о, когда резко и
оглушительно  прогремела  автоматная  очередь. После нее наступила тишина, а
затем  взревел двигатель автомобиля. Выскочив из-за угла дома, Ефимов  сразу
увидел на асфальте три неподвижных тела. Метрах в тридцати от него под аркой
проходного  двора  горели  габаритные огни машины. Она уже  трогалась, когда
Ефимов, упав на одно колено, поднял двумя  руками  пистолет, поймал на мушку
темный  силуэт  и  всадил  в него всю  обойму.  Он был уверен, что попал, но
машина  все-таки  проскочила проходной  двор и исчезла  за поворотом. Ефимов
скрипнул зубами и побежал  назад, туда, где  лежало на земле маленькое  тело
Макеева.
     Было темно, и лишь опустившись на колени,  Ефимов понял, что произошло.
Те двое,  что попытались зажать  оперативника  в  проходном дворе, не  имели
никаких  шансов. Все их выстрелы  пришлись  в  бронежилет, Федор  же стрелял
точно.  Когда упал и второй киллер,  Макеев подбежал  к нему,  склонился над
телом, но предательская очередь сзади, из темноты подъезда, пришлась точно в
затылок....
     Когда приехала  первая патрульная  машина, Ефимов  по-прежнему стоял на
коленях над телом оперативника и рыдал так, как не плакал никогда в жизни.
     Один из бандитов  умер  на  месте,  второй --  по пути  в  больницу. Оба
оказались местными, из бывшей гвардии Чалого. Машину нашли под утро в овраге
на окраине. Она оказалась краденой. Ефимов все-таки в  кого-то попал: заднее
сиденье  оказалось густо  залито  кровью,  но  в  больницы  области  никто с
огнестрельными ранами не поступал.
     Смерть Макеева невольно сыграла на руку Нумизмату. В хлопотах по поиску
убийц  оперативника все невольно забыли  о  последней  его удаче в больнице.
Лишь вечером тринадцатого числа в Москву ушло сообщение о том, что с большой
долей вероятности следующей жертвой Михаила  Силина может  стать  финансовый
магнат Виктор Балашов.
10. ПРИВИДЕНИЕ В НОВОМ ДОМЕ.
     Несмотря на мягкую постель и уют, спал Силин плохо, опять снилась какая
то  дрянь,  что-то  томительно-тревожное, с кровью  и трупами.  С  Надей  он
попрощался  довольно сухо,  что явно  обескуражило  женщину.  Но Нумизмат не
обратил на  это  никакого внимания.  Все мысли его были  заняты  предстоящим
днем, самым важным и решающим в его московской эпопее.
     В половине  восьмого утра  у Казанского вокзала  его  подобрал  Паршин.
Взглянув  на осунувшееся,  с большими  мешками под  глазами  лицо Силина, он
засмеялся и спросил:
     -- Что, подруга всю ночь не давала спать? За этим, поди, и вызывала?
     --  Да  нет, --  нехотя  отозвался  Нумизмат, пытаясь на  ходу  придумать
что-нибудь правдоподобное. -- С отцом до полуночи воевал, потом  до до двух с
бабой ругался.
     -- Чего это так?
     -- Да деньги ей нужны. Будто ты их породу не знаешь.
     -- Это верно. Вот я мог спокойно работать на стройке,  с девяти до пяти,
с положенными  выходными и отпусками.  Так  нет, моя давай меня шпынять: вон
тот уже глава фирмы, тот банкир. Пришлось идти искать, где больше платят.
     -- И что, хорошо получается?
     -- Ничего, но хлопот столько! А теперь жена недовольна, что меня дома не
бывает. На них не  угодишь.  А  то,  что я  с  этой  "мадам" язву  себе  уже
заработал, ее не колышет...
     Так за разговорами они добрались до Зубовки. Уже выйдя из машины, Силин
спросил прораба:
     -- Слушай, а этим дизайнерам рабочий на подхвате не нужен?
     Паршин пожал плечами:
     -- Не знаю, их и так там целая банда. Но я спрошу.
     И  в этот день  бригада  работала с подъемом  и  огоньком.  Силину даже
показалось,  что Сергунчик уже пьян, и это изрядно озадачило  не только его,
но и рыжего бригадира.
     -- Ты где нажрался-то? -- спросил Шалим веселого мужичка за обедом.
     -- Я? Да  ты  что, Шалим? Я как стекло, -- противно подхихикивая, ответил
сияющий от удовольствия Сергунчик.
     Разборку остановил  приход  прораба.  Паршин  сиял  не  меньше  пьяного
Сергунчика.
     -- Везучие вы однако, мужики! Наша мадам на три дня укатила в Питер. Так
что завтра дом будут принимать только архитектор и дизайнер. Ясно?
     -- Ура! -- с пьяным восторгом  заорал Сергунчик, остальные засмеялись уже
глядя на него. Повеселел даже хмурый последнее время Шалим.
     --  Ну что ж, доделываем фонтан, увозим остатки  мусора,  наш вагончик и
часов в восемь вечера отбываем на вокзал. Сдашь дом без нас, Васильич?
     Прораб только ухмыльнулся и успокоительно махнул рукой.
     -- Э-э, а деньги! -- внезапно вспомнил Сергунчик.
     --  Зачем  тебе деньги? Ты вон и без них сыт и пьян.  Где  только бухало
нашел? -- снова удивился бригадир.
     -- Да он щелочный лак отмутил. У нас оставалась  одна баклажка, помнишь?
Вот.  Он соли туда насыпал, помешал, и готово. Вся дрянь на стенки  осела, а
спирт сверху, -- со смехом поведал Ренат. -- Он и мне предлагал.
     -- Выкинь эту  дрянь, а то сдохнет еще, нам третий труп не  нужен.  Да и
тащить его на себе на вокзал радости мало. Хорошо, Ренат?
     -- Ладно, сделаю, -- спокойно согласился татарин.
     Сергунчик было дернулся к выходу, но его тормознули сразу несколько рук
и под общий хохот усадили на место.
     -- Куда, на место!
     Во  время  этого веселого хоровода  Силин сидел с застывшей  улыбкой на
лице, но не сказал ни слова.  Безысходность, как  часто  случалось последнее
время, подкатила  к горлу  удушьем. Он никак не мог найти способ  остаться в
доме и довершить начатую работу. Мысль его билась словно  загнанный в клетку
зверь.  Временами  ему хотелось только одного -- достать пистолет и стрелять,
стрелять по этим довольным, радостным рожам...
     Как  обычно,  решение  пришло неожиданно и вроде  бы  из совершеннейшей
мелочи. Зайдя в кабинет к Паршину по пустяковому вопросу, Силин с удивлением
увидел висевший на плечиках дорогой парадный костюм-тройку серого цвета.
     -- Продаешь, что ли, Васильич? -- в шутку спросил Михаил.
     --  Что? А, это! Нет, это жена  меня  на  какую-то оперную звезду тянет.
Толстая такая баба, испанка. Концерт в восемь, так что поеду прямо отсюда, --
пояснил Паршин, оторвавшись от бумаг.
     В шесть  часов  вечера  он собрал  всю  бригаду и  торжественно  раздал
деньги.  Бледно-зеленые  купюры  привели  строителей  в состояние  телячьего
восторга. Сияли все, даже обычно хмурый Шалим и неразговорчивый Мирон.
     -- От  теперь  можно и горылки  испить!  -- крякнул он,  расправляя  свои
запорожские усы.
     -- Погодите  вы  про горилку, -- отмахнулся  озабоченно поглядывающий  на
часы прораб. -- Что осталось сделать?
     --  Да все  уже!  -- развел  руками Шалим. -- Сейчас манатки свои заберем,
затолкаем матрасы в вагончик и отбудем на вокзал. Автобус уже заказан.
     -- Ну хорошо, грузитесь, а мы с тобой давай еще по дому пробежимся.
     Когда через пятнадцать  минут  прораб и  бригадир  вернулись в комнату,
служившую спальней, там стояла  мертвая тишина. Все  десять строителей молча
смотрели  на  пол в  самом  центре  комнаты.  Шалим,  сразу  почувствовавший
неладное, поверх голов глянул вниз, и у него  перехватило  дыхание. В  самом
центре  дорогущего  импортного  линолеума под мрамор чернели  три небольших,
размером с копейку, пятна.
     Бригадир растолкал стоящих плечом к плечу строителей и,  опустившись на
колени, ногтем ковырнул пятна. До последнего момента он верил в чудо, но его
не случилось. Линолеум оказался прожженным почти насквозь.
     -- Кто здесь спал?! -- сдавленным от ярости голосом спросил бригадир. Все
начали  оглядывать  друг друга,  затем  как-то  сами  собой  расступились  и
уставились  на маленького человечка в замызганном комбинезоне. С растерянным
лицом Сергунчик  сначала  тоже оглядывался  по сторонам,  потом  попятился и
жалким голосом стал оправдываться:
     -- Нет, я же никогда... я не мог... я не...
     Жутким  сокрушительным ударом Шалим  прервал  этот  робкий  лепет. Тело
Сергунчика  отлетело назад,  в  угол, и  сразу  несколько человек  принялись
яростно пинать лежавшего в беспамятстве человека. Они могли бы убить его, но
в  толкучке мешали друг  другу, а  затем очнувшийся Силин кинулся на  помощь
вечному неудачнику.  Прожигая дырки в линолеуме, Михаил никак не рассчитывал
на подобную реакцию строителей, он даже не знал, кто спал на этом месте.
     -- Хорош, хватит! Оставьте вы его! -- орал Силин, расшвыривая хохлов. Тут
на помощь к нему пришел Паршин, и вдвоем им удалось остановить самосуд. Пока
прораб увещевал строителей, Силин  склонился над  Сергунчиком.  Больше всего
тот пострадал  от удара  бригадира: из  носа  густо  текла  кровь, один глаз
заплыл. Всхлипывая, он лежал в уголке, маленький, жалкий.
     -- Вставай, иди умойся, --  велел  Силин и  помог  постанывающему мужичку
подняться. Пока  Сергунчик ковылял к ванной, Нумизмат обернулся  к остальным
членам бригады:
     -- Давайте лучше думать, что сделать можно. Линолеум такой есть?
     Паршин  несколько  заторможенно  покачал  головой,  затем  опомнился  и
обрадованно кивнул:
     -- Такого нет, но есть похожий. Не знаю только, хватит ли его.
     -- Надо рискнуть. Нам главное -- сдать  эту  чертову хибару,  а  там хоть
трава не расти.
     Паршин  с тремя  мужиками  ушел  вниз, в  подвал,  Силин же обернулся к
Мирону и бригадиру:
     --  Я предлагаю поднять плинтуса, содрать линолеум, ну а положить  новый
будет не проблема. Сделаю.
     -- Ну  содрать мы сдерем,  -- согласился Шалим, -- но один ты все равно не
управишься.
     Взгляд  его  упал  на  вернувшегося  из  ванной  мокрого,  похожего  на
попавшего под дождь воробья Сергунчика.
     -- Вот его мы тебе в помощь и оставим.
     Порывшись в кармане,  бригадир  нашел билет и паспорт Сергунчика, сунул
ему в руки.
     Мирон поморщился, и Силин понял его. Уезжая с бригадой,  Сергунчик имел
шанс не только  доехать до родного  Запорожья,  но и  привезти большую часть
денег  домой. В  одиночку же  у него это не  получалось, хотя  в  Москве  он
калымил третий раз.
     --  Да  ладно, я один  справлюсь,  -- попробовал отказаться от  ненужного
помощника Нумизмат, но бригадир остался непреклонен.
     -- Нет! Не дай Боже я его рожу в поезде замечу, сразу под откос выброшу!
     В это  время подошел  Паршин с мужиками, несущими  линолеум. Они быстро
расстелили его, кусок оказался как раз во всю комнату.
     -- Слава Богу! -- вырвался у всех вздох облегчения.
     --  Отрываем  плинтуса, стелим  линолеум,  --  начал командовать Шалим. --
Черт, ему бы отлежаться часа два, чтобы буграми не получился!
     -- Ну и отлежится. Мне спешить некуда, за ночь я с ним управлюсь.
     Все десять строителей посмотрели на Михаила как на живого бога.
     -- Выручай,  Михалыч,  век  тебя  не забудем!  -- вырвалось у  далеко  не
сентиментального Шалима.
     Силин никогда  не видел, чтобы строители работали в таком темпе. Сейчас
действия бригады могли претендовать  на запись  в Книге  рекордов  Гиннесса,
если бы в ней существовал раздел "Исправление ранее допущенного брака".
     В восьмом часу вечера Силин подошел к стоящему в дверях прорабу.
     -- Что стоишь, Васильич? Езжай на свой концерт. Еще успеешь.
     Паршин глянул на часы, затем спросил:
     -- Ну а вы как, без меня управитесь?
     -- Конечно, -- заверил его Нумизмат. -- Я останусь с Сергунчиком до утра и
все доделаю, можешь не сомневаться.
     Паршин знал, что его Елена  не простит, если он не  появится  в театре.
Отношения  с женой  в последнее  время  стали  какие-то нервные,  и  ему  не
хотелось еще больше разжигать этот конфликт.
     "Он сделает, -- подумал  прораб, взглянув на спокойное лицо Нумизмата. --
На него можно положиться".
     -- Михалыч, сто долларов за мной, только чтобы все было завтра в норме.
     -- Идет, -- легко согласился Силин.
     Прораб так спешил, что не  попрощался с рабочими. Но и  тем было  не до
сантиментов.  Ровно в восемь приехал "пазик",  и Михаил,  посмотрев в  окно,
объявил:
     -- Хорош, мужики! Такси подано, пора на вокзал.
     Шалим,  разогнувшись,  глянул  сначала на  часы,  потом  на проделанную
работу. Линолеум медленно, но верно расправлялся.
     -- Давайте, езжайте,  --  подбодрил его  Силин.  -- И  Сергунчика  с собой
захватите, а то еще плакать будет, мешать мне. Один управлюсь.
     -- Нет, пусть помогает, -- в очередной раз упрямо отверг эту идею рыжий.
     -- Может, все-таки возьмем его, а, бригадир? -- спросил Ренат.
     -- Нет, -- зло отрезал Шалим. -- Чтоб глаза мои его не видели!
     Коротко,  но  тепло  распрощавшись  с  Силиным,  бригада погрузилась  в
автобус и отбыла со своей годовалой каторги.
     Снова  поднявшись  в  дом,  Нумизмат взглянул  на  своего  злосчастного
напарника.  В  ноздрях  Сергунчика  виднелась  засохшая  кровь,  нижняя губа
припухла, наклоняясь и разгибаясь, он постанывал -- болели ушибленные ребра.
     -- Не робей, Сергунчик! -- подбодрил его  Силин. -- Не сегодня, так завтра
домой уедешь. Это ты в серой баклажке лак отмутил?
     -- Да, -- нехотя  сознался  мужичонка. -- Только  я  эти дыры не прожигал,
клянусь! Я же курю два раза в день, утром и после  обеда. У меня  и привычки
нет лежа курить.
     --  Ладно-ладно,  верю  я тебе, -- успокоил его Нумизмат и, уже склоняясь
над линолеумом,  заметил как бы невзначай: -- А баклажку эту Ренат в телегу с
мусором выкинул.
     Минут через пять после  этих слов Сергунчик отпросился за новой кистью,
его  долго  не  было, пришел он уже изрядно  повеселевший, забывший про свои
обиды и болячки. На него напала болтливость,  и  спасало Силина лишь то, что
время  от  времени Сергунчик  удалялся  в туалет  и  возвращался  еще  более
счастливым. К окончанию работы он был уже "хорош", говорить не мог, сидел на
полу, по-турецки  сложив ноги, облизываясь,  и  время  от  времени изображал
руками   что-то   вульгарно-непристойное,   очевидно,  так   он  ругался   с
отсутствующим бригадиром. Пристроив последний плинтус, Силин  сам принес ему
злосчастную баклажку и налил еще полстакана мутного пойла, пахнувшего больше
ацетоном,  чем спиртом. Пару минут  Сергунчик  соображал, что это  у  него в
руке, потом понял, показал Силину знаками, чтобы тот налил себе.
     -- Я потом, -- усмехнулся Нумизмат. -- После тебя.
     После выпитой бурдомаги  Сергунчик оставался на плаву еще секунд сорок,
затем плавно повалился набок.
     Не  сильно церемонясь с бесчувственным  телом,  Силин  отволок  его  на
первый этаж и пристроил  в маленькой комнатке для прислуги, поближе к теплой
батарее. Теперь ничто уже не мешало Нумизмату заняться работой на себя.
     Первым делом он спустился на первый этаж  и запер  дверь. Опасаться ему
было  кого,   вторые  сутки  дом  охраняли  по   всем  правилам  действующих
резиденций: два внушительных жлоба  ошивались  в сторожке, лениво поглядывая
на экраны внешнего обзора. Двор они пока еще не просматривали, незачем было,
но  Нумизмат хотел подстраховаться, чтобы его  не застали в самый  разгар не
предусмотренного сметой труда.
     После  этого  Силин спустился  вниз,  в гараж. Его давно уже  привлекал
импортный портативный аппарат для газосварки. Еще три дня назад он опробовал
его,  убедился,  что два небольших  баллона  на  удобной  тележке заряжены и
вполне доступны ему в  управлении.  Нумизмат  достаточно  попотел,  поднимая
тележку по всем лестницам на второй этаж, при всей своей компактности весила
она не меньше пятидесяти килограммов.
     Открыв нишу и еще раз осмотрев ее, Силин принес стремянку и  асбестовое
покрывало, предназначенное  для  тушения  небольших  пожаров.  Постелив  эту
тряпку на пол, он поставил сверху стремянку,  натянул на голову строительный
подшлемник, прикрывающий еще и шею, защитные очки и разжег горелку.
     Тонкая  оцинкованная  жесть  резалась  гудящим  голубым  пламенем,  как
бумага. Проделав в коробе квадратное отверстие, как раз повторяющее по своим
размерам люк из плит подвесного потолка, Михаил  ловко подхватил  вырезанный
кусок жести и осторожно, дабы не обжечься об еще горячие края дыры, заглянул
внутрь   короба.   Да,   он  все   рассчитал  верно.   Пространства   внутри
вентиляционной трубы вполне хватило бы даже для двоих.
     В несколько  приемов спустив вниз  позаимствованное оборудование, Силин
вернулся  к своему  убежищу уже с  сумкой. Оббив  молотком выступающие части
оплавленного шва, Нумизмат закинул сумку в темное жерло своего нового жилища
и, используя полки комнатки как лестницу -- с таким  расчетом он их и делал --
поднялся наверх.
     В сам короб он  протиснулся  с некоторой  опаской.  Все-таки  весил  он
немало  -- как бы не  разошлись замки сборки, да и побаивался за крепеж всего
сооружения к потолку. Слава Богу, все было сработано крепко и  на совесть. В
коробе слегка  пахло металлом,  свежей окалиной и почему-то  краской. Михаил
прополз по прямоугольной трубе как можно дальше, так,  чтобы ноги не торчали
над дырой, затем зажег фонарик и осмотрелся. Батарейка уже слегка подсела, и
луч света не достигал конца воздуховода.
     Немного полежав на  месте, Силин попробовал развернуться, но понял, что
это ему не удастся. Неудача его несколько озадачила -- в такой  позиции он не
смог открывать и закрывать за собой люк.
     -- Ладно, что-нибудь придумаю, -- пробормотал Михаил, выбираясь из своего
тайника. Ему оставалась сущая малость: сделать  свое убежище скрытым и в  то
же время легкодоступным. Силин уже прикручивал  последний шуруп к небольшому
шпингалету, когда из  коридора  послышалось  пьяное  бормотание  Сергунчика.
Нумизмат  прикрыл дверцу ниши и по звукам, доносящимся снаружи,  понял,  что
его пьяненький  напарник,  пошатываясь,  переходит из комнаты  в  комнату  в
поисках его, Силина.
     -- Михалыч, Михал-лыч, ты где?
     Звук голоса  пьяного строителя чуточку стих,  и  Силин  понял, что  тот
зашел  в одну  из комнат. Нумизмат быстро выскользнул из  "темнушки". Секунд
через пять после этого из "розовой спальни" походкой краба выплыл Сергунчик.
Увидел долгожданного "Михал-лыча", он смешно вытаращил глаза:
     -- О, мать твою! Ты как это... привидение, раз и тут.
     -- В  туалете я был, -- попробовал объяснить  Силин.  -- Тут  слышу  --  ты
орешь. Оторвал от дел.
     -- Михал-лыч, давай выпьем!  --  предложил Сергунчик,  протягивая  Силину
свою баклажку.
     -- Убери эту гадость, после  нее меня  и пронесло! --  отказался  Михаил,
потихоньку уводя Сергунчика подальше  от ниши. Они спустились вниз, и Михаил
с трудом,  но все-таки  влил в глотку разбушевавшегося  строителя полстакана
его самодельного пойла. Но мужику нужно было не только бухало, но и общение.
     -- Ми-ихалч, они меня обидели, -- бормотал он, еле выговаривая слова, -- я
же ничего, а они... Ты меня уваж-жаешь!
     -- Уважаю, уважаю, выпей еще.
     -- А ты?
     -- Я потом, давай! Вот умница! Молодец!
     Оставив наконец прикорнувшего собутыльника на полу, Силин с облегчением
вздохнул и снова поднялся на второй  этаж.  Примерно с  полчаса ушло  на то,
чтобы  научиться  забираться  в  короб  ногами  вперед.  Все  это  выглядело
неуклюже, но другого выхода не было: закрывать самодельный люк он мог только
руками.  Еще  трудней  ему далась процедура исхода,  в  первый  раз Нумизмат
сорвался  и  с  грохотом свалился вниз,  едва  не свернув  шею. Это  изрядно
разозлило  Силина,  но  природная  ловкость  и  тут подсказала ему выход  из
положения. Он  закрепил все  полки  шурупами  и вначале спускался  наподобие
выползающего  из яблока  червяка -- вниз головой,  опираясь руками на верхние
полки,  а  потом  уже высвобождал  из кожуха ноги и  спрыгивал на пол  почти
бесшумно. После этого  Силин проверил петли, убедился, что ни одна из них не
скрипит.  Тщательно  все   продумав,  добавил   к  своим  запасам  еще  одну
полуторалитровую  бутылку воды,  покормил и напоил свою питомницу, хвостатую
Фроську.
     Шел  третий час ночи, все было готово, чтобы исчезнуть, раствориться  в
доме,  и  Нумизмат еле удержался от соблазна сделать