пробные оттиски на олове  и
готовые монеты были переданы в  архив. Первые слухи о константиновском рубле
появились уже после смерти Николая Первого, в 1857 году. Лишь при Александре
Втором пять  изготовленных монет были  извлечены на свет Божий.  Одну монету
государь  оставил себе, одну передал в Эрмитаж,  остальные распределил между
родственниками:  Великому  князю  Георгию  Михайловичу,   принцу  Александру
Гессенскому и Великому  князю Сергею Александровичу. После революции  монета
Александра  Второго оказалась в Московском Историческом музее, остальные три
через некоторое  время появились  на Западе. Средняя цена  константиновского
рубля оценивается при продаже на аукционах в долларах от ста четырнадцати до
ста сорока тысяч. (Эти слова подчеркнуты рукой Силина).
     Но!  Судя по документам Министерства  финансов, было изготовлено  ШЕСТЬ
монет! Судьба этой загадочной шестой монеты неизвестна".
     И ниже более крупным резким почерком: "Всем, кроме меня!"
5. СТАРЫЙ ВОЛК.
     Хотя  в  ночь после  разговора со  следователем Силин вряд  ли  проспал
больше  двух  часов,  утром  он  поднялся   легкий  и  энергичный.  Нумизмат
наконец-то понял, что ему надо делать.
     Первым  делом Михаил  отправился на стройку за  расчетом. Бригадир, все
его звали за  въедливый  и работящий  характер Кротом, долго уговаривал  его
остаться. Таких работников, как Силин, надо  было еще поискать. Но  Нумизмат
был неумолим,  и Крот, бригадир, подрядчик  и  бухгалтер  шабашников, скрепя
сердце, отсчитал Михаилу его долю честно заработанных денег.
     -- Все-таки чудик ты, Мишка, -- сказал Крот напоследок. -- Из-за  каких-то
там медяшек  бросаешь такую работу! Что  делать-то будешь? Неужто сам искать
их начнешь?
     -- Не угадал,  --  усмехнулся Михаил.  -- Куплю  сейчас  бутылку  водки  и
напьюсь.
     Крот с сомнением покачал  головой. Трезвость и  уравновешенность Силина
вошла в бригаде  в  поговорки. Если бы он увидел Нумизмата через пять минут,
то очень бы удивился. Михаил действительно  купил бутылку в одном из ларьков
и, упрятав ее  в свою объемную серую  сумку,  двинулся куда-то на окраину, в
частный сектор.
     Идти  ему пришлось далеко. Асфальт  кончился,  и приходилось лавировать
между громадных луж. Нумизмат поскальзывался на раскисшей земле,  чертыхался
и проклинал осень.
     Нужный ему  дом Силин сразу  даже и не  узнал.  Небольшой, приземистый,
раньше он  был  выкрашен  кокетливой  голубой  краской, c  резными  розовыми
наличниками, с двумя любовно  выписанными голубками, целующимися  на фасаде.
Теперь же голубая  краска выцвела и пооблетела, о птичьей идиллии напоминали
только два еле  проглядывающих  на фасаде белых пятна.  Легкий  штакетник  у
палисадника изрядно поредел, а массивные ворота сильно перекосились, надеясь
со временем завалиться совсем.
     Подойдя  к  двери,  Силин  повернул  было круглое  кольцо  щеколды,  но
бухающий собачий лай заставил  его поостеречься. Чуть подождав и убедившись,
что  внушительный лай четвероногого  охранника ничуть не  побеспокоил хозяев
дома,  Михаил два раза сильно  ударил кольцом  щеколды  в  потемневшие плахи
калитки.  Пришлось  подождать   еще  минуты  две,   прежде  чем   заскрипели
несмазанные петли входной двери и негромкий, бесцветный голос спросил:
     -- Кого там черти принесли?
     -- Открывай, Федотыч, свои! -- почти весело отозвался Силин.
     Судя по  звукам, доносящимся  с другой стороны  забора, хозяин принялся
загонять в конуру  не очень этим довольную собаку, а  потом  уж загремели  и
запоры калитки.
     Хотя  Силин  и готовился к  встрече, но все-таки не мог не содрогнуться
при виде лица владельца дома.  Оно отражало всю его бурную жизнь. Изрезанный
морщинами   лоб,  впалые,  морщинистые   щеки,  губы,  провалившиеся  внутрь
беззубого рта, белесые, кустистые брови, прикрывающие выцветшие, непонятного
цвета глаза. А довершал портрет нещадно  изуродованный нос, короткий, словно
обрубленный, с наполовину оторванной ноздрей.
     -- А, племяш. А я  думал, опять "литер" приперся! -- без  особой  радости
сказал хозяин. Обниматься  с родственником он явно не собирался, да и  Силин
целоваться не спешил.
     -- Какой "литер"? -- спросил он.
     --  Да участковый  у  нас, летеха. Молодой,  рьяный. Чуть не каждый день
пасет. Ну пошли в хату, раз пришел.
     Пока они шли по двору, Силин думал о превратностях человеческой судьбы.
Василий Федотович и в самом деле приходился  родным братом матери, младшим и
единственным. Он появился на свет, когда старшая из сестер Жилиных уже вышла
замуж, а две другие ходили в школу. Долгожданного наследника фамилии холили,
лелеяли,  тем более что  парень рос  хоть куда: красивый,  кудрявый,  всегда
задиристый  и  нахальный.  Именно  это сочетание  привело его  первый раз на
скамью подсудимых -- порезал после танцев заезжего  пацана из  Железногорска,
посмевшего  танцевать  с Васькиной подругой. По малолетству получил тогда не
много, но  жизнь уже  слетела  с катушек и понеслась  по тюрьмам  и лагерям.
Сроки  все возрастали,  последний раз ему светил уже "вышак", да помиловали,
дали пятнадцать за убийство.
     Отсидев от звонка да  звонка,  Федотыч вернулся домой никому  не нужным
инвалидом  с массой болезней  от педикулеза до туберкулеза. Получив  скудную
"болезненную" пенсию,  он поселился  в доме  своей  умершей  матери. Сначала
Васян,  так  его  звали  блатные,  попытался  ввязаться  в   активную  жизнь
воровского  мира,  благо старички и среднее поколение воров его  уважали. Но
вот молодежь  уже  чхала на  все и на всех. За  какой-то  год  Васян потерял
большинство  старых  знакомых из паханов, сам  чуть  не ввязался  в кровавые
разборки, но вовремя свалился с обострением чахотки, три  месяца отвалялся в
"тубике",  выжил  и никуда  уже не  лез, коротая  свои дни  жизнью типичного
русского бомжа.
     Из открывшейся двери  дядькиного  жилища  дохнуло  застоявшимся запахом
дешевого табака  и  еще чем-то  кислым,  затхлым. Силин поневоле  сморщился.
Васян никогда не проветривал дом, дабы лишний раз не топить "голландку".
     Оглядевшись по сторонам, Михаил пробормотал себе под нос:
     -- Да, однако...
     Он  сам  жил  холостяцкой  жизнью,  питался концентратами,  генеральную
стирку и  уборку проводил раз в  месяц,  но его квартира  отличалась от дома
Васяна, как Зимний дворец от чукотской яранги. Уборкой и стиркой дядька себя
не утруждал совсем. Слава Богу, если раз в месяц ходил в городскую баню. Под
Пасху  тетя Зоя,  младшая из  сестер Жилиных -- последняя  родная  ему  душа,
устраивала генеральный шмон: стирку, уборку, полный аврал.
     Плюхнувшись на некогда красный, а теперь черный засаленный и лоснящийся
диван, старый уголовник откинул голову на спинку и, прикрыв глаза, сказал:
     -- Падай вон в кресло.  Только осторожно, сильно не ерзай,  а  то вместо
ножки там кирпичи.
     Покосившись  вниз, Силин действительно обнаружил вместо левой ножки два
силикатных кирпича. Федотыч же по-прежнему не открывал глаз.
     --  Калган болит, --  пояснил он.  --  Третьего дня пенсию  давали,  вчера
кончилась. Да жлоб один вместо водяры  керосина  этого  приволок, портвейна.
Теперь хоть в "аркашку" лезь.
     Нумизмат в свое время с подачи дядьки пытался изучить "блатную музыку",
но  все равно  многое  не понимал в  разговоре родственничка, тем  более что
Федотыч всегда говорил тихим, ровным, без лишних эмоций голосом.
     "Аркашка" -- это вроде бы петля, удавка," -- вспомнил Михаил.
     -- И ни  один кирюха  не  прется, чтоб  похмелить! Да,  нет мне  сегодня
вантажа. И чифирь не заваришь, уже и вторяк прогнал, один байкал остался.
     "Это он про  чай,"  --  снова  перевел  Михаил.  Молча достав  из  сумки
бутылку, он поставил ее на стол перед родственником.  Услышав знакомый звук,
тот приоткрыл глаза.
     -- Обос... и не жить!  -- роскошно  выразил Васян свой  восторг.  -- Ты же
вроде не киряешь?
     -- Да я и сейчас не пью, -- признался Силин, продолжая выгружать подарки:
колбасу, три пачки "Примы", пачку чая.
     -- Значит, по делу притопал, раз и чихнарь, и тарочку приволок.
     -- Угадал. Ну "поправься" сначала, а потом поговорим.
     Зная  дядькины  традиции,  Михаил   плеснул  и  себе  немного  водки  в
почерневшую изнутри от чифиря фарфоровую чашку с отбитой ручкой. Дядька вяло
жевал деснами молочную колбасу, из его обычной снеди на столе присутствовала
только тертая морковь.  В конце жизни  у старого зека  обнаружилась  тяга  к
земле, более того, некий Божий дар. В его небольшом огороде все просто дуром
росло. Своими урожаями он приводил  в ярость  старух соседок. Капуста у него
вырастала по полпуда весом, морковь напоминала снаряды для  орудия  среднего
калибра.  Глядя, как Федотыч с кряхтением тянет  из земли свеклу  размером с
волейбольный мяч, те просто зеленели  от зависти. Этими овощами он и питался
всю зиму. От цинги спасался квашеной капустой, морковь и свеклу употреблял в
сыром  виде,  перетирая их на мелкой терке, подсознательно понимая, что  так
сохраняется  больше  столь нужных ему  витаминов.  Ну,  а пенсия уходила  на
водку, чай и папиросы.
     -- Как здоровье-то? -- спросил Силин из вежливости.
     -- А, полный амбец. Скоро в деревянный бушлат оденут. Ну ладно,  не тяни
бодягу, говори, что надо.
     --  Коллекцию у  меня  украли...  --  негромко,  дрогнувшим голосом начал
Нумизмат.
     Дядька знал про  увлечение Михаила, пару  раз он приходил к нему домой.
Постепенно Силин разгорячился, тем  более что они выпили еще,  а спиртное он
плохо переносил,  так что, рассказывая об  отношении следователя к его беде,
даже прослезился.
     -- Я на нее всю жизнь положил, а они...
     -- А  они на тебя положили, -- прервал его стенания Васян, на вид у  него
не было ни в одном глазу. Он весь как-то подобрался, заблестели глаза.
     -- Ну-ка, расскажи еще раз про свою домуху, -- попросил он.
     -- Чего? -- не понял Михаил.
     -- Ну про кражу. Подломили у тебя хату или ключом открыли?
     -- Ключом. Может, отмычкой, не знаю.
     -- Покажи.
     Васька протянул руку и долго рассматривал хитроумный ключ от силинского
жилья.
     -- Хороший сыч у тебя работал. Другой бы с прозвоном взял, дверь сломал,
а этот -- старой школы. А показуху-то у тебя тоже забрали?
     -- Чего? -- снова не понял Силин.
     -- Ну, ордена-то у тебя висели, цацки эти.
     -- В  том-то и дело,  что  нет. Там и иконы были,  и  кресты  старинные,
бронзовые. А взяли только монеты.
     -- Весили они сколько?
     Силин задумался.
     -- Ну, килограмм шестьдесят, может, больше.
     -- Значит, не один гость у тебя был.
     -- Почему?
     -- По кочану. Сам не одну квартиру брал, знаю.
     Вернув племяннику ключ, старик надолго задумался.  Дымил  своей вонючей
"Примой",  от  нее даже  Силин  задыхался, а Васян,  при его туберкулезе, не
собирался бросать этой давней и смертельной привычки. Наконец он вынес  свой
вердикт:
     -- Это у тебя  не просто скачок был, съемщик постарался, наводчик. А раз
хабар  нигде не  объявился, значит,  все у одного барыги.  Знавал  я  одного
умельца,  да  тот  с  полгода  назад  хвостом шаркнул,  ну,  помер  он, чего
непонятно-то?
     -- Слушай, дядька, помоги мне  их найти! -- Силин  перегнулся через стол,
просто взмолился, как перед иконой. -- Жить я без этого не могу!
     -- Это  чтобы  я тебе своих зашухарил, а ты  мне их ментам подставил?! --
изумился Федотыч.
     -- Да на кой черт они мне нужны! Мне скупщик нужен! Сам же говоришь, что
кто-то все оптом скупил. Мне только адрес, имя!
     Лишь  через полчаса, допив бутылку водки, дядька согласился.  Жуя своим
беззубым ртом тертую морковку, он поставил такие условия:
     --  Ладушки.  Только никаких  ментов,  и  бабок  мне надо  побольше,  по
шалманам пройтись, покалякать кое с  кем. Сегодня  и  начну, только покемарю
немножко.
     Небрежно сунув  деньги Нумизмата в  карман рубахи под  старую, вытертую
безрукавку из овчины, Федотыч завалился головой на круглый валик и задремал.
Беззубый  рот  его при  этом  открылся,  и лицо  стало еще  страшней.  Силин
невольно вспомнил  разговоры  о том, что  нос свой  дядька проиграл в карты,
причем  сам же  его  и отрезал. Не весь конечно, а только  мягкую  часть, до
хряща.
     Глянув на стол с остатками пиршества, Михаил с  удивлением подумал, что
у дядьки  нет тараканов. Нумизмата же  эти  добровольные  спутники  человека
просто достали. Почему-то он размышлял об этом долго и сосредоточенно, потом
наконец  понял,  что, уходя в  загул, Васян их просто вымораживает,  забывая
топить печку.
     С  облегчением  покинув  атмосферу  этого  своеобразного  человеческого
стойбища, Силин всю  обратную дорогу думал о  том, выгорит ли  что-нибудь из
его  затеи.  Конечно,  Михаила  грыз червь  сомнения.  Как  уйдет  дядька  в
недельный запой, и все, хана всем его планам и надеждам.
     На следующий день Силин снова  наведался к старому каторжанину, но дома
его не обнаружил. На дверях дома висел амбарный замок, а по проволоке бегала
здоровенная собака, явная полукровка овчарки с волком.
     "Чем  он ее кормит,  интересно?  Тоже, что ли,  морковкой?"  --  подумал
Силин.
     И на второй день Нумизмат застал ту же самую картину: на дверях замок и
звериный  рык  из-за покосившихся  ворот.  Лишь  на  третий день  дверь дома
оказалась открытой, но на настойчивый стук Силина никто не  отозвался,  даже
собака. Осторожно приоткрыв калитку, Михаил убедился, что  пес действительно
отсутствует, лежала лишь прикрепленная к проволоке тяжелая цепь с ошейником.
Оглядываясь по сторонам, Силин  прошел к  дому, размышляя,  не съел ли Васян
своего  сторожа.  Старик  иногда  потреблял  "пушистую  свинину"  --  и  мясо
бесплатное, и целебный жир для его застарелой чахотки.
     Зайдя в дом, Силин  снова  сморщился  от  устойчивого  запаха пропойной
нищеты, а потом  и поежился. Похоже было,  что дядька давно не топил печь, а
по утрам на лужах уже хрустел тонкий зеркальный ледок.
     Сам  хозяин дома  спал, сидя  на  своем единственном лежбище  и откинув
назад,  на  засаленную  до  черноты  спинку  дивана,  седую  голову.  Михаил
осторожно уселся в коварное кресло и с досадой посмотрел на солидную батарею
порожних бутылок из-под водки.
     "Ну вот, так и есть! Его теперь и пушками не разбудешь".
     Но, словно опровергая его мысли, Васян коротко и  мучительно простонал,
затем закашлялся, в  горле его что-то забулькало, и, приподнявшись с дивана,
он  начал  долго и  звучно отхаркиваться в старое  ведро  рядом  со  столом.
Нумизмат  с   содроганием   подумал  о  том,   сколько   он  сейчас  вдыхает
туберкулезных  палочек  Коха. Размышления его прервал  их  хозяин, обнаружив
наконец в своих роскошных апартаментах гостя.
     --  А,  Мишка!  Пришел.  А  я  тут  сижу...  разлагаюсь...  --  с  трудом
восстанавливая  нарушенное  дыхание, заговорил Федотыч, снова откидываясь на
подушки. --  Лежать уже не могу... задыхаюсь... Скоро поцелуемся,  безносый и
курносая...
     Он как-то квохчуще хохотнул над своей шуткой,  и Михаил по-особому ясно
увидел  в  разрезе  расстегнутой рубашки неестественно  выпирающие  ключицы,
серую  кожу шеи  и кусок  синей "нагрудной живописи", что-то  полукруглое  и
узорчатое.
     -- Собака-то твоя куда делась, съел, что ли? -- спросил Силин.
     --  А, Чифир? Нет, сучьи свадьбы начались, теперь его все  равно на цепи
не удержишь.
     --  Чем  же  ты  его кормишь? -- не удержался  от давно  волновавшего его
вопроса Михаил. -- Морковкой, что ли?
     -- Ты  что, этот силос я сам хаваю. Сосед у меня есть,  на мясокомбинате
работает, в охране. Раз в неделю костей для Чифира приносит, бесплатно.
     -- Что ж он такой добрый?
     Васька ухмыльнулся.
     -- Да, раз Чифир с голодухи всех его куриц ночью передушил. С тех пор он
его и подкармливает.
     "Сосед, похоже, больше тебя боится, чем собаку",  -- подумал Нумизмат, а
потом наконец спросил о главном:
     -- Ну, ты хоть что-нибудь узнал?
     Почему-то он  был  уверен,  что  эти  дни, деньги,  надежды --  все ушло
впустую. Прошвырнулся дядька по кабакам, гульнул напоследок жизненного пути.
Но тот неожиданно сказал прямо противоположное:
     -- Ну а как же. Если я сказал, то что тебе, фуфло буду гнать?
     --  Ну?  -- нетерпеливо спросил  Силин,  невольно подавшись  вперед  всем
корпусом. -- Кто?
     -- Подломили тебя два моих старых кента, с одним еще на  "крытой" жил, с
другим  пару  раз на пересылке  хорошо покнацался.  Все я тебе  тогда  точно
раскумекал, и наколка была, и заказ...
     Михаил затаил дыхание, но  дядька снова закашлялся, правда, на этот раз
быстро  справился  с  остатками  собственных  легких,  и,  тяжело отдуваясь,
закончил свой рассказ:
     -- ...Гараня на твое барахло глаз положил.
     --  Гараня?!  -- удивленно переспросил Нумизмат.  -- Это у которого дом на
Первомайской, двухэтажный?
     -- Да, ты его сам-то знаешь?
     -- Нет. Этот дом другая бригада строила, какие-то армяне из Карабаха.
     -- Гараня из настоящих  блатарей, я его еще  юнцом знал, первую чалку он
тогда  одел. Лет  на десять меня помладше. А сейчас все,  ссучился. Во  всем
городе масть  держит, пристяжных себе набрал, амбалов, зоны  никто не нюхал.
Из старой рыгаловки балаган себе соорудил, "Золотым" назвал..
     -- А, это тот бар на пустыре, -- догадался Михаил.
     -- Ну, а я  тебе  про что талдычу? --  даже обиделся дядька. Что  делать,
если Силин по-прежнему не все понимал из рассказа своего родственничка...
     -- Только не пойму, на кой черт  ему моя  коллекция? -- скорее сам  себя,
чем Васяна, спросил Нумизмат.
     -- А ее у него уже и нет.
     -- Как так -- нет? -- поразился Силин.
     -- А  так. Кенты мои  как  утром хабар к нему  притартали,  в "Золотой",
Гараня сразу  расплатился. Они  еще  по пивку не  приняли, а он уже все твои
железки в Железногорск отправил.
     Это был жесточайший  удар. Михаил считал, что  он  уже  рядом со  своей
коллекцией, что она близко, здесь, в Свечине.
     -- Что же мне делать? -- растерянно спросил Силин.
     -- Что теперь делать? Один хрен, тебе надо на Гараню выходить. Только он
тебе адресочек подскажет.
     -- Что ж, придется  идти к этому бандюге, спросить, зачем ему  нужны мои
монеты.
     Федотыч  не засмеялся, просто  как-то  странно  заквохтал,  что вызвало
новый приступ кашля. Перегнувшись через валик дивана, он долго отплевывался,
а когда снова обернулся лицом к Силину,  тот  с содроганием  души  увидел на
подбородке старика розоватые следы крови.
     "Да, жить ему, похоже, действительно не много осталось," -- подумал  он.
Между тем Васян отдышался и с подобием усмешки на ввалившихся губах сказал:
     -- У меня по зоне как-то была кличка Дурак. Ну а ты,  племяш, похоже, по
жизни  дурак.  Гараню на бога не возьмешь, уговорами, и на арапа тоже.  Вилы
ему ставить  надо! Силу свою показать, понял? Ну, прижать надо, лоб зеленкой
помазать, чтобы  он  безносую рядом почувствовал! Но  не  просто так,  надо,
чтобы он тебя еще и зауважал. На стойку его держать надо, картину гнать!
     -- Как это? -- не понял Михаил.
     Дядька  долго всматривался в  него своими  выцветшими глазами, но потом
все-таки попробовал объяснить:
     -- Иной  жульман и  пушку на тебя наставит, а глаза-то бегают и  ручонки
дрожат! Посидеть бы тебе годков десять, все сам бы понял.
     -- Да нет, спасибо, -- поперхнулся Силин. -- В зону что-то не тянет.
     -- Так  что  надо тебе  как минимум  волыну завести  перед разговором, --
продолжил свои рекомендации Васян.
     -- Чего? -- снова не понял Михаил.
     -- Ну, пушку, пистолет или  обрез. И до самого Гарани  тебе трудно будет
добраться. Все разгонщики в городе  под его началом, магазины трясут. Двое с
ним  постоянно пасутся, вон как мой шкаф размером, -- Васян кивнул на остатки
своей мебели за  спиной Силина.  Попробовали  его грохнуть год  назад,  да в
химкину хату н