зыгрыш. И поэтому Агния язвительно ответила:
   - Передайте ему, пусть там и остается.  Здесь  его  никто  больше  не
ждет.
   Голос на том конце после реплики Агнии  споткнулся,  а  потом,  сразу
став более строгим, произнес:
   - Вы не поняли. Ваш муж находится в реанимации. У него инфаркт.
   И  тут  Агния  испытала  то,  о  чем  много  раз  читала  в   романах
позапрошлого века: от ужаса у нее сердце чуть не выпрыгнуло из груди,  а
потом кровь ударила в голову.
   - В какой больнице? - спросила она чужим  голосом  и  зачем-то  стала
записывать номер и название станции метро "Василеостровская".
   Через несколько минут Агния уже мчалась по лестнице, неистово  махала
проезжавшему мимо частнику, а потом, бухнувшись  рядом  с  ним,  умоляла
ехать как можно быстрее к этой больнице. И  проклинала  себя,  это  свое
дурацкое выступление и  свой  постыдный  флирт.  Ведь  Глеб  же  с  утра
жаловался ей, что у него "как-то не так" зажимает сердце.
   В реанимацию к нему ее, конечно, не допустили, несмотря на то что она
сначала  размахивала   перед   носом   дежурных   врачей   журналистским
удостоверением, а потом  пыталась  всучить  взятку,  состоящую  из  трех
десяток - больше у нее с собой не было.
   К счастью, у мужа оказался вовсе не инфаркт. То, что с ним произошло,
могло бы кончиться трагически, если  бы  рядом  не  сидел  его  коллега,
который  в  прошлом  служил  военным  переводчиком.  У  Глеба   попросту
остановилось сердце. И причем, как потом выяснила  Агния,  именно  в  те
минуты, когда она целовалась с этим красавчиком в машине.
   Прямо во время защиты диссертации все увидели,  как  Глеб  неожиданно
посерел и стал съезжать со  стула.  У  него  произошла  самая  настоящая
клиническая смерть.
   И пока кто-то истерично звонил в "скорую" и выкрикивал адрес, военный
переводчик умело делал массаж сердца и вдувал воздух в рот Глеба.  Когда
вошли врачи "скорой", сердце Глеба, несколько раз судорожно  дернувшись,
уже снова начало ритмично перекачивать кровь.
   Его выпустили из больницы  через  две  недели  с  пачкой  медицинских
справок, кардиограмм, рецептов и направлением в профилакторий.  Но  Глеб
заявил, что чувствует себя прекрасно и сам не понимает, с чего  вдруг  с
ним случилась эта постыдная глупость, из-за которой была сорвана  защита
диссертации его аспиранта.
   Агния знала "с чего", но поклялась никогда в  жизни  не  рассказывать
мужу о причине и уж тем более - не допускать в будущем  даже  намека  на
флирт.
   С тех пор прошло полгода. В первые дни Агния  опасалась  что  Василий
станет ее разыскивать, добиваться встречи, позвонит в редакцию  или  еще
того хуже - домой. Она готовила вежливые, но холодные фразы  на  случай,
если он станет проявлять назойливость. Но получалось иначе, его голос, к
счастью, был легко узнаваем. И, едва он произносил первые слова, как она
сразу клала трубку. Так длилось несколько  дней.  А  потом  он  перестал
звонить. В Домжуре же после того вечера Агния ни разу его не  встречала.
И  постепенно  случившееся   стало   вспоминаться   реже,   как   что-то
мимолетно-приятное, хотя  и  слегка  грешное,  что  с  каждым  бывает  в
молодости, как какие-нибудь поцелуи в парадном. Глеб, конечно, ни о  чем
не догадывался. Да, собственно, ничего ведь и не произошло.
   Теперь же она подумала, что было бы неплохо вставить в будущую  книгу
воспоминания этого самого Василия, а если бы он согласился,  прислать  к
нему на дом фотографа, сделать снимок той  картины,  из-за  которой  она
чуть не изменила мужу. Но не изменила же! И теперь тоже - при  разговоре
с Василием она ни в коем случае не собиралась давать каких-то авансов.
   Отыскав визитку, Агния несколько раз набирала  номер  "красавца",  но
трубку на том  конце  провода  никто  не  снимал.  И  тогда  она  решила
отправиться по адресу.

НЕСКОЛЬКО СЛУЧАЕВ ИЗ ЖИЗНИ ДАМСКОГО УГОДНИКА

   Почему в раннем детстве родители  Василия  Афиногенова  прозвали  его
дамским угодником, осталось никому не  известным.  Однако  это  прозвище
оказалось пророческим.
   В шестнадцать лет он перепортил половину девочек своего класса.
   Одноклассницы почему-то считали, что сделать это  возможно  только  с
ним. Причем каждая из них ходила с ним в такие  дни,  победно  оглядывая
других, как бы показывая остальным свою драгоценную добычу.  Он  же  вел
себя со всеми с ними по очереди так, словно каждая была  единственной  в
мире, а все, что он с ней совершает, - священное действо. И  когда  одна
из матерей, подслушав нечаянно телефонный разговор своей дочери,  хотела
устроить нечто вроде классного суда над  ним,  ни  одна  из  девочек  не
захотела стать обвинительницей - все стремились быть его защитницами.
   Скоро  от  одноклассниц  Василий  Афиногенов  перешел  в  руки  своей
учительницы.
   Учительница была молода, красива, кокетлива. Несколько лет назад  она
развелась с мужем и сплавила четырехлетнего ребенка своим родителям.  На
весенних каникулах спонсоры устроили их классу экскурсионную  поездку  в
Москву. Причем не  нищенскую,  когда  зачуханной  толпой  едут  в  общих
вагонах и спят на раскладушках, расставленных  на  сцене  актового  зала
какой-нибудь школы на окраине столицы,  а  вполне  респектабельную  -  с
поездкой в "Стреле" и ночевкой в приличной гостинице.  В  их  школе  все
было на уровне: ее курировали жены президентов страны и сам  губернатор.
Поэтому и спонсоры подбирались небедные.
   При распределении билетов получилось так, что крайнее  узкое  купе  -
только  с  двумя  полками:  верхней  и  нижней,  досталось   Василию   и
учительнице. В остальных купе ехали  четко  по  четыре  девочки  или  по
четыре мальчика. Поезд отходил за  пять  минут  до  полуночи.  А  дальше
случилось  то,  что  в  следующие  годы  с  Василием  стало  происходить
постоянно. Оставшись вдвоем, он был так услужливо вежлив со своей  дамой
и такие, слегка смущаясь, по особенному мягко шутя,  оказывал  ей  знаки
обожания, что и молодая учительница не устояла.
   Скоро он  покинул  купе,  чтобы  она  переоделась  и  устроилась  под
одеялом. А потом вернулся, закрыл купе на задвижку  и  как  бы  собрался
подняться на верхнюю полку. Но сначало заботливо нагнулся  на  мгновение
над учительницей, чтобы подоткнуть ее слегка съехавшую постель.
   В ответ она пожелала ему спокойной ночи и благодарно  дотронулась  до
его  руки.  Это  движение  можно  было   расценить   именно   как   знак
благодарности, а можно -  как  призыв  опустить  голову  чуть  ниже.  Он
расценил именно так, и скоро губы их соединились. Под ровный стук  колес
Василий проделал с нею на узкой вагонной полке  все,  что  в  предыдущие
месяцы делал с одноклассницами, но любовь  с  заторможенными  от  страха
девочками по сравнению с тем, что он узнал здесь,  казалась  ему  теперь
малоинтересным занятием.
   Экскурсия длилась неделю - с поездками в Загорск, Владимир и Суздаль.
Днем Василий вел себя с учительницей почти отчужденно, лишь иногда тайно
с ней перемигиваясь. Но каждую ночь осторожно исчезал из  своего  номера
и, прокравшись по гостиничному коридору, появлялся в номере у  нее,  где
она уже его поджидала.
   - Боже мой! - повторяла она жарким шепотом. - Меня никто  так  хорошо
не ласкал!
   Расслабившись, они еще долго лежали обнявшись, и она рассказывала ему
свои женские истории:  про  то,  что  бывший  муж  имел  привычку,  едва
насытившись, мгновенно поворачиваться к ней спиной и засыпать с  храпом;
про то, как ее мало ценят в школе, а она, между прочим, получила красный
диплом; про то, как она не одна такая - влюбившаяся в своего ученика,  у
них в школе уже был прецедент: в позапрошлом году  учитель  химии  сразу
после выпуска женился  на  своей  ученице,  а  через  пять  месяцев  она
принесла ему двойню.
   - Вот ведь как он постарался с ней - сразу двойню! - хихикала она ему
в ухо. - Причем где! На столе в кабинете химии под портретом  бородатого
Менделеева! Менделеев, говорят,  был  влюбчивый,  наверняка  помогал  им
советами!
   В последнюю ночь, уже в обратном поезде, она беззаботно пожаловалась:
   - Представляешь! Я вроде бы залетела! Ну дела, не думала, что  у  нас
сразу будет ребенок!
   Класс, в котором учился  Василий  Афиногенов,  был  предпоследним,  и
превращаться в отца ребенка своей учительницы он был не  готов.  Но  тут
обрушились другие события,  которые  заставили  его  на  несколько  дней
забыть о многом.
   В те же дни, когда он ездил в Москву, его родители улетали  в  Японию
на международную выставку.  Лететь,  по  идее,  должен  был  один  отец,
которому предстояло работать в российском  павильоне,  но  отцу  удалось
пробить место и своей жене. По дороге назад, пролетая над Иркутском,  их
самолет взорвался в воздухе, и все, кто  были  в  нем,  погибли  в  одно
мгновение.
   Из родственников у  Василия  осталась  только  легендарная  столичная
двоюродная  бабушка.  Она  приходилась  младшей  сестрой  его   покойной
бабушке,  была  знаменитой  московской  красавицей,  и,   по   уверениям
родителей, Василий был весь в нее: только  в  законном  браке  эта  дама
сумела побывать что-то раз восемь. Но разводилась она всегда с  умом,  с
каждым разводом приращивала свое благосостояние.
   "Аэрофлот" ему выдал  бесплатный  билет  до  Иркутска  и  обратно  на
похороны останков родителей в братской могиле. А потом его навестила  та
самая московская бабушка. Она прошлась по  четырехкомнатной  квартире  -
отец как-никак был член-корром большой Академии и директором  института.
Бабушка с удовлетворением  осмотрела  обстановку,  говорящую  о  прошлом
достатке, и несколько раз повторила:
   - Ничего, ничего, я тебя не  брошу.  Пока  будешь  получать  от  меня
ежемесячное  содержание,  а  потом,  если  захочешь  учиться  в  Москве,
продадим эту квартиру.
   Бабушка уехала в тот же день, а когда Василий, проводив ее,  вернулся
с вокзала, позвонила учительница. Выяснилось, что как раз накануне у нее
тяжело заболел ребенок, и она временно переехала к нему.
   - Васенька, родной мой! Я ведь  даже  не  знала,  что  у  тебя  такое
несчастье!
   Надо было сказать мне сразу: я бы полетела с тобой.  Бери  немедленно
машину - и ко мне на квартиру. Тебе сейчас нельзя оставаться  одному,  с
тобой побудет моя сестра, я ей уже позвонила.
   Сестра оказалась старше учительницы. И вроде бы даже лет  на  десять,
хотя Василий этого почти не заметил. Она тоже не так давно  развелась  с
мужем и жила сейчас одна. Они  просидели  довольно  долго  на  кухне,  и
Василий впервые за эти дни заплакал, а она утешала, прижимая его  голову
к своей груди. Ему это так понравилось,  что  он  стал  уже  имитировать
слезы и понемногу целовать ее  грудь  сквозь  тонкий  халат.  Потом  они
перешли в комнату, и как-то само получилось, что Василий исполнил с  ней
все, что делал с учительницей.
   - Боже мой! Мне уже скоро сорок, а меня еще никогда никто так  хорошо
не ласкал! - шептала старшая сестра, не догадываясь о том, что  слово  в
слово повторяет сказанное недавно младшей.
   Скоро Василий вошел во вкус общения со зрелыми дамами.  Он  переходил
от одной к другой, но проделывал это так изящно, что почти никто из  них
не устраивал ему сцен ревности и скандалов. К некоторым  он  возвращался
снова, и они принимали его с благодарностью. Свою школу он  оставил,  но
одна из дам, работавшая  на  ниве  народного  образования,  сделала  ему
полуфиктивный аттестат.
   Иногда дамы были серьезными деятельницами  и  важными  фигурами.  Они
дарили ему дорогие подарки, стодолларовые бумажки. Василий все  принимал
- легко и с улыбкой.
   Если же ему попадались школьницы, какие-нибудь старшеклассницы, он их
не обходил тоже. Так было с дочерью одной из дам, которая поселила его в
своей квартире, сочинив дочери  историю  о  бедном  студенте.  Ночью  он
прокрадывался к даме, утром же юная дочь, сделав вид, что отправляется в
школу, пряталась в подъезде соседнего дома  и,  едва  дождавшись,  когда
мать уедет на службу, возвращалась домой и кричала с порога:
   - Васька, ты где? Давай, потрахаемся скорее! А то у нас на  четвертом
уроке годовая контрольная.
   Ей исполнилось шестнадцать, таким старшеклассницам он не отказывал.
   И вот, совсем недавно, Василий не удержался и с двенадцатилетней. Он,
правда, потом себя слегка ругал за это, тем  более  что  с  ней  у  него
получилось все странно. И вообще была она странной  девочкой.  Несколько
раз Василий заставал ее у художника, который приехал из Парижа навестить
родные пенаты. Тот слегка загрустил на исторической родине и от безделья
сделал  нескольким  парням  татуировки,  в  том  числе  и  Васе.  И  эта
двенадцатилетняя Лолиточка  наверняка  заявлялась  к  художнику  не  чаи
распивать с пирожными. Было  в  ней  что-то  такое,  что  и  Василий  не
удержался. С художником у него сложилась почти дружба,  и  тот  дал  ему
ключ от квартиры, которую снимал у друга. Василий должен был привезти на
эту квартиру подрамники, потому что художнику вдруг вздумалось забросить
татуировки и написать портрет нагой школьницы маслом. У  Лолиточки  тоже
был ключ. И получил ось так, что,  когда  Василий  пришел,  она  была  в
ванне, а художник отсутствовал. Тут Василий и дрогнул.
   Правда, потом получилось совсем нехорошо, но  это  он  вспоминать  не
любил.

У ДВЕРЕЙ ОПЕЧАТАННОЙ КВАРТИРЫ

   Адрес Василия Афиногенова  был  последним,  куда  собирался  съездить
Дмитрий Самарин. Парень проживал совсем не в его районе и пропал  раньше
других, но, что поделаешь, если уж взялся, надо доводить дело до  конца.
Целую неделю по утрам он принимал решение поехать по этому адресу, когда
исполнит все дела на службе.
   Но дела, как известно, имеют свойство не кончаться никогда,  а  потом
наваливалась такая усталость, что сил хватало только добрести  до  дому.
Но в пятницу Дмитрий решил: сегодня или никогда. И в девятнадцать  часов
отправился по этому адресу на метро.
   Василию Игнатьевичу Афиногенову  было  двадцать  четыре  года,  место
учебы или работы  неизвестно.  На  фотографии  он  выглядел  опереточным
героем-любовником, и даже  это  скромное  черно-белое  изображение  было
преисполнено энергией мужчины-самца. Несмотря на два заявления о пропаже
-  одно  от  соседей,  второе  из  Москвы,  от  адвоката  его   покойной
родственницы, - поисками никто толком не занимался.  А  теперь  спихнули
дело на него, Дмитрия Самарина.
   Парень пропал почти полгода назад, и сегодня вряд  ли  могли  найтись
какие-нибудь концы. Но нужно было  хотя  бы  выяснить  обстоятельства  -
что-то ведь должно объединять их всех, кроме молодости.
   Ветер бил в лицо отвратительной смесью снега с дождем. И  если  улица
еще кое-как освещалась, то дворы выглядели непроглядными подземельями. И
это в центре,  на  Разъезжей  улице!  Стараясь  идти  подальше  от  края
тротуара - одна машина все-таки окатила его  грязной  жижой,  -  Дмитрий
пытался прочесть  номера  домов  и  чуть  не  столкнулся  лоб  в  лоб  с
собственной сестрицей, Агнией. Та тоже шла поближе к домам, шарахаясь от
брызг, которыми щедро  поливали  прохожих  проезжающие  мимо  машины,  и
пытливо всматривалась в номерные знаки.
   - Привет! - удивилась она. - Ты что тут делаешь?
   - Это я тебя должен спросить, что тут делаешь ты.
   - Я? Ищу одного человека, - неуверенно ответила Агния. В руке  у  нее
была визитная карточка, по которой она сверяла адрес.
   - Вот и я занимаюсь тем же самым. У тебя какой номер дома?
   - Двадцать один.
   - Это забавно, но у меня тот же номер.
   Так они оказались вместе в том дворе, где жил Василий  Афиногенов.  А
через минуту выяснили, что  и  квартиру  они  ищут  одну.  И  тут  Агния
приостановилась.
   Конечно, присутствие брата, да еще следователя  прокуратуры,  снимало
риск, которому она могла подвергнуться, окажись с  Василием  в  квартире
наедине. Но зато возникал другой риск: братец мог  вообразить  то,  чего
вовсе и не было.
   - Ты знаешь, я передумала, - сказала она. - Я так долго искала, что у
меня на это ушло все время. А у меня через полчаса встреча с режиссером,
с Додиным.
   Я едва добегу до их театра.
   - Иди. - Дмитрий вроде бы об ее  хитрости  не  догадался.  -  Мне-то,
собственно, нужны соседи. Это все то же дело - пропавшие  молодые  люди.
Кстати, в этой квартире вместе с Афиногеновым никто больше не жил, ты не
знаешь?
   - Понятия не имею, я же там никогда не была.
   - Ладно, привет Глебу, - устало попрощался Дмитрий. - А я пойду.  Вот
так - люди исчезают, а ты их ищи.
   - Это в  каком  смысле?  -  Агния  уже  шагнула  во  двор,  но  снова
остановилась.
   - Ты хочешь сказать, что Василий исчез?
   - Именно  в  этом  смысле.  Если  ты  про  Афиногенова.  Пропал,  как
говорится, бесследно. Уж почти полгода. А на меня только сейчас спустили
- чтобы я расследовал. Можешь представить идиотизм!
   - То есть как?! Его столько времени не было?! Что же ты мне раньше не
сказал? Я две недели телефон обрывала.
   - А ты меня разве спрашивала?
   Под грузом обрушившегося на нее известия Агния даже забыла о том, что
минуту назад сказала брату о встрече с Додиным.
   - Идем! - И она решительно подошла к  лифту.  -  Расспросим  хотя  бы
соседей, надо же узнать, в чем дело.
   - А режиссер?
   - При чем тут режиссер, если стоит вопрос о жизни и смерти?!
   Лифт был сломан, и на четвертый этаж они поднялись по лестнице.
   Дверь квартиры,  где  жил  Василий  Афиногенов,  была  опечатана.  На
пожелтевшей бумажной ленте - дата пятимесячной давности.
   - Удивительно, что не сорвали! - сказал  Дмитрий  и  стал  звонить  к
соседям - сначала в одну квартиру,  потом  сразу  -  в  другую:  обычно,
услышав несколько голосов на площадке, соседи  выглядывают  охотнее.  Из
одной двери вышел длинный тощий мужчина лет сорока пяти, из  соседней  -
молодая  женщина   с   ребенком   лет   полутора   на   руках.   Дмитрий
продемонстрировал удостоверение, но мужчина в долгую беседу вступать  не
захотел, только махнул рукой и сказал:
   - Дерьмовый был пацан. Как родители погибли, так и пошло-поехало.
   - А что поехало? - вклинилась Агния. Мужчина посмотрел на нее и криво
усмехнулся:
   - А это вы у его баб спросите, которые ему платили, если, конечно, их
найдете... Зрелые женщины, высокопоставленные, на дорогих машинах...
   Агнии показалось, что мужчина знает ее тайну и смотрит на нее в  упор
с особенным намеком. Она даже покраснела от его слов. Но тут  заговорила
молодая мама:
   - А вы что, видели, как они расплачивались? Или  вам  завидно  стало,
что к нему приезжали на лимузинах? К вам-то никто даже пешком не  ходит.
Потому что вы доброго слова женщине не скажете, а он  каждой  комплимент
говорил.
   Видимо, этот спор у них продолжался уже давно.
   Дмитрий выяснил, что писала заявление о пропаже  именно  эта  молодая
соседка. Она видела в окно, как Василия сажали в машину друзья. Может, и
не друзья, а просто знакомые. Не в  его  машину,  в  чужую.  Его  слегка
шатало, совсем немного, а друзья  поддерживали  с  боков.  Он  и  прежде
исчезал, иногда даже на несколько месяцев. Но всегда  запирал  за  собой
квартиру. А тут она пошла гулять  с  ребенком,  смотрит  -  а  дверь  не
заперта. Ей стало страшно, она решила, что к соседу залез вор, и вызвала
милицию.
   Милиционеры никаких следов  ограбления  не  увидели,  заперли  своими
ключами дверь и ушли. А уже через месяц вызвали ее снова. Оказывается, у
Василия Афиногенова умерла родственница,  и  он  должен  был  поехать  в
Москву на похороны и  за  наследством.  Однако  адвокатша  родственницы,
которая его знала, так Василия  и  не  дождалась,  хотя  тот  звонил  ей
сообщить, что едет. И соседка Афиногенова написала в милицию  заявление.
Тогда в отделении  вспомнили,  что  она  их  вызывала,  и  решили  взять
заявление и у нее.
   Явно напоказ, догадался Самарин: мол, мы работаем по этому  делу.  На
его вопросы о друзьях, об особых  приметах  пропавшего,  о  каких-нибудь
странных обстоятельствах