Трудно  было  поверить,  что  этот
суетливый, улыбчивый и сморщенный человечек прекрасным апрельским днем  1931
года чуть слышным голосом отдал приказ  о  ликвидации  своего  бывшего  шефа
страшного Джузеппе Массериа и сорока его главных  сторонников  при  условии,
чтобы ни один человек не был убит в присутствии жены и детей, и тут же велел
закупить на 20 000 долларов цветов для будущих похорон.
   Сицилийцы были просто не в состоянии  осознать  все  величие  Спины.  Они
имели дело лишь с землей и ее плодами, а Спине  принадлежала  целая  империя
запретных наслаждений.  У  них  в  подчинении  было  сто  человек,  а  Спина
командовал десятью тысячами. Члены сицилийского Общества чести оставались  в
душе фермерами, в то время как  Спина  был  одновременно  и  финансистом,  и
политическим деятелем, и генералом, пока его на некоторое время не убрали со
сцены. По этой причине, когда ему пришлось вернуться на родину, его поначалу
приняли с настороженной сдержанностью, но он  пустил  в  ход  свое  обаяние,
улыбался, льстил, обхаживал, и в конце концов сицилийцы смягчились  и  почти
простили ему огромный гангстерский автомобиль и бриллиантовые перстни.  Люди
из Общества чести утешали себя тем, что в Сицилии нет  ничего  такого,  ради
чего Спина задержался бы на  родине  надолго.  Он  был  чересчур  блестящим,
чересчур ярким. Не могли они  понять  и  дерзкого  демократизма  его  манер,
который их смущал, как смутил и Марко, ибо лишал их  возможности  в  должной
форме  проявить  уважение,  что  было  одним  из  условий   благополучия   и
спокойствия жителей Сицилии, каждый из которых ожидал такого же уважения  от
нижестоящих.
   - Я говорил со стариком о тебе, Риччоне, -  сказал  Спина.  -  И  услышал
немало хорошего. Жаль, что все складывается так неудачно.
   Марко опять почувствовал неловкость. Было бы  лучше  всего  обратиться  к
Спине по имени, предварив его титулом "Дон", но он  не  мог  вспомнить,  как
зовут Спину, и знал: чем больше он будет  стараться  вспомнить,  тем  меньше
надежды на то, что его имя всплывет в памяти.
   - Боюсь, сеньор Спина, я не совсем  понимаю,  что  происходит.  Выражение
удивления разлилось по лицу Спины.
   - Неужели никто не предупредил тебя, Риччоне,  о  чем  идет  речь?  Такие
судилища, как нынче, устраивали, бывало, во времена Дона Вито Феррера, а  то
и раньше. Держу пари, что здесь в глуши все еще  верят  в  привидения.  Было
больше двадцати свидетелей. Дай им волю, они бы целый день  проговорили.  Не
поверишь, но один старик явился в овечьей шкуре.  -  Он  засмеялся,  обнажив
коренные зубы, от чего голова его стала еще больше похожа на  череп.  Зрачки
его темных глаз весело поблескивали на фоне налитых кровью белков. - Человек
явился в овечьей шкуре, а никто и глазом не моргнул.
   - В деревнях, сеньор Спина, есть еще очень отсталые  люди,  -  согласился
Марко. То, что это вызвало у Спины веселье, поразило его. Ведь люди ходят  в
овечьей  шкуре  в  знак  презрения  к  большим  городам  с  царящей  в   них
испорченностью; такие люди отправляются в горы, где становятся хранителями и
защитниками   старинных   традиций   и   пользуются   всеобщим    уважением.
Непочтительность Спины была  типичной  для  вернувшихся  после  войны  из-за
океана новых людей, которые была готовы  бросить  вызов  всем  укоренившимся
обычаям. Услышав небрежно сказанные им презрительные слова, Марко  даже  пал
духом. Для него Общество было отцом, матерью,  братом  и  сестрой.  Общество
протянуло ему руку помощи, положило  конец  его  страшному  существованию  в
Компамаро. Оно освободило его от присущей крестьянам рабской покорности, что
была у  него  в  крови,  и  наградило  холодной,  но  брызжущей  через  край
самоуверенностью, вызывавшей уважение у всех, кто имел с ним дело. Он считал
себя обязанным разделить презрение Спины, и в то же время оно причиняло  ему
боль, словно заразив способностью осуждать и сомневаться.
   - И ты даже не представляешь, зачем тебя вызвали?
   - Понятия не имею, сэр.
   - Я слышал, что ты надежный парень. И мозги у тебя есть, мне  сказали.  И
не будешь скулить, даже если тебе придется туго. За  тобой  послали,  потому
что ты попал  в  беду.  Знаешь,  почему  кое-кто  из  этих  деятелей  жаждет
поджарить тебе одно место?
   - Нет, сэр.
   - Я тебе скажу. Тебя обвиняют в том, что несколько лет назад ты  взял  на
прицел некоего Бенедетто  Джентиле,  который  затем  погиб  при  трагических
обстоятельствах. Скажу откровенно: если тебя признают виновным,  ты  знаешь,
что тебя ждет.
   Марко облизал губы. Страх, который может принимать, как и любовь,  разные
обличья, коснулся его кончиками своих  холодных  пальцев.  Сейчас  это  было
мучительное нежелание умереть. В юности, когда он попал в руки  марокканцев,
он не испытывал такого страха; тогда жизнь представлялась ему чем-то простым
и бесформенным, не имевшим ни определенного начала, ни конца. Теперь же  она
была связана с жизнью его жены и детей. Их существование целиком зависело от
его существования. Ему нужно было время, чтобы развязать узелок  зависимости
и подготовить их к жизни без его защиты. Он не был готов к смерти.
   - Огорчен?
   - Я думаю о разном, сеньор Спина. Просто думаю.
   - Пусть тебя это не слишком расстраивает. По правде говоря, ты не  будешь
признан виновным. Суд должен был состояться, потому что этого требовал  клан
Джентиле. Тебя признают невиновным одиннадцатью  голосами  против  одного  -
если, конечно, старик воздержится.
   Холодная тень смерти растворилась. Стоявшая перед мысленным взором  Марко
картина пустынной дороги на Палермо с крестами в честь  уже  забытых  сейчас
схваток исчезла. Вечером Тереза будет его ждать, и он вернется домой.
   - Но от расплаты тебе так просто  не  уйти,  -  продолжал  Спина.  -  Эти
Джентиле, а их немало, постараются прихлопнуть тебя при  первом  же  удобном
случае. А старику нужен покой. Поэтому, мне кажется, тебе следует уехать  из
Италии.
   Марко кивнул, ожидая, что будет дальше.
   - Как ты к этому относишься?
   - У меня жена и двое детей.
   - Вы оба молодые. Твоей жене понравится за границей.
   - Мы в прошлом месяце купили новую квартиру, сеньор Спина.
   - Хватит качать права, Риччоне. Ты купил ее по дешевке, я слышал.  Можешь
продать и еще заработать на этом деле.
   От волнения Марко вспомнил, как зовут Спину.
   - Я был бы только рад следовать вашим указаниям, Дон Сальваторе.
   - Ты счастливчик, Риччоне, хотя сам этого не понимаешь. Ты кое-чего здесь
добился, верно, но не так уж много. Пока тебе не стукнет пятидесяти пяти и у
тебя не будет камней в почках, едва ли  тебе  станут  целовать  перстень  на
руке. И всегда можно ждать  неприятностей.  Хочешь  знать  правду?  На  этом
острове до  чертиков  скучно.  А  в  Штатах  такой  парень,  как  ты,  может
по-настоящему развернуться. Через год у тебя будет открытый "линкольн", а то
и  двухэтажный  дом,  да  в  придачу  бунгало  с   собственным   пляжем   на
Лонг-Айленде.
   Почему Спина, думал Марко. Почему о решении Дона К, ему объявляет великий
Спина, хотя до сих пор это делал его покровитель Тальяферри, через  которого
передавались все приказы?
   - Как скоро это нужно сделать, Дон Сальваторе? - спросил Марко.
   - Уехать? Чем скорее, тем лучше, Риччоне. Медлить нельзя.  Дон  К,  может
уговорить твоих противников подождать неделю, не больше.  После  этого  тебя
будут разыскивать полсотни молодцов Джентиле с духовыми ружьями двенадцатого
калибра, заряженными картечью. Ты и помолиться не успеешь.
   Спина изящно жестикулировал, сложив щепоткой  четыре  пальца  и  ритмично
покачивая кистью. В сочетании со сказанным это могло означать что угодно, но
в данном случае обещало отмену приговора. Широкая улыбка растягивала щеки  и
удлиняла челюсть. К мстителям  с  духовым  ружьем  наперевес  Марко  отнесся
скептически,  как  к  чему-то   театральному   и   не   правдоподобному.   В
действительности, должно быть, пройдет немало медленных  и  осторожных  лет,
прежде чем в один прекрасный день смышленый на вид молодой Джентиле,  сменив
имя и скрыв, кто он такой, обратится к нему за работой, или другой Джентиле,
досконально изучивший все его привычки, явится в бар, куда Марко ходит  пить
кофе, а может быть, механик из гаража, где обслуживают  его  машину,  будучи
тайным сторонником семьи Джентиле, найдет способ кое-что "починить".
   - И надолго, Дон Сальваторе?
   - Лет на десять. Твоим друзьям хочется, чтобы ты остался в  живых.  Да  и
твоей милой молодой супруге еще рано быть вдовой.
   - Я не уверен, сумею ли я  за  неделю  продать  квартиру  и  мебель,  Дон
Сальваторе.
   - А чего торопиться? Тальяферри это  сделает  и  переведет  тебе  деньги.
Проблема решена?
   - Да, Дон Сальваторе.
   - Вот такое  отношение  мне  нравится,  Риччоне.  Правильный  философский
подход. Все знают, что ты здесь немало  потрудился.  И  за  океаном  о  тебе
позаботятся. Тебя сведут с нужными  людьми  и  предоставят  возможность  как
следует развернуться.
   - Большое вам спасибо за участие, Дон Сальваторе.
   - Не стоит, Риччоне, не стоит. Я  заинтересовался  твоей  судьбой  только
потому, что ты малый перспективный. У меня есть предчувствие, что ты  далеко
пойдешь. Я отправляю тебя в такое место, где ты сможешь расправить  плечи  и
свободно вздохнуть. Ты  слышал  когда-нибудь  про  город  Солсбери  в  штате
Массачусетс? Наверно, нет? Так вот. У меня есть там  хороший  приятель,  мой
компаньон в те годы, когда я занимался спиртным. Человек он отличный  и  при
деньгах. К нему я и посылаю тебя, Риччоне.
   - Еще раз спасибо, Дон Сальваторе. К сожалению, у  меня  нет  возможности
выразить всю благодарность, какую я испытываю в душе.
   - Забудь об этом, Риччоне.  И  перестань  выражаться  как  итальянец.  Мы
повязаны одной веревочкой,  значит,  должны  помогать  друг  другу.  Все  за
одного, и один за всех. Рано или поздно и мне  придется  попросить  тебя  об
одолжении, и я знаю, ты мне не откажешь.
   - О, если бы когда-нибудь это произошло, Дон Сальваторе. О большем я и не
мечтаю.
   - Перейдем к деталям, - сказал Спина. - "Принчипе ди Пьемонте"  отплывает
из Генуи в Нью-Йорк в понедельник, восьмого числа.  Ровно  через  неделю.  У
меня было предчувствие, что все может так обернуться,  поэтому  для  тебя  и
твоей семьи  заказана  каюта  первого  класса.  За  билеты  платит  человек,
которого мы не будем называть.  А  теперь  сделай  милость,  перестань  меня
благодарить.
   С нами-то все будет в порядке, думал Марко, с  Терезой,  с  детьми  и  со
мной. Но как насчет остальных? Что будет с ними? Две матери-вдовы, у которых
старость уже не за горами? Кристина, которую муж  рано  или  поздно  бросит,
воспользовавшись как предлогом ее прошлым...  Паоло  с  его  новым  гаражом,
агентством "Аджип" и мастерскими по обслуживанию "фиатов", а также с астмой,
которая прогрессирует и дает дополнительную нагрузку его и без того больному
сердцу? И целая куча двоюродных, троюродных и четвероюродных братьев, сестер
и прочих родственников, которые, как только он стал  чуть-чуть  преуспевать,
появились, требуя защиты, любви, денег, рождественских  индеек,  советов  по
поводу браков и земельных тяжб, - и все эти  обязанности  он  брал  на  себя
охотно, почти с благодарностью. Что они будут делать? К  кому  обратятся  за
помощью и поддержкой, когда он уедет?
   - Ну, что ты скажешь? - спросил Спина. - Что теперь ты думаешь по  поводу
своего будущего?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

   Им занялся Эндрю Кобболд, урожденный Андреа Коппола.
   - Ты больше не Марко Риччоне, - заявил Кобболд. - Постарайся забыть,  что
ты им был. Теперь тебя зовут Марк Ричардс. Ты получишь приличную должность в
компании "Винсент Стивенс",  а  жить  будешь  в  респектабельном  районе  на
Чемплейн авеню. Старайся держать марку.
   - Я сделаю все, что в моих силах, сэр.
   - И не величай меня "сэром". Здесь демократическая страна. Кобболд сидел,
не сводя с него сонного взгляда. Это был моложавый человек с залысинами надо
лбом, с густыми - словно в утешение - зарослями  черных  волос  по  бокам  и
молочно-белой, как у юной девушки, кожей. Лицо его попеременно принимало  то
презрительное, то умиротворенное выражение, а когда  он  встал,  Марк  снова
удивился тому, какого он маленького роста. Кобболд был адвокатом, возглавлял
правовой отдел компании  "Винсент  Стивенс"  и,  по  мнению  многих  в  этой
организации,  которая  доверяла  больше  слухам,  чем  фактам,  был   первым
претендентом на корону в стивенсовской империи, основателем которой  являлся
Дон Винченте ди Стефано. По слухам, Кобболд вытеснил  законного  наследника,
сына Дона Винченте.
   - Возьмем меня, к примеру, - пустился в  откровения  Кобболд.  -  Как  ты
думаешь, где я родился?
   Марк знал, что Кобболд родился  в  Америке,  получил  от  отца  небольшое
состояние, нажитое на торговле пивом  во  время  сухого  закона,  и  окончил
юридический факультет Гарвардского университета. Он пожал плечами.
   - Я родился в Малберри-Бенд, - сказал Кобболд. - На Элизабет-стрит. Но ты
ведь в понятия не имеешь, где это.
   - Я еще мало пробыл в Штатах, - ответил Марк.
   - Конечно мало. Малберри-Бенд было итальянским гетто. Мой  отец  начал  с
крохотного банка в помещении магазина. Я хочу сказать вот что,  Ричардс:  не
нужно тащить груз прошлого за собой через всю жизнь. Сейчас пятьдесят третий
год. С Сицилией ты покончил, и я надеюсь сделать из тебя американца.  Откуда
у тебя, между прочим, такое произношение?
   - Я два года был переводчиком у англичан,  а  потом  работал  на  складах
американской военно-морской базы в Кальтаниссетте, мистер Кобболд.
   - И это твой плюс, - сказал Кобболд. - Что  же  касается  остального,  то
извини за откровенность, ты выглядишь как кусок сала. Что ты пьешь, Ричардс?
Дома, я хочу сказать.
   - Мы иногда пьем вино.
   - Так я и думал. Придется тебе привыкать к виски.  И  ты,  наверное,  ешь
много мучного?
   - Не очень много, - ответил Марк. - Раза два в неделю, не больше.
   - На людях мучного не ешь. А то на тебя сразу обратят внимание.  Для  нас
главное - не выделяться, быть как можно неприметнее. Кроме того, с мужчинами
не целоваться.
   Кобболд еле слышно  постукивал  по  крышке  стола  пальцами  с  тщательно
ухоженными ногтями. Волосы, исчезая у него с головы,  в  изобилии  росли  на
всех других местах, включая  пальцы  и  кисти  рук.  Позади  него  на  стене
кружились танцовщицы из "Мулен-Руж" на афише Тулуз-Лотрека.
   - Когда вы с миссис Ричардс в последний раз куда-нибудь ходили?
   - Примерно неделю назад.
   - Желательно делать это регулярно. Никому не  покажется  странным  видеть
тебя в компании твоей жены. Наоборот. У  нас  в  Америке  иное  отношение  К
женщинам. Тебе совершенно нечего опасаться, никто не ущипнет  ее  за  зад  в
общественном месте. Хотелось бы, чтобы ты приспособился к здешней жизни.  Ты
будешь жить в превосходном районе. Демонстрируй  соседям  свое  усердие.  По
воскресеньям стриги траву на газоне перед домом. Вступи в теннисный клуб.  И
чтобы завтра же ты был одет по-другому.  Закажи  себе  пару  костюмов,  а  в
выходные дни носи твид. Постригись. Извини за все эти разговоры, Ричардс, но
в компании "Винсент Стивенс" нет усатых и лохматых сотрудников.
   - Разумеется, мистер Кобболд. Я понимаю.
   - Отлично. А сейчас мы отправимся в загородный клуб, посидим там,  выпьем
и обсудим более деликатные моменты. И что ты будешь пить?
   - Виски, - ответил Марк.
   - Не обязательно виски. Можно джин с тоником или мартини с водкой.  А  на
закуску торт?
   - Нет, не торт.
   - Превосходно. Торт нам уже не нужен. Мы делаем успехи.

***

   У официанта были седые волосы и лицо озабоченного патриция. Он был  живой
декорацией в этой комнате с бревенчатыми стенами, украшенными  гравюрами  из
жизни английских охотников.
   - Мой друг будет пить солодовое виски со льдом, - сказал Кобболд. - "Глен
Ливет" или "Глен Грант", если есть. И мне то же самое. Здесь очень  приятно,
- продолжал он. - Тихо. Особенно летом. Всегда дует  ветерок.  Дон  Винченте
предложил твою кандидатуру в члены клуба. Его  сюда  не  пускали,  когда  он
приехал, поэтому он купил это заведение.
   Бесшумно, как убийца, скользя по толстому ковру, официант подал  виски  и
удалился.
   - Есть вещи, о которых тебе следует знать,  -  сказал  Кобболд.  -  Через
несколько дней или недель ты встретишься с самим Доном Винченте,  а  пока  я
расскажу тебе о нашей компании.  Сначала  она  была  задумана  как  семейное
предприятие, но из  этого  ничего  не  получилось.  Два  старших  сына  Дона
Винченте потеряли интерес к нашему бизнесу и уехали отсюда навсегда. Что  же
касается младшего... Впрочем, увидишь сам. Ты, наверное, уже кое-что  слышал
о его выходках, а?
   - Мне рассказывали, что он интересуется женщинами и спортивными машинами,
- ответил Марк.
   - Нам принадлежат  несколько  фабрик,  банк,  оба  городских  отеля,  три
ресторана и вот этот клуб. Дело в том, что Дон Винченте не  вечен,  а  я  не
представляю себе, как Виктор со всем этим справится, когда  наступит  время.
Ты наверняка согласишься со мной, когда увидишь его.  -  Он  понизил  голос,
хотя в комнате кроме них никого не  было,  а  лицо  его  приняло  еще  более
презрительное  выражение.  -  У  нас  также  есть   интерес   в   нескольких
увеселительных  заведениях,  но  в  последнее  время  наши   вложения   туда
сокращаются. Некоторые из этих заведений  существуют  на  основе  не  вполне
законной, хотя полиция и закрывает на это глаза. Мы намерены  изъять  деньги
из этой.., так сказать, находящейся на границе дозволенного  деятельности  и
поместить их куда-нибудь еще. Как раз сейчас Дон Винченте покупает  отели  в
Гаване, которая должна стать в будущем столицей развлечений. А поскольку  ты
работаешь в конторе по покупке и продаже недвижимости, тебе полезно все  это
знать.
   - Гаваной занимается внешнеторговая контора, -  заметил  Марк.  -  А  моя
ведет дела в основном в городе и его пригородах.
   Кобболд уселся поудобнее в кресле, скрестил ноги и откинул голову.
   - Я слышал, что ты перед отъездом  из  Италии  встретился  со  знаменитым
Спиной.
   - Я пробыл с ним всего около часа.
   - Есть в нем что-то необычное? Марк задумался.
   - Есть. Он совсем не такой, каким его себе представляешь.  Я  думал,  это
здоровенный мужчина крутого нрава, а оказалось, что он  небольшого  роста  и
довольно приятный в обхождении. Чувствуется, что с ним легко ладить. А лицом
он похож на обезьяну.
   - В свое время он убил немало людей, - заметил Кобболд. - Много лет назад
он и Дон Винченте были компаньонами. У них был тотализатор для итальянцев  в
нижней части Манхэттена. Еще до того, как они пошли разными путями. Как тебе
известно, Спину посадили за принуждение девиц к  проституции.  Они  с  Доном
Винченте, по-моему, родились в одной деревне, в Алькамо Марина, если мне  не
изменяет память, и вместе приехали сюда. Последние  из  могикан,  а?  И  как
только он вышел на свободу, его выслали обратно в Италию. Говорят, он  живет
в Неаполе.
   - Он уезжает из Италии, - сказал Марк. - Может, уже уехал.
   - Правда?
   - Если только он не шутил. Он приехал в  Палермо  попрощаться  с  нами  и
сказал, чтобы я обязательно разыскал его, если мне придется быть на Кубе.
   - Он так сказал? Значит, он все-таки едет в Гавану. И тебе он понравился?
Ты тоже не устоял перед его знаменитым обаянием?
   - Он не может не нравиться.
   - Ты слышал  когда-нибудь  о  Кастелламарской  войне,  что  шла  здесь  в
тридцатые годы?
   - Слышал.
   - За одну ночь он уложил сорок человек.  Он  убийца,  Ричардс.  Настоящий
убийца. Но сейчас в наш век его методы устарели.
   Марк промолчал. Эти кровавые легенды не вызывали в нем никаких чувств.  В
Сицилии Спина оказал ему содействие, помог ему и его семье живыми  выбраться
из Италии и попросил Дона Винченте взять его под свою защиту.  Что  бы  этот
человек н