соседка ничего ответить не смогла.
   - Но женщин у него, значит, было много? - уточнил Дмитрий.
   Тут мужчина раздраженно пожал плечами и, видимо, считая  свою  миссию
выполненной, удалился к себе в квартиру.  Но  дверь  для  вежливости  не
прихлопнул.
   - Любили они его. Иногда приедет на лимузине, стоит полчаса у  дверей
и все звонит, звонит. Не догадывается, что он уже с другой. Что было, то
было, - признала соседка. - Так  ведь  он  был  киноартистом.  Ему  даже
визитную карточку напечатали особую - там  так  и  сказано:  "красавец".
Сейчас я вам ее покажу. - И она принесла точно такую визитку, какая была
у Агнии.
   - Интересная профессия, - согласился Дмитрий, взглянув  на  карточку.
Он протянул соседке свою, где была указана  его  должность  и  служебные
телефоны. И распрощался обычной в таких случаях фразой:
   - Если что вспомните или увидите, очень прошу  вас,  сразу  поставьте
нас в известность.

ЖУРНАЛ У ПАССАЖИРА МЕТРО

   Ольга Васильевна резво  стучала  мелком  по  доске.  До  конца  урока
оставалось  десять  минут,  ей  надо  было  успеть  закончить  изложение
материала. Она так увлеклась, рассказывая  о  новейших  исследованиях  в
области клеточных мембран, что, не заметив, потратила на это в два  раза
больше запланированного времени.
   В классе стоял рабочий  шум.  Это  значило,  что  две  трети  класса,
человек двадцать, были вовлечены в ее рассказ и слушали, глядя на нее во
все глаза.
   Остальная    треть,    утомленная    предыдущими    уроками,     тихо
перешептывалась, изредка перебрасываясь записками.
   Ольга вроде бы слышала  приближение  быстрых  шагов  к  кабинету,  но
внимания  на  это  не  обратила.  Неожиданно  дверь  класса  с  грохотом
открылась, и в проеме ее возникла пожилая учительница литературы.
   - Ольга Васильевна! Быстрей в учительскую! Там такое!
   В классе немедленно повскакали с мест, и Ольге с  трудом  удалось  их
усадить на место. Еще не хватает, чтобы порядок в  учительской  наводили
школьники. Она  быстро  вышла  вслед  за  пожилой  словесницей,  еще  не
догадываясь о том, что там могло произойти.
   - Быстрей, быстрей,  -  торопила  ее  коллега.  Они  почти  бежали  к
лестнице, учительская была этажом ниже.
   - Да что хоть там?
   - Захарьянц!
   Добежав до учительской, словесница резко  остановилась  и  пропустила
Ольгу вперед. Там происходила невообразимая сцена.
   Неразбочиво выкрикивая армянские и русские слова, размахивая указкой,
как оружием, перед  тяжелым  высоким  шкафом  стояла  разгоряченная  Ева
Захарьянц. А на шкафу  -  как  она  только  туда  забралась?!  -  стояла
испуганная Аллочка.
   - У меня отец - Герой Советского Союза! -  плача,  с  акцентом,  явно
усиленным волнением, выкрикивала Ева. - Мой прадед был полковник царской
армии!
   Я тебе покажу - воровка! Мы честные люди! Мой сын  чужая  копейка  не
притронется!
   Зачем ему твоя паршивая копейка, он сам молодой, может заработать!
   - Ужас! Ужас! Какой ужас! - приговаривала пожилая  учительница  из-за
дверей.
   А на шкафу, почти под потолком, испуганно всхлипывала Аллочка. Увидев
Ольгу, она сразу приободрилась.
   - Да не у меня он украл! Вот, - показала она  рукой  на  Ольгу,  -  у
Ольги Васильевны украл! Спросите у нее! - выкрикнула она визгливо.
   - Алла! - попыталась одернуть ее Ольга. Но было поздно.
   - Ольга-а-а?! - гортанно выкрикнула Ева, обернувшись к ней. - У  тебя
украл? - переспросила она с ужасом.
   - Нет! Нет! - теперь уже кричала сама Ольга. - Никто этого не знает!
   Но Ева уже ничего не слышала. Она закрыла лицо  ладонями,  обрушилась
на пол и, сидя посреди учительской, принялась раскачиваться.
   - О, горе! О, какой позор! - с тоской в голосе  стонала  она.  -Ольга
впервые видела картину такой  безудержной  восточной  страсти.  -  Какой
позор! Какой позор!
   - повторяла Ева, она захватывала пучки волос,  рвала  их,  бросала  в
стороны.
   - Мамаша, мамаша, успокойтесь! - суетилась перед ней Аллочка.
   Ольга даже не заметила, когда она успела сползти со шкафа.
   Быстрее всех сообразила, что надо делать,  пожилая  учительница.  Она
подбежала к столу, который стоял в углу, выплеснула из графина в  стакан
воды и поднесла его Еве:
   - Выпейте, выпейте, вас никто не хотел унизить!
   Уже прозвенел звонок, уже учителя толпились в дверях  учительской,  с
недоумением глядя на странную женщину, которая сидела на полу,  обхватив
руками голову, и негромко стонала, медленно раскачиваясь.  Нагнувшись  к
ней со  стаканом  в  руках,  стояла  пожилая  учительница.  Наконец  Ева
вцепилась губами в край стакана и, расплескивая воду, отпила.
   - Я за директором... - начала было Аллочка.
   - Не смейте! - остановила ее словесница. - Не хватает нам еще второго
действия!
   Вдвоем с Ольгой они подняли Еву под локти и медленно  перевели  ее  в
медкабинет   рядом   с   учительской.    Медсестра    быстро    накапала
успокоительного, Ева уже не стонала, а молча тупо смотрела в пол.
   - Это не правда!  Не  правду  она  вам  сказала!  -  повторила  Ольга
несколько раз, но так и не поняла, услышала ли ее Ева.
   Потом начался новый урок, и Ольге надо было мчаться  в  кабинет,  где
уже собрался другой класс. Она так и оставила Еву у медсестры,  а  когда
пришла в следующую перемену, дверь в медкабйнет была закрыта.
   - Ушла, только что ушла, - сказала медсестра, которую Ольга застала в
вестибюле. - Я уговаривала ее подождать вас, но она встала и пошла.
   Ева Захарьянц едва втиснулась в вагон метро. Справа и чуть сзади  она
была зажата шумно дышащим толстяком,  слева  молодой  парень,  возможно,
студент, держал на весу старенький кейс-дипломат, угол  которого  больно
упирался ей в бок.
   Парень это понимал и пытался убрать свой кейс, но все  они  были  так
зажаты, что у него это никак не получалось. К тому  же  левой  рукой  он
держал над головами рулон  чертежей.  И  Ева,  глядя  на  него,  скорбно
подумала, что и Гоша  сейчас  мог  бы  так  же  ехать  в  метро  в  свой
университет.
   С той  ночи,  когда  сын  не  вернулся,  прошло  уже  два  месяца.  В
университете  Ева  узнала,  что  Гоша,  успешно  сдав  курсовую  работу,
отправился домой,  это  слышали  его  товарищи.  Потом  Ева  обошла  все
городское начальство, какое могло помочь в  поисках  сына.  Пробиться  к
начальству ей, до сих  пор  не  имеющей  российского  гражданства,  было
непросто, но ради сына она сумела это сделать.
   Где только она ни была: и в УВД, и  в  медицинском  управлении,  даже
там, где ведали моргами. Начальники разговаривали  с  ней  сочувственно,
кое-кто пытался помочь, но следов сына так и не обнаружили.  Словно  его
инопланетяне выкрали.
   Эту мысль высказал ей экстрасенс, к которому она обратилась, прочитав
его объявление в газете.
   - Я его чувствую,  слышу,  он  переместился  в  параллельный  мир,  -
сообщил ей главный  епископ  Академии  магических  наук,  получивший  за
консультацию пятьсот рублей.
   На просьбу вернуть сына прямо сегодня домой он оценивающе оглядел  ее
и сказал, что готов это осуществить,  но  такое  воздействие  на  космос
требует  мощного  заряда  психологической  энергии  и  стоит  не  меньше
пятидесяти тысяч долларов, причем авансом.
   Пятидесяти тысяч у Евы не было. Не было даже и пяти.  А  было  только
пятьсот - пять стодолларовых бумажек. Деньги она откладывала постепенно,
когда работала на нового русского, а если точнее - на  нового  армянина.
Ева учила тогда его детей русскому языку, как-никак она была  кандидатом
педагогических наук, и он платил ей по двести долларов в месяц. Но потом
армянина убили, и его вдова, быстро собрав детей,  улетела  во  Францию.
Доллары были зашиты в подушку на самый черный день, но теперь черные дни
у нее шли бессменной чередой.
   - Пятьсот долларов возьмете? - спросила  она  экстрасенса  на  всякий
случай: вдруг согласится.
   Тот не обиделся и серьезно объяснил, что этих денег хватит  на  такую
энергию, которая способна вернуть  только  ноготь  сына.  Почему  именно
ноготь, а не другую часть тела, Ева узнавать не стала.
   Сейчас она тоскливо обдумывала,  что  скажет  в  Комитете  солдатских
матерей, потому что добрые люди посоветовали ей обратиться еще и туда.
   - Газеты же писали:  в  армию  сейчас  большой  недобор  призывников,
поэтому в городе проводят тайные  облавы,  -  объясняли  ей.  -  Милиция
останавливает юношей призывного возраста, заводит их в отделение, а  там
люди из военкоматов без слов отбирают у них паспорта, одевают в  военную
форму и увозят в часть. Только  солдатские  матери  и  могут  помочь,  -
советовали Еве доброжелатели.
   И она отправилась по нужному адресу.  На  ближней  остановке  толстый
сопящий мужчина, налегающий на нее справа, наконец вышел, а вместо  него
рядом встал другой человек - пожилой, солидный, в очках. Но развернул он
журнал с такими неприличными фотографиями, что Еве, стоящей  поблизости,
даже стало неловко.
   В который раз она подумала о  том,  как  сильно  за  эти  десять  лет
переменилось общество. Попробуй в  прошлые  годы  в  общественном  месте
человек развернуть похожий журнал - да его тут же сдали бы в милицию!  А
сейчас  в  каждом  газетном  киоске,  на  каждом  лотке  торгуют   таким
непотребством, что матери с ребенком  туда  просто  не  подойти.  И  кто
продает - пожилые женщины! Да она лучше бы с голоду умерла, чем нанялась
торговать таким товаром!
   Рядом с Евой несколько человек принялись протискиваться  к  выходу  и
развернули ее так, что она против воли уткнулась глазами  прямо  в  этот
чертов журнал. Мужчина как раз перевернул  страницу,  и  Ева  неожиданно
увидела фотографию собственного сына. Но в каком виде! Гоша, обнаженный,
показывал свою татуировку. На груди был изображен святой апостол,  а  на
спине и боках художник-тату нарисовал целую картину, где было  множество
людей и предметов...
   Вагон в это время как  раз  остановился,  мужчина  свернул  журнал  и
вышел.
   Секунду постояв, Ева бросилась вслед за ним. Она еще  не  знала,  что
станет делать, скорее всего, будет на коленях умолять отдать журнал  ей!
Она обязательно должна прочитать, что там написано про Гошу! Может,  это
подскажет,  где  он  сейчас.  Однако  прямо   перед   ее   носом   двери
захлопнулись,  и  ей  осталось  только  следить  за  тем,  как   мужчина
скрывается в толпе на платформе. Потом, когда поезд вошел в тоннель, она
вспомнила про тормозной рычаг. Но было поздно.

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АНТОНЕ

   Этот телефонный номер Агния набирала утром и вечером день заднем -  в
ответ были длинные бесконечные гудки. И вдруг тот, кого она вызванивала,
откликнулся.
   - Боюсь, вы обратились не по адресу, -  сказал  Кирилл  Агеев,  когда
она, волнуясь, объяснила ему цель своего звонка.
   - Почему? Разве вы не дружили?
   - Дружить-то дружили. Только ведь вы пишете не портрет, а икону...
   Друг юности Антона Шолохова многозначительно  замолчал.  Быть  может,
ждал возражений. И они последовали.
   - Я пишу книгу. И хочу, чтобы в ней была  правда.  Как  можно  больше
правды.
   - Правды? - с иронией  переспросил  друг  юности.  -  Ну  приезжайте.
Только предупреждаю: после моего рассказа иконы у вас не получится.
   Он продиктовал адрес мастерской, и на следующий день  Агния  ровно  в
двенадцать вошла в подъезд на улице Марата.
   В Петербурге принято называть парадным любую дверь, которая  ведет  в
дом, даже самый облупленный и провонявший кошками ход со двора. Но здесь
и в самом деле было парадное. И хотя на облезлых  стенах  дети  оставили
многочисленные граффити, хотя на кафельном  полу  не  хватало  плиток  и
наверняка кто-то из жильцов  уже  ломал  здесь  ногу,  все  же  это  был
настоящий парадный подъезд с широченной площадкой на  первом  этаже,  от
которой наверх вела лестница. Она хранила  явные  следы  роскоши  времен
императора Александра Третьего, а то и Второго. Впрочем, как знать, быть
может, дом строился и при первом из  Александров:  в  израцах  Агния  не
разбиралась.
   Но вот только под лестницей нужной двери не было. Хотя Кирилл  Агеев,
прощаясь по телефону, предупредил: "Подниматься не надо,  мастерская  на
первом этаже, вход  под  лестницей".  Однако,  войдя  в  подъезд,  Агния
обнаружила, что вся стена за лестницей состоит из изразцов, а посередине
даже помещается камин. Но вот двери там никакой она не увидела.
   Перепутать, записать  не  тот  номер  дома  она  не  могла,  художник
диктовал четко, привыкшая брать интервью по телефону,  Агния  ошибок  не
делала. Все же она вышла из подъезда и прошла вдоль дома -  вдруг  рядом
соседнее здание с тем же номером. Дом заканчивался подворотней, а дальше
висел номерной знак с иными цифрами.
   И тут на  другой  стороне  улицы,  вдалеке,  она  увидела  художника,
который явно торопился и шел в ее сторону.  В  том,  что  это  художник,
Агния уверилась мгновенно: на нем были все  элементы  внешних  признаков
профессии - берет, клетчатая широкая куртка, борода и, главное, огромная
папка под мышкой. А когда художник  перешел  улицу,  ей  стало  и  вовсе
легко. Она встала у парадного подъезда и, едва он приблизился,  спросила
с уверенной улыбкой:
   - Вы - Кирилл Агеев?
   - Простите, Бога ради, - проговорил слегка запыхавшийся  художник,  -
сдавал работу, ну и смотрели долго, обсуждали. Думал, за час уложусь,  а
оказалось - полтора. Мчался на всех парусах. Нехорошо, когда дама ждет.
   - Ничего, - решила смягчить ситуацию Агния, - я  пришла  только  что.
Меня смутило отсутствие двери.
   - Ах, это! -  Художник  рассмеялся.  -  Это  мы  с  Антоном  когда-то
придумали такой... секрет. - Он  подошел  к  стене,  нажал  на  одну  из
плиток, она откинулась, и за нею показалась щель замка. Кирилл  повернул
ключ,  легко  толкнул  ногой  стену,  часть  стены  легко  распахнулась,
превратившись в дверь.
   - Ну, как фокус?
   - Здорово! - восхитилась Агния.
   - И точно то же самое было у Антохи. Вот здесь, рядом.
   - То есть он был вашим соседом? - решила она уточнить.
   - Ну да, мы вместе получали мастерские. Вот его  дверь,  -  и  Кирилл
хлопнул рукой по стене. - Здесь когда-то пребывала Анна  Гарни,  которая
приехала ко мне, а он ее увел.
   - Та самая Гарни?! - удивилась Агния. - Она приезжала к вам?
   - Ну не к Антохе же, - ответил Кирилл с легкой улыбкой. -  Но  уехала
она от него.
   Агния уже читала об этой знаменитой  парижской  галерейщице,  которая
пришла в мастерские великих художников юной рыжеловолосой красавицей.  У
великих нищая юность  была  далеко  позади  -  все  они  стали  богатыми
старцами. А у юной натурщицы Гарни был апогей бедности. Великие скопом в
нее повлюблялись и  завещали  ей  кто  работы,  а  кто  и  состояния.  В
результате к тому времени,  когда  она  распрощалась  с  юностью,  в  ее
владении были и замки и  виллы.  А  дальше  она  сама  приумножала  свои
богатства с помощью молодых художников. Покупая их работы, она  помогала
талантам встать на ноги и, раскутав их имена, продавала те же  работы  в
десятки, а то и в сотни раз дороже. И в жизни Шолохова она тоже  сыграла
свою роль.
   Кирилл пропустил Агнию в дверь, помог снять  куртку,  повесил  ее  на
один из массивных чугунных крюков, которые торчали из  стены  на  разных
уровнях, аккуратно поставил свою большую папку и продолжил:
   - Сначала он увел у меня жену, а  потом  судьбу.  Но  я  на  него  не
обижаюсь.
   Он ведь всегда был такой - привык карабкаться. Я  ж  его  с  детского
сада знал.
   Кирилл усадил Агнию в огромного размера дряхлое кресло, и, пока он  в
выгородке, превращенной в  кухню,  готовил  кофе,  она  осматривала  его
мастерскую.
   Эскизы декораций, большие листы с книжными иллюстрациями  на  стенах,
длинный самодельный стол для просмотра работ, полки, на  которых  стояли
огромные папки.
   - Я бы вам с удовольствием показал свои работы, но вам  сейчас  нужно
другое, я понимаю, - проговорил Кирилл, подвинув к ее  креслу  низенький
столик, на который тут же выставил чашку с  дымящимся  кофе  и  блюдо  с
печеньем и сушками.
   Агния для приличия запротестовала, но художник понимающе улыбнулся  и
спросил:
   - Можно начинать? Тогда доставайте свой блокнот или диктофон - с  чем
вы привыкли работать?
   Агния вынула из сумки и то и другое, и работа началась.

***

   Его поставили в угол через пять  минут  после  того,  как  привели  в
детский сад. Я его сразу увидел: он вошел  со  своей  игрушкой  -  такой
тряпичный то ли заяц, то ли медведь, и встал у двери. Это  была  старшая
средняя группа - то есть нам было по пять лет, можно сказать, сознание у
нас уже работало.
   Он минуты две постоял у двери со слегка заторможенным видом, и тут  к
нему подскочил Семен. Это у нас  в  группе  был  такой  переросток,  ему
исполнилось шесть, но его, сына воспитательницы, оставили с нами.  И  он
отнимал у всех игрушки, не насовсем, а так: поиграет и  отдаст.  Как  бы
право первой ночи.
   Тут еще вот что нужно учесть: все дети, когда их родители первый  раз
приводят в детский сад, слегка напуганы. Некоторые вообще  только  через
месяцы приходят в естественное состояние. Ну и у Антона  тоже  вроде  бы
напуганный был вид. Поэтому Семен так запросто к нему подвалил  и  хотел
забрать зайца.  Я,  например,  свою  игрушку  ему  сразу  отдал:  он  на
полголовы был нас больше. Антоха же вцепился.  Семен  дернул  сильнее  и
толкнул его - так, что он стукнулся  головой  о  дверь.  И  тогда  Антон
впервые при мне продемонстрировал знаменитый удар.  Он  затылком  ударил
Семена в лицо, тот сразу заорал, закрылся,  и  все  увидели,  что  между
пальцев у него потекла кровь  из  носа.  Мы  тоже  закричали,  прибежала
воспитательница, то есть его мать, и Антон был поставлен в угол. Я  этот
случай, когда он впервые появился в моей жизни, хорошо помню.
   А потом нам запретили рисовать. То есть сначала я его привлек к этому
делу, и мы стали рисовать вместе.
   Сам Кирилл полюбил водить по бумаге карандашом, зажав его  в  кулаке,
еще не научившись ходить.  Увидев,  что  иногда  у  него  вырисовывается
кое-что осмысленное, родители стали покупать ему альбомы для  рисования.
Когда же альбомы заканчивались, а денег на их  покупку  не  было,  мать,
которая работала машинисткой в редакции, приносила пачки рукописей.  Все
эти рукописи, которые авторы не забирали  в  срок,  были  напечатаны  на
одной стороне бумаги, другая же оставалась белой. Кирилл рисовал дома  с
утра до вечера, и рисование заменяло ему многие игры.
   Однажды, когда ему подарили очередной альбом, он принес его с собой в
детский сад, чтобы и там заняться любимым делом. Мать дала ему  с  собой
несколько цветных карандашей, и  мальчик,  разложив  свое  хозяйство  на
низком столике, принялся рисовать.  Его  и  Антона  приводили  в  группу
раньше всех, поэтому сначала в игровой комнате было свободно и  тихо,  а
затем, минут через тридцать,  она  наполнялась  детьми.  Третьим  обычно
появлялся Семен, тот самый сын воспитательницы Семен, но его по какой-то
причине в  тот  день  оставили  дома  может  быть,  была  выходной  сама
воспитательница.
   В общем рядом с Кириллом тогда  был  только  Антон.  По-видимому,  он
впервые в жизни наблюдал за процессом рисования, а карандаш  разглядывал
и ощупывал, как папуас, получивший этот загадочный предмет в подарок  от
Миклухо-Маклая.
   Естественно, что, исследовав карандаши один  за  другим,  он  тут  же
решил присоединиться к Кириллу. К счастью, альбом был велик, за столиком
тоже места хватало, и они стали рисовать вместе, слегка подталкивая друг
друга локтями.
   Скоро весь альбом был изрисован,  а  жажда  творчества  только-только
разгорелась.
   И тогда Кирилл вспомнил, что в кабинете у заведующей есть точно такие
листы бумаги, какие машинистка-мать приносила ему с работы.  Вдвоем  они
прокрались по коридору к незапертой  двери,  захватили  ту  бумагу,  что
лежала посередине стола, и с увлечением снова взялись за работу.
   Если в альбоме они  рисовали  бата