углубленному досмотру. Как раз это
самое они проделали  вместе  с  Плещеевым  всего  час  назад.  У  Сергея
Петровича было дело поблизости от дома Дубинина.  А  Дубинин  почти  всю
неделю отработал в "эгидовском" филиале, который любители русского эпоса
окрестили "Добрыней". И  перемолвиться  накоротке  им  было  необходимо.
Потому-то шеф позвонил в пятницу в конце дня.
   - Есть планы на уикенд?
   - Собираюсь навестить сестру, Сергей Петрович. Ожидается  прибавление
семейства. Но если надо повидаться, я готов. Как только - так сразу.
   - Стоп-стоп-стоп. - И Дубинин понял, что шеф взял паузу для  изучения
еженедельника. - Завтра в двенадцать за вами заеду и отвезу к сестре.
   Устраивает? - возник наконец ею голос.
   - Вполне.
   Плещеев после тяжелой контузии, которую получил несколько  лет  назад
во время серьезного дела, по  субботам  проходил  лечение  в  барокамере
где-то поблизости от его дома. Тогда  и  Дубинина  дурная  пуля  задела,
вырвав на боку  кусочек  кожи  и  мяса.  В  те  годы  боестолкновения  с
бандитами стали почти привычными. А  "Калашников"  можно  было  запросто
купить в центре города на толчке в "Апрашке" - внутри Апраксина двора.
   - Вчера полдня провел на совещании в Большом доме, жаловался Плещеев,
ведя серую "Вольво" по третьему ряду.  -А  потом  еще  час  меня  драили
персонально.
   Вынь и положь материал на Чеченца. А что за личность, откуда взялась?
Наши питерские чечены от него изо всех сил отмежевываются. Причем вопрос
поставлен даже не по линии Интерпола, а выше. Понимаете?
   - Вопросы ставить легко, - поддакнул Дубинин, - знать бы, где  ответы
хранятся.
   - И по нашему фигуранту, по Брамсу, тоже надо  работать,  -  напомнил
Плещеев, лихо въехав под арку  во  двор  дома,  где  жила  сестра  Осафа
Александровича.
   А теперь Дубинин старательно вел чужие задрипанные  "Жигули",  слушал
вполуха болтовню пассажира и с грустью  думал  о  том,  что  дела  в  их
конторе за неделю  не  продвинулись  ни  на  миллиметр.  Легко  сказать:
поработать и сузить количество версий.  Опрошенные  им  лично  пассажиры
хельсинковского автобуса давали показания, в которых  все  противоречило
одно другому. Одни рассказывали о своем спасителе как о могучем гиганте,
другие подчеркивали его  малый  рост  и  худобу.  Одни  давали  ему  лет
пятьдесят, другие - тридцать. Пожалуй, подробности  сходились  только  в
одном - в прическе. Волосы короткие, очень светлые. А может, седые.  Вот
как  раз   такие   у   его   случайного   попутчика.   И   внешность   -
маловыразительная. Но похожих в  Петербурге  тысячи.  И  если  в  каждом
невзрачном коротко стриженном блондине подозревать Брамса, то без работы
контора не останется никогда.  А  тут  еще  появился  некто  Чеченец.  О
котором тоже известно не больше, чем о Брамсе, если это и вовсе не  одна
и та же личность. По некоторым недомолвкам Плещеев вроде бы в прошлом  с
Брамсом общался. Даже кто-то из них кого-то однажды спас.  Но  он  мужик
крепкий и держит эту информацию при себе. А  с  Дубинина  в  понедельник
спросит отчет. Эх, встретиться бы с  этим  Брамсом  накоротке,  помечтал
Осаф Александрович, побеседовать бы часок по-мужски за  пивом:  с  какой
целью пожаловал к ним на этот раз и  надолго  ли?  Ничего  большего  для
доклада в принципе и не нужно.
   Продолжая слушать болтовню пассажира, Дубинин  встал  у  перекрестка,
пропуская поток машин, чтобы сделать разворот и подъехать к метро.
   - Атас! - сказал вдруг пассажир.
   И Дубинин увидел,  как  справа,  обогнав  несколько  автомобилей,  на
осевую линию выскочил "Мерседес" и теперь стремительно приближается к их
правому борту. Уйти с  осевой  этот  "Мерседес"  не  мог  -  параллельно
мчались другие автомобили. Водитель его уже тормозил  изо  всех  сил.  И
тормозного пути ему не хватило  всего  сантиметров  на  пять.  А  дальше
послышался  характерный  чавкающий   звук   мнущегося   металла,   треск
осыпающихся осколков от фонарей дорогой иномарки.
   Удар  в  переднюю  правую  дверь  был  хотя  и  несильным,  но   она,
естественно, требовала теперь ремонта. Или замены.
   - С приездом!  -  проговорил  сосед.  -  Мне  выйти,  если  дверь  не
заклинило?
   - Сидите, - ответил Дубинин и пошел навстречу трем парням, вылезающим
из "Мерседеса".
   - Ну мужик, ты попал! - поздравили они его.
   Эти разборки на дорогах, когда каждый, изворачиваясь и  хитря,  валит
вину на другого, Осаф Александрович ненавидел тоже.
   Владелец слегка побитой машины оглядел передок и спросил:
   - Бабки с собой? Тысячи полторы на капот и разъезжаемся.
   - Парни, это ведь ваша вина, - попробовал усовестить их Дубинин. - Вы
в меня въехали, да еще на осевой. Так что, за ремонт с вас.
   Но парни его слов как бы и не слышали. Один из них вытащил из кармана
куртки изящный маленький сотовый и, отвернувшись от  Дубинина,  негромко
объяснял кому-то:
   - Мишаня! Нам тут лох на дороге попался, так  что  на  четверть  часа
задержимся. Подставил свою тачку, мудила. - Он убрал трубочку в карман и
спросил:
   - Ну как насчет бабок?
   - Вызывайте инспектора, юноши, - дружелюбно  посоветовал  Дубинин.  -
Дело абсолютно бесспорное.
   - Что за базар! Бери у него документы и поехали! - заторопил один  из
парней. - Тебе рыло давно не чистили? - заботливо спросил он Дубинина. -
Подставил тачку и права качает.
   Будь это его машина, Дубинин уже бы давно вызвал по  рации  гаишников
или, как их называли в последние годы - ги-бэ-дэ-дэшников. Но тут у него
с собой даже  трубки  не  было,  и  он  решился  наконец  предъявить  им
удостоверение, при  виде  которого  наглые  пацаны  обычно  приходили  в
священный трепет. По крайней мере, в свете дня. Дубинин уже  сунул  было
руку во внутренний карман пиджака, но с ужасом вспомнил,  что  костюм-то
на нем другой. И, следовательно, документов при нем нет. Вообще никаких.
Он же всего-навсего ехал к сестре поесть борща.
   Владелец "Мерседеса" заметил его жест и что-то понял.
   - Петь, сходи за наручниками, - распорядился он. -  Возьмем  этого  с
собой, а там разберемся.
   И он повернулся к Осафу Александровичу:
   - Ну что ж ты, мудила старый? Тебе надо на печи сидеть, попукивать. А
ты - по городу на своей лохматке. Сейчас с нами поедешь.
   Только  этого  Дубинину  и  не  хватало:  идти  в  заложники  к  трем
бандюганам-шестеркам.
   - Вот что, мальчики, я вам этого не  советую,  -  сказал  он  голосом
старшего товарища.
   - Ты, сука, квартиру нам отдашь. Понял? Тогда  будешь  советовать,  -
сказал владелец "мерса" и звякнул принесенными  наручниками.  -  Ручонки
давай, - скомандовал он.
   "Только драки еще не хватало! - тоскливо подумал Дубинин. -  Главное,
чтоб не уронили. Тогда сразу буду в наручниках".
   Он  уже  примеривался,  чтобы  ударить  первым,  неожиданно,  но  тут
некстати вылез из  "Жигулей"  невзрачный  пассажир,  про  которого  Осаф
Александрович попросту забыл.
   - Что за шум, а драки нету? - весело полюбопытствовал он  а  затем  с
радостным удивлением поприветствовал владельца "мерса":
   - Волчара!
   -  Ну!  -  ответил  владелец,  изумленно  вглядываясь  в  невзрачного
пассажира.
   И Осаф Александрович отметил, что прыти в этом пацане  сразу  заметно
поубавилось, он даже ростом  сделался  меньше,  словно  воздух  из  него
выпустили.
   - Железку-то спрячь, - посоветовал пассажир и взглянул на Дубинина. -
Садитесь за руль, а я с пацанами договорюсь.
   Хотя Дубинин желал бы послушать, о чем его случайный спаситель  будет
толковать с парнями, разумнее было подчиниться ситуации. И  он  вернулся
за руль.
   Но смотреть на них из-за стекла ему никто не запретил.
   А  парни,  перемолвившись  с   пассажиром,   вдруг   пошли   деловито
осматривать помятую жигулевскую дверь, потом тот, кого назвали Волчарой,
выудил из брючного кармана бумажник на цепочке и протянул  стодолларовую
купюру. После этого все трое погрузились в "мерс" и мирно отъехали.
   - На ремонт двери, -  весело  сказал  пассажир,  усаживаясь  рядом  с
Дубининым и кладя ему на  колено  деньги.  -  Где  только  не  встретишь
знакомого человечка!
   Мне у метро, не забыли?
   Оставшуюся часть  пути  они  ехали  молча,  и  только  когда  Дубинин
остановился рядом со станцией метро, пассажир, уже выбираясь из  машины,
сказал ему на прощание:
   -  Спасибо,  Осаф  Александрович!  Ездите  осторожней!  -  И   озорно
подмигнул.
   Сраженный  тем,  что  первый  встречный  назвал   его,   в   общем-то
засекреченного сотрудника, по  имени-отчеству,  Дубинин  проследил,  как
пассажир замешался в толпу, потом тронул машину, но,  отъехав  за  угол,
резко затормозил. В голове его промелькнула странная догадка. Глупо было
об этом думать, но ведь приметы  сходились!  Дубинин  даже  решил  было,
оставив машину, броситься за пассажиром вдогонку.
   Только что он сказал бы ему? Что, мол, если ты - тот самый Брамс,  то
приказ о твоей немедленной ликвидации все еще не  отменен,  и  лучше  бы
тебе немедленно отбыть за границы Отечества, или, по  крайней  мере,  из
Питера.
   Видимо, тянет беднягу что-то в их город...
   Надо  было,  бросив  машину,  мчаться  за  ним  вдогонку.   Но   Осаф
Александрович продолжал сидеть на месте,  хотя  и  понимал,  что  второе
такое везение судьба ему подарит нескоро. Однако и совершить должностное
преступление он тоже не мог.
   Пусть будет так, как было: он подвез незнакомого человека, тот  помог
ему разобраться с парнями, и на этом они  расстались.  Чтобы  больше  не
встретиться.

ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПОХОРОНЫ

   - Ты что, совсем сдурел из-за баб?!
   Михаил давно не слышал такой свирепости в голосе своей супруги.
   - Не понял, о чем ты говоришь. - Он даже  не  обиделся  на  выкрик  о
"бабах".
   Тем более что и супруга давно знала: что разговор о бабах - это  мимо
него. Все будни и выходные Михаил вкалывал в своей лаборатории.  Точнее,
не вкалывал, а созидал - творил новые, еще никем, даже  самим  Господом,
не выстроенные вещества и их изомеры. Он так и говорил  иногда,  и  даже
сам в это верил: "На нашей грешной земле я являюсь рукою Бога -  получаю
такие длинные молекулы, которые Всевышний не успел  приготовить,  решив,
что это унылое занятие он поручит мне".
   Этой  работой  -  созданием  неизвестных  ни  человеку,  ни   природе
органических веществ он увлекся много лет назад еще в институте,  и  она
занимала все его время. А Оля и  вовсе  не  подходила  под  разряд  баб.
Поэтому ответ его был абсолютно искренним.
   - Не понял, - переспросил он жену. - Проясни свою мысль.
   - Издеваешься надо мной?!
   - Да нет. Не вижу поводов.
   - Тебе поводы нужны? А без поводов ты не умеешь?  Какого  подонка  ты
надоумил прислать мне эту телеграмму?
   - Какую телеграмму? Извини, я снова не понял, о чем ты говоришь?
   - Михаил, хватит придуриваться! Зачем тебе понадобилось вызывать меня
в Германию?
   - Ничего не понимаю! В какую Германию? Кого  вызывать?  Недоумение  в
голосе бывшего мужа было настолько неподдельным, что супруга решила  ему
поверить.
   - Объясняю  по  буквам.  То  есть  зачитываю  телеграмму:  "Уважаемая
госпожа  Петрова!  Правительство  земли  Рейн-Вестфалия  с   прискорбием
извещает Вас о кончине Вашего мужа Михаила Петрова. По всем  вопросам  о
Вашей  поездке  для  участия  в  захоронении  супруга  и  вступления   в
наследство Вы можете обратиться в Генеральное консульство Германии.  Это
извещение является официальным документом".
   Жена сделала паузу, и Михаил услышал, в  трубке  шорох  сворачиваемой
бумаги.
   - Зачем  тебе  понадобилось  посылать  мне  эту  лабуду?  Официальный
документ! У тебя что, от секса совсем крыша поехала?!
   - От какого секса? Ну что ты мелешь?
   - Это я-то мелю?! Это ты мелешь! Живой труп  называется!  Официальный
документ о собственной смерти! Дерьмо собачье! Тебе в какой конторе  эту
бумагу сфальшивили? Поделись опытом.
   - Знаешь, я боюсь, что это извещение - настоящее, но сам  я,  честное
слово, никакого отношения к нему не имею. - Михаил наконец  осознал  всю
серьезность этого самого документа. - А если имею, то очень косвенное.
   Еще ни одному человеку он не раскрыл тайну отъезда в Германию  своего
двоюродного брата. Даже Оле. И пока не собирался этого делать. Но если в
самом деле Генка умер или погиб - кто его знает,  то  теперь  надо  было
что-то предпринимать.
   - Давай так. Я попробую по своим каналам уточнить, в чем дело, а  дня
через два тебе позвоню.
   - "Уточнить"! - с презрением передразнила его супруга. - Это я  лучше
тебя могу сделать,  тоже  мне  -  уточнитель!  У  моей  фирмы  там  свое
отделение.

***

   А в это время Ольга Васильевна как раз окончательно определила судьбу
найденных в батарее денег.  Пять  тысяч  она  решила  спрятать  в  самое
неприметное место. Такое  место  у  нее  было  -  отстающий  плинтус  за
холодильником. Однажды в  квартиру  во  время  ее  отсутствия  заявились
бандиты и покрасили белую кошечку Пунечку зеленой краской - просто  так,
для юмора, чтобы попугать. Кошечку они задвинули в угол холодильником и,
когда передвигали его, оторвали плинтус.
   Теперь этот плинтус болтался на одном гвозде.
   Ольга отодвинула холодильник,  заложила  пачечку  зеленых  бумажек  и
закрепила его еще тремя гвоздями. Вряд ли какому вору, если он заберется
к ним, придет в голову отрывать плинтусы. А бандиты тоже во  второй  раз
не станут забавляться крашением  кошки.  Так  что  теперь  у  нее  будет
настоящий неприкосновенный запас.
   Другие пять тысяч Ольга понесла в школу. В этот день  у  нее  были  в
школе третий, четвертый, пятый и шестой час. Но  она  пришла  специально
раньше, ко второму, чтобы переговорить с директором.
   Когда-то Ольгу Васильевну, прежде никаких  педагогических  институтов
не кончавшую, а работавшую ведущим специалистом-биологом в академическом
НИИ, завлекли  в  коллектив  энтузиастов,  которые  мечтали  внедрить  в
российскую школу с помощью новейших методов обучения  самые  что  ни  на
есть  новейшие  научно-естественные  знания.  В   тот   год   в   стране
осуществлялись самые, на первый  взгляд,  безумные  проекты.  Их  проект
осуществился тоже - им даже здание дали.
   Правда, довольно обветшалое  и  замызганное.  И  все  лето,  еще  без
учеников, они приводили его в более или менее приличный вид. Работали за
стекольщиков, электриков, штукатуров, маляров и поломоек.
   Геннадий очень тогда на нее обиделся. Он как раз ушел из инженеров  в
собственный бизнес и настаивал, чтобы она, раз уж  почти  оставила  свой
высокоученый институт, так кончала бы в темпе бухгалтерские  курсы.  Ему
срочно был необходим бухгалтер, которому он бы мог доверять.
   - Во всех частных фирмах муж - генеральный директор, жена  -  главный
бухгалтер, - убеждал он.
   Но Ольга забросила работу в лаборатории ради иного дела.  Спустя  год
их школу стали восхвалять, а через несколько лет  -  понемногу  травить.
Так, в принципе, получилось и  со  всеми  другими  безумными  проектами,
которые вроде бы внедрялись в жизнь: сначала  разрешили  быть,  а  потом
тихо умучили. Но каким-то чудом как раз им долго  удавалось  отбиваться.
Как-никак их школа поставляла  городу  основной  контингент  победителей
всероссийских  и  международных  олимпиад,  а  также   вела   вместе   с
академическими институтами вполне серьезные научные разработки.
   Но чем дальше, тем  становилось  хуже.  Как-то  так  получалось,  что
городские руководители образования менялись один за другим. И у  каждого
нового при упоминании об их школе лицо становилось  еще  более  тусклым,
унылым.
   Время от времени кого-нибудь из учителей озаряла одна и та же мысль -
открыть класс для богатеньких. Остальные, успевшие переболеть  такой  же
идеей, быстро это озарение гасили.
   - Наша школа для детей, увлеченных научным познанием  мира,  -  любил
повторять их тогдашний директор  и  гениальная  личность  Леня  Казанцев
корреспондентам, которые являлись к нему за  интервью,  -  а  эта  штука
редко рождается от сытости.
   Однако теперь спонсором становилась сама  Ольга,  и  такая  мысль  ей
очень нравилась.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

   В  учительской  было  пусто,  лишь  Аллочка,  юная  преподавательница
английского, у которой  было  "окно",  сидела  с  включенной  настольной
лампой за столиком в углу и проверяла тетради.
   - Тебя твой этот, как его, Гоша Захарьянц искал, - сообщила она, едва
Ольга, поставив сумку на стол, считавшийся как  бы  ее  рабочим  местом,
встала у зеркала, чтобы слегка поправить волосы.
   - Домашнев пришел, не знаешь?
   Аркадий Петрович Домашнев был относительно новым директором, которого
несколько месяцев назад к ним прислал районный отдел образования. Именно
"относительно новым", потому что казался он человеком,  настолько  давно
поросшим мхом, что новым  его  невозможно  было  назвать  ни  при  каких
обстоятельствах.
   - Ты спрашиваешь так, будто я и в самом деле знаю...
   В ответе Аллы Ольге померещилась странная неадекватность.  Неужели  у
них правда что-то начинается - у этого носорога  и  англичанки  Аллочки,
обладательницы Кембриджского диплома.
   - Да нет, я просто так, чтобы зря не ходить туда-сюда.  Хочу  к  нему
зайти для одного разговора.
   Директорский кабинет был на первом этаже, а учительская - на третьем,
и спускаться, а потом подниматься попусту в самом деле не  хотелось.  Но
ее колебания были прерваны телефонным звонком, точнее  -  попискиванием.
Аппарат в учительской стоял странный - когда  к  ним  звонили,  его  сил
хватало на едва слышимый писк. Ольга стояла к нему ближе и поэтому сняла
трубку. - Здравствуйте, Ольга Васильевна, зайдите, пожалуйста, ко мне, -
услышала она голос директора.
   Вот экстрасенс выискался! Откуда он узнал, что она только что вошла в
учительскую. Хотя могла доложить гардеробщица, если ей это было велено.
   - Ой, Аркадий Петрович, я как раз сама хотела к вам... - Никак она не
могла перебороть в себе эту интонацию  скверной  ученицы  перед  старшим
дядей.
   - Вот и добро. Я жду.
   - Видишь, - удовлетворенно произнесла Аллочка. - А ты спрашивала.
   Но Ольга, забыв про сумку, оставленную на столе, уже была в коридоре.
Она навсегда запомнила минуты, когда на пороге  этой  самой  учительской
первый раз возник новый директор, сменивший Леню Казанцева. Он показался
ей  типичным  хозпартактивом  из  старинных,  мохнатых  времен.  Плотный
мужчина лет пятидесяти с лишним в  сером  застегнутом  на  все  пуговицы
костюме, белой рубашке и галстуке.
   Казалось бы, такой наряд должен был придавать ему если не сходство  с
новым русским, то, по крайней мере, значимость, но этого не происходило.
Костюм был сшит лет пятнадцать назад фабрикой "Большевичка", причем  его
обладатель был в те времена чуть менее толстым. Поэтому  новый  директор
производил впечатление  скорее  тщательно  скрываемой  бедности.  Однако
жалости он не вызывал. Тому  виной  было  лицо:  глупое  и  одновременно
напыщенно  солидное.  Настоящий  крокодил.  Или  носорог.  Смотря  какую
классику вспомнить.
   - Здравствуйте, - громко сказал тогда он  и  запнулся.  "Товарищи"  -
несовременно и политически неверно, а "господа" как-то несуразно.
   - Здравствуйте, - кивнули все.
   - Я новый  директор  этой  гимназии,  -  эти  слова  крокодил-носорог
произнес, пожалуй, даже чересчур  торжественно.  -  Меня  зовут  Аркадий
Петрович Домашнев.
   Прошу любить и жаловать.
   Казавшаяся тогда легкомысленной  Аллочка  подозрительно  закашлялась,
остальные смотрели сурово. Ольга первой поднялась из-за стола.
   - Добро пожаловать, Аркадий Петрович, позвольте вам  представить  наш
педагогический коллектив. Петр Иванович Сосновский  -  учитель  истории,
Леонид  Яковлевич  Казанцев  -  учитель  физики  и  астрономии,   доктор
физических наук...
   Да-да, их прежний директор, на зов которого все они и собрались,  был
молодым светилой, всамделишным доктором  наук,  а  скоро  мог  бы  стать
членкором большой Академии, если бы не выдумал э