у нас с десяток бурлесков
на Дуайт-стрит.
   Так это и было. Их стиль и репертуар варьировались от "Фламинго", где  по
субботам можно было увидеть все тридцать две позиции из "Камасутры", а голые
девицы разгуливали между столиками, готовые взобраться на  колени  к  любому
привлекательному мужчине и прижать его голову к своей груди, до  "Баварского
замка", где певица, главным  достоинством  которой  был  высокий  мелодичный
голос, раздевалась только до штанишек.
   Линда Уотс, родом из Саут-Бенда, штат Индиана, была от природы  серьезной
девушкой, которая когда-то отлично справлялась с  обязанностями  секретарши,
но имела несчастье занять первое место на городском конкурсе красоты.  После
чего она почувствовала потребность позировать журнальным фотографам,  что  в
свою очередь привело к  выступлениям  в  бурлеске.  Ни  петь,  ни  танцевать
по-настоящему она не умела, но зато грациозно двигалась и обладала  броской,
хотя и недолговечной красотой.
   После представления Марк зашел  к  ней  в  уборную.  Когда-то  "Баварский
замок" принадлежал Дону Винченте, и несмотря на то, что он продал его вместе
с прочими своими владениями на Дуайт-стрит, его имя все еще пользовалось там
уважением.
   - Линда, до меня дошли слухи, что дела у вас идут неважно. Хотите  быстро
заработать десять тысяч?
   - Десять тысяч? А что я должна сделать? Ограбить банк?
   У нее был неприятный смех. Он  входил  в  арсенал  средств,  принятых  на
вооружение девицей, которая для  самозащиты  была  вынуждена  создать  некую
видимость искушенности и твердости духа. По этой же  причине  и  в  ее  лице
появилось  что-то  жесткое.  Но  зато  она  обладала  тем,  что  никогда  не
утрачивает своей привлекательности в  глазах  южанина:  голубыми  глазами  и
плотно облегающим голову шлемом шелковистых светлых волос.
   - Вам придется соблазнить моего приятеля.
   - Подождите минутку. На жизнь я зарабатываю пением, в  данный  момент  во
всяком случае.
   - Ваш ангажемент скоро кончается, верно?
   - На следующей неделе. Я провалилась с небывалым за всю историю треском.
   - Не нужно так умалять себя. Вы слишком хороши для  этой  помойки.  -  Он
говорил искренне.
   - Спасибо на добром слове, приятель. Мне оно очень кстати. Тем не  менее,
опять придется сесть на пособие по безработице. Какую сумму вы назвали?
   - Десять тысяч.
   - Я подумала, что ослышалась, А что с вашим другом? У него проказа?
   - Насколько мне известно, с ним все в порядке.
   - Мне рассказывали про нефтяного шейха, который, чтобы возбудиться, ломал
курам ноги. Что-нибудь в этом духе?
   - Мой друг - молод, хорош собой, обаятелен и богат. Вряд ли он охотник до
извращений. Вам придется провести в его компании два-три дня, самое большее.
   - И ночи, естественно.
   - Возможно. Не знаю. Если он  захочет,  то  да.  А  когда  задание  будет
выполнено, вам придется все забыть.
   После этих слов шутливость, которой Линда защищалась,  как  рукой  сняло.
Лицо ее стало задумчивым и умным, а внезапно набежавшие морщинки сделали его
даже одухотворенным.
   - Почему? - спросила она, понизив голос, но более твердо.
   Марк без удовольствия пригубил виски со льдом. - ему не хотелось пить, но
она настояла. Он предпочитал  глуповато-миловидную  Линду,  какой  она  была
минуту назад. Сейчас же лицо ее стало по-мужски бесстрастным.
   - Потому, что вы получите хороший куш, а деньги вам очень нужны.
   - Я не об этом спрашиваю. Я хочу  знать  больше.  Неужели,  по-вашему,  я
соглашусь на подобное предложение, не зная, в чем дело?
   - В городе найдутся девицы, которые лягут в постель с этим человеком и за
сотню, - сказал Марк. - Разница в том, что у вас есть голова. Я  ознакомился
с вашей биографией и понял, что вы умеете шевелить  мозгами.  Потому  вам  и
предлагают десять тысяч. Могу добавить, что ничего противозаконного тут нет.
Нарушать закон вам не придется.
   - Молодой, интересный и при деньгах? А где все это произойдет?  Здесь,  в
Солсбери?
   -  Нет.  На  курорте,  где-нибудь  на  юге.  Как  только  закончится  ваш
ангажемент. Мой друг уже там. Вы поедете туда,  проведете  с  ним  несколько
дней, а потом отправитесь домой.
   - Не сюда?
   - Нет, поедете домой. Это входит в наш договор.
   - Вы хотите сказать, что я должна буду сидеть в Саут-Бенде?
   - Да. Пока вам не скажут, что вы можете располагать собой.
   - Не понимаю. Придется вам рассказать мне об этом поподробнее.
   - Больше рассказывать  нечего.  Есть  молодой  человек,  ему  скучно.  Он
интересуется женщинами, особенно такого типа, как вы. Там,  где  он  сейчас,
таких женщин нет, поэтому мы и посылаем вас к нему. Вернее -  везем,  потому
что я поеду вместе с вами.
   - Другими словами, делаете ему дорогой подарок. - Она вложила в эту фразу
всю горечь, какую могла. - Вы итальянец, да?
   - Почему вы так думаете?
   - Сразу видно, что итальянец, только акцент у вас другой. В  этом  городе
всем правят итальянцы. Даже наше заведение, я знаю, принадлежит итальянцу.
   - Принадлежало, - поправил он ее. - Только я не понимаю, какое это  имеет
отношение к нашему делу.
   - Я чувствую, что и вы работаете на этого человека.
   - Не имеет значения,  кто  я  и  на  кого  работаю.  Мне  случайно  стало
известно,  что  вам  надоело  ваше  занятие,  а  мое  предложение  дает  вам
возможность с ним покончить. Ваши родные знают, чем вы занимаетесь здесь,  в
Солсбери?
   - Еще чего! - воскликнула она. - Я  из  респектабельной  пресвитерианской
семьи. Мой отец был дьяконом.
   - Вам надо вернуться домой, - сказал он. - Женщина вы красивая. Вернетесь
в Саут-Бенд, выйдете замуж за человека  из  страхового  бизнеса  и  заведете
детей. Я говорю серьезно: эта жизнь не для вас Приедете домой, скажите,  что
заработали много денег, и никто ничего не будет знать Да и вы сами  забудете
о том, что было.
   - Я должна подумать, - сказала она. - Подумаю и дам вам знать.
   -  Извините,  решать  придется  сейчас.  Что   мешает   вам   согласиться
немедленно?  Необходимость  принять  решение  чуть  состарила  ее,  на   миг
прочертив под глазами морщинки, которые вскоре станут постоянными.
   - Сказать - что? Потому что я боюсь.
   - Чего?
   - Всего. Что-то в этом кроется странное. Он обнял ее за плечи.
   - Малышка, за кого ты меня приняла несколько минут назад?
   - За итальянца.
   - Предположим, что я действительно итальянец. Ты, наверное, наслышана про
нас?
   Чересчур наслышана, - ответила  она.  -  Чересчур.  Но  что  бы  тебе  ни
рассказывали, одно известно всем: итальянцы не обижают  хорошеньких  женщин.
Спроси своих приятельниц Кроме того, я чувствую, мы с тобой отлично поладим.
   - Но ведь там будешь не ты. Там будет другой.
   - Я тоже буду там. Я буду поблизости, пока не наступит время ехать домой.
Она кивнула, словно в знак благодарности, и ее лицо разгладилось.
   - Понимаешь, я легко пугаюсь, - сказала она. - И боюсь оставаться одна.

Глава 4

   Спустя  два  дня,  накануне  отлета,  у  Марка  возникли   осложнения   в
собственном доме.
   На целую  неделю  вперед  у  них  были  запланированы  разные  встречи  и
вечеринки, и Тереза, которая никогда прежде не возражала против его поездок,
была раздражена сообщением о предстоящей командировке.
   - Почему ты меня не предупредил?
   - Я сам узнал только сегодня.
   - Но почему на Кубу?
   - Потому что наша компания хочет увеличить там свои капиталовложения.
   - Ты же не говоришь по-испански.
   - А мне и не нужно  говорить  по-испански.  Я  должен  только  определить
стоимость здания.
   - Сколько же тебя не будет?
   - Неделю, наверное. Может, меньше.
   - Я отменю все, что назначено на эту неделю, и мы полетим с тобой.  Детям
полезно побыть на солнце.
   - Извини, но это невозможно.
   - Почему?
   Впервые за их совместную жизнь она не желала  беспрекословно  подчиниться
его власти. В Сицилии он повернулся бы к ней спиной и  удалился,  ничего  не
ответив, а потом в течение  дня  или  ночью  в  постели  она  изо  всех  сил
старалась бы загладить свой проступок. Теперь же он мягко ответил:
   - Потому что нет времени на сборы.
   - Не так уж много времени требуется, чтобы заказать еще три билета.
   - Я еду по делу, - сказал он ровным  тоном,  пытаясь  на  этом  закончить
разговор. - И на одном месте сидеть не буду.
   - Но мы могли бы пожить в отеле где-нибудь  на  берегу,  пока  ты  будешь
занят своими делами.
   - Нет, нельзя. Но если дети должны отдохнуть, почему бы вам не поехать  в
Майами? Солнца там сколько душе угодно плюс  чистота  и  еда,  к  какой  они
привыкли.
   - Надоело, - ответила она. - Не хочу больше. Почему ты никогда не  берешь
нас с собой?
   - Потому что туда, где мне приходится бывать, с семьей не ездят. На  Кубе
сейчас революция; людей убивают на улице. В такое место не приезжают с женой
и детьми. Я, наверное, еще раз туда полечу, и если к тому времени  революция
закончится, вы полетите со мной. Обещаю.
   Но Тереза не успокоилась и обиженно молчала весь остаток дня. Впервые ему
пришлось добиваться ее благосклонности, а не наоборот, как бывало  после  их
немногочисленных ссор в прошлом.

***

   Марк оставил Линде билет до Нью-Йорка на контроле, и  когда  он  вошел  в
самолет, она уже сидела на  своем  месте.  Он  не  смотрел  на  нее.  Прошла
стюардесса с охапкой журналов. Марк взял "Ньюсуик" и укрылся за  ним.  Когда
он через несколько минут  оглянулся,  Линда  что-то  оживленно  рассказывала
своему соседу, который наклонился к ней и с интересом слушал. Марк  заметил,
что белый полотняный костюм идет ей больше, чем  парчовое  платье  на  сцене
"Баварского замка". Она, по-видимому, понимала, почему он не хочет, чтобы их
видели в самолете вместе И в рейсе из нью-йоркского аэропорта "Ла-Гардиа" до
Майами они тоже сидели отдельно. На этот раз она  сидела  впереди  него,  во
втором ряду, казалась умиротворенной и спокойной, выпила два  виски,  потом,
нажав кнопку, вызвала стюарда и  о  чем-то  с  ним  говорила,  помогая  себе
изящными  жестами  танцовщицы  с  острова  Бали.   Позже,   благоухающая   и
отчужденная, сопровождаемая взглядами мужчин, она проследовала в туалет, где
пробыла довольно долго.
   В Майами ему пришлось помочь ей при прохождении паспортных формальностей.
   - Что это? - спросила она.
   - Туристская карточка. Она тебе понадобится на Кубе.
   - Ты не сказал мне, что мы едем за границу.
   - Гавана - не заграница. Это - Соединенные Штаты в тропиках. Там  говорят
по-английски.
   - Что ж, очень хорошо, - сказала она. - Я когда-то видела фильм про Кубу.
С Элис Фей, да? Мне давно хотелось побывать в Гаване.

***

   С высоты в десять тысяч футов Куба казалась сияющим островом в  чехле  из
зелени. Самолет прорвался сквозь кучевые облака и воздушные течения и ранним
вечером высадил их на Ранчо-Бойерос. И сразу они погрузились в  теплый,  как
парное молоко, воздух, исходящий от пальм зеленоватый свет и  нелепую  толпу
туристов в соломенных шляпах и с маракасами, которыми они непрерывно трясли.
Теперь Марк и Линда были неразлучны.  Марк  вел  Линду,  и  чем  откровеннее
выражали свое восхищение  коренастые  мужчины  в  безупречно  накрахмаленных
рубашках, неохотно сторонившиеся, чтобы  пропустить  их,  и  провожавшие  ее
горящими взглядами, тем крепче он прижимал к себе ее локоть. На лимузине они
добрались до центра города, где Марк поселил Линду в отеле "Линкольн", а сам
поехал в "Севилью". Там, как ему было, известно, остановился Кобболд.
   Он зарегистрировался и получил номер на пятом этаже, выходивший окнами на
узкую улицу с оживленным движением. И сама гостиница  тоже  была  шумной,  с
голыми, выложенными плиткой полами и хлопающими дверями; прохладные стены ее
еще не поглотили накопившуюся за день жару.  Он  принял  душ,  переоделся  в
легкий костюм и попытался позвонить Кобболду, но  на  коммутаторе  ответили,
что не могут его найти. Под предлогом недовольства номером  он  спустился  к
портье, и ему показали план гостиницы. Кобболд жил в надстройке  на  восьмом
этаже, и номер его состоял из гостиной и спальни, которая,  поскольку  номер
был угловым, продувалась с двух сторон.
   Следующий час Марк потратил  на  беглый  осмотр  гостиницы  и  окружающей
территории. "Севилья" была задумана в  претенциозном  стиле  прошлого  века,
когда не скупились на место для внутренних двориков, коридоров и  лестничных
клеток. Лифты ходили  медленно  и  управлялись  лифтерами.  Главный  вход  в
гостиницу был расположен на улице Куартелес, где машины шли в одну сторону -
к проспекту Марти и там сворачивали направо. Кроме того, в  гостиницу  можно
было пройти с проспекта  через  пассаж  с  магазинами.  Город  находился  на
военном положении, и на улицах время от времени возникала стрельба,  поэтому
у каждого входа стоял солдат с автоматом.
   Марк купил в  табачном  киоске  "Гавана  пост"  -  газету,  выходящую  на
английском языке, и, быстро проглядев ее, узнал, что на улицах после  ночных
боев было подобрано пять трупов. Выйдя  на  Куартелес  и  повернув  направо,
против движения, он тотчас очутился на  небольшой  площади,  где  стояло  на
случай тревоги с полдюжины полицейских машин, вооруженных  пулеметами.  Было
ясно, что окрестности "Севильи" никак не годятся для ликвидации Кобболда.
   Служебный вход в гостиницу тоже не подходил для бегства после операции: в
подвал можно было попасть  либо  на  лифте,  ждать  которого  приходилось  в
среднем  три  минуты,  либо  через  дверь  у  подножья  лестницы,   которая,
по-видимому, была постоянно на замке.
   Марк отправился в бар, чтобы обдумать все эти  обстоятельства  за  чашкой
кофе, как вдруг его позвали к телефону. Это была Линда.
   - Я же просил тебя не звонить, - сказал он.
   - Извини, мне скучно. Разыскал своего приятеля?
   - Пока нет.
   - Я не знаю, чем заняться.
   - Пойди посмотри город.
   - Исключено. Ко мне пристают даже в холле. Пришлось  подняться  в  номер.
Можно мне прийти к тебе?
   - Нет, лучше сиди на месте. Я подожду моего приятеля еще час, и  если  он
не явится, пойдем куда-нибудь поужинать.
   В девять Кобболда еще не было, поэтому Марк заехал на такси за Линдой,  и
они отправились в "Эль Бохио", ресторан, который  рекламировался  в  "Гавана
пост" как местная достопримечательность. Для  привлечения  туристов  он  был
выстроен  в  виде  крестьянской  хижины  с  крышей  из  пальмовых   листьев;
посетители сидели в саду  под  деревьями,  с  которых  доносилось  чириканье
потревоженных птиц. Ночь скрыла все выцветшие  на  солнце  краски  Гаваны  и
превратила ее в город, вырезанный из слоновой кости. Здания лучились  мягким
светом, словно  поверхность  камня  еще  хранила  остатки  солнечного  жара,
накопленного в течение дня, и ресторанная  суматоха  вскоре  растворилась  в
царившем вокруг безмолвии.
   Когда ласковый воздух города проник  в  их  легкие,  а  тишина  успокоила
нервы, Марк и Линда преобразились. Он заметил,  как  смягчился  ее  голос  и
исчез резкий смех,  который  часто  служил  ей  щитом.  Она  превратилась  в
секретаршу на отдыхе, правдивую и беспечную, которой нечего терять.
   Между тыквенными бутылками, висевшими на  решетке,  оплетенной  вьющимися
растениями, проглядывал канал Морро, по которому, словно влекомая невидимыми
рабочими сцены, шла в море шхуна с развернутыми  парусами  на  скрипящих  от
ветра мачтах, а на носу у нее неподвижно стояли три  рыбака  с  фонарями  на
длинных шестах.
   - Как красиво, - заметила Линда.
   - Совсем недурной город, когда на час-другой они перестают стрелять  друг
в друга.
   - Чудесный! Хочется остаться здесь и не возвращаться домой. Хорошо бы так
и сделать.
   Дает понять, что она свободна, решил он, в чем, впрочем, он никогда и  не
сомневался. Предпочитая не выходить за рамки деловых отношений, он достал из
кармана конверт с десятью стодолларовыми купюрами и протянул ей.
   - Чуть не забыл, - сказал он. - Это аванс, как договорились.
   - Не надо сейчас, - отказалась она.
   - Дело прежде всего. Возьми.
   Она покачала головой, тогда он  взял  ее  сумку,  открыл  и  вложил  туда
конверт.
   - Зачем было напоминать?
   - Ты говоришь так, будто тебя ждет испытание, - А разве нет?
   - Послушай, Линда, не принимай это на свой счет, но о том, что делается в
театральном мире, я имею представление. Кое-что ты повидала. Без этого у вас
не проживешь.
   - Но того, что требуешь ты, мне никогда не приходилось делать.
   - Возможно. Тем не менее не понимаю, что здесь страшного.
   - В этом есть что-то бессердечное. Послушай, серьезно,  могу  я  на  этой
стадии выйти из игры?
   - Нет, - ответил он, - не можешь. Бежать поздно.
   - Сколько времени мне придется пробыть с этим твоим приятелем?
   - Дня два-три. Я тебе уже говорил.
   - А меньше нельзя?
   - Не знаю. Может, и меньше. А может,  и  больше.  Кто  знает,  может,  он
вообще не клюнет на тебя.
   - Ты хочешь сказать,  что,  когда  он  меня  увидит,  ему,  может,  и  не
захочется со мной спать?
   Марк пожал плечами.
   - И что будет тогда?
   - В таком случае наш договор отменяется, а тысяча твоя.
   - Вот если бы так и случилось, - сказала она.
   - Не очень на это рассчитывай. У моего приятеля хороший вкус. Я чувствую,
что он врежется в тебя по уши.
   - Ты женат?
   - Да.
   - Любишь жену?
   - Да.
   - Как она в постели? Итальянки, как правило, недурны, да?
   - Говорят, да. Лично у меня нет причин для жалоб.
   - Я тебе не нравлюсь, - сказала Линда.
   - Ошибаешься.
   - Но физически тебя ко мне не тянет.
   - Откуда ты знаешь?
   - Потому что если бы тянуло, ты бы не говорил так о своей жене.
   - В большинстве случаев я стараюсь говорить правду. Так что ничем  помочь
не могу.
   - Жаль,  что  у  тебя  с  ней  такие  отношения.  С  моей  точки  зрения,
разумеется. Потому что я не знаю, могу ли я тебя кое о чем попросить.
   - Смотря о чем. Но поскольку обстоятельства сложились так, как сейчас,  я
обязан выполнять твои просьбы.
   - Не волнуйся, ничего особенного от тебя не потребуется.  Просто  мне  бы
хотелось,  чтобы  после  всего  этого  мы  провели  здесь  день-другой.   Не
обязательно в городе, лучше на побережье, где можно купаться, загорать и  ни
о чем не думать. Если я тебе нравлюсь, то это  для  тебя  не  будет  так  уж
трудно.
   - Ничего не обещаю, - ответил Марк. - Но постараюсь что-нибудь придумать.
   - Как здесь хорошо, - повторила она. - А впереди у  меня  Саут-Бенд,  так
что не размечтаешься...
   За квартал от "Линкольна" они увидели небольшую толпу. Люди стояли  молча
и не спускали глаз со сточной канавы. Марк дотронулся до руки Линды.
   - Подожди минутку, - сказал он.
   Он протолкался сквозь толпу. В канаве, нескладно разбросав руки  и  ноги,
лежал юноша. Голова его покоилась на обочине, на щеках запеклась  и  засохла
вытекшая из пустых глазниц кровь.
   - Muerto. - доверительно прошептал кто-то Марку  на  ухо.  -  Estudiante.
Policia. Le han sacado los ojos <Убит. Студент. Полиция. Ему выкололи  глаза
(исп.).>.
   Марк повернулся к Линде и быстро повел ее прочь.
   - Что там? - спросила она.
   - Полиция прикончила какого-то парня,  -  ответил  он.  -  Здесь  они  не
слишком-то церемонятся.
   В отеле она сказала:
   - Пойдем ко мне. - А через несколько минут:
   - Пожалуйста, не уходи. Уверенность в том, что ее тело ждет  его  и  что,
оставаясь для него пока тайной, оно принадлежит  ему  без  всяких  уговоров,
возбуждала  его.  Он   испытывал   радость   ожидания,   точно   в   детстве
рождественским утром, когда вместе  с  братом  и  сестрой  получал  подарки,
завернутые так, чтобы нельзя было сразу  догадаться,  что  в  бумаге.  Но  в
спальне отеля, где  стоял  запах  "Флита",  булькали  трубы  и  потрескивали
старомодные лампы дневного света, его встретила только проза жизни. От Линды
пахло вином, а во рту у нее был привкус перебродившего пива.
   - И с женой ты тоже так? - спросила она.
   Когда все было кончено, он встал и подошел