о сейчас арена международной борьбы, - добавил он.
   - Неужели? - усомнился Фергюсон, взглянув на  тощих  негров,  подбиравших
из-под стульев  окурки  сигар.  Семь  человек  спали  поблизости  на  резных
парковых скамейках. Кто-то вставил гвоздику в телефон возле кассы на стойке.
   - Куба - это Берлин шестидесятых  годов,  -  сказал  Брэдли.  -  Интересы
западного мира здесь поставлены на карту  точно  так  же,  как  это  было  в
Берлине, а интересы нашего государства - тем более. Куба  -  это  не  четыре
тысячи миль от Штатов; Куба - это наши задворки.
   Фергюсон в изумлении посмотрел на него. За разговором Брэдли  съел  целую
тарелку  гигантских  креветок,  очищая  их  с  необыкновенной  быстротой   и
ловкостью. Ухватив большим и указательным пальцами толстую розовую креветку,
он потряс ею перед самым носом Фергюсона.
   - Нынешняя ситуация чревата угрозой тому, что для нас дорого, хотя я  еще
не встретил ни одного человека, который бы понимал, насколько эта  опасность
реальна. Вчера мне показали  оперативную  сводку  нашей  собственной  службы
информации,  в  которой  утверждается,  что  красные  зашли  в  тупик.  А  в
действительности поражение терпим мы. Я говорю "мы", потому  что  эта  война
касается нас не меньше,  чем  кубинцев...  Главная  цель  нашей  встречи,  -
продолжал Брэдли, -  разъяснить  вам  суть  одного  недавнего  происшествия,
которое имеет гораздо большее  значение,  чем  кажется.  Два  дня  назад  на
здешнем пляже был убит человек по фамилии Кобболд. Вы, наверное,  читали  об
этом?
   - У меня есть вырезки из газет.
   - Что вы думаете по этому поводу?
   - "Диарио де ла марина" утверждает, что его прихлопнули красные, из  чего
я, естественно,  сделал  вывод,  что  правительство  решило  убрать  его  по
какой-то причине.
   - Вы ошибаетесь. Он был убит гангстерами, и я объясню вам,  в  чем  дело.
Брэдли уселся на стуле поудобнее, очистил очередную  креветку  и  бросил  ее
голову, клешни и панцирь сидевшей в ожидании собаке. Прошли две ослепительно
красивые мулатки, хихикая и ничего не замечая вокруг. Фергюсон посмотрел  им
вслед и вздохнул.
   - Здесь Спина, - сказал Брэдли.
   - Я слышал.
   - Заправляет торговлей наркотиками на сотни миллионов долларов.  А  также
подводит под местную  проституцию  более  рациональную  основу.  Кобболд  же
возглавлял группу,  которая  занимается  отелями  и  игорными  домами.  Суть
конфликта в том, что Кобболд не сомневался в победе красных и считал, что  с
ними надо вступить в отношения. И что же он сделал? Он подарил им на миллион
долларов оружия.  Красные  захватали  порт  где-то  в  провинции  Ориенте  и
удерживали его до тех пор, пока не пришел весь груз с оружием. После чего  и
начались их многочисленные  победы.  Десять  тысяч  автоматов  вполне  могут
сдвинуть военную ситуацию с мертвой точки.
   - Я слышал, что они добрались до Эскамбрея.
   - Благодаря нашему земляку Кобболду.  Он  решил  предать  интересы  своей
страны   в   обмен   на   возможность   править   этим   городом   как   ему
заблагорассудится. Не думайте, что Спина лучше. Разница только  в  том,  что
Спина знает: если к власти придут повстанцы, его тотчас же выкинут  с  Кубы,
потому что красные против наркотиков. Отсюда и антагонизм между этими  двумя
людьми. - Брэдли загадочно улыбнулся. - Беда а том, - продолжал он, - что  у
этих людей есть тайные привязанности. Спина был заинтересован  в  ликвидации
Кобболда, хотя в прежние годы сам был компаньоном Винсента  Стивенса,  босса
Кобболда. Они до  сих  пор  дружат,  поэтому  прежде  чем  убрать  Кобболда,
следовало убедить  Стивенса,  что  он  предатель.  Задачу  эту  решить  было
непросто, пока кому-то не пришло в  голову  подсказать  Спине,  что  Кобболд
собирается донести на него  в  Бюро  по  борьбе  с  наркотиками.  Для  этого
пришлось  захватить  один  из  малогабаритных   самолетов,   которые   Спина
использует  для  перевозки  наркотиков  во  Флориду,  что,   между   прочим,
потребовало наблюдения за сотнями посадочных полос в  этом  штате.  Операция
была не из легких. Как только нам удалось задержать самолет, Спине  сказали,
что все детали его связей с поставщиками были сообщены  Кобболдом.  А  через
два-три  дня  в  Гавану  прибыл  самый  талантливый  ликвидатор.  Кто,   как
по-вашему?
   - Я должен знать кого-то из ликвидаторов?
   - Этого вы знаете.
   - Неужели Риччоне?
   - Теперь он Ричардс. Марк Ричардс. Наш старый приятель из Палермо.
   - Риччоне? Значит, он все-таки оказался полезным, как вы и думали.
   - Я был в этом уверен. Но это все ерунда. В один прекрасный день  Ричардс
совершит действительно крупную акцию и войдет в историю. На здешнюю операцию
я смотрю как на пробный забег. Грядут более серьезные дела, нечто такое, что
действительно будет иметь значение для прочного мира и спокойствия на земном
шаре.
   - И Риччоне в самом деле убил Кобболда?
   - Не собственноручно. Ни в коем случае. Он этим не занимается.  Но  я  не
сомневаюсь, что организовал все это он. Достаточно сказать, что Кобболд умер
при таинственных обстоятельствах от огнестрельной раны спустя два дня  после
прибытия Ричардса на Кубу. Ричардс наверняка виделся со Спиной, и они вместе
все это обстряпали.
   Фергюсон не очень удивился. С тех пор как он перебрался  на  Кубу,  жизнь
его начала утрачивать  одно  из  своих  измерений.  Удивляться  невероятному
человек способен только в течение сравнительно короткого периода. А здесь за
несколько дней он  наслушался  рассказов  о  таких  жестокостях,  что  после
двухлетнего пребывания в Гаване убийство стало для него обыденным фактом.
   - Теперь посмотрим,  -  продолжал  Брэдли,  -  изменится  ли  с  кончиной
Кобболда военное положение на Кубе.
   - Слишком поздно, наверное.
   - Не обязательно, потому что Стивенс и его приятели продолжают вкладывать
сюда свои миллионы. Они люди всесильные, энергичные и, вложив жирный  куш  в
эту страну, не будут сидеть сложа руки и  ждать,  пока  их  отсюда  выгонят.
Поймите: Спина и все, что он олицетворяет, мне вовсе не  по  душе,  как,  не
сомневаюсь, и вам, но в данный момент он для нас имеет не меньшее  значение,
чем эскадрилья бомбардировщиков.
   - А кубинцы не выставят его из страны? Когда они покончат с этим мятежом,
я хочу сказать.
   - А как по-вашему?  На  таможне  и  в  министерстве  внутренних  дел  нет
чиновника с именной табличкой на двери кабинета, который не участвовал бы  в
бизнесе с  наркотиками.  А  в  ближайшем  будущем  Спина  станет  еще  более
могущественным. Винсент Стивенс - человек больной, и как только  он  отойдет
от дел или умрет, Спина либо сам  завладеет  его  бизнесом,  либо  войдет  в
компанию с его никчемным сыном. На деле это не отразится, потому что  парень
будет делать то, что скажет ему Спина. А это значит,  что  после  президента
наш приятель станет самой крупной фигурой в стране.
   - И ФБР не вмешивается?
   - Что они могут сделать? Он почти  неуязвим.  Мне  рассказывали,  что  во
Флориде можно построить посадочную полосу для "бичкрофта"  или  "чессны"  за
несколько часов. Они вылетают отсюда с грузом, и ни один радар  не  успевает
их засечь. С такой ситуацией наши органы безопасности справиться не в силах.
Поставьте себя на их место. Допустим, они удвоят или даже утроят  свои  силы
во Флориде, но сделать это можно только  за  счет  других  опасных  мест  на
границе, и тогда наркотики начнут поступать из Мексики  или  Канады,  чти  в
конечном счете одно и то же.
   - Пожалуй, - согласился Фергюсон. - Поэтому придется  кубинцам  научиться
жить в мире со Спиной.
   - Да, - сказал Брэдли, - но если они не сумеют остановить повстанцев... В
этом случае всем нам, включая и Спину, крышка.
   - Вчера возле Эскамбрея действовала авиация:  обстреливала  сортировочные
станции и взрывала мосты. Сколько отсюда до Эскамбрея? - спросил Фергюсон.
   -  Рукой  подать.  Стоит  повстанцам  одержать  победу  в  одном  большом
сражении, и вся оборона рухнет. Газеты молчат о том, что армия бежит. Теперь
нас отделяют от них только пятьдесят старых танков. Если  они  прорвутся  за
танки, то будут здесь часа через два, после чего Куба, какой  мы  ее  знаем,
перестанет существовать, а у США  в  тылу  появится  враждебная  держава.  -
Внезапно на лицо Брэдли наползла усталость. Под  глазами  повисли  мешки,  а
утлы рта прикрыли две  меланхолические  складки.  -  Кобболду  было  за  что
ответить, - заключил он.

Глава 9

   Как и в прошлый раз, они из осторожности сидели в  самолете  отдельно.  У
стойки "Америкэн эйрлайнз" <Теперь аэропорт  им.  Кеннеди  в  Нью-Йорке.>  в
Айдлуайлде. Марк купил Линде билет  до  Индианаполиса.  В  четыре  часа  дня
обычно наступает затишье в передвижениях, поэтому и пассажиров было немного.
Марку было жаль расставаться  с  ней.  Поблизости  темнел  бар,  укрытый  от
холодного  блеска  аэропорта,  и  он  пригласил  ее  зайти,   предварительно
удостоверившись, что там никого нет. Они  посидели  немного,  выпили,  потом
Марк поцеловал ее и повернулся, чтобы уйти. В этот момент  и  произошло  то,
что бывает один раз на десять тысяч, - такая уж у Марка была судьба.  В  бар
вошли мужчина и женщина. Мужчина был ему незнаком, но  женщину  Марк  где-то
видел. Их взгляды встретились, оба тут же отвели  глаза,  и  Марк  пошел  на
посадку.

***

   К семи он был дома. Обнял Терезу.
   - Я думала, ты уж никогда не вернешься. Почему ты не звонил?
   - Каждый вечер пытался, но безуспешно. Плохо работает связь.
   - Я очень о тебе беспокоилась, - сказала  она.  -  Ты  слышал  про  Эндрю
Кобболда?
   - Да, - ответил он. - Ужас! Я был там, когда это произошло. Накануне мы с
ним виделись.
   - Его жена в  полном  отчаянии.  Ходят  слухи,  что  компания  собирается
устроить настоящие итальянские похороны. Но она и слышать об этом не желает.
   - Я ее понимаю, - сказал Марк. - Такие похороны ушли в  прошлое.  Бедняги
уже нет. Зачем бессмысленно тратить столько денег? Лучше пожертвовать их  на
благотворительность. А где дети? - вдруг вспомнил он.
   - Спят, - ответила она. - Я обещала повести их завтра в цирк, поэтому они
легли рано. Давай тоже ляжем пораньше.
   - Я уже давно готов.
   За завтраком на другое утро он заметил что атмосфера в  доме  изменялась.
Вместо сицилийской крестьянки перед ним была решительная и уверенная в  себе
молодая американка.
   - Вчера я не хотела тебя огорчать, - сказала Тереза, - но по городу ходят
странные слухи.
   - Слухи?
   - Про Эндрю Кобболда. Перед отъездом он составил завещание.
   - А что в этом необычного?
   - Необычным было письмо, которое он написал жене. Оно пришло в один  день
с известием о его смерти. Она говорит, если читать между строк, то ясно, что
он знал о грозившей ему опасности.
   - Сейчас любому человеку на Кубе грозит опасность. Гибнут сотни людей.
   - У тебя не было впечатления, что его что-то тревожило?
   - Бизнес, пожалуй, вот и все.
   - В одной газете пишут  одно,  в  другой  -  совершенно  противоположное.
Хорошо бы они пришли к единому выводу. Ненавижу тайны.  Во,  всяком  случае,
письмо это у прокурора.
   - Вряд ли ему удастся узнать, что в действительности произошло, - заметил
Марк. - И стоит ли докапываться до истины? Куба - странное место, у них  там
другие представления о законности и порядке.  Хорошо,  что  я  не  дал  себя
уговорить и не взял с собой тебя и детей.
   - Начинаю верить, что это на самом деле было к  лучшему.  Они  помолчали.
Марк смотрел в окно, которое всегда казалось ему  слишком  большим.  Лужайки
после осенних дождей снова стали яркими, ядовито-зелеными. Сейчас деревья  с
плоской кроной закрывают дом со стороны дороги - хоть какое-то уединение, но
пройдет месяц, листья облетят, и вся их жизнь будет как на ладони. Хорошо бы
обнести дом высокой стеной. Из-за того, что произошло на  Кубе,  он  не  мог
отделаться от тревожного чувства незащищенности.  Он  с  завистью  припомнил
английское выражение "мой дом - моя крепость" и с тоской подумал о  каменном
чреве  Кампамаро,  выложенном  таким  образом,  что   задняя   стена   домов
представляла собой одну высокую  стену,  а  наверху  в  ней  были  проделаны
крохотные окошки, в которые не мог пролезть незваный гость. В Солсбери же он
чувствовал себя беззащитным.
   - У меня есть для тебя новость, - сказала Тереза. Он  нехотя  вернулся  в
настоящее.
   - Что такое?
   - Мне предложили вступить в только что  образованный  комитет  по  защите
граждан.
   - А что это? Надеюсь, не политическая организация?
   - Комитет выделился из Общества Христофора Колумба, -  объяснила  она.  -
Состоит из граждан итальянского происхождения, проживающих в этом городе.
   - И от чего же вы защищаетесь?
   - От террора и коррупции. Мы должны доказать, что итальянское меньшинство
- не менее порядочные люди, чем все остальные.
   - А нужно это?
   - Да, нужно. Мы навели справки  через  одно  агентство  и  выяснили,  что
итальянцы, составляющие около десяти процентов населения, владеют более  чем
половиной предприятий в городе.
   - Они их заработали, - сказал Марк.
   Перемена темы напомнила ему про Дона  Винченте.  Он  посмотрел  на  часы.
Меньше чем через час ему предстоит доложить о проделанном.
   - Не все, - возразила она. - Некоторые  просто  вышвырнули  вон  законных
владельцев и сели на их место.
   - В далеком прошлом, возможно, - согласился он, - но времена изменились.
   - Мы объявляем войну бурлескам и игорным заведениям на  Дуайт-стрит.  Нас
поддерживает Макклейрен из "Экземинера". Он начинает в своей газете кампанию
одновременно с нами.
   - Поищите кого-нибудь другого, - посоветовал Марк. - Макклейрен - большой
сумасброд. Толку от него мало. Не думай, я желаю вам добра, но Макклейрен  -
совсем не то, что нужно.
   - Он человек честный, что бы про него ни говорили, - упорствовала Тереза.
- Комитет уже встречался с ним, и в следующий понедельник  он  начнет  серию
статей-очерков о Винсенте  Стивенсе,  так  называемом  "благодетеле"  нашего
города.
   Марку становилось все более и более тревожно. Хорошо бы надолго  укрыться
за толстыми стеками, где его никто не будет беспокоить, звонить по телефону,
и чтобы вокруг были только друзья из прошлого.
   - По-моему, ты делаешь ошибку, - заметил он.
   - Почему?
   - Потому что эта статья будет явно против  Дона  Винченте,  а  он,  между
прочим, подписывает чек с моим жалованьем.
   - И, значит, способен только на добро?
   - Когда мы приехали сюда, не зная здесь ни души, о нас позаботился он.  У
меня не было никакой специальности. Без Дона Винченте меня бы и в  официанты
не взяли. Если мне придется водить такси, Мартина в колледж  мы  послать  не
сумеем.
   - Ты отрицаешь, что он нажил свои деньги торговлей  спиртным  во  времена
сухого закона? - спросила Тереза.
   - Ничего я не отрицаю, - ответил Марк. - Он был тогда  совсем  мальчишкой
без всякого будущего, а ему тоже хотелось жить, вот он и стоял за  себя  как
умел. Но те дни давно прошли.  Надеюсь,  твой  друг  Макклейрен  не  забудет
упомянуть, что  Дон  Винченте  пожертвовал  четверть  миллиона  долларов  на
строительство нового крыла для больницы.
   - Неужели ты не понимаешь, что все это делается напоказ? - спросила  она.
- Он крадет десять миллионов, а потом возвращает  четверть  миллиона,  чтобы
заткнуть людям рот. В этом городе все сверху донизу подкуплены, и  это  дело
его рук.
   - Этот город открыт для всех, потому  что  так  хотят  его  жители.  Мэр,
который был до Грабчека, попытался было кое-кого выдворить -  от  него  живо
избавились. Если  тебе  не  нравится,  что  тут  происходит,  вини  не  Дона
Винченте, а тех, кто посадил в мэры Грабчека. Ведь горожане выбрали Грабчека
огромным большинством голосов.
   - Стивенс платит и Грабчеку,  и  этому  капитану  полиции,  как  там  его
фамилия.
   - Они берут деньги у всех.
   - Прошлой осенью, когда этот  подонок,  сын  Стивенса,  задавил  насмерть
человека,  Стивенс  договорился  с  полицией  и  его  отпустили.   Как   это
называется?
   - Какой нормальный отец не сделает все возможное, чтобы помочь сыну?
   - По-моему, нормальный отец не должен так поступать, - возразила  Тереза.
- Во всяком случае "Экземинер" собирается потребовать  пересмотра  дела,  и,
держу пари, при такой гласности он этого добьется.
   Марк взглянул на нее с удивлением. В  этом  настроении  она  была  готова
бороться даже с ним. Она оказалась по другую сторону баррикад. Не надо  было
приезжать в Америку, подумал он. Выжили бы и дома. На худой конец  могли  бы
перебраться в Рим.
   - Сделай мне одолжение, - сказал он. - Не занимайся этими делами.
   - Странное у тебя настроение.
   - Может быть.
   - В чем дело?
   Он не знал, как  выразить  по-английски  -  да  и  по-итальянски  тоже  -
ощущение обреченности, еле уловимое предчувствие смерти.
   - Sono seccato. Мне все осточертело. - Выражение это могло означать  все,
что хотел услышать собеседник. А поскольку он  сам  не  понимал  собственной
тревоги, то не мог объяснить свои чувства Терезе. Он решил переменить  тему.
- Я получил письмо от Паоло. У него неприятности.  Кто-то  сделал  так,  что
новая дороге на Палермо идет мимо самой деревни, и на него  нажимают,  чтобы
он продал гараж Астма его усилилась. Похоже, что он потеряет свое агентство.
   В такие минуты Марк любил думать и говорить про жизнь в Италии,  где  ему
больше не было места.
   - На земле моего  двоюродного  брата  Росси  нашли  медь.  Надо  было  бы
съездить поздравить его... В Кальтаниссетте опять  выборы.  Кандидат  -  наш
родственник по материнской линии.  Зять  моей  троюродной  сестры...  А  про
Мессину сняли фильм.
   - Про бандита?
   - Ну да. Вот все посмеялись... В Сан-Стефано строится отель для туристов.
В такой дыре, представляешь?
   - Паоло не пишет про твою сестру? - спросила Тереза.
   - Ее муж уехал на  заработки  в  Германию.  Она  осталась  одна  с  тремя
малышами.
   - Он не должен был этого делать.
   - А разве мог он иначе? фабрика закрылась, и  половина  города  сидит  на
пособии. Как бы нужно съездить туда. В такое время я  должен  быть  рядом  с
Паоло, хоть он меня и не зовет. Наши родственники -  люди  терпеливые  и  не
хотят беспокоить нас своими бедами. А я чувствую, что все там разваливается.
   - Они хоть тебе пишут, - заметила Тереза. - А я и  писем-то  не  получаю.
Уже полгода прошло с тех  пор,  как  мама  написала  в  последний  раз.  Она
поссорилась с бакалейщиком, который обычно писал под ее диктовку. Может, она
больна, а я ничего не знаю.
   - Мы должны вернуться, - подытожил он, чувствуя, как при  этих  словах  у
него сдавило горло.
   - Ты хочешь сказать - домой, в  Сицилию?  Неужели  на  ее  лице  написана
тревога?
   - Именно. Мы оставили там родных, которые не могут без нас жить. Мы нужны
им, а они нам. Здесь мы одиноки.  -  Он  лихорадочно  подыскивал  подходящий
предлог, чтобы прикрыть свою сентиментальность и  неосязаемый,  необъяснимый
страх. - В городе объявилась какая-то шайка подростков. Хотим мы  этого  или
не хотим, а придется Мартина отдать в закрытую школу. Иначе его  будут  бить
только потому, что он католик.
   - Решай сам, - сказала Тереза. - Но если мы  уезжаем,  давай  не  тянуть.
Едем сразу.
   - Многие уезжают, - продолжал размышлять он. - Половина, по крайней мере.
Живут здесь лет пять-шесть, собирают кое-какие деньги и возвращаются.
   - Холостяки - да, но не семьи. Не так-то легко снять с места целую семью.
Еще год, и нам будет не под силу подняться.
   Она хочет остаться, понял он. Она стала американкой.

***

   Даже в утреннем свете дом и  парк  Дона  Винченте  казались  зловещими  и
мрачными. У его жены Донны  Карлотты,  ставшей  жертвой  как  патологической
скупости, так и  религиозной  мании,  не  было  постоянной  прислуги,  чтобы
смотреть за домом и поместьем. Занавески сняли  для  стирки,  да  так  и  не
повесили обратно, окна помутнели от грязи, а аллея была завалена  сломанны