ндшафт:  человек
без определенных занятий  идет  на  рыбную  ловлю.  Марк  знаком  велел  ему
подождать, а сам пошел дальше. Одному будет легче, если получится  нечаянная
встреча или если он сам, выскочив из-за дюн, вдруг наткнется на них ("Я  гак
и знал, что встречу тебя здесь, Эндрю. Нет, не  буду  вам  мешать.  Где  тут
можно купаться нагишом?").
   К счастью, он заметил Кобболда и его компанию с вершины песчаной  насыпи,
образовавшейся с подветренной стороны карликовых пальм. Под  пляжным  зонтом
раскинули стол, и Линда с шофером распаковывали коробки с  едой.  Кобболд  и
его телохранители стояли у воды и смотрели, как рыбаки, ухватившись  с  двух
сторон за концы мелководной сети, медленно тянут ее к берегу.
   Кобболд принялся  фотографировать:  групповые  снимки,  портреты  рыбаков
крупным планом. Когда улов вывалили на берег,  состоялись  переговоры  между
одним из телохранителей и рыбаками, в результате чего  Кобболд  выбрал  себе
рыбу, и деньги перешли из  рук  в  руки.  Потом  стали  собирать  плавник  и
разводить костер, чтобы жарить рыбу. Под зонтом  раскупоривались  бутылки  и
опустошались стаканы. Рыбаки присоединились к Кобболду и его спутникам,  ели
и пили вместе с ними.
   Припав к земле, Марк и Боначеа лежали в лохматой тени карликовых пальм, а
москиты дымом клубились над гниющей растительностью и впивались в  их  тела.
Внизу на пляже Кобболд отошел от остальных и, пригнувшись, стал перезаряжать
аппарат. Марк услышал шелест парусины - винтовку вынули из чехла.
   - Ahora? - прошептал Боначеа, - Сейчас?
   - Нет. Ради бога, подожди, пока я не скажу. Эта штука очень громкая?
   - Нет. No mucho <Не слишком (ucn.).>.
   Создавшуюся ситуацию в  лучшем  случае  следовало  оценить  как  сносную.
Провести операцию гладко, в классическом стиле, не представлялось возможным.
На берегу было слишком  много  народу:  рыбаки  -  они,  по-видимому,  и  не
собирались уходить, - шофер и два  телохранителя,  которые,  словно  ищейки,
бросятся на запах пороха, как только раздастся  выстрел.  И  самое  главное,
среди них была женщина, которая Марку совсем некстати нравилась  и  которой,
во всяком случае, согласно нерушимым правилам, следовало сохранить жизнь.
   Он наблюдал, выжидая подходящий момент. Конечно, ситуация не  из  лучших,
но ничего более благоприятного, чем этот пикник, как видно, не будет. Внизу,
на берегу, оживление постепенно замирало. Несколько  рыбаков,  собрав  улов,
гуськом - люди без тени -  зашагали  в  свою  невидимую  деревню.  Остальные
спали, втиснувшись в узкую, как острие ножа, тень  от  вытащенной  на  берег
лодки. Линда зашла по щиколотку в воду, потом вышла на берег и  легла  лицом
вниз под зонтом, а Кобболд сел на песок рядом с ней. Шофер  и  телохранители
устроились на стульях, один из них задремал, свесив голову на грудь и свесив
руки. Когда Линда вышла из воды, морские птицы,  спустившись  с  безжизненно
гладкого неба, прочно расположились там, где прилив оставил на песке  клочки
пены. Самолет с рекламой еще раз взмыл над далеким "Мирамаром", навевая  сон
гудением мотора,  а  потом  вновь  погрузился  в  плотную  тишину  небесного
безмолвия.
   Боначеа ерзал на четвереньках, чуть поскрипывая песком в поисках упора.
   - Ahora? - снова прошептал он.
   - Нет. Погоди, я сказал.
   Последовала  бесконечно  долгая  пауза.  Неожиданно  Кобболд  вскочил  и,
протянув руку, помог встать Линде. Телохранитель тоже  встал  и  хотел  было
подойти к ним, но Кобболд знаком велел  ему  оставаться  на  месте.  Вдвоем,
держась за руки, они побрели в сторону бамбука - их бледные  городские  тела
казались темными на фоне ослепительной  белизны  песка  Кобболд  шагал  чуть
впереди Линды. Он шел по песку, будто по колено в воде, раскинув руки, чтобы
легче дышалось.
   Они вошли в бамбуковые заросли и,  наверное,  решили,  что  никто  их  не
видит. Сейчас, думал Марк. Его рот  наполнился  слюной.  Неудачное  время  и
неудачная ситуация. Приказ будет выполнен с  нарушением  неписаных  законов.
Линда сняла с себя купальный костюм, Кобболд сжал было ее в объятьях,  потом
выпустил и поднес фотоаппарат к глазу.
   Рядом с Марком шумно, по-собачьи тянул носом  воздух  Боначеа.  Лицо  его
было искажено. Марк вдруг почувствовал острый запах собственного пота.
   - Ahora?
   - Да. Ahora!
   Выстрел был не громче икоты, фырканья,  отрыжки,  но  в  нем  прошелестел
змеиным язычком звук ушедшей пули. Трудно было поверить, что за этим хлопком
последует что-либо серьезное, но в то же мгновение фигура с  аппаратом,  уже
наполовину растворившаяся в дымке жары, дрогнула, а  Линда,  опустившись  на
колени, заколыхалась и тонко, как чайка, закричала. Сидевшая у  кромки  воды
птица подпрыгнула на фут в воздух и снова плюхнулась на  прежнее  место.  Из
тени перевернутой кверху дном  лодки  выкатился  рыбак  и,  прикрывая  глаза
рукой, повернулся к ним лицом. Один  телохранитель  показал  в  их  сторону,
что-то крикнул и потянулся за пистолетом.
   Марк и Боначеа повернулись, нырнули за дюну и заскользили вниз с  насыпи.
Но тут же увидели шедшего им навстречу ловца раковин, которого Марк встретил
накануне. Его черная как смоль кожа под жгучим полуденным  солнцем  казалась
серой, словно у прокаженного. Он не спеша  шел  вдоль  берега  с  пригоршней
ракушек в руках, а с крюка на веревке  у  него  свисал  маленький  осьминог.
Любопытство и надежда продать осьминога заставили его повернуться и прыжками
направиться в их сторону. Он узнал Марка, и губы его растянулись  в  нелепой
ухмылке.
   Хихикая и капая слюной, Боначеа поднял винтовку, и белозубая улыбка негра
исказилась от недоумения. Он бросил раковины и осьминога на  песок,  вскинул
руки, чтобы закрыть лицо, и тотчас уронил их,  потому  что  Боначеа  спустил
курок и винтовка снова икнула. Боначеа рукой вытер губы и сунул  винтовку  в
чехол. Как только они выбрались на дорогу, шофер  заметил  их  и,  пока  они
бежали к машине, выплюнул изо рта окурок сигары и включил мотор.

***

   Первые городские такси попались им навстречу в пригороде  Альмандарес,  и
Марк велел шоферу остановиться возле телефона-автомата.
   - Отвези этого человека в аэропорт, - сказал он. - На  внутренние  линии.
Он вошел в будку и набрал номер Спины.
   - Я подумал, что вы, наверное, ждете моего звонка.
   - Как все прошло? - спросил Спина.
   - Нормально.
   - Уверен, что все получилось как надо?
   - Более или менее уверен. Я не задержался проверить,  но  оттуда,  где  я
был, это выглядело отлично.
   - Все обошлось, так сказать, гладко? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?
   - Не так гладко, как хотелось бы. Было небольшое осложнение.
   - Жаль. Есть основания для беспокойства?
   - Нет. Могло обойтись и без этого, вот и все.
   - Что с этим нашим человеком?
   - Улетает. Вечерним рейсом.
   - Обратно, откуда прибыл, в уют и уединение его личных апартаментов? Ну и
страна, а? Ну и страна! А женщина?
   - Если все будет так, как мы надеемся, она сможет  завтра  отправиться  а
путь.
   - Возможна задержка, - сказал Спина. - Для  соблюдения  формальностей  ей
могут задать несколько вопросов. Да, задержка возможна. Ты будешь при ней?
   - Придется, наверное, - ответил Марк. - На всякий случай, для страховки.
   - Что ж,  разумно.  Послушай,  на  этом  этапе  очень  важно  вести  себя
правильно. Сам понимаешь. Что она скажет сейчас, значения не  имеет,  потому
что никто ее слушать не будет и асе легко  уладить.  Важно,  что  она  будет
говорить потом. Меня это не касается. Я забочусь о тебе. Ты можешь попасть в
беду.
   - Спасибо за предупреждение. Я приму меры.
   - Да уж постарайся. Дай ей понять, что  если  ее  заставят  говорить,  то
пусть язык  не  распускает.  Слушай,  ты  сумеешь  сюда  зайти,  прежде  чем
улетишь?
   - Трудно сказать. Хотелось бы, но посмотрим, как пойдут дела. Наверное, я
в ближайшие часы буду очень занят.
   - Что ж, если не увидимся, счастливого тебе пути и  навести  меня,  когда
снова будешь в Гаване. У нас здесь  большой  бизнес,  а  будет  еще  больше,
поэтому, надеюсь, ты сюда вернешься.
   - Хотелось бы.
   - Передай привет  нашим,  дома.  Скажи,  я  бы  с  удовольствием  приехал
повидаться, да не могу, они знают.

***

   Он добрался до "Севильи" на такси. Никто ему не звонил. Он пошел в бар  и
впервые в жизни заказал двойное  виски.  Потом  поднялся  к  себе  в  номер,
разделся, закрыл ставни и лег. Он лежал,  недоумевая,  почему  он  себя  так
чувствует, пытаясь отделаться от непонятного беспокойства,  от  раздражающей
тревоги, которые испытывал первый раз в  жизни  и  в  которых  любой  другой
человек немедленно распознал  бы  угрызения  совести.  Марк  всю  жизнь  был
конформистом, удовлетворялся тем, что твердо придерживался правил,  согласно
которым держал ответ только перед своим кланом. Сейчас  он  впервые  нарушил
собственный моральный кодекс. Он  вспомнил,  что  даже  Спина  был  потрясен
предложением ликвидировать Кобболда в присутствии женщины.
   Когда зазвонил телефон, Марк хотел было не отвечать. В  конце  концов  он
поднял трубку, зная, что звонит Линда.
   - Я в больнице Мирафлорес. Произошла жуткая вещь.
   Молчание. Может, линия в неисправности, а может, ей трудно говорить.
   - Я тебя не слышу, - сказал он. - В чем дело? Говори. Что случилось?
   - Эндрю тяжело ранен. В него стреляли, и, по-моему, он умирает.  Приехала
полиция, а я не понимаю, что они говорят. Он лежит, ему  ничего  не  делают,
даже не пытаются помочь.
   - Его смотрел доктор?
   - Он вошел, взглянул на него и ушел. Какой ужас! Его бросили умирать.
   - Я сейчас приеду, - сказал Марк.
   Больница Мирафлорес находилась  в  другом  конце  города,  и,  пока  Марк
одевался, ловил такси и ехал,  прошло  более  получаса.  Он  нашел  Линду  в
приемном покое. Над покрытым простыней  телом  бормотала  молитвы  монахиня.
Калека в грязном больничном халате  выметал  из  комнаты  окурки  сигарет  и
окровавленные куски ваты.
   Подошла Линда в сопровождении сестры, которая тотчас  удалилась,  оставив
их вдвоем.
   - Умер, - сказала Линда. - Мне пришлось подписать свидетельство о смерти.
- Марка поразил спокойный голос Линды, никак не вязавшийся с ее растерзанным
видом. - Они беспокоились только о том, чтобы я подписала все нужные бумаги.
И ничем не помогли. Посмотрели на него - и все.
   - Может, они ничем и не могли помочь. Он приходил в сознание?
   - Не думаю. Он ни разу не шевельнулся. Лежал тихо до последней минуты.  И
только умирая начал страшно хрипеть.
   - Значит, ничего не чувствовал,  -  сказал  Марк.  -  Это,  должно  быть,
какая-то нервная реакция.
   - Слава богу, если так, - отозвалась она. - У него была страшная рана.  -
Она подняла голову, и он увидел ее лицо: измазанное, заплаканное, с каким-то
новым от горя выражением. - Я знала, что его ждет смерть.
   Монахиня  встала,  положила  четки  в  карман  юбки  и,  подняв  огромную
соломенную  корзину  с  пакетами  мыльного  порошка,  туалетной  бумагой   и
печеньем, удалилась. Под простыней Кобболд был совсем  маленьким.  Казалось,
там лежит труп ребенка.
   - Полицейские ушли несколько минут назад. Сказали, что должны  будут  еще
раз побеседовать со мной, - продолжала Линда. - И забрали у меня  туристскую
карточку. Завтра утром мне велено куда-то явиться.
   - Расскажи, что произошло, - попросил Марк.
   - Мы были на пляже, и в него выстрелили.
   - Кто?
   - Я не видела. Мы разговаривали, и вдруг он упал. Я услышала  выстрел,  и
он упал - вот и все, что было.
   - Вы были одни?
   Она взглянула на него с каким-то смутным любопытством.
   - Почему ты спрашиваешь? Может, я ненормальная, но у меня такое  чувство,
будто тебе заранее известны все ответы.  Тем  не  менее  на  этот  вопрос  я
отвечаю: нет. Там были эти двое, что не отходили от него, и шофер.  Они  все
ушли вместе с полицией.
   - Тебе надо выпить, да и мне тоже, - сказал Марк. -  Пойдем  куда-нибудь,
где можно поговорить.
   В баре в соседнем квартале, где рабочие-кубинцы играли в  домино,  кричал
по-испански попугай, а на стойке спала кошка, он заказал два бренди.
   - Его, наверное, застрелили революционеры, - сказал он. Это предположение
словно пробудило ее. Мышцы лица напряглись, взгляд стал сосредоточенным.
   - Не делай из меня дуру, - сказала она.
   - Я сказал "наверное". В этой стране сейчас убивают налево и  направо.  В
"Пост" сегодня  утром  напечатано  предупреждение:  полиция  не  рекомендует
выезжать за пределы города.
   - Зачем революционерам понадобилось стрелять в Эндрю? - недоумевала  она.
- Если бы они хотели кого-то убить, так уж скорее кубинцев, что были с нами.
А Эндрю никак не был с ними связан.
   - Ты ведь можешь и ошибаться.
   - А ты какое имеешь к этому отношение? А я? Зачем,  к  примеру,  ты  меня
сюда привез? Почему заплатил мне, чтобы я следила за Эндрю?
   - Я тебе уже объяснял.
   - Но ты меня не убедил. Я знаю, я дура, но не до такой же степени.
   - Я сказал тебе все, что мог.  В  твоих  же  интересах  оставаться  менее
осведомленной.
   - Завтра в полиции опять будут меня допрашивать. Спросят,  зачем  я  сюда
приехала.
   - Скажешь, что приехала отдохнуть.
   - С тобой?
   - Конечно. Почему бы и нет? Если тебя спросят.
   - Сказать, что вы с Эндрю знали друг друга?
   - Если спросят.
   - Сказать, что мы втроем ходили в ночной клуб?
   - Скажи все. К чему утаивать?
   - Включая и нашу договоренность?
   - Нет, об этом не упоминай.
   - Так я и знала, - сказала она.
   -  Я  с  самого  начала   дал   понять,   что   тебе   платят   за   твою
сообразительность, - сказал Марк.
   - Хорошо, но я хочу знать правду.
   - Пожалуйста. Правда состоит в том, что Эндрю стал вмешиваться в  большую
политику. Он пошел на сделку с противоположной стороной,  и  с  ним  за  это
расквитались. Он был обречен.
   - А ты тут при чем?
   - Мы из одной фирмы. Он пользовался деньгами нашей фирмы. И нам  хотелось
знать, на что идут деньги и с кем он имеет дело.
   - И ты узнал? - спросила она.
   - Не успел.
   - Я хочу тебе  кое-что  сказать.  -  Она  не  могла  успокоиться.  -  Мне
понравился Эндрю. Он был славным человеком. Он умер, и  мне  еще  никогда  в
жизни не было так грустно. Если бы я умела плакать, я,  наверное,  выплакала
бы все глаза.
   - Он был неплохим малым, - согласился Марк. - Но любил играть ва-банк.  И
делал рискованные ставки. - Он обнял ее за плечи и погладил по  щеке.  Вошел
мальчик с пачкой первого вечернего выпуска "Эль Соль". Марк купил  газету  и
по заголовкам выяснил, кто стал добычей смерти в этот лень.
   - Скоро мы выберемся из этого  страшного  города?  -  спросила  Линда.  -
Завтра сможем улететь?
   - Наверное, - ответил он. - Если полиция тебя отпустит, мы улетим дневным
рейсом.

Глава 8

   Опыт  научил  Спину:  когда  хочешь   дать   взятку   латиноамериканскому
чиновнику, главное - отыскать  посредника,  через  которого  можно  передать
деньги. В Гаване все знали, где и как это делается: следовало пойти прямо  в
налоговое управление муниципалитета, внести аванс за налог с предполагаемого
годового дохода, а потом, не сходя с места,  попросить  приема  у  секретаря
того министра, которого хочешь  подкупить.  Поскольку  такой  аванс  вносили
только желающие дать взятку, то недоразумений не возникало. В муниципалитете
Спина с восхищением увидел, как маленький  седой  клерк  положил  конверт  с
пятьюдесятью стодолларовыми купюрами, который он дал ему, в детскую копилку,
а затем, взяв ее в руки, понес в  соседнюю  комнату,  где  тотчас  тренькнул
короткий звоночек, означавший, что там сняли телефонную трубку.
   Из муниципалитета Спина на такси добрался до министерства внутренних дел,
где его ждал секретарь министра,  говоривший  по-английски  с  типичным  для
латиноамериканцев   пришепетыванием.   На    секретаре    была    безупречно
накрахмаленная рубашка и  толстое  обручальное  кольцо  на  пухлой  руке.  В
уголках его рта, когда он улыбался, поблескивало золото.
   - Наши интересы  полностью  совпадают,  -  сказал  он.  -  Нам  невыгодно
создавать впечатление, будто жизнь и имущество иностранцев в нашей стране не
охраняются должным образом.
   Спина  всей  душой  презирал  этого   человека.   Теперь,   заплатив   за
сотрудничество, он считал себя вправе диктовать условия.
   - Подробное изложение фактов должно появиться в газетах как можно скорее,
- сказал он. - После чего об этом случае следует забыть навсегда.  Но  я  бы
хотел просмотреть сообщение, прежде чем его напечатают.
   - Наши молодые люди сознают, что зашли в тупик, - сказал секретарь,  -  а
потому совершают отчаянные  и  глупые  акции.  В  данном  случае  преступник
полностью сознался, но, кроме него, обвиняется еще ряд людей.
   - Похвальная оперативность, - иронически улыбнулся Спина. - Нашли оружие,
которым было совершено убийство?
   - По-моему, пока нет.
   - Распорядитесь, чтобы нашли, - приказал Спина. - К завтрашнему дню, если
можно. И напечатайте в газетах заключение специалиста по баллистике.
   - На первой странице?
   - Ни в коем случае. Где-нибудь в конце. Краткая информация. С этим  делом
пора кончать.
   - Совершенно справедливо, - согласился секретарь. - Предоставьте это мне.
Я знаю, что именно требуется.
   У  него  был  спокойный  и  убедительный  тон  портного,  обсуждающего  с
заказчиком покрой пиджака. Секретарь был  человеком  со  стальными  нервами.
Кубинцам, которые с угрюмым смирением взирали на  лихоимство  тех,  кто  ими
правил, было известно, что за один только год он  присвоил  из  общественных
фондов 50 тысяч долларов, а его начальник, министр, - четверть миллиона.
   - Как вы считаете, ваш посол будет доволен? - спросил он.
   -  Еще  бы!  Он,  наверное,  просто  потрясен  той  быстротой,  с   какой
произведены аресты.
   Секретарь встал, чтобы пожать Спине руку.
   - Мистер Спина, поверьте, я крайне вам благодарен. Вы были очень любезны.
- И вдруг, словно вспомнив, добавил совсем другим тоном:
   - Чуть не забыл. Что нам делать с телом покойного? Вы  хотите,  чтобы  мы
похоронили его на Кубе? В таком случае посольство должно дать нам указание.
   - Похоронить на Кубе? - удивился Спина, -  Да  что  вы!  Этот  малый  был
человеком влиятельным и заслужил самые пышные похороны,  на  какие  способен
его родной город. Мы закупим самолет, который отвезет его домой. Тысячи  две
сограждан пойдут за его гробом, господин секретарь.

***

   Брэдли условился встретиться  с  Элистером  Фергюсоном  в  открытом  кафе
Центрального парка. Очередное сияющее утро заливало город ярким  солнцем,  и
кубинцы вокруг спешили по своим делам, которые, казалось, вели  в  никуда  в
этом городе цвета слоновой кости и корицы.
   - Как дела? Привыкаете? - спросил Брэдли.
   - Привыкну, - не сразу ответил Фергюсон. - Многое здесь оказалось  весьма
неожиданным.
   - Ив Палермо поначалу было так же, - напомнил Брэдли. - Забыли, наверное.
А потом пришлось чуть ли не силой вытаскивать вас оттуда.  Не  беспокойтесь,
вы всегда под моей надежной  защитой.  Я  буду  проезжать  через  Гавану  по
крайней мере раз в месяц.
   Фергюсон скорчил печальную мину, и  Брэдли  похлопал  его  по  плечу.  Он
рассчитывал, что здесь  Фергюсон  сможет  оправдать  возлагавшиеся  на  него
надежды. В Сицилии ему так и не представилось случая  показать,  на  что  он
способен, проявить ту  многообещающую  твердость  и  решительность,  которые
завоевали ему благосклонность начальства еще в дни ученичества. Но если  где
человек и имеет возможность проявить себя, так это здесь, на Кубе.
   - Сожалею, что  вашему  созерцательному  существованию  пришел  конец,  -
продолжал Брэдли. - Однако надеюсь, что и новое место вам придется по  душе.
Хоть тут и  процветает  коррупция,  но  есть  немало  занимательного,  да  и
развлечения -  на  все  вкусы.  -  Он  помолчал,  уставившись  на  Фергюсона
знаменитым сицилийским взглядом в собственном смягченном варианте.  -  Кроме
того, эт