмата -- Его Величества Коллекции.
4. КОЛЛЕКЦИЯ.
     Со временем собрание монет Силина приобрело  просто грандиозные размеры
и давно уже не считалось -- его признавали даже москвичи, которые приезжали в
Свечин для обмена или покупки. Не раз еще в союзные времена гости из столицы
за большие деньги предлагали Силину продать наиболее ценную часть коллекции,
но Нумизмат только усмехался  в ответ. Для него это  значило распрощаться  с
жизнью, ибо без коллекции он ее не мыслил. Он и жил-то для нее, что так и не
смог понять  капитан Филиппов. Из своей прихоти  и форса  Михаил  никогда не
составлял  каталога  и  не  подсчитывал  точного  количества монет. Нумизмат
гордился  тем,  что  он  помнил  каждую свою  монету,  знал страну, где  она
изготовлена, год производства,  имена изображенных на них королей, герцогов,
шахов  и царей.  В  специально  сооруженном Михаилом  вращающемся  секретере
размещались десятки плоских ящичков, так  называемых "планшетов",  размерами
семьдесят на  семьдесят  сантиметров,  легко  выдвигающихся  по  специальным
пазам. И уже  там на красном бархате  покоились материальные следы прошедших
эпох, кровавых войн, мятежей,  свидетели создания и падения великих империй,
возвеличивания и унижения ненасытных амбиций сотен властительных особ.
     Самые первые монеты  в истории  Европы, невзрачные  комочки  серебра со
знаком Лидийского царства, драхмы Афин с совой на аверсе или монеты с гордым
профилем Александра  Македонского  --  все это было  в коллекции Силина,  но,
конечно,  только  в копиях.  Лишь крупнейшие  музеи  мира  да помешанные  на
старине миллионеры  могли  позволить себе приобрести  тетрадрахмы Александра
Великого или Евпатора Митридата.  Изящные монеты Сиракуз  с  летящей во весь
опор квадригой, золотые монеты Августа Первого или Нерона  -- они доходили до
наших дней в чудом сохранившихся кладах или при  раскопках погибших городов.
За две тысячи лет  каждый следующий правитель переплавлял монеты  предыдущих
эпох,  желая  видеть на  лицевой стороне  свой собственный  гордый  профиль.
Монеты так же часто переплавлялись в слитки, грубые варвары сооружали из них
мониста для своих  многочисленных жен, да  и просто мягкое золото  и серебро
неизбежно стирались при обращении, теряя видимые следы своей эпохи.
     Средневековье Силин собирал не слишком активно. Имелись у него чешские-
пражские гроши  с характерным восьмеркообразным  хвостом у вставшего на дыбы
льва, венецианские  дукаты  и самые  большие монеты средневековой  Европы  --
серебряные  талеры.  Все это Михаил в свое время  выписал  по каталогам,  но
отнюдь  не был  уверен, что они  соответствуют  своему  времени.  Уж слишком
дешево они стоили.
     В более поздних  своих монетах Силин  уже  не сомневался. Девятнадцатый
век котировался не так высоко, его уже не имело смысла подделывать. Особенно
много у него  имелось монет  Великобритании:  несуразно большие, по нынешним
меркам,  шиллинги, пенсы с высокомерным профилем королевы Виктории.  Имелись
австрийские пфенниги  с  еще  одним  царствующим  долгожителем -- императором
Францем-Йосифом.  Достаточно  много  он   приобрел  и  восточных  раритетов:
старинных монет  Китая  и  Японии,  круглых и бочкообразных, но с неизменной
забавной  квадратной  дырой  посередине.  Приятно   ласкали  взор  небольшие
арабские   монеты   с   узорчатой   вязью   своих  загадочных  надписей.  По
магометанской вере запрещалось изображать лики восточных правителей. Зато на
монетах Латинской Америки  гордо красовались генералы-освободители: Боливар,
Сан-Мартин,  Бернадетто -- в непременных треугольных шляпах и на  вздыбленных
лошадях.
     С  двадцатым веком у Нумизмата  и совсем не было  проблем.  Одна только
Африка,  совсем  недавно  получившая  независимость, занимала  добрых  шесть
планшетов. Индия, Пакистан, всякие там Филиппины и  Индонезии щедро чеканили
свои  монеты, радуя этим  нумизматов всего  мира. Забавляли Силина  и монеты
Австралии.  Неестественно  блестящие,  словно   хромированные,  они  обильно
рекламировали животный мир континента: кенгуру, киви, коалу и ехидну.
     Но главный  отдел коллекции Силина  занимали  монеты России.  Имелись у
него  самые первые, еще  времен Киевской Руси, сребреники, конечно в копиях,
правда, очень похожие, с аляповатыми изображениями правителей и трезубцем на
реверсе. Монеты пятнадцатого, шестнадцатого  веков, маленькие, бесформенные,
с всадниками в короне и  с копьем, знаменитые копейки, -- их Силин приобретал
в Москве просто за бешеные деньги.  Проще было с монетами Петровской  эпохи.
Их осталось побольше, да и выписать можно было по каталогам. Полушки, гроши,
полтины, гривенники, медные и серебряные -- свыше полутора тысяч материальных
свидетелей ушедшей эпохи.
     Немногочисленные гости, первый раз посетившие дом Силина  и лицезревшие
именно  эту часть  коллекции, просто шалели от  такого обилия  незнакомых им
видов денег. Многие и знать не знали, что такое грош  или алтын, полушка или
деньга. В коллекции Михаил собрал монеты  всех Романовых,  начиная с первого
Михаила,  своего  тезки,  и  до  Николая  Второго. Имелись  и  совсем редкие
экземпляры, вроде рубля Иоанна Антоновича, венценосного младенца, правившего
чуть больше года и свергнутого "дщерью Петровой", Елизаветой.
     Но  самой  большой гордостью, можно сказать,  святыней  Силина  являлся
константиновский рубль. И  главное было не в том,  что один  он стоил больше
всех остальных  монет.  Он был  стержнем коллекции, именно он  определял  ее
значимость и неповторимость. А значит, он в  какой-то  степени и был смыслом
всей жизни Нумизмата.
     В  роковой   вечер   ограбления  Силин,  увидев  на  полу  беспорядочно
разбросанные пустые планшеты, первым делом начал искать планшет под  номером
двадцать. Он находился в самом низу его хитроумной "вертушки", и у Нумизмата
теплилась надежда, что до него руки у грабителей не дошли, тем более что там
размещалась лишь  маленькая потертая коробочка,  обшитая черным  бархатом, с
одной-единственной монетой.
     Надежда  рухнула,  когда  Михаил  увидел валяющуюся  в стороне открытую
коробку.  Розоватый потертый бархат  с небольшим округлым углублением внутри
чуть не убил  Силина. Хватая ртом внезапно оскудневший кислородом воздух, он
прижал рукой сердце  и, опустившись на колени, долго ждал, когда же выскочит
из груди длинная цыганская игла, не позволявшая  Михаилу даже сделать  вдох.
Только из глаз его текли и текли слезы.
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ
     Константиновский рубль
     Запись на форзаце (заполнено рукой Силина).
     "Константиновский рубль,  серебряная монета  с  изображением  на  одной
стороне  двуглавого  орла со  всеми регалиями (короной, булавой, скипетром),
окруженного венком из лавровых листьев. Под орлом три буквы: "С.П.Б." -- знак
Петербургского  монетного двора.  По кругу монеты  надпись: "Рубль.  Чистаго
серебра 4 золотника 21  доля". На другой стороне портрет лысоватого человека
с бакенбардами  и коротким вздернутым носом. Под портретом дата: "1825 год",
а по кругу надпись: "Б.М. Константинъ ИМП. и САМ. ВСЕРОСС."
     На ребре (гурте) монеты надпись: "сер. 83 1/3 пробы 4 зол. 14/25 доли".
В современном пересчете вес монеты составляет 20,73 грамма.
     Монета была изготовлена в период междуцарствия  после смерти Александра
Первого  и воцарения Николая  Первого.  В  связи с  событиями  на  Сенатской
площади  14 декабря все чертежи, штампы, а также