ом этаже, слабо щелкнул открывающийся дверной замок.
     Все дальнейшие  действия  Нумизмата подчинялись  не разуму, а звериному
инстинкту сохранения жизни. На то, чтобы выключить свет  и  закрыть дверь  в
ванную, у  него  ушло не  более  секунды. В  два огромных  бесшумных  скачка
Нумизмат  достиг  двери  ниши.  На лестнице послышались шаги, но он уже  был
внутри своего убежища.
     Медленно,  вразнобой  загорались  лампы  дневного   света,  и   наконец
показались  два  охранника. Оба были настороже, с оружием в  руках.  Оглядев
пустой  кабинет, они переглянулись  и  по  очереди начали  проверять  каждую
комнату.  Делали  они  это  по правилам:  включали  свет,  один  врывался  в
помещение, другой страховал его на пороге. Даже на беглый осмотр этажа у них
ушло  минут  десять.  Больше  всего хлопот им  доставили встроенные в каждой
комнате огромные шкафы-купе.
     Естественно,  что вся проверка закончилась у  дверей ниши. Осмотрев ее,
охранники опустили пистолеты и посмотрели друг на друга.
     -- Что скажешь? -- спросил один.
     -- Не люблю я эти "Фотоны". Помню, охранял одну контору в старом здании,
замучился  с ними.  Там на первом этаже  хлебный  магазин был, а тараканы по
всему дому бегали. Пробежит один по излучателю, а у нас на пульте тревога. В
конце  концов  мы  "Фотон"  на  ночь  отключать  стали.  Да  там  и наружной
сигнализации хватало.
     -- Ладно, пошли,  пройдемся  по  дому,  посмотрим окна и двери.  Ерунда,
конечно, ни  один  наружный датчик не сработал, и сразу на втором этаже,  но
все-таки...
     -- И Киреев наш сегодня лютовал. А уж если Англ на мат  перешел, то  это
что-то значит.
     Силин  лежал у беседующих как раз над  головами и  недоумевал:  "Откуда
здесь взялась сигнализация? Раньше-то ее не было".
     Сигнализация на самом  деле  была всегда. Инфракрасный излучатель  типа
"Фотон"  был  ловко  вмонтирован  в   красивое  деревянное  резное  панно  и
нацеливался  на  коридор  второго  этажа.  Просто до  этого дня  систему  не
включали, не посчитали нужным. По-другому решил Киреев. Зайдя перед отьездом
в  сторожку,  Валерий  Николаевич  придирчиво  осмотрел   все  оборудование,
особенно то, что подключили сегодня, и задержал взгляд на небольшом пульте.
     -- А почему "Фотон" отключен? -- спросил он.
     Пара  охранников,  дежурившая  с утра  и  уже  получившая  свою  порцию
взбучки, переглянулась.
     -- Да не включали его никогда. Мы-то тут при чем?
     -- И вообще, зачем он нужен? -- поддержал товарища второй охранник.
     -- Хорошо,  -- спокойно  согласился Киреев, только глаза  его  заблестели
ярче. -- Какие характеристики у "Фотона-2"?
     После короткой паузы оба приятеля хором начали припоминать инструкцию.
     -- Ну,  инфракрасный излучатель  типа  "Фотон-2"  работает  на  принципе
смещения доплеровского эффекта, тип  излучения  -- лучевой барьер...  -- начал
первый.
     -- Предназначен для закрытых помещений от пятнадцати до тридцати метров,
выдерживает перепад  температур от  плюс  десяти  до  плюс  пятидесяти...  --
подхватил второй.
     -- А  еще? --  допытывался Киреев. Сам  он датчик в руках  не  держал, но
отработанная память хранила характеристики всех видов охранной сигнализации.
Он   решил  уесть   проштрафившихся  подчиненных.  Те  молчали,   и   Киреев
торжественно  закончил свою  речь:  --  А  еще  он  работает  на  обнаружение
открытого пламени, ясно? Включайте.
     Но  это было  днем, а сейчас, уже ночью,  обойдя весь  дом  и не  найдя
никаких следов нарушителя,  оба охранника вернулись в  сторожку и, открыв по
баночке пива, принялись обсуждать происшедшее.
     -- Точно,  какой-нибудь  таракан, --  высказал свою точку зрения один  из
них.
     -- А  может, крыса.  Мне  Лысый  рассказывал, что неделю назад  они одну
крысу поймали как раз на втором этаже.
     -- Ну конечно, они не  дуры, а у  Балашовых, я  думаю, будет что  крысам
похавать.
     -- Да, остатки красной икры, трюфеля, балычок.
     Охранники засмеялись. Они были ровесниками, обоим по двадцать пять лет,
и оба уже два года трудились в "Сатурне". Роднили их также взгляды на жизнь,
вкусы и привязанности.
     -- Эх, оторваться бы в таком особнячке хоть  месячишко, чтобы потом было
что вспомнить! Да ведь, Серега?
     Товарищ его усмехнулся:
     -- Ну, на месяц не знаю, а ночку-то можно тут покувыркаться.
     -- Это как? -- удивился напарник.
     -- Все просто, Ванек. Пока хозяева за бугром, ночью под выходные завозим
сюда телок, пойло,  отключаем сигнализацию и устраиваем  забег сразу во  все
стороны. Прикинь --  бассейн,  сауна,  эти два  сексодрома на  втором  этаже!
Житуха на миллион долларов!
     --  А  на пульте кто  будет? --  осторожно спросил  Иван. -- Не  дай  боже
позвонит кто, или вот  этот, -- он кивнул на фотографию Силина, прикрепленную
скотчем к стене, -- объявится.
     -- Это просто. Лысый тебе день должен?
     -- Да.
     -- Вот сюда его и воткнем, пусть пашет, негр. Ты кстати, все с той рыжей
крутишь?
     -- Эх, вспомнил! Я уж забыл, как ее и зовут. Не то Алла, не то..
     -- Лена ее зовут, Элен. Телефончик дашь?
     -- Бери, такого добра не жалко. У меня знаешь сейчас какой бабец!
     Пока охранники строили радужные планы на будущее, Силин испытывал прямо
противоположные  чувства.  Как  никогда  прежде, он чувствовал безысходность
своего положения. Еще на пять суток в этой железной клетке без капли хлеба и
крошки воды! Приступы ярости у него перемежались с минутами отчаяния.
     К двум часам ночи Нумизмат понял: что-то неладное творится с ним самим.
Ему  становилось  то  мучительно  жарко,  то  безнадежно   холодно.   Голова
раскалывалась от боли, а в глаза словно кто-то насыпал горячего песку.
     "Неужели я простыл?  -- с ужасом думал  Силин, вытирая с  лица  холодный
пот.  -- А что,  очень даже  может быть. Шесть  часов в  холодной  одежде под
сквознячком, классные условия, чтобы сдохнуть. Господи, только этого мне еще
не хватало! Все козыри на стороне счастливчика Балашова. Неужели я загнусь в
этой трубе, так ничего  и не добившись? Приедут господа, а из отдушин  такой
приятный  трупный  запах.  Здравствуйте, мадам  и  месье,  вас  приветствует
веселый труп по имени крыса Фрося. Ха-ха-ха!.."
     Мысли его постепенно начали мешаться,  остались только самые простейшие
чувства  и  эмоции:  голод,  жажда,  боль.  Сразу  пересохло  в  горле,  оно
задеревенело,  каждый глоток воздуха  будто рашпилем раздирал гортань. Силин
нашарил в темноте  бутыль,  поднял ее, чуть  встряхнул и  убедился,  что она
пуста. Тогда он пополз  дальше, вдоль трубы,  к  давно  отброшенной запасной
баклажке. Михаил ногами подтянул ее  к себе и с надеждой встряхнул. На самом
донышке  что-то слабо плеснуло, и он жадно припал к горлышку губами.  Теплая
влага  прокатилась  по горлу живительной волной, Нумизмат еле  заставил себя
оторваться от  бутылки  и оставить хоть  немного. Нашарив в  темноте  сумку,
Михаил подложил ее себе под голову. Что-то жесткое мешало ему обрести покой.
Покопавшись в своих запасах, Силин понял, что это пистолет. Холодная тяжелая
сталь породила предательскую мысль о самоубийстве.
     "Тогда не будет никаких мук,  только  вечный  покой и тишина", -- шептал
Нумизмату чей-то  издевательски-ласковый голос. Силин  представил  себе, как
это  будет: вспышка, грохот,  и разлетающаяся  вдребезги  башка забрызгивает
кровью и  мозгами  всю  эту  железную  конуру  на  радость  Балашову. Именно
последняя мысль заставила его отложить оружие в сторону.
     -- Слишком жирно вам будет, господа, -- пробормотал он еле слышно, -- хрен
вам, родные и милые.
     Болезнь  смешала  время и пространство в один жуткий комок боли. К утру
он  допил воду, временами теряя сознание. Силина начал  одолевать кашель,  в
бессознательном  состоянии  он  уже  не  контролировал   себя.  Хрипловатый,
надсадный  грудной  лай  жутковатым  завыванием  раздавался  по комнатам  из
отдушин вентиляции. Ему  безмерно повезло, что  Ерхов  в  этот день позволил
себе и подчиненным отдохнуть.  Под вечер, чтобы хоть немножко утолить жажду,
Силин начал высасывать  влагу,  впитавшуюся в одежду.  Толку  от  этого было
мало, противный вкус мокрых  тряпок вызвал в желудке сильные  спазмы голода,
но это хоть чуть-чуть освежало пересохший рот.
     Всю последующую ночь Нумизмата  одолевали кошмары.  Мучительное забытье
плавно  перетекало  в сон, и из  подвалов памяти один за другим  поднимались
призраки. Чаще  всего  снились убитые  им люди: сосед-милиционер,  антиквар,
молодая   пара  из   "газели".  Логики  в  снах-ужасах   не   было  никакой.
Окровавленный Жучков мог играть в шахматы с еще живым, ухмыляющимся Гараней,
а шофер владельца  "Золотого бара" с перерезанным горлом и открытыми глазами
неподвижно  стоял  за  спиной убитого антиквара.  Иногда всплывало безносое,
морщинистое  лицо Васяна.  Дядька  подмигивал  кустистыми  бровями,  щерился
беззубым ртом, все что-то пытался сказать своим  тихим,  бесцветным голосом,
но  Силин  отмахивался  от него,  пытался  оттолкнуть  руками.  Движения эти
получались замедленные, словно не воздух  окружал его, а невидимая и упругая
вода, а руки Нумизмата казались сделанными из ваты.
     Из  каждого  кошмара Силин выныривал  в холодном поту,  пару раз даже с
криком. Очнувшись и переведя  дух, Нумизмат из последних сил сжимал кулаки и
костерил  себя  последними  словами. Раньше  покойнички  были ему  предельно
безразличны. Ну убил и убил, что  такого? Убил ради большой цели.  Проклятая
болезнь, проникнув в подсознание, освободила живущих там призраков.
     Существовал и еще один вид сновидений, возрождающий мертвецов. Время от
времени Нумизмат  видел  в своих  снах героев  черной тетради.  Болезненного
Соболевского,  пытающегося в  вине утопить открывшуюся страсть  к воровству,
жалкого, стоящего  на коленях перед плачущей женой. Затем саму  Соболевскую,
обглоданную собаками и застывшую в  уродливой позе на снегу. Сквозь кровавую
маску ее лица медленно прорастало другое, широкое, с массивными бакенбардами
и  усами,  с перекошенным  ударом  ртом и полузакрытым левым глазом.  Бывший
квартальный надзиратель словно мучительно пытался  сказать что-то лично ему,
Силину, как  нумизмат  нумизмату. Затем все перемешивалось,  и хихикающий  в
кулачок Пинчук, сидя около буржуйки с  миской пшенной каши, о  чем-то весело
разговаривал   с  завернувшимся  в  плед  болезненно-худощавым  Бураевым,  а
интеллигентный  врач  Мезенцев с ужасом  подглядывал  из-за кустов,  как его
бывшая  любовница  княгиня  Щербатова,  расстреляв   все  патроны,   пускает
последнюю пулю себе в висок.
     Сны мучили Силина ничуть не меньше, чем температура или чувство голода.
Стопроцентный  материалист  и  ярый  безбожник,  Михаил своим  холодноватым,
рациональным умом не мог понять, зачем  нужны эти странные  видения. Сон, по
понятию  Силина, должен  быть  забытьем между  двумя фазами бодрствования  и
служить  для  восстановления сил, а  не демонстрации разных  там  картинок и
индивидуальных фильмов-ужасов.
     Слава Богу,  на следующий день  Силин хоть и чувствовал  себя  столь же
прескверно, но в забытье уже не впадал. На  этаже опять суетился Ерхов и две
девицы,  обслуживающие доморощенные "джунгли" мадам Балашовой. Нумизмат лишь
догадывался, что происходит  внизу. У него  не было сил,  чтобы доползти  до
отдушин и послушать, о чем говорят между собой горничные и управляющий. Лишь
раз  Силин расслышал,  как совсем рядом, в  ванной,  ударила в  пустое ведро
тугая  струя воды. Большего издевательства  для Нумизмата и представить было
невозможно.  В очередной  раз  проведя  по потрескавшимся  губам  распухшим,
непослушным языком, Силин застонал, и хорошо, что этот звук оказался слишком
слабым, чтобы долететь до чужих ушей.
     Через  пару  минут в голову Нумизмата пришла  очередная  бредовая идея:
"Надо выбрать момент и спуститься вниз сразу после того, как троица уйдет на
первый этаж. Может быть, успею набрать воды и напиться".
     Он протянул руку вперед  с намерением открыть люк. Но ослабевшие пальцы
не  смогли  сразу  ухватить  маленький рычажок  шпингалета,  и это отрезвило
Михаила.
     "Черт, а как же я буду в таком состоянии спускаться? -- с ужасом подумал
он. -- Я же  рухну  с трех  метров и сломаю себе шею! А грохот  будет на весь
дом".
     Силин прикрыл глаза  и на время  замер,  весь поглощенный  болью. Кроме
горла и  легких,  ломало  все  тело, измученное однообразной позой. Лежа  на
спине,   он  задыхался,  но  перевернувшись  на  живот,  также   не  получал
облегчения.  Набив  сумку  своим  заплесневевшим  тряпьем, Михаил  несколько
приподнял импровизированную подушку и лег повыше. Но теперь голова упиралась
в потолок короба.
     В довершение всех неприятностей у Нумизмата встали незаведенные прошлым
вечером часы. Силин не ожидал, что это будет так ужасно. Раз десять взглянув
на застывшие на одном месте светящиеся стрелки, он не выдержал и,  сняв свой
верный хронометр, швырнул его дальше в трубу. Вентиляционный короб отозвался
на  это действие дробным стуком,  сошедшим  на протяжный  скрежет. Но Силину
было уже все равно, слышит кто этот шум  или  нет. Время  застыло  для него,
остановилось,  и порой  Михаилу казалось,  что он лежит  не сутки, а годы  и
века. Стало меняться и само пространство вокруг  Нумизмата. Оно то сужалось,
то  раздвигалось. Иногда Силину казалось, что стенки  короба начинают давить
на него, сжимаясь сразу со всех четырех сторон. Он резко выкидывал в стороны
руки, начинал обшаривать  прохладный потолок.  Затем все проходило, но через
час  или  век,  он не  знал,  приступ  клаустрофобии  повторялся.  Порой это
происходило совершенно по-другому. Он словно начинал прорастать душой сквозь
жестяные  и  каменные стены, безмерно расширяясь в пространстве  и  в то  же
время  видя  издалека свое  ничтожно  маленькое,  крохотное, высохшее  тело.
Силина охватывал  ужас от мысли, что  оно  так и останется в этой жестяной и
каменной ловушке.
     В короткие минуты затишья, когда сквозь боль и муку разум возвращался к
Нумизмату,  он с ужасом думал: "Я что, схожу с  ума?! Этого не может быть, я
ведь всегда отличался на редкость холодным и практическим  умом! Что со мной
творится? Ну подумаешь, лежу себе и лежу, отдыхаю, приболел вот только. Чего
же психовать-то? Это же глупо! Почему мое тело не подчиняется мне?"
     А оно продолжало не подчиняться. Самым  жутким оказался третий  приступ
клаустрофобии. Сначала ему привиделся Семен  Князев, точно  такой, каким был
во время последнего  посещения Силиным: смертельно исхудавший, с впалым ртом
мертвеца. Одет при этом он был в синий мундир со стоячим воротничком, но без
погон  и орденской планки. Майор все  манил пальцем Михаила к себе, отступая
назад, в  глубь полутемного,  непонятного Силину здания.  Михаил чувствовал,
что нельзя идти за покойником,  но  шел мучительно,  против  воли, со стоном
передвигая тяжелые, словно чугунные ноги.  А  отставной майор  уже  вошел  в
здание  и в полумраке Силин видел только  блеск начищенных хромовых сапог да
желтоватую  кожу его головы. И лишь ступив на порог Нумизмат  понял, что это
церковь! Он хотел  закричать, убежать,  но уже  через секунду попутный шквал
перенес его  через  темный коридор и он  очутился лежащим  на каком-то очень
неудобном  ложе. Силин  хотел  пошевелиться, но словно кто-то держал  его за
плечи. Покосившись в  сторону Нумизмат увидел желтоватые  стенки некрашеного
дерева и до него дошло, что это гроб!  Силин хотел  рвануться, вскочить,  но
опять не смог, только почувствовал как волосы у него на голове встали дыбом,
да  от пяток вверх по ногам побежали судороги крупных мурашек. А вокруг него
уже  звучала столь нелюбимая им какофония дребезжащих старушечьих голосов  и
остро  пахло  расплавленным  воском  и  ладаном.  Песнопения  звучали  очень
недолго,  вскоре  принесли  крышку и  начали прибивать  ее прямо  там  же, в
церкви.  Силин видел все происходящее сразу с нескольких точек. Он вроде  бы
находился  внутри  и  в тоже время  наблюдал  деловитые лица  двоих мужиков,
забивающих в обитую красной  материей  крышку  крупные, двухсотмиллимитровые
гвозди. Этот стук становился все громче и громче, он просто нестерпимо давил
на  уши  Нумизмата  и  он  не  выдержал  и   закричал,  выплюнув  из  легких
застоявшийся воздух. Лицо его ударилось о что-то твердое, потом еще раз...
     Через  эту  боль  Силин  пришел в  себя, стряхнув прочь навязчивый ужас
ночного кошмара. Болел  лоб, нос, облизнув пересохшие губы омертвелым языком
Нумизмат почувствовал знакомый солоноватый вкус крови.
     "Выходит это я  головой бился о короб да причем со  всей дури, --" понял
он.  Ощупав лицо  Нумизмат понял,  что разбил  левую бровь  и  нос. С трудом
оторвав от  ветхой  рубахи  рукав, он приложил эту  тряпку  к своим  ранам и
обреченно подумал: "Все, не могу больше! Сейчас выйду  и напьюсь воды, а там
будь что будет! Еще трое суток я здесь не вынесу!"
19. НА ХАЛЯВУ.
     Тряпка еще не успела пропитаться кровью, как  Нумизмат услышал издалека
какие-то звуки: явный женский смех и  вроде бы голоса. Занятый собой, Михаил
совсем забыл, что в доме могут находиться еще и другие люди.
     "Опять, наверное, эта "банда" пришла  поливать  цветы",  -- подумал было
Силин, но дружный девичий визг окончательно вверг его в недоумение. Нумизмат
абсолютно  точно  определил,  что  визжали девки от восторга, но  по  какому
поводу?  Любопытство   и  какая-то  слабая,  интуитивная  надежда  заставили
Михаила,   превозмогая  боль   и   слабость  в  разбитом  теле,  поползти  к
вентиляционным отдушинам. Надо было во всем разобраться.
     Когда  человек   долго   работает   на  одном   месте,   то  становится
самоуверенным, считает себя невероятно классным,  незаменимым  специалистом,
до  тонкостей  разбирающимся  в  своем  деле.  Это  хорошо  знают  армейские
старшины, время от  времени говорящие какому-нибудь  зарвавшемуся "черпаку":
"Борзеть начал, Иванов! Что, службу понял?"
     Точно так же  гибнут старые, опытные электрики, наизусть знающие  любые
электросхемы,  проверяющие  фазы  в  сети  согнутым  указательным пальцем  и
"влетающие" на  смертельное напряжение только из-за излишней самоуверенности
и халатности.
     Сергей Мотыгин не преминул воплотить в жизнь свой идиотский план. Когда
в половине  первого ночи вишневая "девятка" коротко просигналила около ворот
вотчины  Балашовых, его постоянный  напарник и друг Ванька  Семенихин просто
ахнул:
     -- Все-таки привез!
     Действительно, во  дворе из машины со смехом выпорхнули две длинноногие
девицы.
     -- Привет, мальчики!  -- закричали они,  взмахом руки приветствуя Ивана и
второго охранника, того самого Лысого. А из машины уже показался и сам автор
идеи и "главный режиссер" предстоящего  "забега в ширину", утяжеленный двумя
сумками с выпивкой и закуской.
     -- Здорово, орлы! -- приветствовал он коллег. -- Как настроение?
     -- На сто с  плюсом! -- восторженно  отозвался Иван,  пожимая другу руку.
Лишь  длинный, носатый парень с  явно развивающимся облысением не  поддержал
общего энтузиазма.
     -- Ну а ты, кудрявый, что не радуешься? -- хлопнул его по плечу Сергей.
     -- Да чего  хорошего-то? --  уныло  отозвался носатый коллега, не отрывая
глаз от  подруг, с визгом  бегающих по парапету фонтана.  -- Вы-то веселиться
будете,  а мне  торчать  одному  в  сторожке  всю  ночь,  да  еще,  глядишь,
начальство нагрянет. Англ вон совсем озверел, за ночь по два раза звонит.
     --  Да  не  дрейфь  ты! --  Мотыгин  вытащил из сумки и  подал  лысеющему
пессимисту двухлитровую бутыль пива. -- На вот тебе для поднятия  настроения.
Иди, тащи ключ и не забудь отключить сигнализацию.
     Потом он обернулся к другу.
     -- Ванек, а ты сразу включи сауну. Пусть он только "Фотон" отключит.
     Приход  веселой компании и  слышал  Силин, ну а визг был  произведен по
поводу  падения всей