ыть,  в результате  разговора  на тему
терроризма,  у  полковника  Кулика  внезапно  поднялось  кровяное  давление.
Сначала он почувствовал неполадок в левой стороне груди, затем перед глазами
зарябило,  запорхали  черные  мушки и в  голове  зашумело, словно кто-то там
открыл  водяной кран. Он  уже начал  терять сознание и  лишь успел нажать на
кнопку звонка дежурного,  который  сразу же явился в  кабинет.  Увидев  шефа
упавшего  головой на стол  без  признаков жизни,  он  тут же  вызвал "скорую
помощь", после чего позвонил в свою  санчасть, находящуюся в одном корпусе с
Управлением.
     Полковника увезли в госпиталь, в реанимацию, где он пришел  в себя лишь
через полтора  часа. Врачи констатировали  сильнейший гипертонический  криз.
Кулик порывался что-то сказать врачу, но тот, приказав ему не разговаривать,
оставил на попечение медсестер...Когда одна из них наклонилась к нему, чтобы
всадить в вену иголку капельницы, Кулик, резко отдернув руку, сказал:
     --  Если  сейчас же  вы, сестричка,  не  свяжитесь с  Управлением  и не
вызовите ко мне майора Костикова, я не позволю вам до меня дотрагиваться.
     Эту фразу  услышала находящаяся в палате  старшая медсестра и, ни слова
не  говоря,  отправилась   ябедничать   начальнику  отделения  подполковнику
Косьяну.  За  свою  пятидесятитрехлетнюю   жизнь  этот  человек   достаточно
навидался всякого человеческого добра и потому отнесся к  словам медсестры с
полной ответственностью.
     -- Ладно, идите и передайте полковнику, что его просьба будет  передана
майору Костикову.
     Когда  медсестра  ушла,  Косьян позвонил в Управление  ФСБ  и  попросил
соединить его с майором Костиковым,  которого он знал лично и  который  тоже
несколько  раз  проходил  стационарное  медицинское   обследование   в  этом
отделении.
     Костиков --  заместитель Кулика по оперативной части и  в тот  утренний
час находился на  конспиративной квартире, где встречался  с  одним из своих
агентов.  Когда будет на  месте --  неизвестно. Косьян сам спустился вниз  и
зашел в палату,  где лежал Кулик. Рассказал о звонке в Управление ФСБ, затем
измерил   Кулику  давление,  послушал   сердце  и   после   небольшой  паузы
констатировал:
     --   По-моему,  худшее,  Владимир  Борисович,  позади.  Ваше  состояние
позволяет вам пару минут поговорить по мобильному телефону, -- врач  вытащил
из кармана халата трубку и положил рядом с подушкой полковника. -- Только не
нервничать, говорить спокойно и не более двух минут.
     Но  все  складывалось  скверно: мобильный телефон майора Костикова  был
отключен, дежурного  адъютанта тоже не было на месте -- обеденное  время...А
минуты  утекали,  как  песок  сквозь  пальцы. Возможно, уходили невозвратные
мгновения, после  истечения которых все будет запоздалым и никчемным. Однако
усилием  воли он  старался  не впадать в панику,  и, закрыв глаза, несколько
минут лежал без движения. Подняв веки, взглянул в  окно, в верхних сегментах
которого тихонечко  колыхались ветки  старого  вяза. Некоторые листочки  уже
подрумянились, что предвещало скорый исход лета. Абсолютная  тишина в палате
и отрадно  голубая  заплата  неба,  которую он видел в окне,  внесли в  душу
успокоение.
     Полковник  позвонил  в горсправку и узнал номер телефона  такси. Вызвал
таксомотор и через десять минут ему перезвонили и назвали номер направленной
в госпиталь машины.
     По-воровски озираясь,  он вышел  из палаты  и мимо сидящих  в  коридоре
больных, направился в сторону ванной комнаты. Из окна увидел машину такси и,
не раздумывая, направился на выход.  Он спустился по лестнице и  оказался во
дворе.  В лицо пахнуло свежим теплом, в груди от избытка воздуха  заныло, но
это не было неприятным ощущением.
     Водитель, увидев пассажира в  тапочках и больничном  халате,  понимающе
улыбнулся и, сказав "самоволка святое дело", включил зажигание.
     Кулик  выходя из  машины,  почти на  ступенях  Управления, столкнулся с
майором  Костиковым, только что покинувшим служебную машину. У майора, когда
тот увидел своего шефа, округлились глаза и отвисла челюсть.
     -- Что с вами, Владимир Борисович?
     -- Со мной все в порядке. Идем ко мне, комментарии потом...
     Разговор соответствовал  ситуации: Кулик хоть  и  выглядел в больничной
одежде инородно за своим могучим столом, однако  на его  лице лежала  печать
большой озабоченности.  И  не  только  он  был  озабочен  состоянием  своего
здоровья,  это   само   собой,  он  еще   каким-то  шестым  чувством  ощущал
подкрадывающуюся беду.
     В  двух  словах он посвятил  майора в свои заботы и рассказал  о визите
прораба.
     -- А я как раз тоже с этим, -- нетерпеливо проговорил майор и потянулся
к пачке "Беломора", хотя сам курил "Марлборо". -- Я только что имел разговор
со своим  агентом...между  прочим,  толковым мужиком,  который рассказал мне
одну любопытную историю. Его сосед работает мотористом в клубе парапланов...
Так вот, два дня назад в этом клубе побывали двое  мужиков и один из них, по
словам  того  же  соседа,  кавказец,  возможно,  осетин или  грузин.  Другой
русский...Словом, они сторговали там три параплана с моторчиками, сославшись
на то, что  сами хотят открыть свой бизнес и катать отдыхающих в Сочи.  Но я
знаю,  что  в  Сочи  таких  стрекоз уже полным  полно...Мне  показалось  это
подозрительным и я встретился с тем мотористом.
     Кулик  неважно себя  чувствовал, однако сообщение  заместителя,  словно
хорошая доза релаксатора, взбодрила его.
     -- И что сказал тебе тот моторист?
     --  Он  дал  мне  подробное описание тех  людей  и  номер машины. Между
прочим, они приехали на фургоне "мерседесе",  куда и загрузили парапланы. Но
номера  у него  действительно  были краснодарские...Я сейчас  дам  поручение
связаться с  ГИБДД Краснодарского края и запросить  данные по этим  номерным
знакам. Во-вторых,  мне  кажется,  надо этот "мерседес"  поискать у  нас,  в
Воронеже. Это не иголка, где-нибудь да засветится.
     --  Поддерживаю...И  вот  что  еще,  надо  бы  в  нашем  ТО  хорошенько
разобраться  в  технических  характеристиках этих парапланов. То есть  важно
знать, где они могут быть применены...предположим, теми же террористами.
     -- Вот в  том-то и дело,  что по словам  моториста, эти стрекозки могут
садиться, фигурально  выражаясь,  на почтовую марку  и с  нее же взлетать. И
грузоподъемность у них более ста килограммов.
     -- Тебе, Игорь, что-нибудь известно о подобном варианте?
     -- В России? Нет, ничего такого  у нас  не было. Возможно, за рубежом и
зафиксированы такие  случаи, когда парапланы  применялись в террористических
целях, но мне об этом ничего неизвестно.
     В  кабинет вошел адъютант. Сказал, что звонил начальник госпиталя и уже
выслана санитарная машина.
     --  Пусть немного  подождет,  --  нервно ответил Кулик  и  тоже закурил
"Беломор".
     Адъютант  вышел. В кабинете  стояла тишина. Наконец,  Кулик  поднялся с
кресла и протянул руку Костикову.
     -- Бери, Игорек, все на  себя...Боюсь, я  сегодня нестроевой.  Идешь  в
правильном  направлении,  но  ты  обязательно  свяжись  с  Москвой  и  нашим
РУБОПом...У них  есть  задание Платонова все действия координировать с нами.
Ну и само собой, ставь меня в известность буквально о любой мелочи...
     Из кабинета  они  вышли  вдвоем. Встретившаяся  им  в коридоре  старлей
Федосеева,  возглавляющая  информационно-вычислительный  отдел, была  немало
удивлена, увидев своего шефа в,  мягко говоря, нетрадиционных  одеждах...Она
не смогла скрыть улыбки и Кулик, подойдя к ней, тихо сказал:
     -- Я,  Верочка,  уезжаю  на  бал-маскарад, а  вы тут  слушайтесь  Игоря
Эдуардовича, хорошо?
     После отъезда начальника УФСБ, Костиков собрал весь оперативный отдел и
провел  совещание. Потом состоялась летучка  в  техническом отделе, где речь
шла  о  парапланах  вообще  и  об   использовании   их  в   террористических
целях...Примеры     из     зарубежного     сыска      были     предоставлены
информационно-вычислительным отделом.



14. Воронеж. Бывшая армейская автобаза.


     Воропаев  сидел  на  брошенной  старой покрышке и курил.  Он видел  как
группа приехавших людей оживленно о чем-то разговаривает.  Из дверей казармы
вышли  Ахмадов  и  Вахтанг,  осмотрели  площадку  и  направились  в  сторону
Воропаева. А он, скинув с сигареты пепел, безотчетно втирал его  каблуком  в
глинистую, еще  не высохшую после дождя землю. Настроение  у него  было хуже
некуда:  ночью опять приснился дом и школа. Мучительный  был  сон: как будто
надо было  сдавать  экзамен  за десятый  класс,  но  он-то знал, что  еще не
закончил девятый. Учился в вечерней  школе, но не закончил, взяли  в  армию.
Приснилась  Люська  Гримм, в  которую  был влюблен  весь  класс  вечерки  --
красивая,  независимая бестия, но обзаведшаяся богатым любовником. Мужик был
намного старше ее и к окончанию уроков приезжал за  ней  на представительном
джипе  с мощным, как у мамонта  бивни, бампером. И  глядя  на  этот  отъезд,
Воропаев глотал слюнки и чувствовал свою второстепенность в этом мире...
     ...Когда Ахмадов с Вахтангом подошли ближе, Воропаев поднялся. Понимал:
просто так его не трогают, зачем-то понадобился.
     -- Ты чем сейчас занят, Алик? -- Обратился к нему Саид, хотя видел, что
Воропаев не при деле.
     -- Перекур делаю. Оружие упаковано в схрон, маскировка в норме...
     --  Я проверял, работа отличная, -- сказал Вахтанг. --  Ты  где, парень
служил?
     -- В московском ОМОНе, а что?
     -- Саид говорил, что ты у русских был шофером.
     -- Был. И остаюсь им, прав меня никто не лишал.
     -- Вот и хорошо. У меня к тебе будет небольшая просьба -- махни в город
и вернись оттуда с машиной.
     -- Угнать?
     -- Правильно понял.
     -- Но  по  мусульманским законам воровство  самый большой грех.  --  Он
зырнул на  Ахмадова. -- Или ты,  Саид,  отпускаешь  мне  фетву, дающую право
воровать чужие машины?
     Саид зырнул на Воропаева своими отяжелевшими от бессонницы глазищами.
     --  Перестань,  Алик,  валять  дурака.  Колеса  нужны для дела.  У тебя
получилось с трактором, получится и с машиной.  Сойдет старый "жигуленок", а
лучше "нива", у нее большая проходимость.
     Задание, конечно, не  сложное  и свидетельствующее о  полном доверии. И
этот факт усилил его раздражение. Однако,  не подавая вида, он снял фуфайку,
мокрую кепку и, положив их на покрышку, отправился в казарму. Там, где лежал
его  спальный мешок, находилась  кожаная сумка,  откуда он  и достал  ручную
гранату. Взвесив ее на руке, он кинул гранату в брючный карман и надвинул на
него подол старого  свитера. В  другой карман  положил отвертку с маленькими
плоскогубцами.
     До города  он добирался  тем  же маршрутом  автобуса, мимо стройки, где
брал на  прокат трактор, мимо банка, сверкающих  витрин, каких-то офисов.  В
центре сошел с автобуса. Остановка так и называлась -- "Центр".
     Погода  между тем прояснилась и  он  почувствовал как начинает  потеть.
Перешел  на теневую сторону  и, проходя мимо продуктового  магазина,  поймал
себя на мысли, что нестерпимо хочется попить молока.  Он зашел в универсам и
вернулся оттуда с пакетом молока  и  вздобной булочкой.  Перешел  дорогу и в
скверике обосновался на давно некрашеной лавке. За спиной у  него возвышался
кафедральный  собор,  по  бокам  --  уходила  в   перспективу  аллея,  густо
обрамленная кустами  сирени и  жасмина. Лавки, тянувшиеся  вдоль  нее,  были
пусты и эта тихая безлюдность, видимо, настроила его на сентиментальный лад.
Впервые за много месяцев он чувствовал себя абсолютно свободным, независимым
человеком.  Но когда вдруг на  глаза ему  попалась  проезжающая мимо машина,
кузов которой был заполнен орущими какую-то  песню солдатами,  что-то больно
кольнуло его сознание. И повеяло отовсюду  замогильным  отчуждением, ибо  он
понимал -- кто он по отношению к этим солдатам и к самой жизни...
     Опустив руку в карман, он нащупал указательным пальцем стопорное кольцо
и  тихонечко  потянул его в сторону. Однако кольцо не  сдвинулось с места да
ему  этого  пока  и не  нужно  было.  Это была,  собственно, какая-то глупая
прихоть.
     Воропаев поднялся и  решительно пошел на выход. Перейдя  дорогу и минуя
собор, он оказался в  огромном, со множеством аллей и детских колясок парке.
Одна из асфальтовых дорожек вывела его к улочке, на которой, сверкая лаком и
никелем, тянулся ряд припарковавшихся машин.
     Справа виднелась  из красного гранита фигура Пушкина, прямо по курсу --
светлое  шестиэтажное  здание  и он,  присмотревшись,  прочитал  на  вывеске
пугающее слово  "Прокуратура".  Вот тут, возле "законного дома", он и  решил
проблему с машиной.  Это  был  далеко не  новый  "форд", водитель  которого,
посчитав,  видимо,  полную  безопасность  у  дверей  прокуратуры,  вышел  из
автомобиля,  не замкнув за собой дверь. Когда его  полная коренастая  фигура
скрылась за дверью прокуратуры, Воропаев  подошел к  "фордику" и  огляделся.
Какая-то женщина, выйдя из магазина, что-то поправляла на себе,  вдалеке шла
пара молодых людей...Больше поблизости никого не было...
     Соединить проводку напрямую не составляло труда, единственное, что было
нехорошо: слишком плотно были припаркованы машины и Воропаев, когда выезжал,
крылом задел  впереди стоявшую  "хонду". Самым трудным оставалась  дорога до
базы,  на который было как минимум два поста ГИБДД. И потому  назад поехал в
объезд, с  другой  стороны  города, через пустырь, примыкающий  к  городской
черте,   где  хаотично  застыли  недостроенные  цеха  нефтеперерабатывающего
комплекса.
     К двум часам дня  он уже  был  на базе, где машину тут  же забрали люди
Вахтанга. Для чего она им понадобилась, Воропаев узнает позже.
     Ему с Николеску дали задание -- набить  ленты  для гранатомета  АГС-17.
Гранаты были вывалены в земле, видно, только недавно извлеченные из схрона и
потому, прежде  чем втиснуть  гранату  в обойму,  ее надо  было  как следует
протереть ветошью, пропитанной бензином. Подошедший к ним Ходжаев, присев на
корточки, наблюдал  за  ними  и  курил сигарету  с  какой-то дрянью. Лицо  у
Хаджиева смуглое, тощее  проморщиненное,  но зато он  тщательно  выбрит и не
менее тщательно причесан. У  него черная без единого седого волоска шевелюра
и низкий лоб.
     -- Несете яички? -- улыбаясь,  спросил  Хаджиев  и поковырял  сгоревшей
спичкой  землю.--  Как  твой  живот, Николеску?  Наверное, опять  от  страха
поносишь?
     -- Не твоего ума дело. Посмотрим, как ты сам будешь бегать и орать, как
ужаленная свинья: "Где  патроны?! Где патроны?!" Чего в последнем  бою орал,
почему не запасся сам патронами?
     -- Потому что я много стреляю...
     -- В воздух -- конечно, хорошо шмаляешь.
     -- Нет, я много стреляю и много убиваю.
     Воропаев,  вложив  в  коробку  набитую  гранатами  ленту,  тихо  сказал
Хаджиеву:
     -- Валил бы ты, чурек, со своим дермовым куревом куда-нибудь подальше.
     --  Что, Алик, не нравится,  когда говорю, что много убиваю?  -- ехидно
прищурившись, спросил Хаджиев.-- Жалко своих?
     Он явно нарывался на скандал. Но Воропаев сдержался, он думал о другом.
Думал  о предстоящей заварушке.  А то, что она скоро произойдет, он судил по
количеству гранат, которыми им надо было  оснастить четыре коробки-магазина.
Он знал -- емкость ленты равняется двадцати девяти  выстрелам.  Должно быть,
предстоит большой бой.
     Когда  все четыре  коробки были  заполнены,  они отнесли их  в гараж  и
подняли  на стеллаж, где стоял в  раскорячку станковый гранатомет.  От  него
несло смазкой, на стволе болтался кусок промасленного пергамента.
     Воропаев  видел,  как двое,  в камуфляжной форме,  что-то переносили из
трейлера  в багажник  угнанного  им  "фордика",  стоящего  рядом  со  старым
"москвичом"-каблучком. Его  пригнал  из  города один из недавно прибывших на
базу боевиков.
     Судя по напряженным позам людей, в пакетах был немалый груз. Подошедший
Вахтанг нагнулся над нутром  багажника и проверил поклажу. Увидев Воропаева,
поманил его пальцем.
     --  Тебя  зовут Алик?  Поедешь вечером с ребятами...От  тебя ничего  не
требуется, будешь крутить баранку и поможешь в нужном месте сгрузить это, --
грузин рукой указал на багажник.
     -- Важный груз? -- спросил Олег.
     Вместо ответа:
     -- Номера у машины поменяешь и слушайся Резо.
     Резо -- один  из тех двоих,  кто загружал багажник "москвича"-каблучка.
Видимо, тоже грузин. Лет двадцати, с глазами серны.
     -- Когда выезжать?  --  спросил  Воропаев, хотя  знал --  такие вопросы
здесь не поощряются.
     -- Тебе скажут, --  Вахтанг обнял  за плечи Резо и они, перешептываясь,
отошли от "фордика".
     Во дворе затрещал движок.  Шла проверка моторов, которыми были оснащены
парапланы.  Выйдя  из  гаража,  Воропаев увидел трех  крылатых черных  птиц,
которые цугом  стояли на  площадке  между  казармой  и  гаражом.  Возле  них
активничал Ахмадов с несколькими людьми из команды  Вахтанга. Они вынесли из
гаража  три металлических ящика  и  стали  привязывать  ко  второму сиденью,
предназначенному для прогулочников. Воропаев,  конечно,  понимал, что это за
ящики  и какой мощности  чушки там лежат.  И глядя  на них, вспомнил  своего
дядьку,  который был  чернобыльцем и который медленно  умирал от белокровия.
Вспомнился один эпизод: они ехали с ним в метро,  когда дядьке  стало плохо.
Это  наступало  внезапно:  теряя  сознание,   он  повалился  на   пол,   как
подкошенный. И когда Олег впервые столкнулся с этим, увиденное его потрясло.
И не только  оттого, что  он был беспомощен, растерян,  но главное  дядькино
лицо поразило  его  своей мертвенной  пепельностью. Точно  с таким лицом  он
лежал в гробу и лишь ленточка на лбу была отличительным знаком смерти.
     К Олегу подошел Николеску и сказал,  что пора обедать. Они  залезли  на
крышу,  где уже стоял часовой  чеченец, и укрывшись за парапетом,  развязали
рюкзак.  Но есть не хотелось. Воропаев поклевал  немного тушенки  и запил ее
минеральной водой. Николеску наоборот, умял две банки консервов и полбуханки
хлеба. И, видно, от старательности,  с какой он поглощал пищу, на лбу у него
высыпали  бисеринки   пота.  Лицо  крестьянина  излучало   покой  и   полное
удовлетворение.
     -- Как ты, Олег, думаешь, будем сегодня кому-то  кровянку пускать или в
резерве отсидимся?
     -- Смотри, чтобы  нам не пустили кровянку...Чего ты  забыл  у  них?  --
Воропаев сигаретой указал в сторону сидящего на корячках часового чеченца.
     -- А ты?
     --  Что  ж, правильно  отвечаешь, старина...Сегодня действительно здесь
что-то произойдет такое...  и  я не думаю,  что мы  с тобой еще когда-нибудь
увидим своих мамочек.
     Николеску  занервничал. Заерзал.  Стал суетливо  укладывать в  вещмешок
недоеденное.  В  спешке  перевернул бутылку  с минералкой,  кое-как  завязал
мешок.
     -- Ты меня специально пугаешь? Да?
     -- Придурок, очнись ото сна. Сегодня ночью весь мир встанет на уши.
     -- Ты думаешь АЭС? Неужели они на это пойдут?
     --Уже идут, --  Воропаеву не хотелось смотреть  Николеску,  в  глаза, в
которых застыл  первобытный ужас.  -- Если останешься в  живых, найди способ
передать моей родне последний привет. Весь адрес называть не буду, все равно
не   запомнишь,   просто  напишешь   письмо:   Подмосковье,  Ирине  Петровне
Воропаевой...Привет -- и все. Запомнишь?
     -- Да чего  там запоминать -- Ирина Петровна, а Подмосковье одно. А мою
маму зовут Софьей, поселок Каменки...в Молдавии,  как раз на  48-й параллели
находится...Напишешь,   что   я  геройски   погиб  при   выполнении  задания
государственной важности...Ей легче будет это пережить.
     -- Давай пока не будем помирать. Я тебе  вот что  скажу:  если на  тебе
большой крови своих ребят нет, сматывайся отсюда, куда глаза глядят.
     Николеску набычился, желваки заходили шатунами.
     -- Крови-то нет,  зато  есть  предательство. Когда  мен