следник, с каждым годом все больше похожий на отца и
даже перенявший его страсть к огню. Прежний Чалый просто рванул бы рубаху на
груди и  кинулся  на  направленный на него ствол.  Нынешний же  цеплялся  за
последнюю иллюзию собственного воображения.
     "Он не  профессионал, --  думал  Чалый, тщетно пытаясь  носовым  платком
остановить льющуюся кровь.  -- Главное выжить, а там  уж я его  из-под  земли
достану".
     -- Хорошо, я скажу, --  севшим до хрипоты голосом отозвался наконец он. --
Только где гарантия, что ты меня после этого не грохнешь?
     -- Я свяжу тебя и уйду. Через час меня уже не будет в городе, -- повторил
Силин. -- Мне нужна коллекция, а не ты.
     -- Ладно, слушай, -- сморщился от боли уголовный босс  Железногорска. -- С
месяц  назад ко мне приезжал один  корешок из стольной, имя  его  тебе ни  к
чему, у нас с ним кое-какие общие дела. И он попросил меня достать как можно
больше старинных  монет.  Есть  в Москве такой Балашов,  голован, шишка... У
него банки, фирмы, нефть. Так вот, Мамчуру... А, черт! -- оговорившись, Чалый
скривился, но  продолжил  рассказ:  --  Ну,  ему  надо  было  к  этому барыге
втесаться, кредит выбить. Он узнал,  что  сын  банкира увлекся монетами. Вот
Мамчур и попросил меня подсуетиться ко дню рождения пацана. Покупать все это
долго и дорого, решили ... как это? Ну, изъять...
     Жадно слушающий  сбивчивую речь  врага, Силин невольно заметил, что тот
лишь  изредко  срывается  на  "феню".  Уголовник уже прилично пообкатался  в
цивилизованном обществе.
     -- А почему у меня? -- спросил Нумизмат.
     --  Твой  адрес дал  нам один фраер, потом он твои монеты в божеский вид
привел.
     "Нет, не зря я этого гада замочил!" -- со злорадством подумал Нумизмат о
покойном экскурсоводе. А Чалый продолжил:
     -- К тому же  в Свечине у меня старый корешок по зоне  имелся, Гараня. Я
ему только звякнул, и никаких проблем.
     -- Где коллекция сейчас?
     -- Едет в Москву. Вчера отправили.
     -- Адрес?
     Чалый  отрицательно мотнул головой  и  болезненно  скривился  от  этого
движения, снова спугнувшего успокоившуюся было боль.
     -- Адрес тебе ничего  не даст. Послезавтра день рождения  пацана, ты все
равно не успеешь...
     Их  неторопливую  беседу прервал странный звук,  донесшийся со  стороны
прихожей.  Силин сначала  не понял, что это такое,  но  когда  явно  щелкнул
дверной  замок, он пришел в ярость и метнулся в прихожую. Пошатывающаяся, со
спутанными, окровавленными волосами Нина успела  приоткрыть  дверь  и  слабо
крикнуть:  "Помогите,  помогите!"   В  следующую   секунду  тяжелая  рукоять
пистолета со страшной силой снова опустилась на ее затылок.
     Нумизмат не  дал обмякшему  телу девушки  упасть на пол, а отшвырнул ее
назад,  в комнату.  Когда Силин потянул дверь  на  себя, ему показалось, что
совсем  рядом  на  лестничной  клетке  хлопнула другая  дверь, соседняя.  Но
проверять было некогда, в зале оставался Чалый. В комнату Нумизмат ворвался,
держа  пистолет  наготове. Вопреки  его ожиданиям  спонсор  Ниночки спокойно
сидел на своем месте.
     Все было просто. Пока Силин отсутствовал, Чалый успел нажать на одну из
кнопок памяти своего мобильника и сказать в микрофон только одну фразу:
     -- Шухер! Все ко мне, быстро!
     В  какой-то  степени Нумизмату опять помогла случайность. Он утвердился
во мнении, что постоянный гость Ниночки -- примерный "пионер". Но в это время
на столе  пискнул сигнал  вызова  по сотовому.  Это  один  из телохранителей
Чалого,  уже  поднимаясь  по лестнице,  решил  узнать  подробности необычной
тревоги.
     -- Чалый, что за шухер? -- отчетливо послышалось из трубки, и Силин понял
все.
     Но и  Чалый успел оцепить обстановку. Резким толчком опрокинув на  ноги
Михаила журнальный столик,  он  с яростным ревом  рванулся на Нумизмата. Тот
замешкался только на мгновение, но Чалый успел перехватить его руку, грохнул
выстрел, и пуля ушла в потолок.
     Теперь они  топтались посередине комнаты лицом к лицу. Чалый  держал за
запястья  обе руки Нумизмата,  и волей-неволей  они смотрели  друг  другу  в
глаза.  Силин  оказался  сильнее, он  прижал  воровского  босса  к  стене  и
потихоньку  начал  выворачивать  руку  с  пистолетом  к побагровевшему  лицу
Чалого. Но у  того школа  подобного рода драк была куда как обширней.  Резко
мотнув головой, Чалый  лбом разбил Михаилу  губу. От  неожиданности  и  боли
Силин  на  секунду  ослабил  хватку,  и  Чалый  уже  двумя  руками  принялся
выворачивать из правой  руки Нумизмата  пистолет. Ему это  почти удалось, но
Силин  успел  прийти в себя и  левой  рукой обхватил  горло  врага.  Тот  же
неистово продолжал рвать оружие из  рук Михаила. Пистолет Силин, не удержав,
выпустил,  но  фортуна  в  этот день  отвернулась от бандита и  он не  успел
подхватить его.
     А железное  кольцо вокруг горла Чалого сжималось все сильнее и сильнее.
Он извивался  всем телом, раз за разом бил локтем  по ребрам Нумизмата.  Это
было очень больно, Силин стонал, но не ослаблял хватки.
     В дверь  же  уже  барабанили  чем-то  железным.  Всех  подстегнул  звук
выстрела  -- и  телохранителей  Чалого,  и  бабку  из  соседней  квартиры, от
волнения никак не попадавшую пальцами в отверстия телефонного  диска. Все же
она  смогла набрать  очень короткий телефонный номер и взволнованным голосом
проскрипела в трубку:
     -- Милиция! Приезжайте скорей, тут кого-то убивают...
     В  это  время  снова застучали  выстрелы,  это  телохранители  пытались
"по-голливудски" справиться  с  дверным замком. Увы,  массивное  самодельное
сооружение  совсем  не  походило на чахлые  американские замочки, и один  из
телохранителей крикнул в микрофон рации оставшемуся в машине шоферу:
     --  Санька,  быстро  тащи  монтировку  или лом --  что  там  у тебя  есть
помощней! Бегом!
     Пока бандиты втроем пытались отжать дверь,  их хозяин доживал последние
минуты своей жизни.  Руками  он  пытался разорвать железные объятия  Силина,
пару раз лягнул Нумизмата  каблуком по  лодыжке, но Михаил  только рычал  от
ярости и продолжал  сжимать горло Чалого. Последним усилием воли тот  все же
сумел лишить Силина равновесия, но, и упав на пол, Михаил не ослабил хватки.
Наконец Чалый захрипел,  тело его  пронзила крупная дрожь  агонии,  и  через
полминуты оно обмякло навсегда.
     Столкнув с себя труп, Силин с трудом поднялся на ноги, вытер сочившуюся
из  губы кровь, поднял пистолет и, пошатываясь,  двинулся  в прихожую. Замок
выдержал напор телохранителей Чалого, но  зато  поддалась халтурная  сварка.
Тяжело дыша, Михаил наблюдал,  как в  расширяющейся  щели  показалась  рука,
нашарившая запоры  замка. Когда  дверь распахнулась и оба  охранника,  тесня
друг  друга широкими плечами, вломились  в  квартиру,  их встретил свинцовый
дождь.  Силин стрелял,  держа пистолет  двумя руками,  не  целясь  -- слишком
объемной была мишень.  На одном  из  телохранителей оказался бронежилет,  но
именно ему первая  пуля Силина  попала в горло. Второй же охранник проскочил
чуть вперед, но две  пули, выпущенные Силиным  почти  в упор,  отбросили его
тело к порогу.
     Когда, израсходовав  все патроны, пистолет замолк, в наступившей тишине
Михаил  услышал, как дробно стучат по  лестнице удаляющиеся шаги. Это сбежал
шофер Чалого.
     Силин вернулся в зал, начал искать свою сумку.  Для того  чтобы достать
ее, ему пришлось перевернуть тело Чалого.  При  этом Нумизмат глянул на лицо
мертвого врага и невольно содрогнулся. Посиневшее, перекошеннное в последней
муке лицо уголовника с выпученными глазами и вывалившимся языком  показалось
ему страшнее всего, что он видел в своей жизни.
     А с улицы  уже доносился вой милицейских сирен и скрип  тормозов. Силин
выругался  и бегом рванулся в спальню. Там по-прежнему играла музыка. Михаил
пробежался  грязными  сапогами  по  нежно-розовому  покрывалу, прикрывающему
огромную Ниночкину кровать.  Лихорадочным движением Нумизмат открыл дверь на
балкон, расстегнул сумку и пристегнул  карабин  веревки  к поручню.  Обжигая
руки, он в несколько секунд соскользнул на землю.
     Когда первая тройка милиционеров  ворвалась в квартиру пятьдесят шесть,
в ней оставались только раненые да мертвые. Двое  из  милиционеров, те,  что
помоложе, спустились на землю по методу Силина, но лабиринт проходных дворов
Нумизмат изучил  лучше  представителей власти.  Они еще петляли по дворам, а
Михаил  уже  трясся в  автобусе, идущем  до  вокзала. Он успел запрыгнуть  в
пригородный поезд за  минуту  до отправления. Через  пятнадцать  минут после
последнего убийства Нумизмат покинул Железногорск.
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ
     Бураев.
     1896 год
     "... И если б ты знала,  сколько раз я потом жалел о том, что взял этот
проклятый  рубль. Я  владел им,  но никому не  мог  его  показать,  дабы  не
лишиться  своего  доброго  имени.  Сейчас  жизнь  моя  окончательно зашла  в
жизненный тупик,  и я вижу один-единственный выход из этого положения. Лиза,
единственная моя доченька, только тебе я могу доверить эту мою черную тайну.
Умоляю тебя, храни  ее как  можно дольше!  Не делись ею даже с мужем.  Не то
чтобы я  не доверяю Андрею  Николаевичу, вовсе нет. Викентий Бураев много  в
своей  жизни грешил,  заработать подобное состояние честно  очень трудно, но
лишь один раз в жизни я совершил поступок, которого искренне стыжусь..."
     Почти полностью  седой  мужчина,  на  вид  лет шестидесяти,  с  длинной
бородой  и высохшим  лицом, оторвался  от  тетради  и  посмотрел  на портрет
дочери,  висевший  на  стене напротив  стола.  Художник очень верно подметил
самое  главное  в облике  дочери --  спокойную, счастливую  красоту.  На этой
картине Лиза казалась ангелом, сошедшим на  землю.  Викентий  Николаевич еще
острее затосковал по дочери. Он не видел  ее  уже месяц, с тех пор как сразу
после свадьбы  молодая  чета  уехала  в  путешествие по  Франции -- сначала в
Париж, а как потеплеет, в Ниццу.
     Этот  брак не зря называли блестящим. Морской  офицер Андрей Николаевич
Щербатов выгодно соединил свой княжеский титул с  капиталами одного из самых
богатых  людей России. Свадьба  их  надолго запомнилась  светскому  обществу
своей роскошью и великолепием. Ради единственной и любимой дочери Бураев был
готов на все. Злые  языки поговаривали,  что это он "женил" дочь  на  титуле
Щербатовых, но все это было чистейшей ерундой. Викентий Николаевич отверг бы
любого из женихов, хоть принца, если бы против была дочь.
     Молодой  лейтенант   понравился   промышленнику.   Высокий,   стройный,
действительно  красивый, с открытым, чистым  взглядом, но  без  заискивания.
Чувствовалось,  что он уважает  отца своей красавицы  жены.  Но  как любящий
отец, Бураев  с трудом привыкал к мысли, что этому человеку теперь целиком и
полностью принадлежит его самое светлое счастье.
     Вздохнув, Викентий Николаевич дописал  в  черную  тетрадь еще несколько
строчек, затем уложил и тетрадь,  и  коробочку в шкатулку, коротко звякнул в
небольшой затейливый колокольчик.
     Буквально  через несколько секунд в дверях  кабинета появился невысокий
лысоватый  человек лет  пятидесяти с  внимательным и умным взглядом. Это был
управляющий  большого  дома  Бураева  Зубов,  человек  предельно  честный  и
преданный хозяину.
     --  Иван  Данилович,  возьмите эту  шкатулку  и  свезите  ее на квартиру
Лизаветы  Викентьевны. Оставьте ее в будуаре моей дочери,  но так, чтобы она
не  бросилась в  глаза. Пусть она  найдет ее не  сразу  после возвращения из
Парижа, а чуть попозже. Это очень важно.
     Зубов в ответ только молча склонил голову. Он уже  уходил, когда хозяин
его окликнул снова:
     -- Я еще  здесь поработаю, предупредите меня, если  приедет жена, а если
появится этот... -- он поморщился, и Зубов понял,  о ком  идет речь, --  пусть
проводят его сразу ко мне.
     Примерно  через  полчаса  в  кабинет к Бураеву  прошел щуплый субъект с
нагловатой  ухмылкой  на  губах  и цепким, въедливым взглядом.  Из  кабинета
миллионера он  вышел минут через пятнадцать, и, как показалось дежурившему у
дверей  лакею Пантелею, щуплый был очень чем-то доволен, а вот  лицо хозяина
даже издалека казалось бледным и очень расстроенным.
     Еще  примерно через  час вернувшийся  после  визита  в квартиру  княжны
Щербатовой Зубов лично доложил хозяину:
     -- Приехали Анна Владиславовна.
     Бураев что-то писал, не отрывая взгляда от бумаги, он кивнул и сказал:
     -- Хорошо, это письмо сейчас  же отошлете на почту, и  пусть  приготовят
коляску.
     Через пять минут Пантелей  вывез  миллионера из кабинета  в  инвалидной
коляске. Три года назад, инспектируя строящийся под его руководством участок
Транссибирской  железной дороги,  Бураев  попал  в  аварию.  Перевернувшаяся
дрезина придавила его  ноги, да так, что  пришлось ампутировать их до колен.
Оправившись от несчастья, Викентий Николаевич во многом пересмотрел  прежний
образ  жизни,  часть своих предприятий продал, оставив лишь самые выгодные и
расположенные  поближе  к  Санкт-Петербургу.  Финансовое  положение  дел  не
вызывало  опасений у миллионера,  единственное, что тревожило, -- собственная
жена.
     Прокатив коляску по анфиладе залов,  Пантелей вывез хозяина на половину
Анны Владиславовны.  Хозяйка дома, красивая женщина лет тридцати, полулежала
на широком диване, отдавая указания молодой горничной, держащей  в  руках ее
шляпку  и перчатки.  Вторжение мужа несколько удивило Анну Владиславовну. Ее
соболиные брови взметнулись высоко вверх, но,  взглянув в  лицо Бураева, она
быстро отослала горничную:
     -- Иди, Даша, и принеси мне бокал лимонаду, пить хочется.
     Голос жены, вибрирующее контральто с еле заметной хрипотцой, болезненно
резанул  слух  Бураева. В  свое  время именно  смех  и  голос привлекли  его
внимание.  Первая жена Бураева, мать Лизы, умерла, когда девочке было девять
лет.  Еще шесть  лет  после этого для Викентия  Николаевича не  существовало
других  женщин,  но  потом  природа начала брать  свое. В тот июньский вечер
Бураева  неумолимо повлекло  на улицу,  поближе к людям.  Месяц до этого  он
провел  в Донбассе,  проверяя состояние  своих шахт  и заводов. Там  даже на
поверхности  его  донимала  угольная  пыль,  безнадежно  пачкая  белоснежные
сорочки  миллионера.  И   вот   теперь  ему  захотелось  чего-то   светлого,
возвышенного. Бураев сходил  на  балет  в Мариинку,  а  потом  велел  кучеру
заехать в Летний сад.
     Подошло  время белых  ночей,  и чинная публика  медленно  прогуливалась
между  казавшимися призрачными в подобном  освещении мраморными статуями.  В
большинстве своем народ  бродил небольшими компаниями, лишь Бураев шел один,
необычно остро  ощущая свое одиночество. Он задумался об этом. Вот тут-то  и
прозвучал  женский смех, а затем  и голос, словно полоснувший  миллионера по
душе.
     Викентий  Николаевич  не понимал,  какие слова произносит эта  женщина,
компания уже  уходила  от него -- три женщины  и  высокий гвардейский офицер,
оживленно  жестикулирующий свободной от шашки рукой. Еще секунду  колеблясь,
Бураев  стоял на  месте, но опять зазвучал  смех,  и  он,  как  на  привязи,
двинулся  вслед за  ним.  Вскоре  он разобрал,  что голос принадлежит  самой
высокой из дам,  в  кокетливой шляпке с  темной вуалью.  Лица  женщины он не
видел,  но  удивительная фигура,  королевская  осанка и плавность  ее жестов
сразу заворожили его.
     Вскоре  Викентий  Николаевич   столкнулся   со   старым   приятелем  по
Нумизматическому  обществу доктором  Жереховым. Как  врач  тот имел солидную
репутацию и весьма обширную практику, так что  знал, по наблюдениям Бураева,
пол-Петербурга.
     --  Добрый вечер,  Викентий  Николаевич.  Решили совершить  моцион?  Это
полезно, тем более что раньше я вас тут не замечал.
     -- Да, знаете ли, решил немного забыть о вечных делах, подышать воздухом
вечности и красоты.
     Беседуя   о  своих  новых  коллекционных  приобретениях,   мужчины,  не
торопясь, следовали по главной аллее. Доктор, несмотря на солидный возраст и
довольно  потрепанный внешний вид, бойко разглядывал проходящих мимо женщин,
при этом частенько называя их имена и фамилии.
     --  Вы  очень многих знаете, -- улыбнулся Бураев,  по-прежнему не отрывая
глаз от идущей впереди компании.
     -- Ну, милейший Викентий Николаевич,  я тридцать лет врачую эту публику,
так что порой я знаю не только имена и фамилии, но и всю подноготную семьи в
трех поколениях.
     Как  раз в  это время четверо  интересующих Бураева  людей разделились.
Офицер и одна из дам откланялись и пошли к выходу, а высокая красавица и  ее
спутница продолжили прогулку.
     --  Вот мы это сейчас и проверим, -- со смешком сказал миллионер доктору.
--  Что это за дамы впереди нас?
     Доктор присмотрелся, потом удивленно хмыкнул:
     --  Странно, но  эту  красавицу в траурном  платье я не знаю.  А  вот ее
спутница мне прекрасно знакома. Жена генерала Ермилова.  Ах, да!.. Вспомнил!
Мне на  днях рассказывали, что  к Ермиловым приехала погостить родная сестра
генеральши, откуда-то  из  провинции. Ее муж  и  бывший сослуживец Ермилова,
полковник, недавно  застрелился,  говорят, наделал массу карточных  долгов и
растратил  полковую  казну.  Вдова  очень красива,  и  сестра подыскивает ей
подходящую партию.
     Тем временем  женщина словно почувствовала,  что  речь  идет о  ней,  и
оглянулась сначала раз, потом другой. Вряд ли  ее мог заинтересовать  старый
доктор,  зато уж на Бураеве нельзя  было  не остановить  взгляд.  Он немного
потяжелел, но по-прежнему держал голову очень прямо, высокий рост  и черная,
без  единого седого волоска борода  скрадывали его  возраст. Темные  глаза и
белая  кожа  делали  лицо еще более выразительным. В  одежде  миллионер  был
консерватором, но платье свое шил у лучших портных, безупречно и со вкусом.
     -- Познакомьте меня с ними,  -- шепнул Бураев доктору, не отрывая глаз от
этой загадочной и столь влекущей женщины.
     Жерехов удивленно посмотрел на промышленника:
     -- Ого,  да вы, Викентий Николаевич, похоже,  не на шутку втюримшись! Ну
что ж, бывает. Вам сколько лет? Пятьдесят?
     -- Пятьдесят два, -- поправил Бураев.
     -- Пора,  пора.  Седина в  бороду,  бес  в  ребро. Это истина. Я  в этом
возрасте тоже уходил в кураж. Пойдемте, так и быть, поработаю в роли свахи.
     Быстрым  шагом мужчины  догнали  сестер,  и,  приподняв  свой  цилиндр,
Жерехов обратился к дамам:
     -- Добрый вечер, Екатерина Владиславовна! Как поживаете?
     --   Спасибо,  Анатолий   Евграфович,  вашими  молитвами,  --  улыбнулась
генеральша, протягивая  руку  для поцелуя. Вблизи  было прекрасно видно, что
дамы  не  просто подруги, а именно  сестры. Только  красота  генеральши  уже
подверглась  первым  атакам  беспощадного  времени,  а  сестра  ее  казалась
безупречной, как античная статуя.
     Доктор  представил  дамам  Бураева.  На фамилию  миллионера  генеральша
отреагировала весьма забавно.
     --  Это  не на ваш  ли завод позавчера ездил мой  муж? Приехал  Владимир
Александрович  оттуда   очень  поздно,  расстроенный,  сказал,  что   Бураев
затягивает сроки изготовления каких-то там пушек.
     Промышленник  улыбнулся, хотя ему хотелось  в этот  момент во все горло
захохотать. Он  и в самом деле не поспевал изготовить в сроки  первую партию
горных пушек,  но никогда не думал,  что  генерал Ермилов обсуждает подобные
дела с женой. Ответил он, впрочем, весьма учтиво:
     -- Я уже наказал управляющего заводом и смею заверить вас, что больше не
буду расстраивать Владимира Александровича.
     Подобный ответ  очень понравился генеральше, и она представила мужчинам
свою спутницу:
     -- Познакомтесь, это моя сестра, Анна Владиславовна.
     С бьющимся  сердцем  Бураев  поцеловал  руку столь  желанной  для  него
женщины. Подняв глаза, он рассмотрел под вуалью и лицо прекрасной вдовы. Да,
Анна  Владиславовна была  удивительно  хороша  собой.  Высокий  ло