ла
коммерческой, - вставил директор. - И вообще, слишком этими анализами не
увлекайтесь.
   Директор поднялся. И, словно ее вообще здесь не было, занялся  своими
бумагами. Агния поняла это  как  сигнал  к  немедленному  уходу  и  тоже
приподнялась.
   - Против наших условий у вас возражений нет? - спросил он,  придвигая
листки договоров.
   - Нет. Только, простите меня за идиотский  вопрос.  -  Она  вспомнила
разговор, который только что произошел в приемной. - Книга выйдет  точно
под моим именем?
   - Не понял? - спросил директор и во второй раз  с  интересом  на  нее
воззрился.
   - Я спрашиваю, на обложке будет мое имя?
   - Естественно. За кого вы нас принимаете? Не мое же.  Или  вы  хотите
взять псевдоним?
   - Нет-нет, пусть будет мое.
   - И постарайтесь уложиться в сроки.  -  Это  он  говорил,  уже  ставя
закорючку напротив своей фамилии.
   Проходя  через  приемную,  по-прежнему  забитую  теми  же   терпеливо
ожидающими авторами, Агния взглянула на часы.  Весь  ее  разговор  занял
четыре минуты.
   - Теперь уж мы, - произнесла спортивная девица, и "Алогинские"  стали
радостно подниматься.

НАХОДКА СТАРОГО БОМЖА

   - Здравствуйте, Дмитрия Евгеньевича будьте добры.
   - Слушает Самарин, - проговорил Дмитрий в телефонную трубку, с трудом
отвлекаясь от скорбных мыслей.
   - Димка, это в самом деле ты? Что-то у тебя голос  больной.  Опять  у
вас совещание? - Называть начальника  следственного  отдела  прокуратуры
Петроградского района Димкой и так с ним разговаривать могла только  его
собственная сестра, Агния.
   - Да нет, обычный у меня голос, как всегда, - рассеянно  ответил  он,
одновременно читая разложенные на столе бумаги.
   - А я говорю, больной! Слушай, я  же  из  Москвы  вернулась!  Или  ты
совсем забыл? Хотя бы обрадовался для приличия!  Надеюсь,  ты  Глебу  не
успел сказать, что меня ограбили?
   - Не успел.
   - Ну и хорошо! Пусть он ни о чем не знает,  ладно?  А  мне  в  Москве
заказали писать большую книгу, аванс выдали!
   - Как же, помню-помню, -  проговорил  Дмитрий,  по-прежнему  глядя  в
бумаги и стараясь удержать в памяти промелькнувшую подробность,  которая
объединяла весь этот мрак.
   - А то, что у тебя день рождения - ты помнишь?
   - Да-да, как же, конечно, помню.  -  Подробность,  едва  показавшись,
вильнула хвостом и ушла в темные глубины сознания. Или подсознания - кто
ее там найдет.
   - Так вы по какому делу? - рассеянно переспросил он.
   - Ты совсем уже заработался! Это я, Агния, твоя сестра! Мы  с  Глебом
сегодня к вам зайдем. Ты слушаешь меня? Хотя бы  поздравить.  Часиков  в
восемь.
   Сумеешь отбросить свои дела ради родственников?
   - В восемь? Ну хорошо, конечно, отброшу.  Будем  рады.  -  И  Дмитрий
Самарин автоматически на листке ежедневника  сделал  пометку:  "Агния  -
20-00".
   - Слушай, мсье Пуаро, тебе обязательно надо отдохнуть!  -  недовольно
проговорила Агния. - Единственная сестра скоро станет автором знаменитой
книги, а он с ней, как с чурбаном!
   - Да ладно тебе! - Дмитрий наконец оторвался от своих  размышлений  и
даже невесело рассмеялся. - Тут у нас такие дела!
   - Что, опять маньяка ловите?
   - Маньяка? Что ж, ты попала в точку.  И  причем  даже  не  одного,  а
шайку. Да, именно так: шайку каннибалов! Действуют в нашем  районе.  Так
что ходи по улицам осторожно, сестренка, не то  кожу  снимут.  Знать  бы
еще, куда они ее потом - на барабан или на абажуры.
   - Ну знаешь, спасибо! У вас там у всех такой юмор? - И Агния,  решив,
что шутка брата перешла границы идиотизма, решила было хлопнуть трубкой.
Однако в последний момент передумала:
   - Значит, до восьми. Торт не покупайте, мы с Глебом принесем.
   Возвращаясь домой, Дмитрий  Самарин  держал  в  голове  тот  пасьянс,
который раскладывал на столе в своем тесном темноватом кабинетике. Итак,
два дня назад старый бомж, а в прошлом - честный труженик и даже ветеран
труда завода Полиграфмаш, с вытаращенными от ужасами глазами примчался к
ним в следственный отдел,  благо  помещались  они  поблизости.  Какое-то
время он безуспешно пытался  рассказать  сотрудникам  о  своей  страшной
находке на помойке в металлическом  баке.  Старик  смердел  на  весь  их
коридор, и Самарин застал беседу в  тот  момент,  когда  Катя  Калачева,
брезгливо отворачиваясь и не желая вдаваться в  подробности  бомжевского
монолога, гнала этого добровольного помощника прочь.  Дмитрий,  на  свое
несчастье, вклинился в  их  разговор,  потому  что  сквозь  запах  давно
немытого тела услышал сочетание "руки, ноги, голова - все есть,  а  кожи
нет".
   Дворовая помойка, куда привел бомж, которого, как  сразу  выяснилось,
звали  Николай  Николаевич  Иванов,  была  в  пяти  минутах  ходьбы   от
прокуратуры. А там тонкая натура бомжа не позволила ему снова  заглянуть
в большую клеенчатую сумку, точно такую, в каких наши  челноки  везут  в
Россию ширпотреб китайского и турецкого производства.
   - Сами загляните! В нее, в нее! -  сказал  бомж,  по-прежнему  тараща
глаза и слегка пятясь.
   Бомж совершал свой ежеутренний обход помоек  и  когда  увидел  внутри
бокса застегнутую на молнию эту  клетчатую  сумку,  сильно  обрадовался.
Однако радость его мгновенно перешла в ужас, стоило ему только заглянуть
внутрь сумки.
   Через десять минут и помойка и сумка были  зафиксированы  на  пленку,
через двадцать минут прибывшая служебная собака Тарас  попыталась  взять
след, но уже у подворотни его потеряла. Через час обнаруженные  Николаем
Николаевичем  части  мужского  тела,  лишенные  кожного  покрова,   были
отправлены  на  экспертизу  вместе  с  клетчатой  сумкой,  а   потом   в
морозильник морга на длительное  хранение.  Сам  же  Николай  Николаевич
получил в благодарность от ребят  чистые,  хотя  и  поношенные  трусы  с
майкой, ковбойку, костюм с носками и был допущен в  душ  прокуратуры.  А
потом Катя Калачева поделилась с ним пирожками с капустой,  которые  как
раз напекла накануне и принесла для общественного съедения.
   О страшной находке Дмитрий  немедленно  доложил  в  город,  но  дело,
естественно, отфутболили к нему. И все понимали,  что  это  -  еще  один
висяк.
   Тело, по данным экспертизы, принадлежало мужчине в возрасте  двадцати
- двадцати пяти лет, ростом 176 - 180 сантиметров.
   Как выяснилось вскоре, с месяц назад похожая находка была  обнаружена
в Центральном районе. А так как  руководство  городской  прокуратуры  не
забыло не только об открытии имени бомжа Николая  Николаевича,  но  и  о
недавней находке в багажнике "шестерки", то на Дмитрия  навесили  и  это
дело, точнее, предложили скоординировать усилия с центральными.
   Весна - самое время  для  обнаружения  жмуриков-подснежников.  И  она
принесла двоих, найденных в разных  загородных  лесочках  поблизости  от
шоссе. Точнее, трупов разного пола и возраста было обнаружено больше, но
на двух кожный покров полностью отсутствовал. Тут и ежу стало бы ясно: в
городе  работает  группа  то  ли  особо  изощренных  в  жестоких  пытках
бандитов,   то   ли    серийных    маньяков,    то    ли    каких-нибудь
сектантов-сатанистов с новым не известным прежде смертельным ритуалом.
   До поры материалы расследования сосредоточивались только в  голове  и
сейфе Дмитрия Самарина. В городской прокуратуре на  улице  Якубовича  он
время от времени докладывал о проводимых следственных мероприятиях,  его
поругивали, и караван шел.  Но  теперь,  когда  последняя  находка  была
показана по всем телеканалам, ситуация сразу обострилась.  И  уклониться
от скандала стало невозможно.
   - Пусть заберут другие дела, укрепят следственную бригаду еще хотя бы
тремя сотрудниками, и мы этих маньяков голенькими приведем! - в  который
раз твердил Никита Панков, когда Дмитрий устроил экстренный общий сбор в
конце рабочего дня.
   Подобные мечтания время от времени выдавал каждый из них. Однако  все
понимали, что лучше они жить не станут, а стружку с них  начнут  снимать
по полной программе.
   Тот же Никита уверенно напирал на чеченскую версию.
   - Вы сами знаете, Дмитрий Евгеньевич,  я  к  любым  нациям  одинаково
отношусь,  но  это  -  точно  чеченцы.  Так  только  они  могут   мстить
каким-нибудь своим злодеям.
   Их разборки.
   Может  быть,  поэтому  Дмитрий  и  поручил   Никите   встретиться   с
авторитетным   человеком   из   питерско-чеченской   диаспоры    Аскером
Цагароевым. Тем более что тот, судя по данным, которые Дмитрий вынес  из
Интернета,  был  доктором  наук,  этнографом  и   мировым   светилой   -
специалистом по современным аномальным культовым ритуалам. Так что его в
любом случае полагалось привлечь в качестве консультанта.
   - Побеседуй с ним спокойно, уважительно, может, что-то и  прояснится,
- наставлял он Никиту Панкова.

***

   Сколько раз  Дмитрий  Самарин  ни  видел  эту  женщину  издалека,  он
мгновенно ощущал ускоренное биение своего сердца, мир вокруг него словно
светлел, а душа внутри тела - согревалась. Ее звали Еленой  Штопиной,  и
уже два с небольшим года она была его женой, хотя влюблен он был  в  нее
со школьных лет. В школе она носила прозвище  Штопка.  В  этом  прозвище
ничего обидного никто не видел.  Как  и  в  прозвище  Дмитрия  Самарина,
которого до сих пор одноклассники зовут Жигули, в  честь  географической
близости с городом Самарой. Одноклассники встречались редко,  и  поэтому
детские прозвища стали  для  Дмитрия  и  Елены  знаком  особой  интимной
близости.
   Штопка пересекала двор, а вокруг нее с лаем бегал еще  один  член  их
семьи - Чак Норрис  Второй,  золотистый  ретривер,  в  просторечии  Чак.
Первым заметил хозяина, конечно, пес.  Он  перевернулся  в  прыжке  и  с
бешеной скоростью  помчался  навстречу  хозяину.  Коричневые  уши-лопухи
взлетали при каждом его прыжке, хвост крутился, как пропеллер, а собачье
лицо -  его  никак  мордой  не  назовешь!  -  при  этом  выражало  смесь
нетерпения со счастьем. Счастьем быть рядом с Дмитрием.
   Лицо Штопки тоже немедленно озарилось улыбкой. И  Дмитрий  в  который
раз ощутил, как он любит эту ее улыбку.
   Пока Чак, отпраздновав  встречу  с  хозяином,  вынюхивал  вокруг  них
дворовое пространство, узнавая все собачьи новости, которые произошли  с
часа последней прогулки, они стояли рядом, касаясь друг друга руками,  а
потом медленно пошли в свой подъезд.
   После звонка сестры Дмитрий сумел еще раз оторваться от дел, и о том,
что они с Глебом придут, Лена знала.
   - А я яблочный пирог испекла, хочешь попробовать, пока он  теплый?  -
Они, обнявшись, ехали в лифте. - Смотри, Чак опять волнуется.
   - Ревнует, - объяснил Дмитрий. - Только непонятно кого к кому.
   - Да он и сам до сих пор не вычислил, кто из нас - настоящий  хозяин,
а кто - просто так, приложение.
   Крошечного Чака Елена  принесла  как  раз  в  те  дни,  когда  только
образовывалась  их  семья.  И,  перечеркивая  все  книги  по   собачьему
воспитанию, Чак Норрис Второй так и не остановился на ком-то из них  как
на единственном хозяине, он стал считать их  обоих  одинаково  любимыми.
Это было особенно видно, когда они  выходили  втроем,  а  потом  Лена  и
Дмитрий расходились в разные стороны.
   Но так они поступали редко, потому что для  Чака  это  было  жестоким
испытанием.
   Он страдал настолько сильно, что, подергавшись то в одну сторону,  то
в другую, садился и принимался выть, словно по  покойнику,  а  потом  от
несчастья терял сознание и падал на землю.
   У дверей Штопка нежно провела ладонью по щеке  мужа,  ткнулась  носом
куда-то в шею и сказала:
   - Какой же ты усталый! Ты когда-нибудь переловишь всех  этих  мерзких
бандитов?
   Дмитрий не успел ответить, как лифт снова остановился на их  этаже  и
из него вышли Агния с Глебом.
   - А мы вас видели, - сказала Агния, - вы как раз в дом входили.
   В руках у Глеба были торт и роза, которую он церемонно вручил Штопке,
а сестрица держала полиэтиленовый мешок с  чем-то  тяжелым.  Шампанское,
догадался Дмитрий.
   - Привет, именинничек, - сказала Агния, прикоснувшись губами где-то в
районе виска. - У вас поесть-то найдется? Так есть хочется, с утра  весь
день как загнанная лошадь... Опять же голодала...
   Сколько Дмитрий помнил свою старшую сестру, она  каждое  утро  давала
себе клятву воздержания от пищи, а к вечеру  сраженная  голодом  съедала
все, что попадалось под руку. Отчего-то лет с пятнадцати сестрица  стала
считать себя безобразно толстой. И даже, тогда еще были  живы  родители,
обходила зеркала, повернувшись к ним  спиной,  чтобы  не  видеть  своего
отражения.
   Она и на самом деле была  слегка  полновата,  но  только  слегка,  не
больше.
   Хотя в  паре  с  тощим  длинным  Глебом  Пуришкевичем  они  выглядели
забавно.
   Оказывается, Штопка уже успела накрыть к  их  приходу  стол,  и  пока
Дмитрий наливал воду в длинную узкую вазу и подрезал стебель розы, чтобы
цветок  лучше  смотрелся  посреди  стола,  Глеб  успел  открыть  бутылку
шампанского.
   - За тебя, дорогой брат, -  сказала  Агния,  -  ты  единственный  мой
родственник, и пусть сгинут все твои маньяки!
   - А я-то как мечтаю об этом! -  поддержала  тост  Штопка,  -  Дмитрий
Евгеньевич, Агния сказала мне, что вы опять ловите маньяка, это  правда?
- спросил Глеб, с ужасом  посмотрев  на  грандиозную  порцию  фруктового
салата, положенную ему на тарелку. - Мне столько не съесть, Лена!
   - Ничего, я помогу, - успокоила его Агния.
   Для    Глеба    Дмитрий    по-прежнему    оставался     тем     самым
спасителем-следователем, который вырвал его,  почти  ослепшего,  из  рук
садистов-милиционеров  после  нескольких  суток  допросов   и   жестоких
избиений. В те недели тоже ловили маньяка, причем  картина  преступлений
была похожа на нынешнюю - только тот убивал не молодых мужчин, а молодых
женщин, но тела их разделывал еще сильнее, разве что  не  срезал  кожные
покровы. Преступления в основном совершались  в  ночных  электричках,  и
Глеба вокзальные менты приняли за страшного  преступника.  Или  пожелали
принять, чтобы получить наградные. К их удивлению,  "преступник"  ни  за
что не хотел сознаваться, они же успели доложить руководству  и  поэтому
стали выбивать из него признание хорошо известными способами.  Когда  же
Дмитрий уверился в его невиновности, его попросту отстранили от дела.
   Если  бы  не  старый  знакомый  Дмитрия  из  таинственного  агентства
"Эгида", Осаф Александрович Дубинин, так бы и пресеклась жизнь кандидата
филологических наук Глеба Пуришкевича.  Дубинин,  как  выяснилось,  знал
Глеба с детства, к тому же  успел  добыть  стопроцентное  алиби,  только
менты уже закусили удила. И тогда Дмитрий с Дубининым  пошли  на  тяжкое
должностное преступление. Ночью в момент перевозки Глеба в  следственный
изолятор они вместе с парнями  из  "Эгиды"  остановили  воронок,  отбили
подозреваемого, едва подававшего признаки  жизни,  и  неделю  прятали  в
домике на садовом участке, где его выхаживала Агния. Еще бы  ему  теперь
не впадать в ужас от одного только слова об очередном маньяке.
   - Тут, скорее, действует какая-то мрачная секта,  -  решил  успокоить
Дмитрий Глеба.
   А Агния в это время уже рассказывала о своей книге.
   - Представляете, директор спрашивает меня: "Вы были его подругой?" Ну
зачем мне нужен такой понт, вот я и решилась честно признаться: "Нет,  -
говорю, - не была". Он сразу раз, и откладывает договора  в  сторону.  Я
думаю: все, спета моя песенка, еще и не начавшись, и  успеваю  вставить:
"Но я была свидетелем его смерти". И он  так  обрадовался:  "Что  же  вы
тогда скромничаете, - говорит, - это еще  больше,  чем  дружить,  вы  же
приняли его душу". Ну я подумала, что принял-то душу Господь, а я ни при
чем, но решила не спорить, а то как не подпишет договор!
   Она с упоением рассказывала о том, сколько ей сразу выдали в кассе  и
что она решила купить себе бэушный ноутбук в комиссионке, там есть очень
дешевые, а потом перешла к своему герою, который в последний  приезд  на
родину представьте чем занимался?
   Ответа Агния упорно потребовала почему-то от Штопки.
   - Иконы писал для  храма?  -  нерешительно  предположила  та.  -  Или
портреты вождей?
   - Как же, иконы! - Агния рассмеялась. - Для икон нужен особый  подъем
духа.
   А у него была, наоборот, депрессия. Татуировки он стал делать  -  вот
что!
   - Сам Антон Шолохов - татуировки?! - изумилась Штопка.
   Она как-никак была тоже художницей и к  этому  имени,  в  отличие  от
Дмитрия, относилась с пиететом.
   - Представьте. Я даже видела одного человека, которого он изрисовал.
   - Ну и что там Шолохов ему вытатуировал? - спросил Дмитрий, отрываясь
от собственных мыслей все о той же секте маньяков.
   - Не знаю. Он же при мне не раздевался. Да, вот еще что. Как раз в те
дни какой-то сумасшедший миллиардер, такой цивилизованный арабский шейх,
зашел в сарай, правда, не у нас, а в Шампани,  во  французской  деревне,
где друг Шолохова хранил его работы, и купил картины для своего музея, а
на другой день - скульптуры. Знаете, он сколько заплатил? Отгадайте!
   - Тысяч двадцать долларов? - предположила Штопка.
   - Холодно, просто морозно.
   - Я-то знаю сколько, но молчу, - проговорил Глеб.
   - Пятнадцать миллионов.
   - Рублей? Тогда это не так уж много, - проговорил Дмитрий, - хотя, по
нашим масштабам, сумма огромная.
   - Конечно, долларов. Друг сразу созвал корреспондентов,  и  весть  об
этом напечатали все газеты. А еще он послал  телеграмму  сюда.  И  когда
Шолохов получил эту телеграмму, он  решил,  что  или  друг  его  странно
разыгрывает,  или  телеграфисты  что-то   напутали.   Он   послал   тоже
телеграмму: "В какой валюте?" А на другой день ему принесли  французские
газеты,  Шолохов  занял  у  того  самого   человека,   которому   сделал
татуировку, денег и немедленно вылетел в Париж. И  уже  через  несколько
месяцев его работы, которые год за годом  никто  не  хотел  покупать  на
аукционе Сотби, шли по сто тысяч и даже по миллиону.
   Дмитрий слушал рассказ сестры вполуха -  что  ему  было  за  дело  до
какого-то художника-эмигранта, до  его  депрессий  и  татуировок,  когда
здесь, где-то рядом, на улицах города, быть может, в этот  миг  какая-то
секта или группа маньяков аккуратно срезала с живого человека кожу!

У ХУДОЖНИКА НА ТАВРИЧЕСКОЙ

   В любом большом городе каждый год исчезают бесследно тысячи людей.  В
Петербурге, например, едва наступает  июль,  так  обязательно  некоторые
мужички ночь за ночью упорно отправляются спьяну в последнее плавание  -
от Петропавловской крепости на  другой  берег  Невы  к  Зимнему  дворцу.
Иногда спустя неделю их вздувшиеся тела находят в Финском заливе, а чаще
не находят совсем.
   Кого-то отморозки закапывают в землю или закатывают в бетон.  Кого-то
находят спустя годы под другим именем, а кто-то, совсем  малый  процент,
заканчивает жизнь такой вот мучительной  смертью  -  с  их  живого  тела
зачем-то аккуратно срезается кожа.
   Для того чтобы раскрыть преступление, надо прежде  всего  понять  его
мотивы - это написано в любом учебнике. Только какие мотивы  могут  быть
здесь?
   Дмитрий  сам  решил  отправиться  по  пока  еще   теплому   следу   к
автовладельцу той самой злополучной  "шестерки".  То,  что  машина  была
угнана около трех недель назад, он узнал сразу по компьютерной сети.  И,
как знать, вдруг ее хозяин расскажет что-нибудь о  мужчине  с  девочкой,
которые везли страшный  груз.  База  данных  выдала  Дмитрию  и  краткие
сведения на этого хозяина. Возраст - аж  восемьдесят  три  года.  Ничего
себе  водила!  -  поразился  Дмитрий.  С  ним  прописана  жена,  возраст
семьдесят. И все же они могли видеть угонщиков, например в окно.
   Порой  происходят  удивительные   случаи,   когда   владелец   машины
выскакивает  на  звук  сигнализации  и  на  глазах  любопытных   соседей
ввязывается за свой автомобиль  в  настоящую  битву.  Правда,  результат
почти всегда одинаков: хозяин остается не только наг, но и бит.
   Дмитрий с удовольствием обнаружил,