сторону  дебаркадера. Там,  вместе  со
стажером  Ильей  Канавиным, находился  в засаде  старший  лейтенант  Акимов.
Стажера нашли сразу  же:  он  лежал  в  метрах  двадцати  от  кромки воды, с
вытянутыми вперед руками. Автомат, из  которого  не было  сделано  ни одного
выстрела, поблескивая каплями  росы, лежал у изголовья так и несостоявшегося
офицера милиции. Мороз, повидавший  на своем веку всякое, не мог смотреть на
чудовищно изуродованную голову стажера.
     Акимов  находился у торцовой  стены дебаркадера. Он, как  будто  присел
отдохнуть, так и заснул с опущенной на грудь  головой. На нем не было живого
места:  Поспелов  насчитал на своем  друге четырнадцать смертельных  ран.  И
трудно  было  поверить,  что человек,  почти на  сто процентов убитый, сумел
преодолеть с десяток метров, чтобы уйти с линии огня боевиков...
     Мороз вынул  из  его автомата  магазин и  в  каком-то полузабытье  стал
выщелкивать из него патроны. Их было девятнадцать...
     --  Мы  просчитались,  --   сказал  Мороз,  --  не  там  этих  ублюдков
ждали...Они,  оказывается,  лучше  нас  знали  подходы  к  этому...--  Мороз
неопределенно повел рукой в сторону вечной Волги...
     Он набрал номер телефона начальника УВД и негромко, словно щадя  вечный
покой своего  коллеги,  доложил о закончившейся  операции по  обезвреживанию
террористов...


     ------------------------------------------------------------------------------------------------
     Директору ФСБ РФ Патрушеву из Ханкалы

     Срочно!

     Перехваченная   радиошифровка  агента   Галевиуса,  переданная   им   в
западноевропейское бюро ЦРУ:

     "По  данным  источника, находящегося в ближайшем окружении Масхадова, в
Чечню, 11-12 августа прибывает наш близкий Друг из Кандагара. Предполагаемая
точка его приземления  -- квадрат Е-9, в так называемой Гнилой яме. В случае
присылки группы захвата, радируйте на запасной частоте -- ежедневно после 22
часов по московскому времени."




18. Москва. Резиденция Путина


     О событиях в Волгограде  и Воронеже Президенту докладывал его адъютант,
который в свою очередь был постоянно на связи с полковником Платоновым.
     Путин включил телевизор,  но, к счастью, там никаких  сообщений о  ЧП в
Воронеже  не  было.  Ему  не  хотелось, чтобы  журналисты  мешали  силовикам
исполнять  свой  долг.  И  он  с  ужасом думал  о  том, если  бы  на  экраны
телевизоров  или в  прессу  попали  версии о  готовящемся нападении  на АЭС.
Во-первых,  это вызвало  бы панику  в близлежащих областях России, Украины и
Белоруссии, во-вторых, тут же вмешалась  бы МАГАТЭ  и встали бы  на  уши все
мировые СМИ... Потом пусть разоряются, машут кулаками, а сейчас...
     Он выключил телевизор и с томиком немецкой  поэзии отправился в кресло.
Он  решил  не ложиться спать  до  выяснения обстановки.  Людмила  еще была в
детской, откуда доносились голоса детей.
     Однако  написанные верлибром  стихи не лезли в голову,  ему  не  давала
покоя одна мысль: предстоящий  разговор  с премьером  Касьяновым. Что он ему
скажет насчет своей готовящейся отлучке, как тот воспримет факт передачи ему
ядерного чемоданчика и не сочтет ли он  его за  ненормального человека,  что
может   их   отношения   сразу   же   перевести   из  дружеских  в   открыто
конфронтационные...
     И слава Богу, что существуют телефоны, способные отвлечь от любых самых
мрачных переживаний. Но  телефоны иногда приносят и  плохие известия. Именно
такое  известие  принес  очередной  звонок.  Платонов,  который  только  что
прилетел   в  Воронеж,  доложил   о   взрыве  электроподстанции,  о  попытке
террористов  вывести из  строя  водозабор... И о  готовящемся  штурме бывшей
воинской  автобазы, где по данным разведки дислоцируется группа террористов.
На вопрос президента  "сколько  их там?", Платонов ответил  паузой..."Честно
признаться, таких данных у нас нет, но судя по косвенным признакам, не менее
пятнадцати-двадцати человек.  Боюсь, что их намерения  более чем серьезны...
Кажется, эти сволочи готовятся на парапланах сделать налет на АЭС..." "А что
вы намерены  предпринять?"  --  тихо спросил  президент.  "У нас нет выбора,
будем  штурмовать.  В  принципе все  уже  к  этому  готово, но надо  немного
подождать,  чтобы бить голубчиков влет..." "Только не промахнитесь, -- Путин
почувствовал  некоторое облегчение  от  уверенного  тона  Платонова. -- Если
промахнетесь,  это будет страшный  прецедент...Боюсь,  тогда всю Европейскую
часть  России...и не только, нужно  будет списать в  неликвиды..."  "Товарищ
президент,  я не вижу причины,  почему  мы можем промахнуться...Хотя, честно
говоря, на этот  раз  нам повезло -- информацию о месте  дислокации банды мы
получили от одного из  перебежчиков.  Кстати, бывшего московского  омоновца,
захваченного чеченцами  в  плен..."  "А может,  это деза?" "Нет,  мы провели
аэроразведку, которая подтвердила его сообщение..." "А что в Волгограде?" "Я
только   что   разговаривал   с   начальником   оперативного   отдела   УФСБ
Волгограда...Там готовность  номер  один,  у  силовиков  отменены  выходные,
отпуска, люди  работают  на  износ...Все важные  объекты взяты  под контроль
спецназом ФСБ, МВД и контрразведки...И очень вовремя прислали для охраны АЭС
ребят из "Вымпела".
     Но  когда  Путин  положил  трубку  и снова уселся в  кресло, мысли  его
отяжелели.  И  не только  мысли,  но  и  плечи  ощутили непомерную  тяжесть.
Предложи  ему  кто-нибудь  в тот момент  уйти  в отставку, сделал  бы это  с
превеликой готовностью...На миг, на  минуты  его постигло  разочарование  во
всем и дичайшая усталость. Он понимал, что Волгоград и Воронеж -- это только
начало. Будучи  диалектиком, он прекрасно  отдавал себе  отчет  в нарастании
деструктивных процессов. Причем  по всем  линиям --  от  Чечни, до  Дальнего
Востока, где люди месяцами сидят  без электричества и  тепла. От  Норильска,
откуда бегут люди, до Таджикистана, в  события  которого того и смотри может
быть втянута российская армия.
     И чтобы снять с души непомерной тяжести камень,  он  скинул с  колен на
журнальный столик книжку  стихов,  а сам отправился в ванную комнату.  Встал
под душ и включил  горячую воду. Настолько горячую, насколько ее температуру
могло выдержать  его незагорелое мускулистое  тело.  Полминуты держал жар, и
сразу же, выключив горячий  душ, врубил  на всю железку холодную воду. И так
повторял несколько  раз.  Контрастный душ -- это тоже из арсенала  выживания
тех, кто ступил на тайную тропу разведки...
     Из-под  душа он  вышел совсем  другим  человеком. Он взглянул на  часы,
висевшие над дверью,  ведущей из его кабинета: было без двадцати двенадцать.
Закутавшись  в длинный  махровый  халат, он снова уселся в кресло, но  уже с
другой книгой. Это был философ Сенека. Стоик.  Как раз то, что сейчас больше
всего ему было нужно -- стойкости и всеобъемлющего  понимания  смысла жизни.
Книгу открыл наугад, на 202-й странице, и первые строки, на которые лег  его
взгляд, полностью увлекли  его: "Все непрочно  -- и частное и  общественное;
судьба  городов,   как   судьба  людей,  вертится  колесом.  Среди   полного
спокойствия встает ужас;  нигде нет причин для смятенья --  а беды налетают,
откуда  мы меньше  всего  ждем. Царства, устоявшие и  в  междоусобных  и  во
внешних войнах,  рушатся без всякого толчка.  Много ли  государств  пережили
счастья?"
     Он поднял от страницы глаза и снова  взглянул  на часы. Ему показалось,
что время остановилось. Но это была иллюзия: просто в те  полминуты  пока он
читал эти строки,  вместилась гигантская цепь ассоциаций, что психологически
до бесконечности  раздвинуло  временные  рамки. Он снова стал читать: "Часто
урон расчищает место большой удаче; многое пало с тем, чтобы восстать выше и
величественнее..."
     Когда  в кабинет  вошла Людмила, на сердце у него потеплело.  Нежность,
которую  он  испытывал  к  этой  женщине   с   первого  дня  их  знакомства,
компенсировала все его душевные терзания.  Он обнял  ее  за талию и  ласково
привлек к себе, посадил на колени.
     -- Послушай, что я тебе сейчас прочитаю...
     Она одной  рукой обняла его за шею,  другой стала  приглаживать  мокрый
хохолок  на голове мужа. А он между тем читал: "Голоса невежд для меня то же
самое,  что  испускаемые  животом  звуки:  какая  мне  разница,  спереди они
вылетают или сзади? И что за безумье -- бояться бесславья от бесславных?"
     -- Кто это так мудро подметил?
     Он перевернул книгу, Людмила вслух прочитала:
     -- "Сенека.  Письма  к Люцилию. Трагедии". Злободневно звучит,  но меня
поражает   его    судьба...Мудрейший   человек,   а    умер    по    приказу
ничтожества...Нерона... Что может быть кощунственнее?
     -- Еще  кощунственнее читать философские  книги, когда на коленях такая
женщина, -- он обнял Людмилу за шею и поцеловал ее в губы.



19. Воронеж. Перед штурмом.


     В  виду чрезвычайной  ситуации в Воронеже, и чтобы не  терять ни минуты
времени,   Платонов   с   аэродрома   в   Быково   вылетел   на   реактивном
бомбардировщике. Конечно, истребитель  для армии обошелся бы дешевле, но там
было только одно место, а он летел с тремя бойцами "альфы", двое из  которых
его охраняли, а третий выполнял роль связного.
     Крейсерская  скорость  СУ-27  --  тысяча семьсот  --  тысяча  девятьсот
километров в  час. Однако после того, как из Воронежа стали  приходить новые
сообщения, подтверждающие  версию  нападения  на АЭС,  Платонов  обратился к
командиру  самолета и  попросил того сделать все возможное,  чтобы сократить
полетное время. И майор ВВС, сдержанный,  немногословный  человек отнесся  к
просьбе Платонова с пониманием. В какой-то момент машину словно подтолкнули,
она резко рванула вперед, оставив после себя облачко взрыва. Это был включен
форсаж, придавший самолету вторую сверхзвуковую скорость.
     Военный аэропорт, который находился  в ведении дислоцирующейся там 42-й
воздушной   армии,  приостановив   все  полеты,  ждал   московского   гостя.
Навигационные  огни питались  тремя  запасными  генераторами,  что, впрочем,
никак не отразилось на готовности ВПП принять экстренный борт.
     Самолет,  приподняв  нос, горделиво прокатился  по полосе  и  где-то на
одной  трети  ее  длинны  стал   резко  тормозить.  Позади  него,  пару  раз
дернувшись,  смялся тормозной парашют,  а из-под  шасси  выпорхнуло  облачко
пара...Запахло  жженой  резиной  и  сгоревшим керосином,  от  сопел  исходил
нестерпимый жар...
     Платонова уже  ждала штабная машина, на которой он и его сопровождавшие
люди прямиком отправились в расположение группы  Костикова. Эскортировали их
два газика, в которых находились местные собровцы.
     Полковника  поразила  непроглядная  темень, а  сам город напоминал  ему
какой-то  фантастический  мир,   из  которого  нет  выхода.  Он  связался  с
Костиковым и тот  вкратце обрисовал московскому чину обстановку. Подробности
-- на месте.
     Газики  подъехали  к  застывшему  темной глыбой  фургону, где  временно
функционировал  штаб  операции.  Костикова на  месте не было, он  с  группой
бойцов медленно, с оглядкой  продвигался  по лесополосе,  в глубине  которой
находилась  бывшая  автобаза.  Однако Платонов,  которого встретил  адъютант
Костикова,  приказал  тому  отвести  его  в  расположение штурмовой  группы.
Вчетвером -- Платонов, адъютант и два офицера, которые прибыли с полковником
из Москвы, -- направились в березовую рощицу. Платонов слышал,  как по рации
адъютант тихо переговаривался с Костиковым, назвал  тому азимут  направления
и, видимо,  делал это для того, чтобы обе группы не  перестреляли в  темноте
друг друга.
     Покрытые  росой  ветки  берез больно  хлестали  по  лицам,  под  ногами
предательски хлюпала  вода --  после недавно выпавших больших дождей она еще
не  успела уйти  в землю.  Мысли Платонова в это время были сфокусированы на
одном: сделать так, чтобы ни один из бандитов не ушел. И не  взлетел ни один
параплан.
     Их  негромко  окликнули,  однако  в  голосе  окликавшего  чувствовалась
настороженность  и  жесткость.  Адъютант  ответил  паролем  и  метров  через
пятнадцать они соединились с группой Костикова.
     Они  были давними  друзьями-однокашниками, вместе  заканчивали академию
КГБ, и после ее окончания часто по служебным делам виделись в Москве. Однако
встреча в лесополосе не располагала  к излияниям дружеских чувств. В темноте
они пожали друг другу руки и уединились под плащ-палаткой, которой их накрыл
адъютант Костикова. Как во время войны на передовой, они расстелили карту на
сдвинутых  коленях и с  помощью карманного фонарика  стали мороковать, какой
путь  избрать  -- лобового штурма или тихим сапом просочиться на  территорию
базы и там устроить резню?
     -- Мы не знаем точного  времени, --  сказал Костиков, -- и  если  будем
медлить,  они  могут начать  акцию.  Поэтому  предлагаю  продвигаться  тремя
группами, в быстром темпе, до первого выстрела.
     -- Вертолетчики готовы нас поддержать? -- спросил Платонов. -- Я имею в
виду тот вариант, если не дай Бог первыми выпорхнут их птички.
     -- Конечно, все согласовано. Можно было бы ПТУРСами уничтожить их прямо
там, на базе,  но этим мы обрубили бы все  концы, а  нам надо кого-то из них
взять  живым. Желательно самого  Саида Ахмадова, ближайшего соратника Барса.
Это позволит нам выйти на других и разведать об их дальнейших планах... Хотя
будь на то моя воля, я бы их, гадов, сейчас бы стер с лица земли,  как будто
их  никогда здесь  и  не было,  -- Костиков  до  боли сжал  кулак,  на щеках
заерзали желваки.
     -- Ну что ж, Игорь, с Богом, -- Платонов поднялся и погасил фонарик.
     --  Нет,  ты, Вадим, возвращайся к  фургону,  --  они стояли  в  полной
тишине, в  которой шепот казался оглушительным криком. -- Нас не поймут наши
коллеги,   если    узнают,   что    в    штурме    участвовал    сам   глава
антитеррористического Центра...
     --  Это их дело. Пойдем,  Игорь, боюсь,  время не с нами, -- и Платонов
перетянул  автомат  из-за  спины,  где он находился во  время совещания  под
плащ-палаткой, себе на грудь.
     Самое гиблое дело воевать в темноте. Где враг, где свой -- знает только
предательская  ночь. Где-то хрустнула ветка и туда же  сразу же направляются
стволы, где-то шерохнулась потревоженная птаха и тогда надо мгновенно решать
-- нажимать на спусковой крючок или не пороть горячки и еще мгновение-другое
выждать...А если  промедлишь, упустишь мгновение  и оно  станет последним  в
твоей жизни? В темноте не подашь напарнику знак рукой,  глазами, головой, то
есть не подскажешь "немым языком", которому обучены разведчики и диверсанты.
А  с  помощью  этого  языка  можно  ох как  много  сказать:  и  остановить у
смертельной черты, и показать куда сделать  следующий шаг, и  предупредить о
том, кто  притаился  за  деревом или приготовился  к  прыжку из-за ближайшей
кочки...




20. Воронеж. Штурм автобазы.


     Саид с нетерпением ждал сигнала от Резо. Он беспрестанно курил, пытался
разговаривать  с  Вахтангом,  но тут  же  бросал  взгляд  на  часы, прерывал
разговор, начиная внимательно к чему-то прислушиваться. И немного отлегло от
сердца,  когда прогремел взрыв,  и  находящийся на  крыше  Хаджиев  радостно
объявил, что "свет потух". Правда не прошло и  пяти  минут, как  со  стороны
Нововоронежа послышался еще один взрыв, но как показалось Саиду, его сила не
соответствовала тому  количеству тротила,  который  был  уложен  в  багажник
"форда".  "Это  что-то  другое,"  --  подумал  Ахмадов  и  начал  с  помощью
"моторолы" связываться с  Резо. Но тот молчал, хотя по договоренности с ним,
после диверсии  он сам должен был связаться  с Ахмадовым и подтвердить,  что
операция прошла успешно.
     Он  подошел  к  Вахтангу,  который  в это время  раскладывал пасьянс  с
помощью лежащих  на газете малоформатных игральных  карт, и сказал ему,  что
Резо не отвечает.
     --  Подождем  еще,-- проговорил грузин,  не поднимая от  карт лица,  --
может, у них нет времени на разговоры.
     -- Ты слышал второй взрыв?
     -- Слышал. Все в порядке...
     -- Нет,  не все,  --  Саид присел на корточки возле керосинового фонаря
"летучая мышь". --  Это не тот взрыв, который нам нужен. Это все равно,  что
стрелять через глушитель...
     -- Надо учитывать расстояние,  водозабор находится  значительно  дальше
подстанции.
     Саид с сомнением  покачал головой. Своим хищным нутром  он ощутил змеей
подкрадывающуюся тревогу.
     -- Если у Резо сорвалось, нам надо  менять план, --  сказал Ахмадов. --
Нужно начинать раньше, не ждать поздней ночи.
     -- Я не  против,  --  Вахтанг  одним движением  смел  с газеты  карты и
поднялся во весь свой гигантский рост. --  У  нас  в принципе все готово, но
если мы выступим раньше сорвется эффект возмездия...
     -- Что ты имеешь в виду?
     --  Я  имею в  виду  Волгоград, где твой  племянник в  три  ночи должен
поднять  в воздух ГЭС...Ты  же знаешь,  какое  значение  Барс  придает таким
мелочам...
     -- Здесь командую я, -- отрезал Саид и отправился проверять посты.
     Еще днем он развел часовых по их местам -- в пятидесяти метрах от базы.
Одновременно с этим его люди ставили в лесополосе растяжки, минные  ловушки,
а на  дороге,  хотя  и заросшей  травой и давно  неиспользованной,  заложили
четыре   парных  фугаса.  А  когда  над   базой   пролетел  вертолет,   Саид
забеспокоился, и хотя  вертушка прошла не над самой базой, а чуть в стороне,
ему  показалось это  далеко не случайным. И  чтобы не искушать судьбу, Саид,
посовещавшись  с Вахтангом, снарядил двоих  бойцов  ручными  противоздушными
ракетами "Стрела", выдвинув их в том направлении, откуда появился вертолет.
     Сначала он поднялся на крышу, где бодрствовал дагестанец Хаджиев. С ним
Саид уже давно  знаком, много  вместе воевали и знает его ненасытную  натуру
убийцы. Он  по-русски спросил у  него  --  не холодно  ли на крыше и Хаджиев
бойко отрапортовал, что, мол, все в  порядке...На  шее у него  висел  прибор
ночного видения,  в  руках --  автомат "узи" с оптическим  прицелом. Ахмадов
спросил у Хаджиева -- не видел ли он с крыши зарево от второго  взрыва? Нет,
тот заметил только первый взрыв и указал направление. И повторил, что видел,
как "свет потух ".
     И  хотя  ночь  немного  скрадывалась звездным безоблачным небом,  Саиду
потребовалось  немалого  труда разыскать  первый  пост. На его  тихий  вызов
"Беркут" из кустов так  же  тихо ответил еще мальчишеский  голос "Ласточка".
Это был молодой пацан, осетин, смуглый  и белозубый, но уже прошедший боевое
крещение  и  познавший  первые  смерти...Он,  как и  Хаджиев,  был  вооружен
автоматом и прибором ночного виденья.
     На  втором посту стоял Николеску. То  ли от холода,  то  ли от страха у
него  дробно  стучали зубы  и Саиду  это не  понравилось. Однако по опыту он
знал, что  есть  люди, которые перед  боем расслабляются вплоть до поноса, а
когда начинается дело, показывают мужество и железную стойкость.
     Саид протянул Николеску только что зажженную сигарету с порцией анаши..
     -- Затянись, согреешься...Ты хорошо знаешь Алика...Воропаева?  -- резко
сменил тему Саид. И  в наступившей тишине  было слышно, как Николеску делает
жадные частые затяжки.
     --  А то ты  сам его не  знаешь...  Ничего плохого сказать  не могу, --
молдаванин обильно сплюнул.
     -- С ними нет связи, -- Саид взял у  Николеску сигарету и сам несколько
раз глубоко затянулся вонючим дымком. -- Как думаешь, он может нас сдать?
     Николеску уже не стучал зубами, анаша теплыми струйками побежала по его
нервным окончаниям.
     -- Не может, -- сказал молдаванин. --  Никогда этого  не сделает. И нет
смысла...Нет, не думаю.
     Возможно, Саид прошел бы по всему периметру и проверил все пять постов,
но  именно в тот  момент, когда он,  застегнув на  куртке пуговицу, собрался
отойти от  Николеску, справа,  в  метрах тридцати--сорока,  ра