который раз я меняю имя? Кажется, в третий... Брат Димас поднял бы меня
на смех. Но Полине Чарской было  не  до  смеха,  я  это  видела.  И  потому,
выдержав паузу, тихо произнесла:
   - Разве Олев не говорил обо мне?
   Теперь она  испугалась  по-настоящему,  -  просто  какое-то  дитя  улицы,
стянувшее у цыганки петушок на  палочке.  И  сразу  же  пойманное  на  месте
леденцового преступления. Куррат! Я попала в яблочко, хотя  и  не  знала,  в
какое именно.
   - У тебя нет акцента, надо же! - Совсем не это волновало ее  застывшие  в
немой мольбе глаза, совсем не это! - Идем.
   - Куда?
   Чарская ничего не  ответила.  Она  подтащила  меня  к  окну,  за  которым
болталась строительная люлька.
   - Прыгай, - сказала Чарская.
   - Сначала ты.
   Пожав плечами и забыв призвать в свидетели Тарантино с Джонни  Деппом,  а
также три московских  театра  и  дублершу  с  фигурой  борца  сумо,  Чарская
спрыгнула вниз и без  всякой  склоки  приземлилась  на  аккуратно  сложенные
ящики. Я последовала ее примеру. Теперь  мы  болтались  на  высоте  двадцать
второго этажа. В любое другое время я полюбовалась бы  видом  города,  -  но
только не сейчас.
   Если свистящие от ветра канаты оборвутся, федеральный розыск будет сильно
разочарован.
   Но Чарской было наплевать на ветер. Она открыла один из ящиков и  достала
оттуда плоскую флягу:
   - Будешь?
   - Сначала ты.
   Она отвинтила крышку и, даже не поморщившись, сделала крупный  глоток.  И
снова я последовала ее  примеру:  во  фляжке  оказалась  самая  обыкновенная
водка.
   - Я не имею никакого отношения к его смерти, - тихо  сказала  Чарская.  -
Тебя ведь это интересует?
   - Не только это.
   -  Ну  да,  мы  жили  на  Крестовском...  Но   это   просто   совпадение,
случайность... Мы даже ни разу не виделись...  Я  снова  сделала  глоток  из
фляжки.
   - Хорошо, - сразу же пошла на попятный Эта Сука. - Виделись...  Я  как-то
встретила его... Тоже случайно. Привет-привет... Вот и все...
   - Все? - Я до сих пор не понимала, к чему она клонит.
   - Я же вернула все драгоценности,  какого  черта?!  Он  обещал  мне,  что
ничего не всплывет... Он обещал. Он обещал, что передаст мне  эту  пленку  и
что мы обо всем забудем. И останемся друзьями.
   - Он мертв, - мягко напомнила я. - Все обязательства отменяются.
   Полина  закусила   свою   гипертрофированно-киношную   губу   и   нагнула
гипертрофированно-киношный лоб. А я... Я торжествовала. Еще бы - я взяла Эту
Суку на арапа, я сделала ее - в лучших традициях рассказов из моего любимого
журнала "Дамский вечерок"! Это оказалось несложно, совсем несложно, -  нужно
было только вовремя подать реплику и вовремя промолчать. Но  вот  чего  я  в
себе никогда не подозревала - так это умения в нужное время промолчать.
   Я еще раз приложилась к  фляжке  и  с  кайфом  выпила  -  теперь  уже  за
собственную изощренность. И только потом, глядя на поникший затылок Чарской,
принялась соображать.
   Что значит - "вернула драгоценности"? Что значит - "обещал, что ничего не
всплывет"? Что значит - "обещал, что передаст мне эту пленку"? Что значит  -
"обо всем забудем и останемся друзьями"? И почему Эта Сука  так  испугалась,
услышав мой совсем не идеальный эстонский? Она была знакома с  Киви,  это  и
коню понятно. И, возможно, не просто знакома. Отсюда и стенания в прессе  по
поводу  так  внезапно  загнувшейся  любви.  Актрисы  никогда  не  выдумывают
любовных историй, они просто видоизменяют эти истории,  оборачивают  в  свою
пользу.  И  дрейфуют  вместе  с  ними  к  сопливо-карамельной  телепрограмме
"Женский взгляд"...
   - Вы хотите денег?  -  тихо  спросила  Чарская,  с  перепугу  перейдя  на
трусливое "вы".
   Денег у меня не было вообще,  если  не  считать  нескольких  замусоленных
Сергуниных полташек. Но опускаться до шантажа, тем более сидя в строительной
люльке, я не хотела. И потом,  я  даже  не  знала,  чем  могу  шантажировать
Чарскую.
   Пленкой или драгоценностями?
   Или и тем, и другим? Если Чарская "вернула драгоценности" -  значит,  она
брала их. У кого и зачем? А если Киви  "обещал,  что  ничего  не  всплывет",
значит...
   - Сколько? - продолжала доставать меня Эта Сука.
   - Мне не нужны деньги, - сказала я, балдея от собственного благородства.
   - Хотите меня посадить? - Она вдруг улыбнулась мне просветленной  улыбкой
японского камикадзе и дернула за один из канатов.
   Люлька затряслась как осиновый лист, и я - вместе  с  ней.  Как  я  могла
забыть, что меня всегда тошнит от высоты? Даже от высоты кровати...
   - Вот только "Банзай!" кричать не надо, -  прошелестела  я,  озираясь  по
сторонам в поисках летного гигиенического пакета.  -  Никто  вас  сажать  не
собирается. Louea !
   И снова мой хромой эстонский привел ее в чувство. Чарская  боялась  этого
языка до умопомрачения. И не просто боялась - она заискивала перед  ним!  Уж
не потому ли, что на нем, на время отложив  свою  виолончель,  щебетал  Олев
Киви? Олев Киви, который знал о Полине Чарской что-то такое, о чем  я  могла
только догадываться.
   Люлька  перестала  ходить  взад-вперед,  и  Чарская,  (святой  боже,  где
операторская группа, чтобы заснять эту укрощенную гидру?!) аккуратно сложила
руки на коленях. Прямо тебе Мария Магдалина  в  смотровой  гинекологического
кабинета.
   - Значит, Олев обещал передать вам кассету,  так?  -  решила  я  зайти  с
другого бока.
   - Да.
   "Вена, - кузнечным молотом застучало у меня в голове. - Вена, Вена, Вена.
Вена - любимый город". И тот счастливый месяц в самом конце  прошлого  года,
когда Чарская избавила от своего присутствия всю желтую прессу...
   - Похоже, Вена дорого вам обходится, - я  не  сказала  ничего  нового,  я
просто слегка перефразировала пассаж из ее собственного интервью.
   А какой эффект, надо же!  Чарская  покраснела,  потом  побледнела,  потом
осторожно выпустила дрессированную слезу из-под века (этот  эпохальный  кадр
можно было смело делать заставкой сериала!), допила водку и отчеканила:
   - Я уже заплатила по всем счетам. Я вернула драгоценности. Все до единой.
И потом, это только мое дело. Мое и Олева. Вы-то здесь при чем?
   И только теперь меня осенило! Разрозненные куски сложились  в  мозаику  с
явным криминальным уклоном. Скорее всего  Чарская  сперла  у  Киви  какие-то
побрякушки в Вене, едва лишь утвердившись на должности любовницы. И  у  этой
кражи были свидетели. Свидетели с камерами  наперевес,  и  отнюдь  не  такие
пугливые, как эта сериальная труппа лилипутов. Запугать их матерными криками
или уволить со службы за плохо нанесенный грим - невозможно. Остается только
смиренно просить об амнистии.
   Но каков покойный виолончелист!
   Олев Киви даже после смерти не переставал удивлять меня, он  сверкал  все
новыми и новыми гранями. И, как оказалось, драгоценными...
   - Боюсь, что вы не все вернули, Полина. - Я достала  свой  блокнот  и  не
спеша раскрыла его: как раз на испещренной проткнутыми сердцами странице.
   - Что значит -  не  все?  -  взвилась  Чарская.  -  Вы  соображаете,  что
говорите?!
   - Вполне. - Только бы не сбиться, только бы дотащить эту  упавшую  мне  с
неба роль до промежуточного финала. - Иначе меня бы здесь не было.
   - Но Олев...
   - Олева больше  нет.  А  я  в  данном  случае  представляю  интересы  его
доверителей... - Я умудрилась не споткнуться на последнем слове, хотя  имела
довольно смутное представление о его значении. -  Так  что  придется  начать
сначала.
   Теперь нужно сосредоточиться. Нужно взять опешившую  Чарскую  за  руку  и
подтолкнуть к той двери, за которой скрывается разгадка.  И  не  впасть  при
этом ни в угрозы, ни в сюсюканье.
   - Чего вы от меня хотите?
   - Может быть, еще раз... э-э... уточним список драгоценностей? Вы помните
его? - Я с глубокомысленным видом уставилась в пустой блокнот.
   - Еще раз?! Господи, неужели всю жизнь меня будут преследовать из-за двух
дурацких безделушек и этого чертова колье?!
   А ты как думала, милочка? Я уже полностью вошла в роль  и  посмотрела  на
Чарскую с холодным презрением.
   - Значит, всего лишь колье? И две безделушки?
   Неожиданно в глазах  Чарской  отразилась  истинная  цена  трех  предметов
далеко не первой необходимости. И в этой цене было столько нолей, что у меня
зачесалось в носу.
   - А как насчет перстня? Изумруд в виноградных листьях?  -  Перстень  Аллы
Кодриной уже выручил меня на "Королеве Реджине". Пусть послужит еще раз.
   - Я не трогала перстня. Кольцо, сережки и колье. Только гарнитур, клянусь
вам... - Она снова пустила в ход слезы. - Ведь все это  было  на  кассете...
Речь шла о гарнитуре, и мы обо всем договорились с Олевом! Он ведь обещал...
Сволочь, сволочь, сволочь, так меня подставить!..
   - Pea uu!  - Я  снова  стеганула  Чарскую  безжалостным
эстонским бичом,  и  она  притихла.  -  Вы,  я  смотрю,  не  особо  жаловали
покойного.
   Чарская посмотрела на меня с бессильной яростью.
   - Не настолько, чтобы убивать.
   - Кто знает... - Я на всякий случай покрепче ухватилась за канаты.
   - Послушайте... Кайе или как вас там... Я... я очень хорошо относилась  к
Олеву. Я думала... возможно,  у  нас  что-нибудь  получится...  Но  кто  мог
предположить, что он будет так цепляться за свою мертвую жену?!  И  кто  мог
предположить, что я... Я не  хотела  красть  камни,  правда!  Но  вы  же  их
видели... Перед ними невозможно устоять... Я просто... Я бы вернула их...  А
когда все всплыло, он пригрозил мне. Он так кричал, как  будто  я  влезла  в
потайное отделение его сейфа...
   - А вы влезли в потайное отделение его сейфа? - машинально спросила я.
   - Нет, - быстро солгала она. И так же быстро прокололась:
   - Оружие меня никогда не интересовало... А Олев - он просто хотел от меня
избавиться. Он использовал эти чертовы  драгоценности  как  предлог.  И  все
из-за его жены... Это был любимый гарнитур  его  жены.  Он  подарил  ей  эти
побрякушки на свадьбу. Она блистала в них на свадьбе... А он, видите ли,  ее
очень любил...
   Я могла многое добавить к этому, но промолчала.
   - Вы верите мне? - Чарская судорожно вздохнула. Если бы сейчас  меня  мог
видеть спецкор газеты "Петербургская Аномалия" Сергей Синенко! Он бы  сожрал
свой рюкзак от зависти. Еще бы, Эта Сука, позабыв о  ненормативной  лексике,
ищет у меня сочувствия! Так что неизвестно, кто  действительно  имеет  право
называться "Лучшим репортером года"!
   - Давайте выбираться отсюда, Полина.
   - А...
   - Думаю, что проблем удастся избежать... Мы подтянули  люльку  к  окну  и
синхронно забросили ноги на  подоконник.  И  так  же  синхронно  замерли.  В
дверном проеме стоял самый настоящий мент! Самый настоящий мент - с фуражкой
в руках, с коньячными звездами на погонах, с усами на дубленой физиономии...
   - Сука, - прошептала Чарская и нервно захохотала.  -  Сука,  сука,  сука!
Значит, "проблем  удастся  избежать"?  Привела  "хвост",  да  еще  спектакль
разыгрываешь?!.
   Но я уже не слышала того, что говорила мне актриса:  счастливая  воровка,
непорочная охотница за  непорочными  драгоценностями.  Гарнитурчик  стянула,
скажите пожалуйста! Гарнитурчик можно отправить на покой  в  Алмазный  фонд,
когда речь идет о двух убийствах. И какой нужно быть дурой, чтобы  забыть  о
том, в чем меня обвиняют! Какой нужно быть дурой, чтобы  совершенно  открыто
ходить  по  городу,  в  котором  введена  операция  "Перехват"!  Шастать  по
кафешкам,   снимать   мужиков,   доверять   журналистам...    Ну,    ничего.
Ничего-ничего... Когда я выйду из тюряги - лет эдак через  пятнадцать,  -  я
буду умнее...
   Чтобы не потерять сознание, я вцепилась в руку Чарской.
   - Не надо меня держать, - прошипела она и больно ударила меня  в  бок.  -
Прыгать в окно я не собираюсь. Во всяком случае, без дублера...
   В этот момент усатый ментяра кашлянул и смущенно улыбнулся:
   - Я могу поговорить с вами, Полина?
   - Поговорить? - Чарская приподняла брови.
   - Старший оперуполномоченный ГУВД Вяткин...  Я  по  просьбе  ребят...  Из
управления. Вы бы не могли выступить перед  личным  составом?  Со  съемочной
группой, конечно... Ребята интересуются кино. Очень хотелось бы...
   - Подождите! Вы что - хотите, чтобы я... пришла к вам?
   - Ну да. В гости, на чаек... Посидим по-дружески, наши парни могут  много
интересного порассказать. Глядишь,  вам  в  работе  пригодится...  Заодно  и
специфику посмотрите. А то иногда такого наворотят в криминальных сериалах -
хоть стой, хоть падай... Ну, так как?
   Чарская перевела дух и повернулась ко мне в ее  мгновенно  расширившихся
зрачках  я  увидела  свое  собственное  отражение.  И  это  отражение   было
зеркальным. Наши страхи, помноженные друг на друга,  сплелись  в  клубок,  и
теперь уже совершенно невозможно было определить - где чей.
   - Я согласна, - сказала Чарская старшему  оперуполномоченному.  -  Только
договоритесь с линейным продюсером. Молодой человек с бородкой.
   - Видел. Спасибо вам. - Ментяра по-военному четко повернулся на  каблуках
и исчез из поля зрения.
   А мы с Этой Сукой все еще не могли отлепиться друг от друга. Я шарила  по
дну ее зрачков, ежесекундно натыкаясь  на  осколки  украшений,  которые  она
когда-то стащила.
   Наконец Чарская отвела взгляд, аккуратно разжала мои пальцы и прошлась по
комнате. И даже подняла аккумулятор, которым запустила в бедолагу режиссера:
никакая не Эта Сука - скромная полиграфическая очаровашка с обложки  журнала
"Плейбой". К тому же крашенная под вороново крыло.
   - Лихо он нас, правда?
   Я улыбнулась, но Полина Чарская уже не верила улыбке. Она  слишком  долго
копалась в моих глазах. И наверняка нашла там кое-что любопытное.
   - Я знаю, почему испугалась, - тихо сказала она. - Но вы... Чего  боитесь
вы?..
   Сергуня несказанно удивился, увидев меня живой и невредимой.
   - А я думал, она тебя в окно выбросила...
   - Напрасно. Очень милая девушка. Нужно только знать подходы.
   - А ты их просекла?
   Ответить я не  успела.  Все  вокруг  пришло  в  движение,  -  засуетились
осветители, воспрял духом ассистентский корпус, и даже  режиссер-постановщик
выполз  из-за  своих  боксерских  канатов.  Линейный  продюсер  Антон  Чехов
схватился за мобильный телефон, потом за  пояс  художника,  потом  за  ворот
оператора.
   Если принять во внимание полный  штиль,  пришедший  на  смену  торнадо  с
именем "Полина Чарская", съемка все-таки состоится.
   - Съемка все-таки состоится, - шепнул мне Сергуня. - Как тебе удалось  ее
укротить, душа моя?
   - Я просто ее исповедала. И отпустила все грехи.
   - Сумасшедшая женщина...
   - Она или я?
   Сергуня почтительно ущипнул меня за задницу:
   - Надеюсь, ты помнишь, кому принадлежит право на эксклюзив с тобой?..
   - Звучит как "переспать", - поморщилась  я.  С  каких  это  пор  я  стала
морщиться?.. Подлетевший к нам линейный продюсер  Антон  Чехов  с  жадностью
припал к моей руке.
   - Преклоняюсь перед вами, - промурлыкал он между поцелуями. -  Не  хотите
поработать на сериале?
   - В качестве кого?
   - В качестве кого угодно. Вы благотворно действуете на Эту Суку. Я пробью
для вас единицу и имя в титрах. Соглашайтесь.
   Если так будет продолжаться и  дальше,  то  без  работы  я  не  останусь.
Интересно только, что мне предложат в колонии строгого режима?..
   - Я могу воспользоваться вашим мобильным? - скромно спросила я.
   Антон Чехов протянул мне телефон, и я вышла на черную лестницу: здесь мне
никто не помешает совершить телефонное признание. Нет никаких гарантий,  что
следующий человек в форме пригласит меня в ГУВД только "на  чаек".  Как  нет
никаких гарантий, что я самостоятельно смогу выйти  на  убийцу  Олева  Киви.
Нужно готовить отходные пути... Только бы Монтесума оказалась на месте!..
   Монтесума сняла трубку сразу же.
   - Монти, это я.  -  В  трубке  что-то  булькало,  шипело  и  трещало,  но
Монтесума меня услышала. И не очень-то обрадовалась, судя по голосу.
   - Подъезжай в клуб, - отчеканила она.
   - Когда?
   - Сейчас. Если можешь...
   - Могу. Конечно, могу.
   - У... тебя все в порядке?
   - Да. А что?
   - Жду.
   Монтесума отключилась, а я еще долго слушала короткие гудки.  Почему  она
сказала - "если можешь"? И откуда такая срочность? Я  ведь  даже  не  успела
ничего ей рассказать. Или... Или она уже  все  знает?  Конечно,  она  иногда
смотрит телевизор, она слушает магнитолу в машине, ей могла  позвонить  Кайе
(в том, что ее муженек сдержал слово и приволок с работы мой фоторобот, я не
сомневалась ни секунды). И - самое ужасное - ей могло нанести визит  высокое
милицейское  начальство:  русофильская  шутка   в   таллинском   полицейском
департаменте обошлась нам слишком дорого.
   А если оно и сейчас сидит у Монтесумы и дует на  горящую  задницу  -  это
высокое милицейское начальство? А Монтесума - всего лишь приманка, китайский
фонарик, на который должен прилететь безмозглый  мотылек  Варвара  Андреевна
Сулейменова?
   Я тряхнула головой: нет, Монтесума не сдаст меня. Не сдаст.
   Пока   я,   молитвенно   сложив   руки,   уверяла   себя    в    верности
Монтесумы-Чоколатль, на площадку выскочил Сергуня.
   - Ты куда пропала, душа моя? Они начинают...
   - Мне нужно съездить в одно место.
   - В какое место? - насторожился репортер.
   - К вечеру вернусь...
   - Уже вечер.
   - Я приеду, Сергуня.
   Лицо Сергуни пошло складками.
   - Надеюсь, ты не собираешься оформить явку с повинной? - ревниво  спросил
он.
   - Встретимся на Канонерском. - Я уже  привычно  чмокнула  его  в  щеку  и
побежала вниз. А потом остановись на середине пролета.
   - Послушай, Сергуня... У Киви было оружие?
   - В каком смысле - оружие?
   - В смысле - "какое-нибудь оружие". -  Этот  вопрос  занимал  меня  после
пассажа Этой Суки о потайном отделении в сейфе.
   - А тебе зачем?
   - Надо, раз спрашиваю.
   Сергуня снова вытащил из рюкзака свой верный блокнот и послюнявил пальцы.
   - У  него  был  газовый  пистолет.  И  помповое  ружье  подарок  Общества
охотников швейцарского кантона Шафхаузен. Пистолет он всегда возил с  собой,
для самообороны, - Сергуня крякнул и посмотрел на меня. - Н-да... Ему  нужно
было выбрать что-нибудь посолиднее.
   - Установку "Град", - крикнула я ему с нижнего этажа.
   ...Теперь надо быть осторожнее.
   Визит милицейского Тараса Бульбы отрезвил меня и вернул к  неутешительной
реальности. Тебя не взяли сегодня, но  нет  никаких  гарантий,  что  это  не
произойдет завтра. Если бы дело ограничивалось одним Стасом Дремовым,  я  бы
так не волновалась. Но произошло убийство крупного музыкального  деятеля,  к
тому же - подданного  иностранного  государства.  Это  дело  не  может  быть
спущено на тормозах,  разве  что  в  нашем  благочестивом  городе  не  убьют
кого-нибудь рангом повыше. Но на это рассчитывать не приходится.  Во  всяком
случае, в обозримом будущем.... Куррат, куда  подевались  высокооплачиваемые
киллеры, куда  подевались  продажные  политики,  куда  подевались  вороватые
олигархи? Где криминальные войны, в конце  концов?  Тогда  чертово  убийство
чертова Олева Киви можно было бы закидать телами других преступлений. И все,
и концы в воду...
   Устыдившись такого кровожадного хода мыслей, я по инерции тормознулась  у
газетного лотка и скупила все сегодняшние издания.  И  "Дамский  вечерок"  в
придачу. Газеты ничем меня не порадовали.  Вал  первых  сообщений  о  смерти
виолончелиста спал, но и сегодня попадались отдельные зазевавшиеся статейки.
Тема  убийства  особенно  не  муссировалась,  а  я  (о,  господи,  -   я!!!)
представлялась журналистам  шизофреничкой,  покончившей  с  Маэстро  я  фоне
болезненного увлечения музыкой.
   Ни слова о таллинском следе. Ни слова о Стасе Дремове. Это могло означать
только одно: свора ищеек относится ко мне достаточно серьезно, она просто не
хочет вспугнуть дичь.
   Это было что-то новенькое - никто и никогда не относился ко мне серьезно.
Даже раскоряченные шалые бизнесмены, которые изредка хотели на мне же