офигела,  Варвара!  Самое  время
мечтать о ювелирной мастерской!
   Костеря себя на все лады, я  крепко  сжимала  нож  в  руке,  не  в  силах
расстаться с ним ни на секунду. Чертов нож вдруг приобрел надо мной странную
власть. Даже мужской член по сравнению с этим стальным  совершенством  терял
всякую привлекательность и выглядел ошибкой природы. С трудом оторвавшись от
ножа, я снова завернула его в бумагу, потом сунула узкий сверток в  носок  и
положила в сумку. То,  что  нож  будет  последним  предметом,  с  которым  я
расстанусь по доброй воле, теперь не вызывало у меня никаких сомнений.
   Это резко снижает мои шансы на спасение...  И  в  то  же  время,  как  ни
странно, - повышает их. Слишком уж необычная штуковина попала ко мне в руки.
Такой не убивают первую попавшуюся жертву,  такой  вообще  не  убивают!  Эта
вещица может сказать гораздо больше, чем два мертвеца, которых я оставила за
собой. А если это действительно алмаз (чем черт  не  шутит!),  то  безбедная
жизнь мне обеспечена.
   Спустя десять минут я была полностью готова:  две  сумки  -  маленькая  и
побольше,  одна  свободно  умещается  в  другой,  -  несколько  пар   белья,
прокладки, духи, дезодорант, зубная щетка, паста и мыло.
   Набор для бойскаута, мрачно подумала я. Не хватает только сачка,  палатки
и надувной лодки "Романтика".
   Теперь деньги и документы - и  на  эстонский  автобус,  пока  не  поздно.
Перекантуюсь пару дней в Таллине, у Димаса с его  зоологическим  дерьмом,  а
потом - в безвизовом режиме куда-нибудь в медвежий угол, на греческий остров
Идра, например. Найду себе брюхатого аборигена, владельца таверны и ленивого
любовника. Трудолюбивые мне ни к чему после стольких лет в Большом Спорте...
   Неожиданно у меня заложило уши. Безвизовый режим. "Безвизовый"  от  слова
"виза". А виза - любая виза - должна стоять в заграничном паспорте. Действие
же моего заграничного паспорта, выправленного Стасом, закончилось ровно  две
недели назад... А второй, общегражданский, валялся в  паспортном  столе,  на
прописке. И за ним я должна была идти в ближайший вторник.  Ну  как,  как  я
могла забыть об этом?!!
   Никакой Идры. Никакого Таллина. Без паспорта я даже до станции Бологое не
доеду, разве что на перекладных. А при каждой электричке есть шайка  ментов,
которая уже к вечеру будет располагать распечаткой моей физиономии.
   Возьми себя в руки, Варвара!
   В любом случае оставаться здесь ты не можешь.
   Эта простая и безнадежная мысль реяла  надо  мной,  когда  я  захлопывала
дверь своей так  недавно  приобретенной  квартиры.  И  неизвестно,  когда  я
вернусь сюда. И вернусь ли вообще.
   ...В метро меня посетила вполне здравая мысль об очередной смене  имиджа,
и спустя сорок минут я уже входила в  знакомый  до  последнего  болта  салон
"Олеся".  Помоечные  джинсы  и  растянутая  Лешикова   футболка   вкупе   со
страдальчески поднятыми бровями сделали свое дело: Наденька  не  сразу  меня
узнала.
   - Что это с тобой? - спросила она, когда я устроилась в кресле.
   - Постричь, побрить и поодеколонить, - плоско сострила я.
   - Наконец-то ты начинаешь прозревать! Что, тот хрен отпал?  Для  которого
ты голову изуродовала? - Наденька никогда и ничего не забывала.
   - Отпал. Зато появились два новых. Ради них и стараюсь.
   Это была почти правда.
   - Что  будем  делать?  -  Кончики  острых  ножниц  впились  в  подбородок
парикмахерши.
   - Я же сказала. Стричься. Только кардинально.
   - Налысо? - ужаснулась Наденька.
   - Это чересчур. Можешь оставить ежик. Сантиметра два-три.
   - Лучше перья. Перья тебе пойдут. А затылок я сниму.
   - Хорошо.
   Она начала  священнодействовать,  а  я  уставилась  в  экран  телевизора,
бубнящий за моей спиной. Телевизор отражался в зеркале, но  изображения  это
не портило. И я снова увидела себя - в  качестве  фоторобота  теперь  уже  в
центральных новостях. Наденька повернулась к телевизору, когда  мой  портрет
уже исчез с экрана.
   - Слыхала? - спросила она. - Убили какого-то музыканта.
   - Каждый день кого-то  убивают...  -  Лицо  мое  вспыхнуло,  а  по  виску
поползла предательская капля пота. Я почти физически ощущала ее неторопливый
основательный путь.
   - Жара, - Наденька походя смахнула каплю с моего лица.  -  Я  тоже  плохо
переношу. К вечеру еле приползаю. Интересно, почему его убили?
   Ещ„ бы не интересно! Мне тоже интересно.
   - Бандитские разборки, - высказала предположение я. - Может, он наркотики
перевозил. В виолончели.
   - А он что, виолончелист? По-моему, об этом ничего не говорили...
   Я выматерилась про себя Стас мертв, но постулаты его  кадровой  политики
живы: проститутка должна раскрывать рот как можно реже. Особенно если это не
касается ее профессиональных обязанностей.
   Наденька последний раз взмахнула ножницами, отошла от кресла и уставилась
на меня. Нет, она слишком глупа, чтобы связать  одно  с  другим.  Предел  ее
возможностей       в       построении       логических       цепочек       -
волосы-ножницы-расческа-оплата-по-курсу-Центробанка.
   - Ну? - спросила я. - Получилось?
   - Впервые вижу тебя без макияжа, -  задумчиво  произнесла  она.  -  Очень
необычно.
   Что ж, у меня теперь все впервые.
   Я достала зеленую двадцатку (на большее Наденька не наработала) и вручила
ее парикмахерше. Мы расцеловались (почему раньше меня это не раздражало?), и
уже  у  самых  дверей  салона  меня  застало  сообщение  об  убийстве  главы
продюсерской фирмы "Антарес" Стаса Дремова.

***

   ...Приехав в Питер  около  года  назад  и  сразу  же  подцепив  какого-то
таинственного молодого человека, Кайе забралась почти на самую окраину  -  в
дебри проспекта  Обуховской  обороны.  Последние  шесть  месяцев  мы  только
перезванивались, теперь же я решила какое-то время перекантоваться у  старой
подруги. Я не собиралась задерживаться у нее надолго, но несколько дней  мне
просто необходимы: для того,  чтобы  зализать  раны,  обдумать  ситуацию.  И
решить: что же мне делать дальше.
   Я добиралась до искомого места на нескольких видах транспорта,  последним
из которых был  старый  раздолбанный  трамвай  периода  царствования  Никиты
Сергеевича  Хрущева.  Вытряхнувшись  из  трамвая,  я  поплутала  по   вполне
деревенским  зарослям  сирени  и  только  потом   наткнулась   на   довольно
оригинальную  для  Питера  постройку:  четырехэтажное  здание  с  факелом  и
раскрытой книгой на фронтоне.  Цементные  края  факела  и  книги  (очевидно,
символизировавших торжество советского образования) давно облупились,  и  из
них торчали куски арматуры. Именно здесь  (о  ужас!),  на  первом  этаже,  в
коммунальной квартире проживала утонченная Кайе.
   - Тэрэ! - поприветствовала я Кайе, когда она открыла дверь.
   -   Тэрэ-тэрэ,   -   ответила   она,   явно   обрадовавшись   возможности
попрактиковаться в родном эстонском.
   Несколько секунд мы рассматривали друг  друга,  а  потом  бросились  друг
другу на  шею.  Мне  пришлось  изогнуться,  чтобы  не  задеть  ее  вызывающе
округлившийся живот.
   - Когда? - спросила я.
   - Ruttu ... Через месяц.
   Кайе приложила палец к губам  и  провела  меня  в  комнату  -  первую  по
коридору. Интересно, с каких это пор Кайе, любительница танцев на  столах  в
голом виде, стала такой деликатной?...
   В  семнадцатиметровой  клети,  которую  теперь   занимала   Кайе,   царил
образцовый эстонский порядок с  налетом  такого  же  образцового  эстонского
шарма: затейливая керамика,  сухие  цветы  в  низких  вазах,  свечи,  пледы,
салфетки, шторы, стилизованные под рыбачью сеть. И запах  кофе.  Не  хватает
только национального флага за  окном  и  национального  гимна  на  виниловой
пластинке.
   - Ты изменилась! - Наши реплики прозвучали синхронно, и Кайе рассмеялась.
Я бы тоже рассмеялась. В другой ситуации.
   - Как твой парень? - спросила я.
   - Муж? О! Toredatiii
   Значит, наша маленькая паршивка с татуированными сиськами  угомонилась  и
даже засвидетельствовала это документально.
   - А ты? - осторожно спросила Кайе.
   - У меня проблемы.
   Она смешно фыркнула и ухватилась за ручную кофемолку.
   - Пойду сварю кофе,  -  извиняющимся  голосом  сказала  она  и  вместе  с
кофемолкой двинулась к двери.
   Я осталась в комнате одна.
   Вытянувшись на пледе, я прикрыла глаза и вздохнула. Если даже Кайе укажет
мне на дверь после дружеского кофепития, ее можно  понять.  Я  -  ее  лучшая
подруга, шесть лет псу под хвост не выкинешь я носила  ей  передачи,  когда
она валялась в больнице после неудачного аборта. Я прикладывала ей на  морду
свинцовые примочки, когда один пьяный норвежец едва не вышиб ей глаз. Но я -
ее прошлое.
   Ее постыдное прошлое.
   И вряд ли оно понравится ее обожаемому муженьку.
   ...Когда Кайе вернулась из кухни с подносом, я была готова  ко  всему.  И
она это поняла. Аккуратно придерживая рукой живот, Кайе села рядом со  мной,
нагнула голову и мягко произнесла:
   - Что я могу для тебя сделать, Вари?
   Господи, как давно меня так не называли!.. Я улыбнулась,  взяла  чашку  и
сделала глоток. Умеют же эти эстонцы варить кофе, слов нет!
   - Ничего криминального. В смысле, ничего,  что  могло  бы  задеть  твоего
высоконравственного... мужа...
   Слово "муж" в контексте отвязной Кайе прозвучало довольно юмористически.
   - Мне нужно где-то перекантоваться пару дней. Ты как?
   - А что случилось?
   Посвящать женщину на сносях в подробности убийства двух мужиков, один  из
которых долгое время был ее сутенером, мне не  хотелось.  И  я  ограничилась
святочной историей о притязаниях клиента.
   - Достал тут меня один козел. Требует соития каждые три часа.  А  у  меня
месячные. А ему плевать. Сегодня ночью чуть дверь не вынес.
   - Тебе нужно бросить это ремесло,  Вари,  -  со  страстной  убежденностью
миссионерки, входящей в приемный покой лепрозория, сказала Кайе.
   - Да я вот тоже подумываю... Годы уже не те, и молодая поросль  на  пятки
наступает. Так я могу остаться?
   - Конечно. У  нас  есть  кресло...  Оно  раскладывается.  Ты  можешь  там
расположиться. А мне еще нужно сходить в женскую консультацию...
   Какая милая дребедень! Женская консультация, надо же! Никогда в  жизни  я
не завидовала Кайе, хотя ее  сиськи  были  намного  круче  моих,  да  еще  с
татуировкой по внешнему кругу. Но теперь... Приходится признать, что  теперь
я была бы счастлива поменяться с ней местами. И даже носить глупый плод  под
глупым сердцем. И даже иметь глупого образцового мужа. Интересно, что это за
тип, которому удалось в такие короткие сроки приручить Кайе  и  укротить  ее
либидо? Наверняка без запасного яйца в мошонке тут не обошлось.
   Кайе чмокнула меня в щеку и убежала в свою консультацию. Я осталась  одна
и приступила к изучению своего нового убежища.
   Комната была перегорожена самодельными книжными  полками,  возвышавшимися
до самого потолка. Большую  часть  пространства  (ту,  что  ближе  к  двери)
занимали супружеское ложе, стол, шкаф и телевизор.  В  крошечном  закутке  у
окна, который достался мне,  располагались:  кресло  (то  самое,  о  котором
говорила Кайе), рабочий стол с лампой и магнитофон.
   Не густо.
   Я разложила кресло, плюхнулась на него с ногами и сняла  с  полки  первую
попавшуюся книгу: "Из китайской лирики восьмого -  тринадцатого  веков".  Но
никакого чтения не получилось. Во-первых, шрифт был слишком мелок  для  моей
нетренированной   сетчатки   (все   последние   годы   я    читала    только
иллюстрированные дамские журналы). Во-вторых, перед глазами у меня  все  еще
стояли мертвый Стас и мертвый Киви. А в-третьих...
   Не люблю стишат!
   ...Когда я проснулась, на супружеской половине горел маленький свет, а  в
комнате плавали сумерки. Но чертовы белые ночи, к которым за четыре  года  я
так и не смогла привыкнуть, напрочь сбивали башню  и  лишали  ориентации  во
времени. Вполне может быть, что сейчас полночь. Или два часа. Или  вообще  -
рассвет.
   Я была прикрыта пледом, а ботинки, в  которых  я  валялась  на  хозяйском
кресле, были сняты и аккуратно поставлены на пол. Милая Кайе, как тебе  идет
роль хранительницы дома!
   Я уже хотела подняться и  выползти  из  своего  укрытия,  когда  услышала
мужской голос.
   - Она надолго? - В этом глухом, несколько  раздраженном  голосе  не  было
никакого намека на гостеприимство. И мне сразу же  расхотелось  выходить  из
своего укрытия.
   - На несколько дней, Юри... Это моя старая подруга. Очень близкая...
   Спасибо, Кайе! Если мне удастся выбраться из этой истории - завалимся  на
какой-нибудь речной трамвайчик и будем гудеть там всю ночь!
   - А почему ты ничего не говорила о ней раньше?
   - Она из Таллина. Сейчас у нее неприятности, и  она  приехала  сюда...  -
Нужно признать, она совсем неплохо лепила горбатого к стене,  моя  маленькая
Кайе.
   - Что за неприятности?
   А муженек, похоже, зануда!
   - Ее друг оказался  подонком.  Избивал  ее...  А  потом  привел  каких-то
пьянчуг, сверх дружков. Они хотели ее изнасиловать.
   Неожиданный поворот, Кайе, аплодирую! Послышался стук  ложки  о  тарелку.
Потом муженек Кайе с характерным звуком всосал в себя пищу и отрыгнул.
   - Это статья, - строго сказал он. - Завтра же поговорю с ней.  Иди  сюда,
моя девочка...
   Что-то грюкнуло,  что-то  стукнуло,  муженек  хохотнул,  сама  Кайе  тоже
хихикнула, и на мои несчастные уши обрушился целый поток любовной дребедени:
мой-малыш-моя-крошка-мой-животик-как-он-там-наш-любимец-скоро-он-выйдет-к-па
почке!
   Я попыталась накрыть голову подушкой, чтобы не слышать всего этого бреда,
но то, что мне пришлось узнать через несколько мгновений...
   - Почему ты нахмурился, Юри? - задыхаясь, спросила экс-потаскуха, а  ныне
любящая жена Кайе. - Ты устал, да?
   - Все в порядке.
   - Нет, я же вижу... Твоя дурацкая работа, да?
   - Все в порядке.
   - Да нет же! Расскажи мне, что случилось. Какое-то кошмарное дело?
   - Тебе нельзя волноваться.
   - Я буду волноваться... Я буду волноваться, если ты  мне  не  расскажешь,
Юри!
   Кайе умела вить веревки из людей - я хорошо это знала. И ее  муж  не  был
исключением. Он еще минуту посопел для приличия, а потом сказал.
   - Сегодня убили одного типа. Кстати, он тоже из Таллина. Твой земляк.
   Я едва не хлопнулась в обморок. Вот это номер! Высунув  язык,  примчаться
на проспект Обуховской обороны, чтобы  снова  получить  по  башке  проклятым
Олевом Киви. О-о-е!..
   - Олев Киви, музыкальная знаменитость, играл  на  виолончели.  Ты  о  нем
слышала?
   -  Нет,  -  безмятежным  голосом  проворковала   Кайе.   -   Никогда   не
интересовалась виолончелью. А почему его убили?
   - Ну, с этим все просто.  Подснял  вчера  в  ресторане  какую-то  девицу,
приволок к себе в номер, видимо,  долго  куролесили.  Чего-то  не  поделили.
Словом, она его зарезала и смылась.
   - А что за девица?
   - Черт ее знает... Скорее всего  какая-то  проститутка.  Ее  куча  народу
видела: как клеилась, как  заходила,  как  выходила.  Из  рук  выскользнула,
гадина.  И  орудие  преступления  с  собой   унесла,   совсем   обнаглела!..
Пресс-атташе этого Киви зашел в номер через пять минут после того,  как  она
ушла. А виолончелист уже того... Не дышит.
   - Ну, ты ведь все равно ее поймаешь, ми-илый, - в голосе Кайе послышались
кровожадные нотки. - Я в тебя так верю!
   - Поймать-то поймаю, куда ж я денусь... Вопрос времени, а  время  в  этом
случае  -  сплошная  головная  боль.   Во-первых,   он   гражданин   другого
государства.  Во-вторых,  он  знаменитость,  по  всему  миру   гастролирует.
Бизнесмена замочить - это я еще понимаю, это наше внутреннее дело.  Хотим  -
мочим, хотим - с маслом едим. А вот деятель искусств!.. И все на мою голову.
Городское начальство понаехало, требует все и сразу,  а  у  меня  звезда  на
подходе и еще три дела...
   - А как вы собираетесь ее искать... как  это  есть  по-русски...  женщину
легкого поведения?
   Кайе, Кайе, неужели это ты?!
   Пока я переживала внутреннюю драму, послышался звук поцелуя.
   - Найдем, не беспокойся. Описание имеется, так  что  все  остальное  дело
техники.
   - - Описание?
   - Фоторобот. Хочешь, покажу? Кайе захлопала в ладоши, а я  почувствовала,
как вс„ мои оставшиеся волосы синхронно зашевелились и встали дыбом. Муженек
Кайе поднялся с заскрипевшего стула, побродил по комнате и чем-то щелкнул  -
скорее всего портфельными замками. Я мелко затряслась и сунула в рот кулак -
только бы не закричать!..
   Вот он, мой приговор!
   Сейчас он вытащит кусок дерьмовой ксерокопии, сунет  его  под  нос  своей
жене, и Кайе тотчас же узнает меня... Дудки, Кайе, ты будешь молчать, ты  не
такая дура, ты должна понимать, что если ты сдашь меня, то я  сдам  тебя,  и
еще неизвестно, что будет убийственнее!..
   Муженек-оборотень рылся в портфеле чуть дольше,  чем  я  предполагала,  а
потом послышался его растерянный голос:
   - Фу, черт, забыл... Ну, ничего, завтра принесу. Я откинулась на  подушку
и нервно зевнула.
   - Вечно ты все забываешь, Юри! Самое интересное - и забываешь!..
   - Ну, не сердись, моя прелесть, моя маленькая эстоночка!  Хочешь,  покажу
тебе, как котик фыркает?
   Твою мать! Так и знала, что нет ничего тупоумнее двух супругов, очумевших
друг от друга! Спустя полчаса я и сама очумела, прослушав от начала до конца
радиоспектакль за книжными полками. Ментяра  Юри  (ну  и  муженька  ты  себе
надыбала, Кайе Таммика или  как  там  тебя  теперь?)  фыркал  котом,  квакал
лягушкой, ухал совой,  затем  принялся  изображать  какое-то  сумчатое  и  в
заключение пустил петуха.
   После всего этого безобразия они наконец-то угомонились, разобрали  диван
и выключили свет. А спустя некоторое время я услышала задумчивый голос Кайе.
   - Как ты думаешь, Юри, почему она его убила?
   - Кто?
   - Эта женщина. Того музыканта.
   - Откуда же я знаю?
   - Может, он плохо с ней обращался? Заставлял делать какие-нибудь не очень
хорошие вещи? Может быть, он сам хотел ее убить, и она просто защищалась?
   Слава богу, Кайе, хоть немного цеховой солидарности!
   - Ага! - желчно оборвал жену Юри. - Защищалась, держи  карман  шире!  Все
они одно и  то  же  лепечут,  чертовы  проститутки!  Собственноручно  бы  их
расстреливал! С порядочной женщиной такого случиться не может, девочка  моя.
И вообще, не нравится мне, что ты принимаешь всю эту грязь близко к  сердцу.
Ты не должна об этом думать, ты у меня самая хорошая, самая любимая...
   После этого непорочная Кайе и ее  суровый  милицейский  муж  еще  немного
почмокались и затихли окончательно. Счастливцы.
   Выждав контрольные полчаса, я аккуратно спустила ноги с кресла  и  сунула
их в ботинки. Счастье еще, что сумка с орудием преступления стояла рядом!  Я
подхватила ее, тихонько поднялась и подошла к окну. Первый этаж,  и  никаких
решеток.
   До свиданья, Кайе!..

***

   С "Бронепоездом 14 - 69" мне повезло больше... Именно этот ночной кабак я
оставила на сладкое - на тот случай, если Кайе откажет мне  в  пристанище  и
наступит время "Ч". Теперь это время наступило.
   В "Бронепоезде", специализировавшемся на  мужском  стриптизе,  заправляла
еще одна моя таллинская подружка -  Монтесума-Чоколатль.  Я  была  одной  из
немногих, кто мог называть ее так.  В  миру  Монтесума  откликалась  на  имя
Каринэ Суреновна и была преуспевающей  бизнес-леди.  Способности  к  бизнесу
открылись у нее совершенно случайно, после того, как к  ней  в  койку  (тоже
совершенно случайно)  попал  какой-то  впечатлительный  престарелый  швед  с
непроизносимым именем и такой же непроизносимой фамилией. Монтесума покорила
шведа своим восточным темпераментом, и он, не выходя из номера, предложил ей
руку и сердце. И лесопилку в окрестностях Треллеборга в  придачу.  Монтесума
оказалась девушкой сообразительной, быстро разобралась в  деревообработке  и
организовала при лесопилке  маленькую  фабрику  по  изготовлению  деревянной
мебели на экспорт. Спустя два года маленькая фабрика превратилась в  крупное
произ