с диваном.  Не снимая пиджака, улегся на  диван,
вскинув  ноги на лакированные, старинной конфигурации подлокотники. Ваха сел
у стола  и грохнул на него автомат. Сказал  что-то Булдину  и тот  кивнул  в
сторону сумки. Пацаненок подошел к ней и из-под коробок с  патронами вытащил
полбуханки  хлеба  и  в  вощенной бумаге бастурму. Длинным,  тонким  лезвием
нарезал мяса и предложил Булдину. Тот отказался.
     -- Я сейчас вернусь, -- сказал Михайло  по-прежнему сидевшему на пеньке
Сергею, а сам вышел за ворота.
     Он обошел хату, подошел к машине, укутанной уже  подвялившимися ветками
вишен,  затем поднялся на взгорок и долго смотрел в низину, где  горели  два
огонька. Сизый туман  превратился в парное  молоко  и недвижно висел, словно
вата на  новогодней елке. Он прислушался, ему показалось,  что где-то  поют,
причем поют его гуцульскую песню, отчего на сердце Михайлы стало  томительно
печально. Но нет, это была не песня, это неспокойный хор цикад развлекал мир
своим  довольно виртуозным  бельканто. К  нему  примешивался  задумчивый хор
лягушек и удары удода.
     Михайло еще раз прошел вокруг сада и дома, и шаги  его были  бестелесно
тихи, а дыхание словно сдавленное непонятным гнетом, когда и самому кажется,
что жизни в груди больше нет...
     Потом, ближе к  полночи, взошла  стареющая  луна и  покрыла  сад  с его
ранеными  вишнями, белые стены мазанки и дальние  перекаты каким-то нечетким
сиянием.
     На попоне, кинутой под деревом, спал Серега.
     Михайло,   расстелив   под  грушей   полушубок,  в   полглаза   дремал,
присушиваясь своим телом к малейшему звуку, которым одаривала ночь подлунное
пространство. В  один из  моментов он почувствовал, как будто какая-то  тень
скользнула по его  прикрытым векам, взбаламутив сознание тревогой. Он открыл
глаза и взглянул на попону, на которой должен  был спать Сергей. Но она была
пуста и только  сухой  прошлогодний лист тихонька шевелился на  ее крапчатом
узоре. Михайло  вскочил  и  шарахнулся за угол сарая:  в метрах тридцати  от
него,  в свете падающей  к горизонту луны,  увидел удаляющуюся фигура своего
помощника. В ней нельзя было обознаться: спотыкающаяся походка, сутулая, как
бы  падающая вперед  спина и  нелепое  порхание рук.  Украинец не  стал  его
окликать, легким бегом настиг Серегу и, дернув за плечо, обронил на землю.
     --  Не  надо,  --  беглец заслонился руками,  сквозь  перекрест которых
сверкал  безумным страхом  Серегин глаз. -- Не надо меня убивать, Михайло, я
все сделаю...
     Однако Михайло не собирался его щадить. Раз за  разом  он бил ногами по
Серегиной груди, стараясь носком  угодить  в поддых, бил в то место,  откуда
исходил  страх и при этом люто бросал слова: "Я те  побежу,  сученок,  я  те
побежу..." Учил  Серегу  жизни до  тех пор, пока  у самого не  заныли пальцы
ноги. Затем Михайло развернулся  и пошел к хате. А на сталью сереющей тропке
продолжал лежать и корчиться в страданиях бомж Серго Орджоникидзе.
     Он вернулся на попону, когда было  далеко за полночь. Он улегся на бок,
скорчился, словно эмбрион в чреве матери, и, всхлипывая, упал в полудрему. А
вскоре  тырчком  ноги  под  ребра  его  разбудил  Михайло.  "Пора,  москаль,
процювати...Ослободи машину," -- сказал он и пошел в хату будить чеченцев.
     Но "чечня" еще спала крепким предутренним сном. А когда Михайло вошел в
горницу  и на  двери стукнул  крючок, спящий на диване Булдин  бросил руку к
лежащему  на  коврике пистолету и наставил его  на Михайло.  Однако тот,  не
обращая внимания,  на  угрожающий  жест  Булдина,  включил в комнате свет  и
негромко сказал: "Хватит лежачи, через сорок хвилин надо видижджати..."
     Булдин окликнул своего молодого товарища, но Ваха спал мертвецким сном.
     А  в это время Серега, в  полуобморочном состоянии, откидывал  от  ЗИЛа
ветки вишен и проклинал свою бедолацкую жизнь. Он смотрел на небо и решал --
где, в каком месте ему лучше дать деру, но тут же, услышав шаги  на крыльце,
снова  впал  в прострацию. Каким-то механическим жестом он пошарил рукой  по
земле  и  нашарил  то,  что искал.  Это  был  небольшой  булыжник,  не более
полкилограмма, который  он  вытер  о брючину  и спрятал  в карман. Это  было
безотчетное, пожалуй, интуитивное действо, подсказанное инстинктом жизни...
     Михайло с Булдиным вышли во двор, где у них состоялся тихий разговор.
     -- Сейчас должен  позвонить Ахмадов, даст отмашку...а ты, когда приедем
к водохранилищу и выгрузим мешки, уберешь москаля...Он знатный свидак...
     -- Я могу это сделать хоть сейчас,  -- с неброской  готовностью ответил
чеченец и ощупал карман, куда он бросил пистолет.
     --  Нет, он нам нужен, как раб...Твой пацан слаб в коленях, а мы вдвоем
с тобой не справитимся...
     И действительно, где-то  в начале третьего  запищал мобильный телефон и
Михайло буквально сорвал с пояса трубку. И  первое,  что он  в ней  услышал,
были затяжные  автоматные  очереди и  глухие  разрывы гранат.  И  послышался
тяжелый, с одышкой голос Саида: "Миша, нас тут немного предали, ведем бой...
Слышишь?   --   наступила   пауза,  в  которой   еще  отчетливее   зазвучало
свидетельство боесоприкосновения.  --  Ты меня слышишь?  Твоя задача  та же,
взрывай  все по  плану  и да будет Аллах с тобой..."  И Ахмадов  отключился,
оставив  в большом  замешательстве  этого,  казалось  бы, лишенного  нервных
окончаний гуцула...
     И  чтобы снять  нервное напряжение, Михайло  вытащил кожаный  кисет,  в
котором была анаша, и скрути себе цигарку.
     Во дворе появился заспанный, с всклоченными волосами Ваха. Он по-детски
зевнул и стал зашнуровывать потрепанные кроссовки.
     За баранку уселся сам  Михайло. Он подал машину назад, подминая хрупкое
собрание  цветов палисадника,  и,  брошенный под колеса  куст зрелой  вишни,
немного отъехал  от хаты.  В кузов  залезли Булдин с Вахой, а забитый Сергей
приютился на потертом кожаном сиденье ЗИЛа.
     Ехали с  выключенными фарами. Еще  не  зашедшая за  горизонт  луна была
неплохим помощником: дорога хорошо просматривалась  за  сто  метров вперед и
Михайло уверенно вел машину.
     -- Ты не молчи, кацап, суфлируй, где сворачивать.
     Серега взбодрился, ему этот человеческий разговор внушал надежду.
     -- Поедем в объезд?
     Михайло ответил молчанием. Значит, согласен.
     -- Тогда рули прямо до мостка, возле него свернешь на  полевую  дорогу,
--  Сергей  знал  маршрут к  водохранилищу на  зубок. Но для него  лучше  бы
держаться поближе к шоссе, где его могли бы отбить гаишники.
     Где-то далеко, может,  в километре от  них,  небо прочертили  два луча,
исходящих от автомобильных  фар. И среди сполохов белесого света они увидели
отчетливые  синие   просверки.   Без  сомнения,  где-то   по  степи  мчались
милицейские машины...
     ...И они, действительно, мчались: два газика и микроавтобус "Газель", в
которой находились десять бойцов РУБОПа. Они  направлялись в  сторону хутора
Соломинки: радиоперехватчики  УФСБ зафиксировали  частоту  волны  мобильника
Михайлы, когда  тот дважды за  вечер разговаривал с Саидом. Они  поймали  не
только  частоту, но  и  записали  весь  разговор  между  двумя  тергруппами.
Вычислить квадрат приема  связи для технарей  из ТО  не  представляло особых
проблем...
     Когда  на гривке  проявился белеющий  контур мазанки,  командир  группы
захвата Гордеев распорядился машинам остановиться. Из них выскочили  люди  в
масках,  которые пригнувшись и, таясь  за кустами  боярышника, стали брать в
обхват  одиноко  застывшую под  звездами хату. Несколько  человек залегло  в
метрах пятидесяти от сада, другие вошли в него и скрылись  в темном вишняке.
В  подкрадывании  к  цели  они были  тихи  и  как бы  бесплотны, но в  жилье
ворвались  с грохотом и диким  криком: "Всем оставаться на  местах! Стреляем
без предупреждения!"
     Но спецназовцев ждало разочарование: их встретило безлюдье и противный,
навязчивый  запашок  анаши. Однако  осмотр логова  дал  немало. Свежие следы
протекторов ЗИЛа, остатки еды с обрезками бастурмы, что само по  себе еще не
улика,  но  в  контексте  имеющейся  информации,   факт  примечательный.  На
подоконнике  обнаружили  рассыпанную  алюминиевую пудру  -- она  высыпалась,
когда мешки, через окно грузили в машину. На втором  диване, где спал  Ваха,
осталось  три  патрона  от  пистолета  ТТ,  в саду --  подстилки,  усыпанные
семечковой шелухой и несколько окурков, в которых определенно присутствовали
следы анаши...
     К Гордееву подошел боец в камуфляже и протянул булыжник, который держал
двумя пальцами.
     -- Здесь, по-моему, следы крови, -- сказал боец, не выпуская находку из
луча  карманного  фонарика.  -- Возможно,  где-то тут надо искать труп...или
трупы.
     Гордеев взял камень на ладонь и внимательно осмотрел его округлые бока.
     -- Если это тот ЗИЛ, который вчера пропал вместе с водителем, то это не
исключается,  -- Гордеев поискал  кого-то  глазами.  -- Петров, Саня, сообщи
Вронскому,  чтобы  его  группа  выезжала сюда...И пусть  прихватят  с  собой
проводника  с собакой,  тут  для него, кажется,  есть работа... И дай заодно
сводку в ГИБДД, чтобы перехватили ЗИЛ...



     * * *

     И  все  же шоссе  им миновать  не  удалось.  Чтобы  выбраться  в  район
водохранилища, а вернее, каскада ГЭС, нужно было с полевой  дороги  свернуть
на север, чтобы через пару километров выехать на магистраль. Другой дороги в
сторону искомого объекта у них не было.
     Когда они приближались к дебаркадеру, где еще совсем недавно Серега пил
водку  со  сторожем,  Михайло  заметил силуэты  двух  людей, метнувшихся  из
светлого пятна, какое представлял собой дебаркадер, в темноту. Михайло понял
-- их тут уже ждут.
     Человек  поднял руку, давая  знак остановиться, другой рукой направил в
их  сторону   ствол  зажатого  под  мышкой  автомата.  Здесь   для   Михайло
двусмысленностей  не было.  Он нажал  на  газ  и всей мощью  лошадиных  сил,
которые  пыхали под капотом ЗИЛа, обрушился на заслонившего дорогу человека.
Серега закрыл глаза, а когда снова их открыл, увидел на стекле клок волос, с
которого стекают темные  струйки крови...И помимо воли бомж сполз с сиденья,
его охватил ужас, который вызвал чудовищный в желудке спазм. Его стало рвать
одной  желчью, и он чувствовал, как в этом горьком выплеске исходит его душа
и кончаются последние силы.
     Второй человек открыл стрельбу, стараясь попасть по  протекторам. И это
ему  удалось:  левый задний скат, словно  граната,  звучно  рванул  и машину
занесло на  девяноста градусов. Из  кузова, где  находились Булдин с  Вахой,
тоже начали стрелять. Два трассера параллельно прошли вниз и смяли того, кто
хотел их остановить.
     Выровняв  машину, Михайло круто подал ее в сторону берега. Бортом задел
по  обшивке  дебаркадера, нажал на  тормоза. Грузовик от  резкого торможения
занесло и он задними колесами оказался у самой кромки воды.
     В  тусклом  свете, на предутренней  зыби, покачивались моторные катера,
яхты и весельные лодки.
     -- Пошли, москаль, покажешь, где ключи...
     И хотя Серега был  морально и физически подавлен, он выполз из кабины и
на полусогнутых  поплелся  в  будку сторожа.  Михайло ногой  выбил  дверь  и
посветил фонарем. В углу, на топчане, подняв заспанное, ничего не выражающее
лицо, лежал пьяный Лоскутов.  От яркого  света  он  заслонился рукой  и стал
подниматься. Он пытался что-то  сказать, но  Михайло,  взяв со стола  пустую
бутылку,  наотмашь  ударил ею  по  лицу  сторожа.  Бутылка  разбилась  и  ее
отливающие  темной  зеленью осколки  разлетелись по всей  сторожке. Лоскутов
скатился с топчана на пол и в  том месте, где  находилась его голова, начало
накапливаться озерцо крови...
     Серега  застыл  возле  обудверка,  чувствуя,  как   по   спине   ползут
предательские мурашки страха.
     Под  стеклом поблескивали ключи от замков,  которыми крепились охранные
цепи и тросы. Ударом  кулака Михайло  разбил стекло и, сорвав ящик со стены,
высыпал его содержимое на стол.
     -- Который? -- крикнул он в лицо Сереге и тому показалось, что в глазах
Михайлы  кружится адский вихрь -- зрачки обволакивала  радужная,  потерявшая
осмысленность оболочка.
     Он нагнулся и выбрал желтый ключ с биркой "Цезарь"...
     -- Это вон тот катер, -- и Серега  уткнувшись носом  в  стекло  пытался
прочитать надпись на борту стройного, с задранным носом белоснежного судна.
     Мешки  на катер  они переносили по дощатым мосткам,  которые скрипели и
пружинили под ногами. Ваха уже был в  рубке и возился с зажиганием. Булдин и
Михайло носили  мешки на спине,  Серега же, обессилив, не  мог  справиться с
такой ношей  и потому тащил мешок волоком.  И по мере  того как рессоры ЗИЛа
распрямлялись,  борт  катера погружался в воду.  Уже  осталось отнести  один
мешок,  когда  вдали,  где  желтыми  огнями  светилась  цепочка  огней  ГЭС,
послышались характерные звуки.  Булдин замер на месте  и завертел головой. И
только Михайло, не обращая внимания,  бегом миновал сходни и бережно опустил
мешок в катер.
     Он спешил.  И,  конечно,  понимал, что это  за  звуки долетают  до  его
слуха...
     -- Ну, что ты там,  копченый,  довбаешься? -- И впервые Серега услышал,
как виртуозно Михайло может материться.
     И как будто руки Вахи очнулись и сделали то, отчего мотор чихнув, мощно
взревел, образовывая у кормы бурунный пузырь.
     Вертолет шел на низкой высоте и два прожектора  торили  ему путь. Катер
уже  отваливал  от  берега, когда  его  белоснежные  бока  попали  в  прицел
крупнокалиберного пулемета.  Но по мере того как судно  набирало ход, причем
делалось  это  в  противоход  вертолету,  цель  уходила и вертолет на крутом
вираже, вынужден был начать разворачиваться.
     Булдин, словно зачарованный, смотрел на устремляющуюся  к каскаду белую
точку. Казалось, ее  уже  ничто не сможет остановить. А в это время Михайло,
зырнув  в  сторону  вертолета,  подошел  к  Булдину  и  тихо  сказал:  "Неси
гранатомет..." И словно почувствовав, что нужно сделать, Ваха на крутой дуге
развернулся и понесся на всех скоростях назад, к  дебаркадеру. Он  промчался
мимо дебаркадера, обдав волной  сходни, на которых, опав на колено, уже ждал
цели Михайло. Он напоминал астронома с обращенным в небо телескопом. И когда
Ми-8, еще раз обернувшись, и уже настигая катер, подставив свой тусклый бок,
Михайло  выстрелил.  Однако  граната  прошла  мимо  туловища  "вертушки", и,
запутавшись  в  завихрениях лопастей, взорвалась. Редуктор вместе с опавшими
лопастями отлетел от туши вертолета, а сама машина камнем пошла вниз.
     Катер, снова сменив курс на 180 градусов, ударяясь бортом о собственную
волну,   ринулся  к   каскаду.  И  Михайло,  не  выпускающий  из  рук  трубу
гранатомета, и Булдин, застывший изваянием на дощатых  мостках,  и  Серега с
изумленно  раскрытым ртом смотрели на удаляющееся судно и ждали...Они  ждали
последнего  мига,  когда  жизнь юного смертника Вахи  сольется  с чудовищной
энергией,  которая  последует  после  взрыва трехсот килограммов  гексогена,
смешанного с алюминиевой пудрой...
     Серега, поняв, что он сейчас никому не интересен, бочком, бочком отошел
к дощатой  стене  дебаркадера,  сдвинулся  к  углу  и  нырнул в темноту.  Он
понимал, что его могут спасти только ноги, ночь и редкие кусты, темнеющие на
фоне светлеющего неба.  Но далеко ему уйти не удалось. Его окликнули.  Из-за
угла дебаркадера вышел человек, и в его движениях Серега узнал чеченца.
     -- Подожди, брат,  я тебе заплачу за работу, -- поманил бомжа Булдин и,
крадучись, стал приближаться.
     Серега замер,  немного сместившись к кузову ЗИЛа.  Он нащупал в кармане
камень. Он так  сжал булыжник, что пальцы свела судорога  и чтобы расслабить
их, он  подумал о том, как Михайло убивал шофера  ЗИЛа. И эта картина налила
его мышцы свежей силой, вспрыснула в кровь спасительную дозу адреналина.
     Булдин уже был рядом, одну руку  он держал  в кармане, другую вытянул в
сторону Сереги, словно приманивая  к себе  коня  или собаку...Но когда  рука
чеченца  взметнулась, а в  ней блеснул нож, Серега наотмашь  саданул Булдина
камнем  по  лицу...И повторилось то,  что  прошлым  днем  произошло  в  саду
Соломинок: камень неистово мозжил череп  человека, а человек  дрыгал ногами,
впустую прессуя воздух...
     Серега  пришел  в  себя,  когда  услышал  вертолетный  гул,  который  в
одночасье  поглотил  звуки  движка  катера  и в считанные  секунды  завладев
воздушным  пространством. Бомж поднялся,  отбросил в сторону орудие защиты и
тяжело, с покинувшими  силами,  ринулся в  темноту.  Он  бежал  пока хватило
дыхания,  а  когда  оно кончилось,  упал  и  ощутил полынные  запахи, запахи
августа и земли, которые вливались в его освобожденное от страха существо.
     Оставшемуся на мостках Михайло хорошо было виден финал разыгравшейся на
водохранилище  драмы: из-за цепочки  огней каскада вдруг обозначился  силуэт
еще  одного  вертолета.  Он шел по кривой,  как бы снижаясь,  хищно  сомкнув
темные челюсти. Это была знаменитая, единственная в регионе "Черная  акула",
которую  буквально  в  последние  часы  придали  УФСБ Волгограда.  Вертолет,
наклонившись   по  оси,   сместился   чуть  в  сторону  и   когда  его   две
сорокапятимиллиметровые пушки начали  гвоздить цель, Михайло обречено закрыл
глаза. Он  ощущал непоправимый  провал... И только слух его,  незащищенный и
жаждущий слышать, зафиксировал сотрясший землю взрыв. Взрыв-пустоцвет, взрыв
несбывшихся надежд отмщения. Он открыл глаза и увидел, как "Акула", оберегая
себя от воздушной волны, рыла винтами воздух, поднимаясь над водохранилищем.
А в том месте, где секунду  назад гордо задирался нос  элегантного "Цезаря",
теперь плавали едва различимые искры.
     Михайло развернулся и  пошел  в  сторону машины.  Там,  на земле, он  и
обнаружил Булдина без признаков жизни. Он не стал его  ни переворачивать, ни
тем более  тащить  в машину -- оставил лежать  на ссохшейся, чуть влажной от
росы  земле.  Сев  за  руль,  он вынул свой кожаный кисет и свернул цигарку.
Прикурил, кабина наполнилась клубами вонючего дыма.
     ЗИЛ  медленно,  словно в раздумье, стронулся  с места и так же неспешно
направился в  сторону городской  черты. А когда  напряженный взгляд  Михайлы
увидел  впереди синие просверки,  он  дважды переключил скорость и нажал  на
педаль.
     Один  милицейский  уазик уже успели  поставить поперек дороги,  за ним,
тоже  поперек шоссе, застыли два микроавтобуса, возле  которых с  автоматами
притаились  рубоповцы. Навстречу  вышел  милиционер  со  светящимся  жезлом,
активно  им  жестикулируя, давая  ЗИЛу понять,  что  гонка  закончилась...Но
автомобиль, набирая  и  набирая обороты,  шел вперед  и  не остановился даже
тогда, когда изрешеченное пулями лобовое  стекло обвалилось и в лицо Михайло
саданул поток предутреннего сквознячка.
     Одна пуля впилась ему в плечо, две других -- в правое легкое и  в  шею.
Он  видел как из  сонной артерии бьет  струя крови, обагряя баранку  и руки,
лежащие на ней. Он попытался зажать артерию пальцами, но не успел да и  вряд
ли  это  его  спасло бы.  Четвертая пуля  угодила  в  ключицу, дробя  кость,
скручивая намертво сухожилия.
     Отбросив  в  кювет  уазик,   ЗИЛ  тупым  носом   вклинился  между  двух
микроавтобусов, корежа и сминая их непрочную оболочку.
     Убитой наконец пятой пулей прямо в сердце, Михайло  упал на  руль и его
начало трясти вместе с кабиной. Он походил на простую тряпочную куклу или на
бутафорский мешок, в который ради шутки положили человеческий скелет.
     Цигарка,  которую он недавно зажег, выпала  из рук на пол  и жила своей
веселой  жизнью. Но  что это  был  за сумасшедший букет  ароматов -- вонючая
анаша, настоянная на приторных запахах крови!
     Майор угро  Мороз, который  едва не угодил  под  колеса ЗИЛа и  который
вместе с Поспеловым расстреливал мчавшийся  на них  грузовик,  не  стал  его
осматривать,  а  бегом  направился  в