ался и,  поправив ранец, устремился  вперед.  Шторм
подождал президента и, глядя на него, пытался отгадать великую загадку -- за
каким лешим этот человек, имеющий почти абсолютную власть в стране, встал на
эту  задрюченную тропу?  Не  иначе,  что-то  замышляет.  Это  как раз в  его
характере: делать все своими руками. Но сказал Шторм ему другое:
     -- Володя,  осталось  пара километров и  ты  прекрасно  знаешь, что  их
пройдешь...Может, сейчас сойдешь с дистанции?
     Путин снял маску и стал ее вытряхивать. Вокруг глаз  налипла тина, щеки
были черны и лишь глаза двумя голубыми озерцами спокойно взирали на мир.
     -- Нет, я загадал: если дойду до финиша, значит, вытащу Россию из такой
вот трясины, -- он  покосился на оставшееся  за спиной болотце.  -- А такими
вещами не шутят, верно, Дмитрий Алексеевич?
     Он снова надел маску и  устремился  вперед. Шторм  последовал за  ним и
вскоре они бежали рядом. У них появилось второе дыхание  и, казалось, теперь
легкие стали безразмерными и кислород в сердце вливается вольным потоком.
     Где-то в конце  дистанции  они увидели сидящего у обочины человека. Это
был тот, кто возглавлял группу.
     -- Это капитан Ершов,  -- сказал  Шторм и завернул в сторону загнавшего
себя человека.
     Но тот сам поднялся.
     -- Все в порядке,  товарищ  подполковник, -- обратился он к Шторму.  --
Временный сбой дыхания. Сейчас оклемаюсь...
     -- Дайте руку,-- Шторм стал мерить Ершову пульс. -- Какой пульс у вас в
спокойном состоянии?
     -- Шестьдесят--шестьдесят пять...
     -- Сейчас  180. В принципе,  при такой нагрузке  это нормально.  У  вас
аптечка в ранце?
     -- Обойдусь, я уже в норме. Сколько еще бежать?
     -- Полтора километра. И последнее препятствие -- загазованный тоннель.
     -- Это не страшно.
     -- Конечно, если противогаз подобран  по  размеру.  Ну что ж, курсанты,
вперед!  --  И Шторм  легко,  словно  позади не  было  пятнадцати километров
труднейшей трассы, побежал вперед.
     К  тоннелю они  подошли, когда начался проливной  дождь. Путин  натянул
противогаз  и ощутил во рту тальк. Противогаз был  как  раз впору и когда он
преодолевал  пятьдесят метров  загазованной кишки, поймал себя на мысли, что
это сон, или игра, что он снова в детстве, а никакой не президент...И все же
он чувствовал, как сквозь клапан потихонечку просачивается вещество, которое
поддувается в тоннель. Его слегка  затошнило, но он упорно полз  и полз, ибо
уже видел впереди просвет...
     До финиша дошли трое из десяти, не считая Путина. Шторм  был недоволен.
Он  рассчитывал  на  лучший  результат, поскольку  эту  группу  готовили для
засылки в тыл  среднеазиатских террористов. Не снимая масок, эти трое и в их
числе капитан  Ершов, сидели на поваленном дереве и  жадно курили. Президент
тоже  подсел  к ним. Ершов  из  целлофанового пакета достал пачку "примы"  и
протянул  ее президенту.  Тот взял и  сунул сигарету в  обметанный  дорожной
пылью рот. Он никогда не курил и не умел этого делать. Просто сидел и дымил,
чувствуя несказанное, ни с чем не сравнимое удовольствие.
     Один из курсантов сказал:
     -- Я думал,  это эта стежка страшнее, но только в одном месте чуть было
не  забуксовал.  Никогда  не  думал,  что простой бум  станет  непреодолимым
препятствием. Раньше я мог по нему с закрытыми глазами...
     --  А меня достало болото, --  проговорил Ершов. -- Ненавижу  пиявок  и
гадов. Когда  были  в Анголе,  там  этого добро по самые уши.  Иногда по две
гадюки приходилось доставать из-под куртки.
     Шторм подошел  и каждому и пожал руку. Поздравил с преодолением. Так  и
сказал:  "Поздравляю вас, товарищи курсанты, с преодолением. Теперь  вам сам
черт не страшен..." При этом он уравнял со всеми и Путина.
     Когда дыхание  немного  уравнялось,  Шторм  повел всех  в хозяйственный
блок. В баню. Однако президент мылся  в отдельной душевой  кабине. Ему очень
хотелось  пропотеть  и похлестаться веничком,  но  его уже  ждали  начальник
охраны Щербаков и его люди.
     От обеда президент отказался.
     Провожал  его  Шторм. Когда  они  остались одни, тот  сказал:  "Ну, что
Владимир  Владимирович,  теперь  мы  за Россию  можем  быть спокойны?" --  и
ветеран разведки лукаво ухмыльнулся.
     Путин понял и тоже в том же духе ответил:
     --  Пока  у России  такие  орлы, как  вы, ничего  с  ней  страшного  не
случится. До встречи, Андрей Алексеевич, обязательно приеду пострелять...
     -- Приезжайте...Что для  вас отобрать --  "глок", ПМ  или "стечкин"? За
это время, что мы с вами не виделись, ваши предпочтения могли измениться...
     --  Да  нет,  я   остался  верен   "стечкину"...А  вообще,  приготовьте
что-нибудь из  ассортимента многозарядных...  В вашем хозяйстве должны  быть
мои  параметры...рост,  вес,  размер   обуви,  головного  убора.   Подберите
что-нибудь  из боевой амуниции,  -- он замялся, подыскивая  слова. -- Ну как
если  бы  вы  меня  отправляли  в  тыл  врага.  Все  должно быть  на  уровне
современных требований -- от иголки до ствола...
     Шторм, привыкший ко всему, эти слова воспринял спокойно.
     -- Все будет на уровне мировых стандартов и даже выше...В этом смысле у
нас  тоже есть свои сюрпризы...Приедете домой, натритесь водкой и хорошенько
прогрейтесь.
     Когда Путин  уже сидел  в машине, над лесом расчистилось небо и голубой
его  лоскут радужно заиграл в лучах предвечернего света. Тревожно и радостно
было у него на душе. И с этими противоречивыми чувствами он тут же вырубился
и  погрузился  в  мертвецки крепкий  сон. Ему  снилась высокая гора, а внизу
песчаные,  желтые  откосы  и необозримые в  дымке  дали. А  навстречу  летят
разноцветные  шары...  И  как  будто  он,  оторвавшись от скалы, начинает  с
дивными шарами полет над отрадно прекрасным и  бесконечным миром...Ему легко
и спокойно, красота земли приняла его в свои теплые объятия...



7. Волгоград. Подозрительный фотограф.


     Над Волгой  медленно парил  коршун.  Он  делал  концентрические  круги,
что-то  высматривая  и медленно, почти незаметно  снижаясь для  решительного
рывка вниз. А внизу, на песчаном  плесе, с удочкой  в руках стоял  человек и
удил рыбу. Дважды ему удалось подсечь  небольших подлещиков и  они,  видимо,
своими серебристыми обводами и разаппетитили кружившего над плесом ястреба.
     На рыбаке  была надета черная  бейсболка,  на берегу  лежал  велосипед,
поверх  которого  накинута джинсовая куртка. Человек  одной  рукой достал из
кармана пачку "Примы" и губами вытащил из нее  сигарету. Потом опустил пачку
в карман, а вместо нее извлек газовую зажигалку.
     Справа, в  мареве,  виднелись  мачты  яхт и застывшие бока плоскодонок,
элегантные  обводы речных  катеров.  Слева  --  блестя на солнце,  вздымался
каскад  Волгоградской ГЭС. Шум от нее разносился по всей округе  и порой  он
напоминал шум штормового моря.
     Человек  поймал  небольшого  окунька, но,  сняв  его  с  крючка, бросил
обратно  в  реку. Слишком незначительная добыча. Рыбешка была в панике и, не
зная куда  плыть, заметалась  возле  отмели  и  вместо  того,  чтобы  уйти в
спасительную  глубину,  тыркалась  носом в  прибрежный  песок.  Но,  видимо,
пережив  сильнейший  стресс,  сердце  окунька  не  выдержало,  и  он   вдруг
перевернулся  и  лег на спину. Его белое брюшко  свидетельствовало  о полной
беспомощности и невозвратности.
     Человек положил  удочку на  землю, а сам,  подойдя к велосипеду, поднял
куртку, и взял лежавший под ней газетный сверток. Воровато оглянувшись, и не
узрев опасности, человек  со свертком спустился к реке и развернул газету. В
лучах солнца сверкнул затвор старенького широкоугольного "Зенита" и человек,
сняв с  удлиненного объектива крышку, стал наводить его на  заводскую трубу,
возвышавшуюся на противоположном берегу. Но это была только примерка: он тут
же сместил угол и в объективе появилась плотина, с ее гигантскими провалами,
куда устремлялась  вода, чтобы затем по законам  гравитации  обрушиваться на
мощные гидротурбины.
     Поставив выдержку  и  наведя резкость, он начал снимать. Для  верности,
изменив выдержку,  щелкнув еще  пару раз, он закрыл объектив крышкой.  Затем
поднялся  на  берег  и  оттуда  тоже  сделал  несколько  кадров..  Потом  он
сфотографировал гавань с яхтами катерами и  один  из них выделил особо.  Это
было двухмоторное  судно,  вся стать  которого  говорила  о его  способности
нестись  по воде  быстрее ветра. На носу  хорошо просматривались номер и имя
белобокого красавца: "Цезарь".
     Со   стороны   действия    незнакомца    вряд   ли   могли   показаться
подозрительными, мало ли кто на память запечатлевает индустриальные  пейзажи
Волги.  Однако сидевший в  возвышающейся над дебаркадером надстройке пожилой
сторож, от  нечего делать  обзирающий  просторы приречья, почему-то про себя
подумал: "Какого  хрена этот придурок вместо  того,  чтобы  снимать ту часть
берега,  где  золотятся купола старой  церкви, фотографирует  каскад  и  мою
лодочную  станцию?" И  поскольку  сторож был человеком  старой закалки и еще
помнившим строгое правило -- никаких съемок в  районе гидроузла, он  слез  с
табуретки  и  подошел к  телефону. "А  что я скажу? Что какой-то чудак ловит
рыбу  и  фотографирует каскад  станции?  Ну  и что,  назовут  самого  старым
дураком..." Поэтому, отбросив затею  со  звонком  в дежурную часть  милиции,
сторож спустился вниз и направился в сторону "фотографа". А тот уже снова  с
удочкой в руках стоял по колено в воде и неотрывно наблюдал за поплавком. Но
боковым   зрением   он  видел,   как  от  лодочной  станции  к  нему  кто-то
направляется.  И  когда  его  окликнули  "Как,  парень,  рыбка  клюет?",  не
оборачиваясь, ответил:
     -- Да какая тут рыба, одна мелюзга.
     У  сторожа  одежка ветхая:  старый, заношенный до  дыр комбинезон, а на
ногах  просящие каши грубые бахилы.  И голос у него грубый,  простуженный, а
может, пропитый донельзя.
     --  Какая ни есть, вся наша, --  сторож  оставаясь на взгорке, осмотрел
велосипед  и  брошенную  на него куртку.  --  Парень,  а  ты,  случайно,  не
американский шпион?  Чего фотографируешь  стратегические  объекты? Раньше за
это тебя бы забротали и в кутузку, а там и до лесоповала недалеко.
     "Рыбак"  выдернул  леску с поплавком  и  снова ее забросил. От поплавка
пошли радужные круги, что говорило о загрязнении акватории.
     -- Ты что,  по-русски не фурычишь,  что я тебе  говорю?  -- не унимался
сторож. -- Или мне позвать милицию, чтобы тебя как следует штрафанули?
     --  Да  ладно  тебе,   старый,  придираться,  --  наконец   откликнулся
незнакомец.   --   Все,  что   было  раньше,  поросло   густой   травой.   А
фотографировать родные просторы мне никто не запретит...
     -- Хм, просторы...Просторы сколько хочешь снимай, но не  трогай каскад,
это  ведь стратегический  объект, --  видно, это слово особенно было по душе
сторожу.
     -- Давай лучше  пивка  попьем,  --  нарочито дружеским тоном  предложил
"рыбак" и положил удочку на воду. Поднявшись к велосипеду, вытащил из куртки
сто рублей и протянул сторожу.
     -- Тащи пива... На все...
     -- А не описаемся от  такого количества? В  общем-то я  пива не пью  --
только беленькую, -- сказал сторож, однако, деньги взял.
     -- Купи себе водки, я не против.
     -- Разрешишь смотать на твоем "мерседесе", я мигом обернусь,  -- сторож
взглянул на велосипед.
     -- Бери, только осторожней, там фотоаппарат.
     -- Да цел он будет...Я его вот сюда, на травку положу...
     ...Через полчаса они сидели  в будке сторожа и из граненого,  не первой
свежести стакана, пили то, что сторож привез из магазина. Пиво было  теплое,
как и водка,  и потому, наверное, пьянила быстро и  вскоре сторож стал самым
радушным  сторожем  на всей Волге  и  начал рассказывать  какие-то истории о
хозяевах стоящих на приколе яхт и катеров. Например, владелец "Цезаря" Антон
Бронштейн держит казино и торгует нелицензионными лазерными дисками. А Вовка
Крупников занимается рэкетом, нечистая душа...
     -- Баб меняет чаще, чем я носки, -- кривясь от дыма, который исходил от
зажженной сигареты,  говорил сторож.  -- А кстати, парень,  как тебя  зовут?
Например, я -- Сенька, Семен Лоскутов, а тебя как величать?
     --  А  это  неважно...Ну  для  краткости  зови  Серым,  Серега  --  сын
собственных родителей-алкашей, воспитанник интернатов  и детдомов.  Наливай,
Сеня, или ты уже готов скопытиться?
     У сторожа соловые глаза и нетвердая речь. Он приподнялся с замусоленной
лавки и,  расплескивая  в  стакане  водку,  полез к  своему  молодому  гостю
обниматься. Но его небрежно оттолкнули и Семен откинулся на скамейку, больно
ударившись головой о стенку.
     --  Да ты зверь,  Серый, -- он стал подниматься,  но  ноги уже  налитые
пьянью,  ему  не подчинялись. Заплетающимся  языком он повел речь о каких-то
своих богатых знакомых и  о том, как однажды новые  русские  устроили  здесь
гонки  катеров, поставив  на кон  триста  тысяч долларов.  Участвовало шесть
судов,  а  хозяин "Цезаря",  чтобы  придти первым  снял со своего катера все
лишнее  -- начиная  со скамеек, и кончая  газовой плитой, всем хозяйственным
барахлом,  которого  набралось на борту более  двухсот килограммов.  А потом
нанял водолазов, которые подпили винты у его конкурентов... -- Это моя идея,
я  когда-то в  совхозе работал приемщиком  зерна  и знаю,  что  такое вес --
полезный и вредный. О, я тогда мог стать миллионером...
     -- Почему  не стал? -- спросил Сергей.  Он пил пиво из бутылки  и курил
одну сигарету за другой.
     -- Почему  не стал?  Дураком  был и верил этим, как их -- СМИ,  чтоб им
пусто было...Мне бы тогда сегодняшний разум, -- Лоскутов прокрутил пальцем у
виска.
     -- И чтобы ты сделал?
     -- Я  бы самоустранился от строительства социализма, а так тридцать лет
трубил  в каботажном флоте...Во,  смотри, какие у меня руки, -- он  протянул
открытые ладони  Сергею и  тот увидел  мозолистые, потрескавшиеся, черные от
въевшегося мазута, и мало похожие на человеческие, руки.
     Временами  Серега  выходил  на  дебаркадер и,  держась руками за  трос,
который служил ограждением, подолгу всматривался в белые контуры гидроузла.
     Когда  сторож, опьянев, упал лицом  на банку с килькой в томате, Сергей
обыскал его,  но кроме мятых троллейбусных билетов и  табачных крошек ничего
там  не  обнаружил. А искал он ключ  от  сторожевой будки, потому  что в ней
находились ключи от замков, которыми примыкались суда к береговым цепям.
     Ключ он нашел на  полочке,  над дверью, но  брать его с собой не  стал.
Ключ, хоть и был от  французского замка,  но до такой  степени истертый, что
замок вполне  можно  было  открыть  ногтем.  Однако гость подошел к  двери и
внимательно осмотрел запоры. И действительно,  закрыв на  ключ дверь, он тут
же без проблем открыл ее малым лезвием ножа.
     Сторож спал мертвецким сном. Серега спустился вниз и вывел велосипед  с
дебаркадера. Вскоре  он  вовсю  накручивал педали  и  минут  через  тридцать
остановился   возле   неказистой   мазанки,  огороженной  "пьяным"  забором,
выглядывающим  из густых зарослей древосила. Откинув со столбика проволочную
петлю, он  вошел во двор и прислушался.  Нет, все спокойно, разве что цикады
как сумасшедшие стрекотали в густых зарослях  жасмина и боярышника. И сильно
излучал ароматы отцветающий шиповник.
     Он взошел на крыльцо и все его движения были вкрадчивые, с оглядкой. Он
осторожно нажал на ручку, но дверь не открылась. Постучал. Никакого отзвука.
Однако успел заметить, как в ближнем  окне, сквозь герань, стоящую в горшках
на подоконнике, что-то мелькнуло. Он еще раз постучал: три раза дробно и два
с интервалом. И дверь вдруг распахнулась и в  ее  проеме показался человек с
пистолетом в руках.
     --  Чего сразу не  сигналил? -- спросил  человек у Сергея. --  Так и на
пулю нарваться не трудно. Ладно, заваливай и рассказывай, что разнюхал...А я
пока закончу свои дела.
     На столе  стояли  весы,  а  рядом,  в  целлофановых  кульках,  какая-то
серебристая смесь  и что-то  еще похожее на  красную соль.  С краю  стола --
незнакомые металлические побрякушки, о  назначении которых Сергей ничего  не
знал.  Рядом  со  столом,  на  табуретке,  возвышалась  пирамидка  оранжевых
брикетов На  них что-то  не  по-русски было  написано. Но он и  без перевода
понял, что это тротил...
     --  Я  сделал  все, как ты велел.  И  рыбку  половил и  сфотографировал
объект, и на лодочной станции побывал.
     -- А зачем пил? От тебя за три версты разит сивухой.
     --   Надо   было,   провести   презентацию    с   главным   начальником
дебаркадера...старым  придурком...  Все получилось лучше, чем я предполагал.
Когда я удил рыбку, ко мне подвалил сторож лодочной станции...пьянчуга,  без
рюмки не разговаривает. Пришлось немного подпоить...Кстати, ты, Михайло, мне
должен стольник, я его на презентацию израсходовал.
     --  Могу дать тебе за  это  по фейсу,  а не стольник.  Я тебя просил не
выпячиваться, а ты полез в собутыльники.
     -- Да он рвань подзаборная...Мгновенно вырубился.
     --  Не дави  мне на психику, эта  рвань, когда ее  прижмут органы,  все
вспомнит и  даже  то,  чего  не было.  Ты  же,  безглуздый,  небось  оставил
отпечатки пальцев на посуде, из которой пил?
     --  Ну,  бля,  ты даешь!  Да кому я  нужен, там  каждый день кто-нибудь
ошивается и дурь идет практически непрекращающаяся.
     Михайло уселся  на  стул и маленьким совком стал насыпать в чашки весов
серебристую пудру.
     --  Ладно,  раствори проявитель, и принеси из  колодца воды. Только  не
высовывайся...
     -- А чего нам бояться -- мы дачники, сняли домик, никому не мешаем?
     -- Да у тебя  вместо головы кавун...Тоже мне дачник, задолбанный пьяный
отдыхающий...
     ...Когда  фотографии  были  напечатаны,  над ними  долго  сидел и курил
Михайло. Тот самый  Михайло, который  застрелил водителя такси и  продырявил
толстую кишку  участковому Усачу. Потом  он ходил из  угла  в угол  довольно
просторной  горницы  и что-то  себе  напевал под  отрастающие темные  усики.
Сергей в это время при открытых дверях сидел на крыльце и лузгал семечки.
     -- У нас будет большой груз, -- наконец сказал Михайло.
     -- А велосипед для чего?
     Михайло реплику пропустил.
     --  Сегодня  сходим на  берег и  на  месте  сориентируемся.  Фотографии
нечеткие, ты сделал слишком большую выдержку. Все сливается...
     -- Извини, как умел...
     -- Да заткнись ты...как умел. Ты ни черта, кроме пьянки, не умеешь...
     -- Ты брось свои хохлацкие замашки. Сколько ты мне заплатил?  И сколько
обещал?
     -- Сделаем дело, отдам все еще и премию выдам.
     -- А  ты мне так и  не сказал,  о  каком деле  идет  речь. Что-то,  как
Менделеев, химичишь, а что -- один боженька знает.
     -- Чем меньше знаешь, тем дольше будешь пить пиво.
     -- Какой груз тебе надо перетащить? Сто, двести тонн?-- съязвил Серега.
     -- Более трех центнеров, поэтому велосипед свой засунь себе в сраку.
     --  Найми  КамАЗ.  За полтинник тут любой шоферюга,  если надо,  самого
дьявола посадит себе на колени и отвезет куда прикажут...
     У Сереги от умных речей на лбу образовались глубокие морщины.
     -- Только очень прошу тебя, в это дело ты  больше  не суйся, -- Михайло
от зажженной сигареты прикурил следующую. И как-то задумчиво-отстраненно: --
Красивые здесь места,  похожи на  наши.  В Карпатах  тоже такие  же тихеньки
вичора и так же цикады спивают...
     Переход с русского на  украинский  говорил, очевидно, о том, что в душе
Михайлы  что-то  заструнило,  заскребло,  его  душа,  видимо, устремилась  к
исконным своим берегам.

     * * *

     Весь уголовный розыск Волгограда был, что называется, поставлен на уши.
Его начальник Мороз  каждый день проводил  совещания и выслушивал  донесения
агентуры. В середине дня он вызвал к себе  Акимова  с Поспеловым и  поставил
перед ними задачу:
     -- Учтите,