- Мне тоже пора.
   - Вы уходите? - Голос его задрожал, как  виолончельная  струна  в  финале
сюиты ј 1 соль мажор И. С. Баха. Задрожал и сорвался.
   Бедняжка, в который раз подумала я.
   - Да, - я привстала, демонстрируя серьезность намерений. - И  спасибо  за
концерт, Олев. Вы были великолепны... Как всегда.
   - Но... Вы ведь ушли после первого отделения.
   Так, значит, ты следил за мной? Хорошенькое дельце.
   Я в очередной раз поймала себя на мысли о том, что Стас знал, что делает,
когда расставлял силки: ловля на живца, вот как это называется.
   - Вы ведь ушли, - продолжал настаивать эстонец. - Почему вы ушли?
   - И того, что я услышала, было достаточно, - ляпнула я первое, что пришло
в голову. - Ваша музыка разрывает мне сердце.
   Мое  насквозь  лживое,  да  еще  приправленное   подобострастной   лестью
объяснение было шито белыми нитками, но Олев Киви с  готовностью  клюнул  на
него. И не выказал никакого желания расстаться со мной.
   - Вам нравится виолончель?
   Я внутренне содрогнулась, но сумела взять себя в руки:
   - Мне кажется, в этом инструменте заключена душа  создателя.  -  Господи,
откуда эти тексты?  Моментально  перебрав  в  уме  всех  своих  клиентов,  я
остановилась на сидящем в Крестах Лешике, и происхождение фразы  моментально
прояснилось.
   "Мне кажется, в этом инструменте заключена душа Создателя", - именно  так
высокопарно Лешик отзывался о своем члене.
   Но Олев Киви знать не знал бедолагу Лешика, а тем более  его  член,  -  и
посему челюсть его благодарно отвисла: он оценил красоту формулировки.
   - Я не могу вас отпустить... Вот так просто...
   - Мне пора, Олев. Мне правда пора...
   Я  поднялась,  пресекая  дальнейшую  дискуссию,  и  поплыла   к   выходу,
профессионально покачивая бедрами. Олев  Киви  по-настоящему  испугал  меня:
безобидное интеллектуальное  болотце,  в  чреве  которого  нет  и  не  будет
спасения. Следовательно, задача номер  один:  унести  ноги.  Унести  ноги  и
спихнуть неудачу с Олевом на форс-мажорные обстоятельства.
   Покинув ресторанный зал, я облегченно вздохнула и направилась  в  женский
туалет. Но особенно рассиживаться на отдающем гинекологической стерильностью
унитазе не пришлось: в дверь робко постучали.
   - Кто там? - глупо спросила я и на всякий случай подтянула колготки.
   - Я, - вкрадчивый голос принадлежал мужчине. Но не Олеву Киви, это точно.
   - Это дамская комната, уважаемый. - Мой голос предательски дрогнул.
   - Нужно поговорить.
   Я с чувством  спустила  воду  и  распахнула  дверь.  И  едва  не  зашибла
криминального репортера Сергея Синенко.
   - Какого черта? - Я даже не удивилась его появлению в женском туалете  в
поисках материала для своих подметных статеек он влез бы куда угодно, даже в
доменную печь. Что уж говорить об отхожем месте -  так,  легкая  разминка  в
стиле "диско".
   Юродивый от журналистики смотрел на меня умоляющими глазами.
   - Вы разговаривали с виолончелистом, я видел.
   - Ну и что?
   - Познакомьте меня с ним... Редакция оплатит ваши услуги.
   - Сколько? - по-мясницки грубо подошла к вопросу я.
   - А сколько нужно?
   Я с трудом подавила в себе желание назвать сумму и автоматически  перейти
в разряд обслуги желтой газетенки. Кем-кем, а шлюхой от масс-медиа мне  быть
еще не приходилось.
   - Пустой разговор, Сергуня, - я потрепала журналюгу  по  впалой  обросшей
щеке. - И покинь  помещение,  пожалуйста.  Иначе  донесу  на  тебя,  как  на
извращенца.
   Но даже на этом Сергуня не успокоился. Он заговорщицки  закатил  глаза  и
всучил мне свою потрепанную визитку.
   - На всякий случай... Если передумаете. Я по привычке  сунула  визитку  в
декольте платья имени Аллы Кодриной  и  двинулась  к  выходу.  Синенко  едва
поспевал со мной.
   - Мы хорошо платим за конфиденциальную информацию, - продолжал  увещевать
он.
   - На здоровье.
   - У вас с ним близкие отношения? -  неожиданно  озарило  Синенко,  и  вот
тут-то я начала беспокоиться по-настоящему.
   Ошибкой было уже  то,  что  я  заговорила  с  этим  хмырем.  Нет  никаких
гарантий, что завтра его клоачное издание не выйдет с  моей  физиономией  на
первой странице.
   Я так и представила себе огромный заголовок: "В постели с виолончелью".
   Я оторвалась от репортера и почти коснулась спасительной ручки двери.
   - Эй, - крикнул он. - Подождите! Вы что-то потеряли...
   Черт меня дернул обернуться - и Синенко щелкнул фотоаппаратом. Старый, но
безотказно действующий трюк. Попалась.
   Я приблизилась к изобретательному Сергуне с самой очаровательной улыбкой,
на которую только была способна, - и с ходу врезала ему по яйцам. Но это был
лишь  утешительный  приз:  хорошо  тренированный  журналистский  пах  стойко
перенес удар. На ногах Синенко удержался, контроля над собой не  потерял,  и
фотоаппарат остался вне зоны моей досягаемости.
   - Ублюдок, - сказала я. Впрочем, без всякого осуждения.
   - Сука, - не остался в долгу репортер, а потом почтительно добавил:
   - Надеюсь на дальнейшее сотрудничество...
   Я хлопнула дверью, рысью пробежала по холлу и спустя минуту оказалась  на
улице. Вышколенный швейцар тут же распахнул  передо  мной  дверцу  такси.  Я
плюхнулась на заднее  сиденье  и  перевела  дух.  Вечер  удался,  ничего  не
скажешь.
   Шофер, здоровенный детина, тронул машину с места.
   - Улица Верности, - запоздало пискнула я.  И  тотчас  же  задрожала  всем
телом. В углу салона, сжавшись в комок,  сидел  Олев  Киви.  Я  зажмурилась,
досчитала до десяти и снова открыла глаза: сначала один, а потом другой.  Но
Олев Киви не исчез, наоборот, выдвинулся из тени и теперь нависал надо мной,
как ночной кошмар.
   - Простите, - голос его звучал глухо. И мольбы  о  прощении  было  в  нем
меньше всего.
   - Что это значит? - Я сдвинула колени: ни  дать  ни  взять  целомудренная
разрядница из секции по настольному теннису.
   - Я не смог... Я хотел отпустить вас... Но не смог.
   - Остановите машину.
   - Выслушайте меня... Варя.
   - Остановите машину. Или вы хотите, чтобы я выпрыгнула на ходу?
   Сцена была та еще - невинная крошка и коварный соблазнитель. И я подумала
- да-а...
   Черт возьми, игра в целибат иногда может увлечь, даже если  ты  шлюха  со
стажем и на тебе клеймо негде ставить.
   Олев Киви слегка кивнул головой, и шофер ударил по тормозам.
   - Чего вы от меня хотите? - спросила я.
   - Я...я не знаю...
   Не очень умно, но, во всяком случае, честно.
   Он действительно не знал, что делать с женщиной, так живо напомнившей ему
покойную жену. Должно быть, у Стаса завелись  неплохие  информаторы,  и  все
было неслучайным: ряд и  место  в  филармонии,  мускат  "Миральва",  нелепое
платье и такая же нелепая стрижка.
   И перстень.
   Интересно, как к Стасу попал перстень? И зачем ему виолончелист,  даже  с
мировым именем?
   Я тряхнула головой и заставила себя не думать об этом:  в  конце  концов,
это его, Стаса, дела. В каждой избушке свои погремушки.
   Пока я в нерешительности терзала  приоткрытую  дверцу,  Олев  Киви  успел
достать фляжку с каким-то (очевидно, достаточно крепким) спиртным и влить  в
себя ее содержимое. Это придало ему дополнительные силы, и он снова принялся
увещевать меня.
   - Вы должны поехать со мной.
   - Должна?
   - Ну, я прошу вас... Рашп!..
   Олев Киви снова посмотрел на меня - и заплакал. Вполне интернациональными
слезами.
   - Хорошо, - наконец-то сдалась я. Радуйся, подлец Стасевич. Все  движется
именно в том русле, которое ты предварительно проложил.
   Машина сорвалась с места, и я закрыла глаза: будь что будет, не убьет  же
он меня, в самом деле. А все остальное, включая некоторые -  исправленные  и
дополненные - разделы из "Практического пособия по сексу", я уже проходила.

***

   Маэстро Олева Киви, дипломанта, лауреата и почетного члена расплодившихся
по всему миру Академий, принимали в Питере по высшему разряду. Я поняла  это
сразу, как  только  наше  такси  оказалось  под  сенью  Крестовского  с  его
чрезмерно пышными особнячками "слуг народа" и совершенно чрезмерным  обилием
видеокамер слежения.
   Я была слишком невразумительной шлюхой, чтобы посещать подобные места,  а
другой  шанс  мне  вряд  ли  представится.  Так  что  выше  голову,  Варвара
Сулейменова, во всем можно найти положительные стороны.
   За то время, что мы добирались  до  непритязательного  караван-сарая  для
VIP-персон, Олев  Киви  успел  четыре  раза  поговорить  по  мобильнику:  на
приличном  английском,  ломаном  французском   и   совсем   уж   непотребном
итальянском... Последний звонок, в отличие от предыдущих, был  сделан  самим
Киви. Разговор шел на эстонском - на том  самом  эстонском,  жалкие  осколки
которого я тщетно пыталась забыть. Виолончелист договаривался о  свидании  -
возможно,  романтическом:  Осло,  "Королева  Реджина",  номер   217.   Потом
последовало препирательство относительно даты,  и  Киви  и  его  собеседница
сошлись на седьмом июля.
   Седьмое июля. Седьмое, а сегодня четвертое. Через  два  дня  он  будет  в
Осло, сукин сын. А я останусь  здесь  -  с  занудой  Стасом  и  прибавкой  к
жалованью, если повезет.
   Черт знает почему, но я почувствовала себя  уязвленной:  верх  неприличия
лапать глазами одну женщину и при этом ворковать с другой. Напрочь  выбросив
из головы дремовские инструкции, я  закинула  ногу  на  ногу,  потянулась  к
фляжке, лежащей на сиденье между нами, и сделала большой глоток.
   Виски. И совсем неплохое.
   Киви сунул мобильник в карман и снова уставился на меня. А потом попросил
таксиста остановиться. Я насторожилась: неужели  он  почуял  подвох  в  моих
профессионально-непристойных коленях и моментально вычислил даму  полусвета?
Сейчас  выкинет  меня  из  машины  или,  того  хуже,  потребует  справку  от
венеролога... Но ничего подобного не произошло,  напротив,  он  сам  покинул
салон и вернулся спустя пять минут с шампанским и розами -  самый  банальный
ход, который только можно было придумать. Шампанское  я  ненавидела  еще  со
времен начала моей  трудовой  деятельности  в  Таллине.  Тогда  налакавшиеся
вусмерть  клиенты  обливали  им  постели,  пупки  и  нижнее  белье,  полагая
(кретины!), что это очень эротично. А розы...
   Розы были слишком недолговечны, чтобы испытывать к ним какое-то  чувство.
И потом, на фотографии покойная жена Киви тоже была  изображена  с  розой  в
руках.
   Так что  понятно,  кому  на  самом  деле  предназначаются  и  выпивка,  и
цветочки: задрав портки, Олев Киви горит желанием дважды войти в одну  и  ту
же реку...
   - Это вам, - с придыханием сказал он и протянул мне увесистый букет.
   Ясен перец, мне не матерому же шоферюге,  в  самом  деле!  И  шампанское
тоже: придется пить  его  из  горла,  если  Олев  Киви  заранее  не  запасся
фужерами.
   ...Никаких фужеров, естественно, не было и в помине. А кончилось все тем,
что эстонец сорвал пробку и залил пеной мое красное платье. Я даже не успела
отреагировать на эту гусарскую выходку - и все  потому,  что  он  тотчас  же
приклеился ладонями к мокрой ткани, потом перешел на колени, бедра и  живот.
Бессвязные извинения сменил  такой  же  бессвязный  лепет  о  невозможности,
нереальности всего происходящего.
   Кажется, он назвал меня Аллой.
   ...Отрезвление пришло сразу же,  как  только  машина  остановилась  возле
высокой ограды, за которой прятался от собачников, эксгибиционистов и прочей
шушеры шикарный гостиничный особняк. Киви тряхнул  выцветшими  волосами,  не
глядя расплатился с шофером и помог мне вылезти из такси.
   - Что дальше? - спросила я.
   - Я испортил вам платье, - покаялся чертов виолончелист.  Это  прозвучало
как: "Я испортил вам вечер и  собираюсь  испортить  жизнь".  -  Я  хотел  бы
загладить вину.
   Интересно, каким  способом?  Наверняка  старым  дедовским:  неприхотливая
хуторская случка под сенью футляра от виолончели. Но в конце концов,  именно
за это мне и платят.
   - Поднимемся ко мне. - Голос бедняги Олева слегка подрагивал, он все  еще
боялся, что я развернусь и уйду, дурачок. - Вам нужно хотя бы обсохнуть.
   ...Его  номер  располагался  на  третьем   этаже:   почти   президентские
апартаменты, несколько дежурных филармонических корзин с такими же дежурными
цветами (издержки профессии), несколько дорожных баулов из дорогой кожи  (за
любую из этих умопомрачительных вещиц я готова была расплатиться натурой, не
сходя с места) пачка каких-то приглашений на столе и  его  орудие  труда  -
прямо посередине комнаты.
   При виде этой непомерно  раздувшейся  от  гордости  скрипки-переростка  я
зябко повела плечами: наверняка Киви предложит мне прослушать что-нибудь  из
его репертуара, перед тем как затащить меня в койку.
   Наверняка.
   Так впоследствии и произошло, но начал он не с этого.
   - Хотите есть? - спросил Киви.
   - Для начала я хотела бы вымыться, - залитое шампанским  платье  липло  к
ногам и создавало определенные неудобства.
   - Да-да, конечно...
   Он проводил меня к дверям ванной и почтительно распахнул их передо мной.
   - Прошу. Все полотенца чистые...
   К чему, к чему,  а  к  гостиничным  номерам  мне  было  не  привыкать:  я
захлопнула дверь и задвинула щеколду. И пустила воду.
   На то, чтобы смыть с себя страстные остатки шампанского, ушло три минуты.
Потом, проклиная все на свете, я застирала  подол  и  облачилась  в  толстый
махровый халат, висевший на  вешалке.  Эта  фирменная  гостиничная  тряпица,
помимо всего прочего, должна спровоцировать хобот Олева: женщина  в  мужском
халате - это всегда намек на  интимно-доверительные  отношения.  И  на  саму
собой разумеющуюся близость.
   Но когда я вернулась в гостиную в этом чертовом халате, Олев Киви заметно
огорчился.
   - Вы сняли платье? - глупо спросил он. Нет, дорогуша, я должна была снова
его напялить и торчать в мокрой тряпке только потому, что ее фасон  когда-то
так понравился твоей жене!
   - Оно должно высохнуть, - с трудом подавив в себе раздражение, сказала я.
   - Да, конечно... Я не подумал. Я заказал в номер фрукты и шампанское.
   - Замечательно. - Ничего замечательного в этом не было.
   Олев устроился в кресле, а я напротив него. Теперь я сидела спиной к окну
и была почти недосягаемой для бесстрастного, мерцающего света белой ночи.
   А о другом свете не могло быть и  речи:  Олев  Киви  не  очень-то  жаждал
видеть мое лицо.
   Несколько минут мы просидели в полном молчании.
   - Итак? - подхлестнула я притихшего эстонца. - Вы наконец объясните  мне,
что происходит?
   - Боюсь, что у меня не получится сразу... Я... Я  не  так  хорошо  говорю
по-русски...
   Бог с тобой, золотая рыбка, все вы прекрасно знаете Русский и без запинки
лопочете на нем, когда вам это выгодно.
   - Ничего. Я пойму.
   - У вас карие глаза, правда?
   Контактные  линзы,  так  будет  точнее.  Контактные  линзы,   вставленные
специально для тебя.
   - Это имеет какое-то значение?
   - Нет... но...
   Давай, Олев, давай! Чем быстрее ты надудишь мне в уши историю своей жены,
тем лучше: мы вместе погрустим о ее трагической судьбе и спокойно перейдем к
постельным развлечениям.
   - У моей жены тоже были карие глаза, - решился наконец Олев. - И она тоже
была русской.
   - Почему "была"? - Я подняла брови. - Она вас оставила?
   - Оставила. О, да. Оставила - это очень точное слово... Она умерла.
   Я уже хотела было посочувствовать вдовду-бедолаге, когда в дверь тихонько
постучали.
   - Войдите! - Киви облегченно вздохнул:  он  явно  обрадовался  тому,  что
разговор о жене откладывается. Хотя бы на несколько минут.
   Дверь почтительно  приоткрылась,  и  в  комнату  вполз  гостиничный  бой,
кативший перед собой столик с причиндалами для романтического  ужина.  Ничем
не примечательная личность с порочными черными кудрями.  Лицо  боя  тоже  не
вызывало никакого доверия:  бегающие  глазки,  пористая  кожа  и  выдающийся
вперед подбородок. Начинающий трансвестит, сразу же определила я:  наверняка
тратит половину зарплаты на нижнее дамское белье и  ходит  в  нем  по  дому,
время от времени впадая в изнурительный онанизм.
   Бой подхватил бутылку с шампанским и вопросительно посмотрел на Олева.
   - Не сейчас, - осадил его эстонец. - Потом. Я сам открою.
   Бой разочарованно вздохнул и переступил с ноги на ногу в ожидании чаевых.
Но Киви не спешил обрадовать его побочным заработком:  вот  она,  знаменитая
эстонская бережливость, вступающая в противоречие  с  законами  гостиничного
жанра.
   - Вы свободны.
   Еще раз вздохнув, бой попятился к двери. Мы снова остались одни.
   - Вы хотели рассказать... - снова приступила к допросу я.
   - Чем вы занимаетесь, Варя?
   Хороший вопрос.
   Я  назвала  бы  свой  собственный  род  деятельности   несколько   м-м...
однобоким,  но  те  возможности,  которые  он  предоставлял!..  Измочаленные
постоянной  борьбой   с   конкурентами   бизнесмены   (основной   контингент
таллинского периода) не всегда были хорошими любовниками, но всегда не прочь
поговорить. Так что я имела довольно сносное  представление  о:  а)  цветных
металлах  б)  операциях  на  фондовых  биржах   в)   циклах   алюминиевого
производства г) утилизации ядерных отходов.
   Но вся эта крупнокалиберная  мутотень  плохо  вязалась  с  виолончелистом
Олевом Киви. Другое дело - моя нынешняя работа у  Стаса:  я  поднаторела  на
плохо выбритом рок-н-ролле  и  его  таких  же  плохо  выбритых,  полузабытых
исполнителях. И слово "промоушен" уже не вызывало у меня судорог.
   - Так чем вы занимаетесь?
   - Я работаю в  шоу-бизнесе...  В  продюсерской  компании.  -  Я  едва  не
прокололась и не назвала фирму Стаса, но тут же прикусила язык.
   - Очень интересно...
   Ничего интересного в этом нет, уж поверь мне. Особенно если  учесть,  что
импортные старички уже давно вышли в тираж как сексуальные партнеры и к тому
же редко чистят зубы по утрам.
   Олев, полностью проигнорировав принесенное шампанское, приложился к своей
долгоиграющей фляжке. И снова воззрился на меня.
   - Значит, вы устраиваете гастроли?
   - Да. Поп - и рок-команды... Не могу сказать, чтобы это меня  слишком  уж
вдохновляло...
   - А классика? - Киви самодовольно раздул щеки.
   - Классика - это отдушина. Единственная, - вдохновенно соврала я.  Ответа
не последовало, и разговор на профессиональные темы увял сам собой.
   Виолончелист встал, побрел к окну (якобы задвинуть шторы. Или  раздвинуть
их пошире - бог его знает). И оказался в опасной близости от меня. И  спустя
несколько мгновений я почувствовала  его  легкие  пальцы,  коснувшиеся  моих
волос.
   Начинается.
   Но Олев Киви не вышел за рамки приличий:  он  терся  у  моих  волос,  как
старый алкаш отирается у пивного ларька  -  в  надежде,  что  ему  перепадет
пустая бутылка. Именно так. Надежда - вот что он хотел получить любой ценой.
А мои измочаленные в угоду  Алле  Кодриной  волосы  эту  надежду  давали.  Я
прикрыла глаза и приготовилась к дальнейшему развитию событий.
   - Armatatud...  О...  Tutarla...    -
наконец-то разродился горячий эстонский парень.
   Прямо скажем, никакой "tutaria" я не была. "Plika"  - вот
это мне подходило. Но Олеву Киви было глубоко  плевать  на  этот  совершенно
очевидный факт. И пока его занимают мои волосы, самое время подумать  о  его
покойной жене. Ее личность интересовала меня все больше и больше. Как,  имея
такую непритязательную,  такую  тусклую  внешность,  ей  удалось  заарканить
мировую  знаменитость  с  довольно  сносным  экстерьером?  Вариант   чумовой
любовницы я  отбросила  сразу:  чумовые  любовницы,  как  правило,  страдают
нимфоманией и  готовы  отдаваться  всем  и  каждому  даже  в  антисанитарных
условиях. А игра на музыкальном инструменте предполагает  определенную  долю
целомудрия.
   Или главным козырем Аллы Кодриной была именно ее асексуальность?  Она  не
отвлекала муженька от четырехструнной подружки и всегда была на  подхвате  с
чашкой горячего шоколада. Но  по  таким  маловыразительным  преданным  женам
забываешь