ши,
тотчас же выполз и продемонстрировал хорошо сохранившиеся мощи.
   Я по-настоящему  испугалась  я  втянула  голову  в  плечи  и  попыталась
заслониться рукой.
   Но еще больше испугался сам Сергуня.
   - Неужели ты думаешь, что я могу сдать тебя?! - запричитал он  фальцетом.
- Неужели ты и вправду так думаешь?!
   Любой нормальный человек поступил  бы  именно  так.  Но  Синенко  не  был
нормальным  человеком,  -  он  был  ненормальным  журналистом.  Ненормальным
журналистом, специализирующимся на криминале.  Теперь,  глядя  ему  прямо  в
глаза, я поняла это окончательно. Моя  потенциальная  виновность  привлекала
его так же, как привлекает кобеля сука в течку. Он находил ее возбуждающей.
   - Ты ведь это сделала, скажи мне?!
   - Что именно?
   Мы по-прежнему разговаривали страстным шепотом.
   - Ты замочила этих двоих... А потом пришла ко мне. - Кажется, он даже  не
верил своему счастью.
   - Не боишься? - спросила я.
   - Ну, знаешь... Червей бояться - в гроб не сходить...
   - А все-таки?
   - Бояться? Тебя?
   - А если я маньячка?
   - На маньячку ты не похожа... Я исследовал маньяков. Написал кучу статей.
   - А на кого я похожа?
   - Ни на кого, - он говорил совершенно искренне. - Ты ведь расскажешь  мне
все, правда?
   - Возможно... Если ты мне поможешь.
   - Все, что угодно, - он клятвенно прижал руки к груди.
   - Материал на книгу я тебе обещаю,  -  с  пафосом  сказала  я,  удивляясь
лживости и спокойствию своего голоса. Откуда только что берется?..
   - Они были как-то связаны - виолончелист и Дремов?  Вместе  проворачивали
темные делишки в международном масштабе?
   Теперь я знала, что делать. Я снова была в своей родной стихии.
   Я коснулась губ Сергуни пальцами. Он моментально воспользовался ситуацией
и залепил их поцелуями.
   - Я же сказала - все объясню чуть позже.
   - На кого ты работаешь?
   - На себя... - Это было правдой лишь отчасти. Последний раз я работала на
себя в возрасте семнадцати лет, когда по доброй воле отдалась Сюлеву  Хаасу,
своему первому парню и однокласснику. Поздним вечером, на  веранде  детского
сада.
   - Не страшно было убивать?
   - Как два пальца об асфальт.
   Вожделение размазало несчастного Сергуню по дивану с такой силой,  что  я
искренне ему посочувствовала. Сейчас перед ним сидела не просто  симпатичная
телка, а симпатичная телка, убившая  двух  здоровых  мужиков,  потенциальный
материал на книгу, не говоря уже  о  статьях  в  газете.  Эта  телка  готова
пролить  свет  на  механизмы  преступления  и  предлагает  себя  в  качестве
подопытного кролика. Есть от чего прийти в неистовство.
   После стольких лет плотного контакта с мужиками я знала  все  их  повадки
вдоль и поперек,  я  научилась  реагировать  на  каждое  их  движение,  даже
непроизвольное. Вот и теперь - я знала, что произойдет: либо Сергуня полезет
ко мне  целоваться,  либо  (если  ситуация  уже  вышла  из-под  контроля)  -
отправится в ванную:  утихомирить  член  и  слить  в  раковину  ополоумевшую
сперму.
   - Извини, мне нужно выйти,  -  тяжело  дыша,  пробормотал  Сергуня.  -  Я
быстро...
   Мы перепились как последние свиньи. Сергуня  еще  несколько  раз  надолго
зависал в ванной, мешал текилу с виски,  а  виски  с  водкой.  Заплетающимся
языком он пытался расспрашивать меня о том,  что  чувствует  человек,  когда
убивает другого человека, и правда и, что в этот момент он переживает  нечто
вроде сексуального возбуждения.  Я  многозначительно  мычала  и  откликалась
единственно на вопросы о сексуальном возбуждении. Только  об  этом  я  имела
хоть какое-то представление.
   Потом он перекинулся на  факты,  снова  совал  мне  диктофон  под  нос  и
требовал, чтобы я изобличила русско-эстонскую шайку в:
   1. Торговле наркотиками
   2. Торговле антиквариатом
   3. Торговле старинными музыкальными инструментами
   4. Торговле живым товаром
   5. Торговле экзотическими животными
   6. Торговле ядерными технологиями
   7. Торговле ноу-хау в области компьютерного обеспечения.
   Я периодически гладила его по голове и мягко увещевала:
   - Определись, милый, что  именно  ты  хочешь  от  меня  услышать?  И  что
пикантнее с точки зрения вашего издания?..
   Сергуня  разразился  речью  о   читательских   предпочтениях   и   весьма
авторитетно  заявил  мне,  что  респектабельные  экономические  преступления
волнуют людей гораздо меньше, чем кровавые убийства с использованием  ножей,
топоров, бензопил и автогенов. По ее окончании пламенный трибун  рухнул  под
козлы и благополучно отрубился.
   Я вышла на кухню,  задала  корму  всеми  забытому  и  преданному  любимым
хозяином Идисюда, положила перед собой сумку и выключила свет.
   Сверкающий огнями ночной порт был еще более величественен, чем днем. Я  с
трудом заставила себя не глазеть на мерцающие  светляки  портовых  кранов  и
сделала то, что хотела сделать весь день.
   Я вытащила нож. Я снова взяла его в руки.
   И снова почувствовала ту необъяснимую власть, которую  имеют  над  людьми
некоторые старинные предметы. А в том, что нож был старинным, у  меня  почти
не оставалось сомнений. В каждой грани его клинка, в каждой грани его алмаза
(о, если бы только это действительно  был  алмаз!)  чувствовался  бесстыжий,
ничем не прикрытый намек на вечность. Ни один нормальный человек  по  доброй
воле не расстался бы с этим ножом, он не оставил бы его даже на  собственной
кухне, среди погнутых вилок, - не говоря уже о теле другого человека.
   А если камень в рукоятке действительно алмаз?  И  вот  так,  ни  за  хрен
собачий, лишаться богатства, по доброй  воле  отдавать  его  в  руки  алчных
правоохранительных органов?.. Да,  похоже,  кто-то  очень  сильно  ненавидел
Олева  Киви,  если  решился  на  подобное.  И  ненависть  его  стоила  целое
состояние. Показательная казнь, вот как это называется!
   Интересно, почему убийца все-таки  не  тронул  меня?  И  почему  был  так
уверен, что я не проснусь? А если бы я страдала бессонницей?..
   Я вздохнула: бессонницей долгое  время  мучилась  Монтесума-Чоколатль.  И
потому трудилась в койке по две смены кряду. И зарабатывала больше нас всех.
А потом появился старичок-швед, коечное ремесло ушло в прошлое, и  Монтесума
переключилась с членов на таблетки.
   Метаквалон. Лучшее средство от бессонницы.
   Я подперла голову рукой и задумалась: почему же убийца  был  так  уверен,
что я не проснусь? И почему я моментально вырубилась, едва  только  доползла
до кровати Олева? И почему с утра  моя  собственная  голова  показалась  мне
такой тяжелой? И - самое главное -  почему  мне  не  приснились  так  горячо
любимые руины монастыря кармелиток?!
   А что, если это действие снотворного, без которого Монтесума не  могла  и
дня прожить?
   Перед  глазами  у   меня   возник   гостиничный   бой   с   его   голимой
представительской тележкой-столиком: фрукты и шампанское.  Ну,  конечно,  он
порывался открыть шампанское сразу же, но Олев запретил ему... И  выпили  мы
не сразу, и пила его только я...
   Да, черт возьми, вот кто  мог  пролить  свет  на  многие  вещи  -  тихоня
официант! Вытягивал шею, тряс кадыком, никак не  мог  отклеиться  от  своего
столика... Отвратный тип. Недаром он показался мне подозрительным!..
   Едва сдерживая волнение, я сжала рукоятку ножа.
   И...
   Это было самое странное чувство, которое я когда-либо  испытывала.  Самое
пугающее и самое восхитительное. Как будто моя  собственная  рука  попала  в
западню,  в  искусно  расставленный  волчий  капкан,  .слегка  припорошенный
листьями.
   А нож, казалось, только и ждал этого: он сразу же пустил в меня невидимые
корни. И корни эти теперь  продвигались  вверх,  сантиметр  за  сантиметром,
входили в затопленные тоннели костей,  перескакивали  по  веткам  сухожилий,
забирались на стволы шейных  позвонков  и  наконец  штурмом  взяли  обмякший
череп.
   Каким-то  доселе  неизвестным  мне  внутренним  зрением,  -  Холодным   и
расчетливым, как жена палача, - я увидела комнату, в которой спал журналист.
Он по-прежнему валялся  под  козлами,  рубаха  его  выбилась  из  джинсов  и
обнажила узкую полоску тела.
   Узкая полоска тела и лунка пупка - вот все, что было нужно мне сейчас.
   Узкая полоска тела, узкая полоска пляжа с  маленькой  лункой  посередине.
Лункой, вырытой специально для Моего Ножа. Он должен оказаться там, и  тогда
прямые лучи солнца зажгут алмаз на его рукояти...
   ...И мне откроется Тайна!.. мне откроется Тайна!..
   ...Куррат!..
   Откуда он взялся?!
   Кажется, никогда-не-спящий кот Идисюда зашипел и оцарапал  мне  запястье.
Этого оказалось достаточно, чтобы я выронила нож,  отшатнулась  и  упала  на
колени. Черт, что я делаю в комнате и что за помутнение на меня нашло?!
   Все еще плохо соображая, я тряхнула головой, а потом перевела  взгляд  на
нож. Он лежал рядом со мной,  безобидный,  как  мертвая  змея.  Неужели  еще
секунду назад я готова была вонзить его во впалый живот  Сергуни?  И  только
Идисюда, пристроившийся на руке спящего хозяина, помешал этому?..
   Последующие пятнадцать минут я провела в сортире, орошая унитаз  потоками
непереваренного ужина. Сергуня так долго заставлял меня поверить в то, что я
убийца, - и я действительно чуть ею не стала.
   Чертов нож. Долбаный, гребаный, факаный  нож!  Нож  хуже  любого,  самого
подонистого мужика! Чуть не совратил меня, скотина!..
   Вернувшись в комнату,  я  первым  делом  погладила  отважного  заступника
Идисюда и уселась на пол, сложив ноги по-турецки. Алмаз в рукоятке был  сама
невинность, он и сам прекрасно знал это  -  и  потому  снова  принялся  меня
соблазнять: всем своим неторопливым царственным блеском. И я - совершенно не
ко  времени  -  вспомнила  рассуждения  Анне   Раамат,   звезды   эстонского
любительского порно. Анне все свободное от кинематографических фрикций время
посвящала  отбору  и  классификации  фаллических   символов.   Эти   символы
мерещились ей везде и всюду. Ножи тоже были отнесены к подобным символам.  И
занимали во всех ее таблицах почетные верхние строки.  Ножи  были  синонимом
мужского коварства и вероломности, даже от безобидного  пластмассового  (для
резки салатных листьев) можно было ожидать подвоха в любой момент.
   И вот теперь уже в  мои  собственные  руки  попал  такой  крупный,  такой
упитанный экземпляр.
   Как бы там ни было, кто бы ни убил Олева Киви, ясно одно:  у  убийцы  был
соучастник. И этот соучастник - сам нож.  А  может  быть,  и  не  соучастник
вовсе, а направляющая сила. Теперь, после того, как я чуть не пошла  у  него
на поводу, я ни в чем не могу быть уверена...
   Как и в том, что через минуту не возьму его снова.
   Стоило мне об этом подумать, как я сразу же ощутила непреодолимое желание
дотронуться до его рукоятки. Ну уж  нет,  так  издеваться  над  собой  я  не
позволю!
   Я завертела головой в поисках подходящего изолятора для ножа. И  довольно
быстро нашла его: это был круглый металлический футляр  небольшого  размера,
висевший на гвозде поверх пары засаленных галстуков. Сняв футляр, я вытащила
из него странный прибор, напоминающий подзорную трубу.
   Наученная горьким опытом, я осторожно поддела  кончиками  пальцев  лезвие
ножа, стараясь не смотреть на бесовский камень. И протолкнула нож в  футляр.
И крепко завинтила крышку.
   Попался, голубчик! Посмотрим теперь, как ты выберешься отсюда.
   Похоронив алмаз за металлическими стенками и спрятав футляр  в  сумку,  я
сразу  же  почувствовала  себя  лучше.  Пора  возвращаться  к   гостиничному
официанту с его шампанским. Если он действительно причастен к  смерти  Киви,
то это многое объясняет. Во-первых, то, что  я  заснула  молодецким  сном  и
убийца беспрепятственно вошел в номер. Во-вторых, то,  что,  по  утверждению
охраны, в гостиницу не мог проникнуть человек с улицы. А если бы и смог,  то
не остался незамеченным. Обслуживающий персонал, к  которому  можно  отнести
водопроводчиков, слесарей, почтальонов и официантов, - идеальные кандидатуры
на роль убийц. Они почти лишены биографий, никто не интересуется, как  зовут
их собаку или любовницу, никто и никогда их не  замечает.  Об  этом  в  свое
время мне говорила Монтесума-Чоколатль, большая любительница психологических
триллеров. Да и у самой Монтесумы был один постоянный  клиент  -  почтальон,
оказавшийся  впоследствии...  Не  убийцей,  нет,  -  всего  лишь   заурядным
вандалом, осквернявшим памятники  на  еврейском  кладбище.  А  Монтесуме  он
казался довольно приличным, хотя и безликим, молодым человеком...
   Итак, водопроводчики, слесари, почтальоны и официанты. Отлично.
   Но в этой схеме, поначалу показавшейся мне безупречной, что-то сбоило.  И
этим "что-то" был распроклятый нож.  После  того,  что  я  пережила  полчаса
назад, едва не отправив на тот свет доверчивого Сергуню, после  всего  этого
кошмара я готова была поверить, что не нож был орудием убийства.
   Орудием убийства вполне мог быть человек.
   А Нож только направлял его. Нож становился самостоятельным  игроком.  Его
мог взять кто угодно - из простого любопытства - и совершить то, что едва не
совершила я. Но тогда остается открытым вопрос - почему я до сих  пор  жива?
Или Ножу была нужна только одна жертва? Или Ножу был нужен именно мужчина?..
   Все это мне не нравилось. Очень не нравилось.
   И я решила вернуться к безопасной версии с  официантом.  Здесь  все  было
просто. Кто-то хотел убить Олева - и убил. Один ли, с сообщниками - большого
значения не имеет. Главным является то, что убийца был связан с  гостиницей,
он находился внутри. Я снова вспомнила официанта убийство -  не  его  жанр.
Кража из буфета булочек с вареньем -  это  да.  Но  все  остальное...  Нужно
расспросить у Синенко о гостиничных  постояльцах,  быть  может,  здесь  меня
ожидает что-то любопытное...
   Я  налила  себе  виски,  чокнулась  с  бутылкой  и  шепотом   произнесла:
"Разузнать у Сергуни подробности о проживающих в гостинице".
   Покончив с логовом на Крестовском, я перешла  к  убийству  Стаса.  И  чем
больше я о нем думала, тем более нелепым оно мне казалось. Ну, не  то  чтобы
совсем нелепым, - я просто искала связь со смертью Олева Киви. Искала - и не
находила. А ведь они стояли слишком близко,  оба  эти  убийства,  -  слишком
близко для того, чтобы не попытаться  их  связать.  Стасевичу  почему-то  до
зарезу понадобился  виолончелист,  и  по  странному  стечению  обстоятельств
виолончелиста убивают. А может, он понадобился не Стасу, а кому-то  другому?
Тому, кто использовал Стаса, указал, как  подобраться  к  Киви,  вручил  ему
перстень и фотографию...
   Господи, что дурного я сделала, чтобы заслужить это?!
   Лучше бы я лежала где-нибудь в тихой заводи, раздвинув ноги, как лягушка,
господи...
   Или  ты  решил  отвратить  меня  от  публично  осуждаемых  занятий  таким
варварским  способом?  Если  да,  то  у  тебя   получилось.   Ты   преуспел,
поздравляю...
   И старуху-домработницу ты подсунул мне вовремя, и  консьержка  баба  Люба
оказалась на своем боевом посту в масть. Она отметила время моего визита и с
радостью об этом донесла. Вот только лифт, которого я так и не дождалась...
   Я хлопнула еще - на этот раз текилы - и  принялась  будить  Сергуню.  Мои
старания увенчались успехом только через двадцать минут. Несколько мгновений
он смотрел на меня бессмысленными глазами, потом пришла радость узнавания.
   - Ты здесь, - утробным голосом произнес он и коснулся пальцами моей щеки.
   - А где же мне еще быть?
   - Голова раскалывается...
   Плеснув в стопку текилы,  отдающей  банальным  деревенским  самогоном,  я
почти насильно влила ее в глотку Сергуни. Ему сразу же полегчало.
   - Какая ты красивая... Можно я тебя поцелую? Целовать  убийцу  -  в  этом
есть свой шарм, не говоря уже о  том,  что  описание  этого  поцелуя  займет
несколько машинописных страниц.
   - В обмен на информацию, - тут же начала торг я.
   - Какую?
   - Мне нужно знать, кто еще, кроме Олева, проживал в гостинице.
   - Зачем?
   - Пока ты спал, я кое-что проанализировала...
   До сих пор я  анализировала  только  состояние  своего  здоровья,  раз  в
полгода проверяясь на  СПИД.  Но  само  слово  "проанализировала"  сразу  же
возвысило меня в собственных глазах. И в глазах Сергуни тоже. Он напрягся  и
сделал стойку "верный спаниель".
   - Я кое-что проанализировала, - с апломбом продолжила я.  -  И  пришла  к
одному неутешительному выводу. Возможно, я убрала не того человека.
   Эта  реплика  произвела  на  Сергуню  магическое  действие.  То,  что  он
испытывал ко мне сейчас, легко подпадало под категорию "роковое влечение".
   - Ты уверена? - Мысленно он уже снял с меня  все  тряпки  и  добрался  до
кожи.
   - Все может быть. Так ты достанешь мне список постояльцев?
   - Попробую.
   - Как можно скорее. Завтра. То есть сегодня...
   - Попробую сегодня. Что-нибудь еще?
   - Да. Ты говорил, что консьержка на  Суворовском  запомнила  время  моего
визита... А что, кроме меня, никто больше не появлялся?
   - В это время - нет. Кроме домработницы Дремова, естественно.
   Интересное кино. В течение  как  минимум  получаса  я  была  единственной
посетительницей. А что тогда делать с работающим лифтом?  Кто-то  же  в  нем
спускался? Или жильцы дома уже вне подозрений?
   Жильцы дома. Бесперспективно. Соседи, в закрытых кондоминиумах не  станут
резать друг друга, как кур. А посторонний мог  уйти  и  по  крыше.  И  через
мансардное окно.
   Я прикрыла глаза и попыталась восстановить свою вахту у мансардных  окон.
Пальма,  попугай  Старый  Тоомас,  мертвый  Стас,  лежащий   на   кровати...
Мансардные окна были закрыты изнутри. Теперь  я  вспомнила  это.  Мансардные
окна были закрыты, а у Стаса был кондиционер.
   Оставалась крыша.
   Но крышей убийца мог воспользоваться только в том случае, если знал,  где
лежит ключ от чердака. Не думаю, чтобы Стас посвятил его в это за  несколько
минут   до    смерти.    Следовательно,    если    не    произошло    ничего
сверхъестественного, он покинул квартиру через дверь. И  растворился  где-то
между этажами...
   - Может быть,  старуха-консьержка  просто  не  сочла  нужным  сообщать  о
выходивших жильцах? Может, она просто забыла об этом?
   - Такие старухи никогда и ничего не забывают, - сказал Сергуня.  -  А  ты
что, пытаешься скроить себе алиби?
   - Я пытаюсь понять, кому еще понадобился Стас. Кроме меня.
   - За ним шла охота? - с почтением спросил Сергуня.
   - Скажем, им интересовались.
   Я надолго замолчала. Древнейшая профессия научила меня угадывать  желания
клиента. Вот и сейчас я продолжаю жить по ее принципам. Я  говорю  репортеру
то, что он хочет услышать. Главное - не перегнуть палку и не взять  на  себя
еще несколько преступлений, включая убийство Джона Леннона и Индиры Ганди.
   Пока я размышляла над этим, Сергуня снова отправился в ванную.
   Пора укладываться. Когда он вернется, я должна мирно спать -  только  так
можно избежать очередной серии вопросов.
   Я расправила белье на диване, потом, подумав, сняла его,  оставив  только
подушку и кусок свалявшейся шерсти, отдаленно напоминающей плед. И  вытащила
из-под дивана подзорную трубу, футляром от которой воспользовалась.
   В жизни своей я не видела такого забавного предмета. Труба была  короткой
и достаточно узкой, с пластмассовой крышкой, закрывающей окуляр. Я приложила
трубу к левому глазу и осмотрела комнату. Но все предметы находились слишком
близко, и потому контуры их расплывались. Вместе  с  трубой  я  двинулась  к
окну, приоткрыла раму и направила окуляр на порт.
   Теперь, в предрассветных молочных  сумерках,  я  смогла  разглядеть  все.
Краны приблизились на расстояние вытянутой  руки,  неясные  флаги  на  судах
сразу  же  приобрели  национальную  принадлежность,  железнодорожные  вагоны
больше не  казались  игрушечными...  Но  гвоздем  номера,  несомненно,  стал
огромный, величиной с девятиэтажный дом, паром, стоящий у одного из  ближних
причалов. Интересно, когда он успел прийт