ривала.   Огромная
сенбернариха, закатив красные глаза, вытянулась на полу рядом с  дорогой
постелью на низких ножках и тяжко,  прерывисто  дышала,  высунув  мокрый
язык. Вокруг ее морды натекла немалая лужа из слюны и слизи.
   - Доктор, помогите! - взмолилась женщина. - Вы видите,  она  умирает!
Эльза!
   Эльзочка! Врач пришел, сейчас тебя вылечим! - Женщина приподнялась  и
начала плакать.
   - А вот этого не надо. Вы своей истерикой  и  на  собаку  влияете,  -
сказал Олег Глебович.
   - Доктор, вам этого не понять! Она - самое дорогое, что у нас есть!
   - Что скажете? - Ветеринар посмотрел на Савву.
   - Четыре щенка. Все живы, расположены  нормально.  Первый  -  слишком
большой, а собака рожает впервые. Нужна стимуляция матки.
   Олег Глебович быстро  вскрыл  пакетик  с  одноразовым  шприцем,  ввел
внутримышечно стимулятор, и через несколько минут по вздувшемуся  животу
собаки прошла заметная волна.
   - Щенок тронулся, - сообщил Олег Глебович.  -  Идет.  -Собака  тяжело
задышала,  прошли  несколько  новых  мышечных  волн,  она   стала   было
подниматься на дрожащих ногах, потом снова легла. -  Все,  сейчас  будет
щенок!
   И в ту же минуту появилось обмазанное слизью пищащее существо, скорее
похожее  на  жабенка,  а  не  на  щенка  сенбернара.  Собака  немедленно
подхватила  его  за  шкирку,  перенесла  на  свою  постель,   перегрызла
пуповинку,  проглотила  что-то   скользкое   и   старательно   принялась
вылизывать первого своего ребенка.
   - Остальные пойдут уже легче. - И Олег Глебович приподнялся с колен.
   - А как вы определили, что их будет  четыре?  -  удивился  хозяин.  -
Разве это видно на глаз?
   - Очень опытному глазу - видно, - объяснил врач за Савву.
   Минут через десять они снова садились в замызганную "восьмерку".
   - Интересные дела, - говорил ветеринар  Савве.  -  Слышали,  как  она
сказала про собаку: "самое дороге, что у нас  есть"?  И  сколько  сейчас
таких семей: здоровые родители, дорогая квартира,  а  за  столом  вместо
ребенка сидит собака.
   Ответить Савва не успел - он, неожиданно  почувствовав  беспокойство,
стал озираться.
   - Что-то потеряли? - спросил ветеринар.
   - Нет, но я не могу с вами ехать дальше. Я должен идти...
   Олег Глебович уже привык к его странностям.
   - Хорошо, тогда до встречи.
   "Восьмерка" выехала со двора без Саввы. А Савва, подняв голову,  стал
вслушиваться в те сигналы тревоги, которые посылала ему Ольга. Это  была
она, он ощущал ее образ. Ольге  Васильевне  угрожала  опасность,  и  она
хотела видеть его.
   Савва шел по городу, и все тяжелее становилось чувство тревоги. Он не
знал еще, где найдет Ольгу, но знал, что идет прямо к ней. И  чем  ближе
он подходил к месту их встречи, тем яснее понимал, что беда угрожает  не
столько ей, сколько  ее  сыну-студенту,  Пете.  Наконец  он  увидел  ее,
погруженную в печальные мысли.
   Она брела по улице, не поднимая головы, ему навстречу. Точнее, это он
шел ей  навстречу,  она-то  двигалась  без  какой-то  видимой  цели.  Он
остановился прямо перед ней.
   - Простите, - сказала она, наткнувшись  на  него,  и  собралась  идти
дальше.
   - Ольга Васильевна, Петя попал в беду. Вы это знаете? спросил Савва.
   И только тогда она подняла голову.

ПРИЧИНА СМЕРТИ

   - Савва! Я в эти минуты как раз думала о вас. Дело  в  том...  -  Она
отвернулась, чтобы он не  увидел  ее  слез.  -  Дело  в  том,  что  Петя
потерялся. И мне никто ничего не может...
   Больше она уже не пыталась скрыть слезы.
   - Я потому и пришел, - ответил Савва. - Странно, но я не знаю, где он
и что с ним. Но чувствую, что ему грозит страшная опасность.
   - Савва, прошу вас, спасите Петю! Только вы как экстрасенс...
   - Да какой я экстрасенс, Ольга Васильевна! Я даже  собственную  семью
так и не нашел. То есть мне кажется, что она у  меня  прежде  была,  но,
может быть, я  просто  нафантазировал...  Мне  нужна  Петина  фотография
последнего  времени.  А  к  тому  священнику,  с  которым   вы   недавно
беседовали, больше не обращайтесь, ему самому требуется помощь.
   - Откуда вы это знаете! - удивилась было Ольга, но вспомнила, что она
и не такое видела. - Так мы идем к нам?
   - Да, если вы не против. Ведь фотографии у вас дома?
   Теперь Ольга торопилась изо всех сил. Когда  даже  Савва  подтвердил,
что сыну грозит опасность, она  боялась,  что,  упустив  даже  несколько
минут, они опаздают.
   Лифт, как назло, не работал. Они поднимались по лестнице, и здесь  на
Савву снова как бы дунуло знакомым  теплом,  таким  добрым  и  ласковым,
какое бывает лишь в детстве. Возможно, он все-таки когда-то тут жил,  но
только вспомнить не мог.
   Он даже поддался на уговоры Ольги Васильевны и остался в их  квартире
на несколько месяцев, чтобы стеречь ее от бандитов. А еще Савва надеялся
вспомнить. Но так ничего и не вспомнил.
   - Вот  эти  фотографии.  Вы  ведь  сами  выберете,  с  какой  удобнее
работать? - спросила Ольга Васильевна, вынося из Петиной  комнаты  пачку
цветных снимков.
   Сверху лежал тот, который она показывала в ту  первую  страшную  ночь
Еве  Захарьянц:  двенадцать  татуированных  мальчишек   и   сам   творец
посередине. Савва не стал рыться в снимках,  а  сразу  взял  именно  эту
фотографию. Подержав с минуту ее в  руках,  он  бессильно  опустился  на
стул.
   - Ольга Васильевна, вам известно, что трети этих  людей  уже  нет  на
свете?
   - Савва, я же никого из них не знаю, кроме вот этого юноши,  Петиного
приятеля. - И она показала на Гошу Захарьянца.
   - Его тоже нет среди живых.
   - Но почему, Савва?!
   - Не знаю, Ольга Васильевна, но это так. Мало того,  жизнь  остальных
тоже под угрозой. - Он прикрыл глаза, руки  его  слегка  дрожали.  -  По
крайней мере, мне кажется, что я понял причину их смерти.
   - Какая-нибудь болезнь? Да, я забыла сказать, что татуировка Петиного
приятеля напечатана в журнале. Только она нанесена на манекен.
   - Причина как раз в этих самых татуировках, ведь это -  единственное,
что их всех объединяет. И если  вы  позволите,  я  попробую  убрать  эти
рисунки с тех, кто жив.
   - Вы хотите сказать?..
   - Если мне удастся убрать с их тел татуировки, то,  думаю,  опасность
исчезнет, потому что не будет причины.
   Савва  вгляделся  в  фотографию,  потом  положил  ее  на  подоконник,
откинулся на стул и прикрыл  глаза.  Ольга  знала,  что  после  подобных
опытов он так теряет силы, что ему необходимо отлеживаться хотя бы день.
Еще, как она вспомнила, прежде  помогало  яблоко.  И  она,  стараясь  не
мешать сосредоточению, тихо отправилась на кухню за яблоками.
   А когда она вернулась, Савва уже сидел с  открытыми  глазами,  но  ее
едва ли заметил.
   - Савва  Тимофеевич,  -  сказала  Ольга  негромко,  -  я  вам  яблоко
принесла.
   - Спасибо, - с трудом выговорил он.
   - Пойдемте, я вам помогу лечь.
   - Спасибо, постараюсь справиться сам.
   Ольга  увидела,  как,  нащупав  спинку  стула,  он   приподнялся   и,
мучительно медленно переставляя ноги, двинулся к  дивану.  Она  все-таки
поддержала его под локоть и почувствовала, что  рука  у  него  бьется  в
мелкой дрожи.
   - Мне кажется, получилось, - выговорил он, вытягиваясь  на  диване  и
закрывая глаза.

ДЕПИГМЕНТАЦИЯ

   Петя готовился к смерти.
   Ему пришла в голову безумная, страшная, но очень  простая  мысль:  он
понял, зачем его держат в этой странной одиночной камере  -  только  для
того, чтобы съесть. Зачем еще человека насильно пичкают жирной  пищей  -
то сметаной, то взбитыми сливками, ни разу не вызвав на допросы, даже не
оформив документ на арест. Не мог  же  до  такой  степени  измениться  в
России тюремный режим, что теперь  обычных  заключенных  кормят  как  на
убой. Вот именно - на убой! Да это и не тюрьма вовсе,  а  закуток  среди
бетонных  стен,  переделанный  под  камеру.  Так   сказать,   хлев   для
откармливания человека. Иначе он слышал бы голоса других заключенных. Из
тюремщиков к нему дважды заходил только стриженный  под  бандита  мужик,
что-то среднее между врачом и мясником.
   В первый раз, заставив раздеться до пояса, он ткнул пальцем  в  грудь
Петра, туда, где был центр татуировки, и пробурчал самому себе:
   - Не готов.
   А когда осматривал во второй раз, буркнул почти то же самое:
   - Дня через два будет готов.
   Петр не стал задавать лишних вопросов, на которые  все  равно  бы  не
получил ответа. Он просто перестал есть, не объявляя ни какой голодовки.
Но не пить-то в этой душной, жаркой камере было невозможно. И когда  ему
просунули в дверное оконце сок, по вкусу апельсиновый, Петя не удержался
и выпил полную кружку. Не пить же, на самом деле,  воду  из  унитаза.  А
часа через два после этого сока неудержимо  захотел  есть.  Видимо,  они
растворили в кружке специальное снадобье.
   Еще час он представлял всевозможные завтраки, обеды и ужины - дома, в
кафе, в самолете. И даже пикник  на  берегу  реки.  И  когда  ему  снова
просунули  пищу,  съел  ее  сразу,  ощущая  себя  тупым   изголодавшимся
животным. С тех пор каждые два-три часа в нем  снова  вырастал  мерзкий,
страстный голод, и он ничего с собою не мог сделать.
   Тогда Петя и стал готовиться к смерти.
   Он понимал, что сходит с ума в этой камере. Но все же,  пока  человек
жив, пока он осознает себя, жизнь - главная  его  собственность  в  этом
мире. И он, Петя, не даст распорядиться своей жизнью так,  как  хотелось
тюремщикам. Он не станет животным, которое откармливают в  хлеве,  чтобы
зарезать к праздничным застольям. Не будет  истошно  визжать  под  ножом
мясника, а распорядится собою по своей воле. То есть убьет себя сам.
   Оставалось  найти  способ  умереть  быстро  и,  по  возможности,  без
мучений.
   Орудием смерти могли  стать  бетонные  стены,  унитаз,  эмалированная
миска и кружка. Но лучше всего было попробовать убить себя ложкой.
   - Где рисунок, гад?! Куда дел рисунок, сученыш?!  Наконец  он  увидел
лица своих тюремщиков.
   Поднял тревогу тот, который уже дважды его осматривал.  Тот  вошел  в
камеру, лениво взглянул на Петра, приготовив палец,  чтоб  снова  ткнуть
его в грудь, но вдруг замер и зло спросил:
   - Ты чего пристебываешься? Чем рисунок замазал?
   - Какой рисунок? - спросил растерянно Петя.
   - Какой-какой, свой!
   - Не знаю, - Петя, опустив голову,  посмотрел  себе  на  грудь  и  не
увидел татуировки. Вместо нее на коже  оставались  едва  заметные  белые
полоски.
   - Ты что, гондон штопаный, с собой сделал?! - Стриженный под  бандита
мужик схватил его за плечи и тряхнул так, что голова  у  Пети  несколько
раз дернулась.
   - Ничего я не делал. - Ему было противно слушать  этот  своей  жалкий
лепет.
   - Мэйсон, иди сюда! - позвал мужик, приоткрыв дверь. -  Сейчас  такой
ломешник увидишь!
   - Чего еще? - услышал Петр недовольный голос тюремщика.
   Вместе с ним в дверях камеры встал и второй.
   -  Депигментация,  вот  чего!  Вы  какую-нибудь  маляву  с  воли  ему
передавали?
   - Кончай парашу нести, какая малява?!
   - Тату у него исчезла!  Вы  что,  ослепли?!  Была  тату  и  нет!  Где
рисунок, гад? Куда дел рисунок, сученыш? - снова набросился  врач-мясник
на Петра.
   - Надо к Чеченцу идти, - предложил один из тюремщиков.
   - Вот ты и иди.
   - А что я? Мне что сказано, я  то  и  делал!  Да,  может,  она  снова
вернется, эта тату, а ты сразу базар гнать.
   - Ладно, замкните его на хрен. Пусть так  сидит,  без  микстуры.  Все
равно таксиста для него не нашли. Завтра посмотрим.

ИСКУССТВО ОПЯТЬ ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ

   - Представляешь, Глебушка, у меня с души прямо тяжесть спала.
   Агния успела поймать нужное мгновение  и  выключить  газ  под  туркой
именно тогда, когда кофейная пена, взбурлив, рванулась наверх.  Что-что,
а уж варить кофе она умела. Глеб по вечерам  предпочитал  фруктовый  чай
"Пиквик", кофе для него был напитком утренним,  но  в  честь  непозднего
прихода жены он готов был пить любую взрывчатую смесь.
   - Помнишь, я тебе рассказывала про бабку,  соседку  Шолохова  по  его
последней квартире. Она тогда  таких  вещей  наговорила  про  школьницу,
которая будто бы ходила к Антону Шолохову, сам понимаешь зачем.  Я  даже
писать чуть не передумала!
   -  Ну  и  что?  -  спросил  нетерпеливо  Глеб.  -   Бабка   оказалась
душевнобольной?
   - Нет, бабка -  нормальная.  А  вот  школьница  оказалась  совсем  не
школьницей.
   А заслуженной артисткой Нинелью Кривозубовой.
   - Это к которой я тебя послал в Русский музей?
   - Ну да! Только она не Нинель, а Ника Самофракийская!
   - Да, одна фамилия лучше другой. Хотя Пушкин и Толстой - фамилии тоже
так себе.
   - Это у нее сценический псевдоним. И роль тоже  такая  -  вечно  юная
девочка.
   - То есть никаких извращений? . - Знаешь, у меня просто  праздник  на
душе. Хотя, с другой стороны, какие-то странные смерти, уголовщина  -  и
все вокруг его имени.
   - Не говоря о том, что сам  герой  убит,  а  труп  его  украден.  Тот
случай, когда поговорка "искусство требует  жертв"  приобретает  слишком
буквальный смысл.
   - Знаешь, мне последние недели просто  страшно  становится.  -  Агния
порылась в  сумочке  и  вынула  отполированную  металлическую  пластинку
шириной с ладонь. - Пощупай, предложила она мужу.
   - Отличная полировка. Легированная сталь, хромованадиевый сплав.
   Тугоплавкий и очень прочный.
   - Господи! Откуда ты все знаешь?! - изумилась Агния.
   То, что муж свободно разговаривал на основных европейских языках,  ее
уже удивлять перестало. Хотя время  от  времени,  рассказывая  о  жуткой
истории их знакомства, она все-таки вставляла: "И  такого  человека  под
пытками заставляли признаться, что он - маньяк!"
   - У меня же дядя был  металлургом.  И  меня  чуть  не  увлек  в  свою
область. Где  ты  ее  подобрала?  -  Глеб  еще  раз  взвесил  на  ладони
пластинку.
   - Я про нее и хочу сказать. У нас есть автор, доктор  наук,  приходит
время от времени с разными идеями. Теперь у него  крыша  подвинулась  на
экстрасенсорике. Так вот, он сегодня пришел,  выложил  эти  пластинки  и
давай рассказывать, как они могут  спасти  от  чужой  энергетики.  И  из
космоса. - от излучения черных дыр.
   - Излучение черных дыр - очень  интересно!  -  прервал  Глеб  ехидным
замечанием. - Это все равно, что сияние темноты.
   - Ну ты слушай. Он эти  пластинки  по  пятьдесят  долларов  продавал!
Сказал, что  их  заряжали  все  экстрасенсы  и  белые  маги  города.  И,
представляешь, мне вдруг так страшно стало, что я ее купила. Все, что  у
меня было, потратила и еще заняла.
   - Бояться перестала?
   - Не знаю, но стало как-то спокойнее. И все наши, глядя на меня, тоже
стали покупать.
   -  Хороший  доход!  Сколько  их  было  -  десяток?  Отлично   у   вас
зарабатывают авторы. За статью-то вы бы  ему  ровно  в  сто  раз  меньше
заплатили! Слушай, а Дмитрию Евгеньевичу ты всерьез  обо  всем  этом  не
рассказывала? Я имею  в  виду  не  пластинку,  а  крутню  вокруг  твоего
Шолохова.
   -  Димке!  Да  он  как  глухой  стал.  Откликается  только  на  слово
"маньяки"!
   Они уже допили кофе и собирались разойтись по  комнатам,  Агния  даже
успела вымыть турку и чашечки. Но как раз  в  это  мгновение  затренькал
телефон.
   - Тебя. - Глеб протянул ей трубку. - Мужчина какой-то.
   - Да, - сказала Агния отстраненно-доброжелательным  тоном.  -  я  вас
слушаю.
   Чаще всего домой ей звонили завлиты театров, чтобы позвать  на  читку
новой пьесы, рассказать о вводе в спектакль актера, позвать на прогон.
   - Здравствуй, моя милая, - услышала Агния незнакомый голос.
   - Здравствуйте, - отозвалась она  и  подумала:  скорей  всего  артист
какой-нибудь спьяну.
   - Что же это ты, дорогуша, все шастаешь: то в мастерские, то в цирк?
   - Извините, я не поняла, с кем я разговариваю?  -  Агния  постаралась
спросить это строго.
   Глеб,  который  отправился  было  к  себе,  замер  в  дверях  и  стал
прислушиваться.
   - С доброжелателем разговариваешь. С доброжелателем и гуманистом.
   - Я сейчас положу трубку, если вы не представитесь. И  вообще,  я  не
понимаю, что вам нужно?
   - Не надо сердиться, мадам! - Человек заюворил чуть  серьезнее.  -  Я
беседую с вами исключительно в ваших интересах. Вы, говорят, собираетесь
писать о художнике.
   - Да. Об Антоне Шолохове.
   - Не торопитесь. Подождите немного. Очень вам советую!
   - Я все-таки не понимаю, чего вы хотите?
   - Чтобы вы на  время  приостановили  свои  археологические  раскопки.
Только на время! Вы мне симпатичны, и я не хочу,  чтобы  вы  отправились
вдогонку за своим героем. Вы ведь этого тоже  не  хотите?  Видите,  наши
желания сходятся.
   - Вы меня разыгрываете, что ли?! Это у вас шутка такая?
   - Какой может быть розыгрыш, Агния Евгеньевна! Разговор идет о  жизни
и смерти. О вашей жизни и смерти!
   - И что из этого следует? Я ведь должна  представить  свою  работу  к
сроку...
   -  Представите.  Задержитесь  на  несколько  месяцев  и  представите.
Сколько они вам должны за книгу?
   - А какое это имеет значение?
   - Мы вам заплатим в два раза больше... И вашу книгу можем издать.
   - Кто это - мы? Вы так и не представились.
   - Агния  Евгеньевна!  Неужели  вы  не  поняли,  что  я  всего-навсего
опасаюсь за вашу жизнь. И очень хочу, чтобы вы жили  со  своим  супругом
долго и счастливо.
   Будем считать, что мы договорились. Или как?
   - Никак! - отозвалась холодно Агния. - Шантажом и угрозами вы меня не
возьмете. И книгу я все равно допишу, понятно?
   - Агния Евгеньевна! - В голосе  "доброжелателя"  зазвучало  искреннее
сострадание. - Жалко мне вас. Такая элегантная женщина!
   - Ну вот! - сказал Агния, положив  трубку  и  повернувшись  к  Глебу,
который продолжал  стоять  в  дверях.  -  Что  и  требовалось  доказать.
Настаивают, чтобы я бросила работу над книгой.
   Это с незнакомым "доброжелателем" она говорила спокойно и  твердо,  а
сейчас от волнения руки ее готовы были затрястись.
   - Расскажи все, что он там тебе напел. - И Глеб снова сел за стол.
   - Ничего особенного. Только повторял, что ему меня жалко, что если  я
не брошу книгу, то отправлюсь вдогонку за Шолоховым. Да,  и  еще  деньги
обещая. В два раза больше. И заметь - сразу после похода в цирк, к  этой
Самофракийской.
   Видишь, какая у них быстрая связь.
   - Подожди. - Глеб сходил к себе за записной книжкой, порылся в ней  и
набрал номер. - Смотри,  как  повезло:  соединился  с  первого  раза!  -
обрадовался он и тут же заговорил с собеседником:
   - Осаф Александрович!  Точно,  Глеб.  Как  вы  здорово  узнаете!  Да,
спасибо. Осаф Александрович, у нас есть необходимость посоветоваться. Не
у меня, а у Агнии. Привет тебе передает, - проговорил он  тихо,  прикрыв
ладонью трубку. - Да, серьезный вопрос.  Ой,  там  чего  только  нет:  и
убийства, и исчезновения трупов, и просто странные  смерти...  А  теперь
самой Агнии угрожают... Ну конечно, не по телефону. Все, передаю трубку.
   Глеб передал трубку жене. И Агния уже через минуту  записывала  номер
телефона, код, адрес.
   - Очень серьезная контора, - стал объяснять Глеб, когда она  положила
трубку. - Или разведка, или контрразведка, или и то и другое  вместе.  В
общем, бойцы невидимого фронта.
   - Глебушка, неужели ты забыл, что мы тебя вместе спасали? - удивилась
Агния.
   - В самом деле! Извини, вы же знакомились. Но  все  равно,  я-то  его
знал с детства. Он и с мамой дружил, и отцу много помогал... Всегда был,
знаешь, такой загадочной  личностью.  Молчаливый  благородный  герой.  В
общем, расскажи ему все, скорее всего, эти твои страхи - чушь собачья, а
вдруг - серьезно, и лучше тебе уйти в сторону, пока не поздно. Он-то  уж
профессионал.
   Утро следующего дня было солнечное, теплое.
   - Ты в чем пойдешь сегодня? - спросил, уходя на работу, Глеб.
   - Я уже приготовила. Летнее пальто. Бежевое.
   Глеб взял гладкую прохладную металлическую пластину, якобы заряженную
положительной энергией всех экстрасенсов,  и  аккуратно  опустил  ее  во
внутренний н