а подходах к платформе Агнию встретила громадная толпа орущих парней
- в одинаковых полосатых шарфах, дурацких шапочках и колпаках с рожками.
Некоторые из них размахивали полосатыми флагами.  Этот  разноголосый  ор
она услышала, как только поднялась от метро  по  лестнице  туда,  откуда
отправлялись пригородные электрички.
   - Опять "зенитчики" едут, -  с  неудовольствием  проговорил  рядом  с
Агнией пожилой человек с двумя потертыми чемоданами, грузно ставя их  на
асфальт. - Вот уж непруха, так непруха!
   И точно - это были футбольные фанаты,  стриженные  коротко  мальчишки
лет по шестнадцать-восемнадцать. На всем, что они на себя нацепили, и на
флагах была одна и та же надпись - "Зенит". Ей даже показалось, что лица
у  них  одинаково  туповатые  -  словно  все  они  вышли   из   той   же
экспериментальной установки,  где  клонировали  овечку  "Долли".  Фанаты
штурмовали вагоны именно ее поезда  -  ведь  он  был  самым  дешевым,  а
порядок на платформе пытались  навести  десятка  полтора  омоновцев,  но
делали они это довольно вяло. И, продираясь сквозь толпу  парней,  Агния
испугалась всерьез - еще не хватало ехать вместе с этой ордой! Тогда  уж
не только не выспишься, потому что они наверняка  напьются,  едва  поезд
тронется,  но  и  вообще  хлебнешь  неприятностей.  Однако   "зенитчики"
прорывались  в  конец  поезда,  а  ее  вагон,  находившийся   у   самого
локомотива, оказался чистым, проводница приветливой, соседи -  тихими  и
вполне приличными людьми. Даже постельное белье, которое ей выдали, было
хорошо выстиранным и относительно новым. Оказалось, что и в  плацкартном
вагоне тоже иногда ехать  не  так  уж  страшно,  особенно,  если  дорога
занимает всего одну ночь.
   Поезд  приходил  в  Москву  в  девять  с  небольшим,  а   встречу   в
издательстве назначили на час дня. Это  время  было  тоже  удобным,  она
решила, что четырех  часов  хватит  как  раз  на  то,  чтобы  сделать  в
вокзальной парикмахерской укладку  и  не  спеша  добраться  по  подробно
записанному адресу.
   По  дороге  Агния  еще  раз  прокручивала  предстоящий   разговор   с
директором издательства на случай, если  тот  спросит  о  плане  будущей
книги. Мысли ее на этот счет можно было назвать выношенными. И  касались
они не только искусства и места в нем художника вообще, но и места самой
Агнии в частности.
   - В такой книге обязательно должна быть сквозная философская идея,  -
говорила она накануне отъезда Глебу, снимая со  сковороды  омлет.  -  Ты
согласен?
   - Безусловно! Без этого за нее и браться не  стоит.  Иначе  получится
аморфная куча всяческих фактов, - подтверждал муж, сооружая бутерброд.
   - Как тебе мысль о том, что все в мире едино: и плесень на коряге,  и
камень, и облако, и человек, и птица, и цветок - все это  едино,  потому
что все от Бога. Подходит? - спрашивала она через полчаса.
   Глеб  отрывался  от  ноутбука,  секунду-две   соображал   и   наконец
догадывался, о чем жена спрашивает.
   - Нормально. Правда, такое хорошо бы в книгу про кого-нибудь другого,
вроде Альберта Швейцера. Так сказать, благоговение перед жизнью.
   - Тогда можно сделать иначе. Просто выставить вопрос: кто мы  в  этом
мире - случайные пришельцы со случайной судьбой или в каждой нашей жизни
просматривается воля Божья? И с  этим  вопросом  я  прослежу  за  жизнью
героя. Такое пойдет?
   - Это лучше, - подтверждал Глеб.
   В юные года она часто мучалась и другим вопросом: талант  -  это  чей
дар? Он от Бога, от сатаны или результат случайного сложения генов?  Его
тоже можно было поставить в такой книге и попытаться на него ответить.
   Прежде  она  считала,  что  искусство   всегда   имеет   божественное
происхождение.
   И когда один знаменитый композитор говорил на встрече, что сам  он  -
всего лишь инструмент, который принимает  от  неба  мировую  гармонию  и
переводит ее в нотные знаки и звуки, она радовалась: это - мое! Я  думаю
так же. С другой  стороны,  еще  на  первом  курсе  университета  они  с
увлечением читали роман  Томаса  Манна.  Тот  самый:  "Доктор  Фаустус",
конечно. И примеряли на  себя  судьбу  Леверкюна.  Всех  их  тогда  жгло
честолюбие, каждый верил, что  обязательно  станет  знаменитым.  И  ради
славы они были готовы на многое - даже на договор с дьяволом, как тот же
Леверкюн, достигший немыслимых высот  в  искусстве  и  лишившийся  всего
человеческого.
   Приблизительно в эти же годы она была на встрече со священником, даже
каким-то иерархом Православной церкви.  Зал  в  еще  не  сгоревшем  Доме
писателей, куда они часто ходили, был полон. Люди стояли в проходах,  на
подоконниках.
   Священника спросили о месте интеллигенции в мире.
   - Не порадую вас своим мнением, -  ответил  священник,  -  но  я  так
думаю, что интеллигенты, особенно на Руси - это продолжатели дела Каина.
Что интеллигент считает главным в жизни? Сомнение. А веру он отвергает .
   Тогда был разгар эпохи, которую называли перестройкой.  И  неожиданно
люди, считавшиеся только  что  официальными  изгоями,  превратились  для
Агнии и ее подруг во властителей Дум и глашатаев истины. Точно такими же
стали для них и те священники, которые не боялись выходить на публику  -
ведь Церковь тоже едва поправлялась после гонений. Священников,  умеющих
разговаривать с людьми, тогда было немного  большинство,  мягко  говоря,
даром красноречия не обладало.
   И слова того иерарха не только  врезались  в  память,  они  постоянно
мучили Агнию: как,  неужели  и  она  со  своими  сомнениями,  исканиями,
любовью  к  театру  -  тоже  от  Каина?  а  великие  мастера,  поэты   и
композиторы, без которых она  не  представляла  своей  жизни,  и  они  -
Каиновы наследники? Получалось, что опять оживал старый вопрос,  который
обожали часто задавать прежние властители: "С кем вы, мастера культуры?"
Только ответ на него теперь был известен  сразу  и  ничего  хорошего  не
обещал.
   С годами эти терзания ранней молодости поутихли, да и столько  с  тех
пор им всем пришлось пережить  разочарований  и  сложностей,  что  Агнии
стало не до абстрактных размышлений. Надо было постоянно думать, как  бы
и где еще заработать буквально на хлеб. И лишь в редкие мгновения, когда
она натыкалась на талантливо написанные статьи или рецензии  кого-нибудь
из знакомых, в ней снова просыпались прежние мысли,  только  теперь  они
имели другой, горький привкус.
   В школе она привыкла получать за сочинения  только  "отлично",  и  ее
работы вывешивали на  разных  выставках  городских  олимпиад.  Она  и  в
университете  ходила   среди   особо   одаренных,   поэтому   с   легким
снисхождением смотрела на остальных. И в газете к ней сначала относились
так же.
   Но в последние годы пришли другие. Они были  школьниками,  когда  она
заканчивала  университет,  а  некоторые  так  и   не   кончали   никаких
университетов.
   Сначала  их  манера  письма  казалась  ей  разнузданно-придурковатой,
типичным молодежным стебом. И она даже пробовала их учить, гордясь своим
изящным классическим стилем. Но скоро сама почувствовала, что ее статьи,
которые она так старательно выписывала,  по  несколько  раз  прокручивая
каждое построение, рядом с текстами тех, кого  хотела  учить,  выглядели
тяжеловесными  и  архаичными,  как  старинный  дредноут.  А  в  приколах
молодежного стеба вдруг  проявлялась  неожиданная  глубина  и  чувств  и
мыслей. И Агния ощущала,  что  новые  таланты  постепенно  оттесняют  ее
вместе с ее классическим стилем куда-то на  обочину.  Как  тут  было  не
вспомнить доктора Фаустуса и способ, с помощью которого  он  занял  свои
вершины.
   Однако вот же - издательство поручило писать большую серьезную  книгу
именно ей, а не этим девочкам и мальчикам. Так  что  в  рецепте  доктора
Фаустуса необходимость отпала.
   "Так и скажу директору, если он спросит меня  о  сверхзадаче:  борьба
Бога с дьяволом на пространстве души человека. В  душе  художника  такая
борьба происходит особенно обострению".
   С этими мыслями Агния вышла из вокзала и сразу наткнулась на стрелку,
показывающую путь к валютному обменнику. Как ей и  говорили  дома,  курс
здесь был намного выгоднее.
   В кошельке у нее лежало несколько десятирублевых бумажек и отдельно -
сто долларов. Неприкосновенный запас из семейного  бюджета,  на  который
она и рассчитывала сделать укладку, а после издательства купить  подарки
мужу, брату, его жене Лене Штопиной и коллегам. И, может  быть,  сходить
на спектакль.
   Она спустилась  по  лестнице  в  подземный  переход,  который  вел  к
Казанскому вокзалу, и там вторая стрелка указала ей дорогу к тупичку.  В
этом тупичке была каморка, где, судя по всему, меняли валюту. Здесь  все
было обычно - окошечко с отверстием внизу, за окошечком  девушка-кассир.
Оттуда как раз отходила женщина с пачкой русских пятисотенных купюр.  Но
едва Агния подошла к окошку, как к ней сзади приблизился интеллигентного
вида мужчина,. Свои деньги и паспорт он держал уже наготове.
   - Вы тоже менять? - спросил он нетерпеливо.
   - Да, - подтвердила Агния и полезла за стодолларовой купюрой.
   На всякий случай, чтобы мужчина не пролез вперед  нее,  она  спросила
кассиршу:
   - Сто долларов можно поменять?
   Но кассирша вдруг вместо ответа выставила  перед  отверстием  в  окне
табличку с надписью "технический перерыв". А  потом  голосом,  усиленным
громкоговорителем произнесла:
   - Освободите помещение.
   - Ну что делать?! Что делать?! -  простонал  нетерпеливый  мужчина  в
очках, который стоял следом за ней. - Вот ведь не везет! -  Он  взглянул
на  сто  долларов,  которые  продолжала  растерянно  держать  вместе   с
паспортом Агния, и его вдруг осенило. -  Вам  же  нужно  их  продать?  -
обрадованно спросил он.
   - Да, естественно.
   - А мне - купить. Стоят два приличных человека и  мучаются!  Продайте
их мне, и наши проблемы будут решены.
   "В самом деле, почему бы не продать?" - подумала Агния. Но  чтобы  не
продешевить, на всякий случай спросила:
   - По какому курсу?
   - Да по тому же, по которому она меняет. Неужели вы  думаете,  что  я
вас хочу облапошить?
   Они вышли из каморки и, отступив  от  нее  еще  на  несколько  шагов,
занялись обменом.
   - Внимательно следите за моими руками, - попросил мужчина  и  показал
свои деньги. - Я  их  пересчитываю,  чтобы  вы  были  спокойны.  Видели?
Получается даже на десять рублей больше, но леший с ней, со сдачей.
   - Нет-нет, я сдачу найду! - проговорила Агния.
   -  Теперь  покажите  ваши  доллары.  Вы  извините,  мне  тут  недавно
подсунули фальшивые, и жена так меня изругала!
   - У меня настоящие! - смущенно отвела Агния подозрения.
   - Я вам верю, но, знаете, "доверяй да проверяй!" - Улыбаясь,  мужчина
взял ее купюру и на вытянутой руке протянул к свету. -  Что-то  не  вижу
полоску, - сказал он озабоченно.
   И тут рядом возник человек в добротном кожаном пальто.
   Он и сам выглядел добротно - высокий, широкоплечий, солидный.
   - Марш в обменный пункт, здесь вам нечего делать! - прикрикнул он.
   - Извините, мы сейчас уходим... - начала было Агния.
   - Я кому сказал: марш в обменный пункт! - Человек крикнул на них  так
грозно, как кричат обычно взрослые на расшалившихся подростков.
   - Ладно, не везет так не  везет,  куплю  в  другом  месте,  -  сказал
интеллигент, вернул Агнии доллары и стал подниматься по лестнице наверх,
к вокзалу.
   Агния тоже хотела было пойти за ним, но скользнула взглядом в сторону
тупичка и с радостью обнаружила, что касса обмена снова  открылась.  Она
даже хотела крикнуть своему  неудачливому  обменщику,  но  того  уже  на
ступенях не было.
   По-прежнему держа паспорт  вместе  со  стодолларовой  купюрой,  Агния
побыстрей подошла к окошку обменника.
   - Пожалуйста, все сто долларов.
   К ее удивлению, кассирша даже не притронулась к ее паспорту.
   - Возьмите свои деньги и посмотрите, что  вы  мне  суете.  Надо  быть
внимательней, женщина!
   - Я сую вам сто долларов, - в тон ей ответила Агния. - Это  вам  надо
быть внимательней. И к тому же вежливей.
   - Посмотрите! -  насмешливо  проговорила  кассирша.  -Я  вам  говорю:
посмотрите!
   Агния недоуменно вытащила свой паспорт вместе с деньгами назад. И тут
только  разглядела,  что  вместо  стодолларовой  купюры  она  предлагала
обменять один доллар. Но ведь несколько минут назад У нее в  руках  были
самые настоящие сто долларов! Сколько раз она сама говорила о  том,  что
никогда ни при каких обстоятельствах нельзя менять  валюту  вот  так,  у
незнакомых людей. И попалась сама.
   Надеясь догнать мошенника, который только притворялся  интеллигентом,
она  выскочила  из  обменника  в  подземный  переход  и  около  ступеней
наткнулась на того самого солидного человека в добротном кожаном пальто.
   - Что, надрали? - спросил он добродушно. - Я же предупреждал: идите к
обменнику.
   - А куда он пошел, вы не знаете?
   - Тот мужичок-то? Да вроде бы туда. - Человек показывал явно в другую
сторону. Но, увидев на ее лице сомнение, поправился:
   - А может, и сюда. Я  за  всяким  жульем  наблюдать  не  уполномочен,
женщина.
   И только тогда она  сообразила,  что  этот  якобы  важный  тип  вовсе
никакой не сотрудник милиции, а работает  в  паре  с  тем,  который  так
артистично притворялся растерянным интеллигентом.  Но  схватить  его  за
руку, доказать, что он преступник, невозможно. И, может быть,  девица  в
обменнике тоже в их компании - по тайному  сигналу  закрывает  кассу,  а
потом сразу  открывает.  Хотя  достаточно  поставить  несколько  скрытых
камер, а переодетым сотрудникам исполнять роль жертв, и можно эту  шайку
поймать.
   С такой сладкой мечтой - пожаловаться брату,  чтобы  его  коллеги  их
отловили,  она  и  вернулась  на  вокзал.  До  встречи  в   издательстве
оставалось больше трех часов. Мысль  о  парикмахерской  казалась  теперь
нелепой фантазией.
   Оставшихся Денег ей едва хватало на дорогу и платный туалет. И даже о
еде или Третьяковке было уже нечего думать. И уж тем более о театре.
   Агния поднялась на второй этаж в зал ожидания. Нашла свободное  место
с соседками поприличнее и села, с трудом удерживая слезы. Как глупо  для
нее начался этот долгожданный столичный день!
   И все же сидеть в полном бездействии три часа Агния  не  могла.  Надо
было хоть что-нибудь предпринять. И тут взгляд  ее  уперся  в  несколько
телефонных автоматов, которые были прикреплены к стене в зале  ожидания.
Точно такие под прозрачными козырьками висели на  улицах  Петербурга.  И
она постоянно пользовалась ими - у нее и сейчас была с  собой  карточка,
на которой оставалось единиц триста.
   Не очень  веря  в  удачу,  Агния  поднялась  и  пошла  читать  текст,
закрепленный около телефонов. Все верно - она  могла  звонить  здесь  по
петербургской карточке.
   По крайней мере, излить свое горе у нее получится.
   Собственный домашний телефон, естественно, не отвечал. Но и на работе
мужа не оказалось. У него  же  библиотечный  день!  -  вспомнила  Агния.
Получалось, что и пожаловаться было  некому.  Не  звонить  же  в  родную
газету!  И  тогда  она  набрала  служебный  номер  брата.   Нечего   ему
просиживать брюки в своей прокуратуре!

УТРЕННИЙ ЗВОНОК СЕСТРИЦЫ

   В те дни, когда в Гуманитарном университете  у  Елены  Штопиной  была
утренняя пара, она поднималась совсем рано.  Чак  Норрис  Второй,  крутя
обрубком хвоста, метался по  квартире  от  кухни  к  спальне  и  не  мог
осмыслить происходящего: почему хозяин продолжает полеживать в  постели,
когда у хозяйки так вкусно пахнет  жареным  хлебцем.  Ткнувшись  в  лицо
Дмитрия влажным носом и наскоро лизнув его в щеку, он мчался на кухню  в
надежде, что и ему  что-нибудь  перепадет  от  хозяйкиного  завтрака,  а
оттуда стремительно возвращался в спальню.
   Не  выдержав  напора  собачьей  энергии,  Дмитрий  вскакивал,  быстро
одевался  и  выходил  к  жене.  С   кухни   доносился   голос   ведущего
телевизионных новостей.
   - Ужас какой, ты слышал?! - спросила Штопка, поспешно допивая кофе. -
Я  тебе  на  сковородке  оставила  гренки  с  омлетом,  как  ты  любишь.
Представляешь, кому это понадобилось - срезать с живого человека  кожу?!
Совсем уже дошли!
   Секта какая-нибудь или маньяк? Опять на тебя спихнут?
   - Уже спихнули, - уныло подтвердил Дмитрий, идя за женой в прихожую.
   - Все, я опаздываю!  Чак,  милый,  не  мешай!  Чак,  видя,  что  люди
торопливо собираются, метался у них в  ногах,  боясь,  что  его  оставят
здесь в одиночестве.
   - Иди сюда, невозможная собака. Сидеть! -  скомандовал  ему  Дмитрий,
нагибаясь, чтобы надеть ошейник  с  поводком.  -  Сейчас  проводим  нашу
Штопочку...
   Еще  два  года  назад  Лена  была  человеком  свободной  профессии  -
художницей-миниатюристкой.  Работать  она  любила  допоздна  при   яркой
настольной лампе. Когда они, наконец, после многих мучений соединились с
Дмитрием, он  полюбил  просыпаться  среди  ночи  и  смотреть,  как  она,
склонившись к столу, проводит тончайшие, едва заметные линии и при  этом
что-то тихо нашептывает.
   Правда, в первые месяцы их супружеской жизни он и вовсе почти не спал
от счастья, что она теперь постоянно с ним рядом.
   А в начале прошлой весны ей позвонила вечером  старинная  знакомая  и
обрушила на нее это самое предложение: читать курс истории отечественной
книжной графики. От первых летописей до нынешних дней.  Лена  испугалась
ужасно и замучила Дмитрия своими сомнениями. На раздумья  ей  дана  была
одна ночь.
   - Представляешь, у них курс вел сам  профессор  Стариков,  а  у  него
позавчера случился инсульт. И врачи говорят, дело плохо. Он же  еще  нам
лекции читал, - объясняла  Лена  мужу.  -  Но  студенты  заплатили  свои
доллары, им до этого никакого  дела  нет.  Стариков  и  я  -  чувствуешь
разницу?!
   Дмитрий не знал, что и посоветовать. Ясно, что такие  предложения  на
дороге не валялись: о преподавании в платных группах мечтали многие.  До
этого Лена перебивалась, сдавая свои миниатюры в  художественный  салон.
Время от времени ей оттуда звонили и она сообщала счастливо:
   - Димка, послушай! Зашли американские туристы и купили  сразу  четыре
работы!
   Но такие события происходили нечасто.
   К лекциям она готовилась очень серьезно. А  волновалась  так,  что  в
первый месяц Дмитрий провожал ее  до  самого  университета,  боясь,  что
иначе жена угодит под машину.
   - Представляешь! - сказала Штопка, когда они  вместе  с  Чаком  ехали
вниз в лифте. - Я такое объявление  услышала:  в  Египет  путевки  снова
подешевели - сто девяносто долларов. Давай, а? Поймаешь  этого,  который
кожу содрал, и поедем!
   Так хочется увидеть Великие пирамиды. И сфинкса тоже. А еще в Красное
море понырять!
   - Обязательно, - согласился Дмитрий. - Поймаю, и сразу поедем.
   Через  час  Дмитрий  сидел  в  районной  прокуратуре,  за   привычным
раздолбанным письменным столом в своем тесном кабинете с окном, глядящим
на кирпичную стену.
   - Торговцы  шаурмой  проверены,  -  докладывал  Никита  Панков.  -  С
человечиной никто из них возиться не станет. Они не психи - это  ж  себе
дороже.
   -  Автомобилистов,  имеющих  дочерей  десяти-тринадцати  лет,  многие
тысячи, - продолжила доклад Никиты Катя Калачева. -  Я  даже  их  списки
печатать не стала, так в файле и  оставила.  Проверять  их  -  жизни  не
хватит. Дмитрий Евгеньевич, надо заходить с другого конца.
   И ей, и Никите еще не было тридцати. Дмитрий Самарин перетащил их  за
собой, когда его назначили начальником следственного отдела.  Сейчас  на
них висели десятки дел, да еще со вчерашнего дня добавилось вот это.
   - Может, подпольная мастерская? - вяло предположил Никита. -  А  что,
варят втихаря мыло и выдают за французское?
   Но было видно, что в эту версию не верит даже и он сам.
   - Короче, идей пока никаких? - спросил Дмитрий.
   - Да обычная это бытовуха, Дмитрий Евгеньевич! А  мы  тут  в  версиях
упражняемся! - сердито пробурчал Никита.
   -  Самая  обыкновенная,   Никитушка,   -   сыр