Норман ЛЬЮИС
    СИЦИЛИЙСКИЙ СПЕЦИАЛИСТ


    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

   Через три неделя после того,  как  союзники  высадились  в  1943  году  в
Сицилии, марокканцы -  небольшой  отряд  в  составе  англо-канадской  армии,
которая продвигалась с побережья в глубь острова, - убили своего командира и
дезертировали.  Захватив  четыре  "джипа",  они  удрали  с   поля   боя   и,
направившись на запад, принялись  грабить  и  убивать.  В  Кампамаро  у  них
кончился бензин, и они превратили эту деревню в свой опорный пункт, базу для
набегов на окрестные  селения.  Дезертиры  нападали  на  близлежащие  фермы,
грабили, жгли, рубили головы тем,  кто  оказывал  сопротивление,  насиловали
мужчин, женщин и  детей,  а  потом  с  гиканьем  и  хохотом  возвращались  в
Кампамаро,  таща  награбленное  и  украсив  руки  кольцами,  сорванными  или
срезанными с пальцев своих жертв. Порой они волокли за  собой  девчонку  или
мальчишку, иногда и двоих,  а  когда  истерзанные,  истекающие  кровью  дети
уползали, били в барабаны и плясали всю ночь напролет.
   На третий день их пребывания в Кампамаро семнадцатилетнему Марко Риччоне,
который, с тех пор как  явились  марокканцы,  вместе  с  матерью  и  младшей
сестрой прятался в старом погребе, удалось с наступлением темноты  бежать  и
через горы добраться до Сан-Стефано, где была ферма Тальяферри, человека  из
Общества чести.
   Тальяферри, небольшого роста, иссушенный солнцем  крестьянин,  много  лет
проживший в Америке, вызвал трех своих подчиненных по Обществу,  и  они  все
вместе разработали план действий. Они понимали, что их слишком  мало,  чтобы
напасть на марокканцев с оружием в руках. Кроме того, они были уверены,  что
подобное нападение не останется безнаказанным, когда прибудут основные  силы
союзников, а  потому  решили  покончить  с  пришельцами  старым,  испытанным
способом. Марко Риччоне рассказал, как обстоят дела в Кампамаро:  марокканцы
голодают, потому что хлеба нет, весь скот крестьяне забили и съели,  оставив
только свиней, которых мусульманская религия запрещает употреблять в пищу. В
хозяйствах Сан-Стефано отыскали девять кур,  зарезали  и  впрыснули  в  мясо
мышьяк, а Риччоне согласился отвезти кур в Кампамаро. Ему дали велосипед,  и
он, повесив кур на руль, отправился по горной дороге назад.  Как  только  он
въехал в свою деревню, на него с гиканьем набросились марокканцы. Связав ему
большие пальцы рук, они потащили  его  в  хижину,  где  над  ним  надругался
сначала старший сержант, а потом, согласно чину  и  старшинству,  остальные.
После этого зажарили на вертеле кур и съели. А через полчаса или даже раньше
яд стал проникать в ткани,  нервы,  кровь  и  кости,  оказывая  парализующее
действие. Все внутри у них  запылало,  и  они  с  воплями  кинулись  во  все
стороны,  ногтями  раздирая  тело.  Смерть  наступала  не  сразу,  один   из
марокканцев сумел отползти от деревня на целых  полмили,  где,  вгрызаясь  в
землю, испустил дух лишь восемь часов спустя.
   К исходу дня операция была завершена, и у жителей Кампамаро  осталось  на
руках одиннадцать трупов, что несколько осложняло положение,  поскольку,  по
слухам, в округе появились передовые отряды союзников. Выход был найден  тем
же сообразительным Риччоне, который,  притащив  брошенный  немцами  автомат,
изрешетил трупы марокканцев пулями, предварительно положив их так, будто они
пали с оружием в руках и лицом к врагу.
   Сметливость почиталась в Кампамаро еще больше, чем отвага, и в деревне на
Риччоне стали смотреть как на героя.  Священник  Дон  Эмилио  Кардона  перед
началом мессы публично обнял его на  ступеньках  храма.  Помещик  Дон  Карло
Манья дал понять, что согласен отдать за него свою  дочь,  которая,  правда,
была придурковатой, но зато считалась самой богатой  невестой  в  округе.  А
старики, которые, никого не допуская в свою компанию, ежедневно и  в  полном
молчании резались в карты в сельской таверне, пригласили его играть с  ними.
Первые танки союзников вошли в Кампамаро только через неделю с лишним,  а  к
этому времени трупы марокканцев уже немало пострадали от  жаркого  солнца  и
несметных полчищ ворон. Союзники не проявили  к  убитым  никакого  интереса;
ночью трупы увезли и закопали на огородах в качестве удобрения.
   Вместе с этим эпизодом закончилось и участие Кампамаро во второй  мировой
войне, но роль, сыгранная Марко Риччоне  в  спасении  деревни,  не  осталась
незамеченной.
   Подобные способности не так уж часто проявляются, чтобы  ими  пренебречь.
Удар, который Муссолини  в  свое  время  нанес  Обществу  чести,  ослабил  и
обескровил организацию, и во главе ее осталась сокращавшаяся с каждым  годом
горстка стариков. Многие из  них  считали,  что  ради  прилива  новой  крови
необходимо допустить некоторое смягчение суровых требований.
   Не прошло и месяца,  как  в  Сан-Стефано,  в  доме  с  наглухо  закрытыми
ставнями, состоялась - что бывало крайне редко  -  волнующая  церемония,  на
которой Тальяферри и еще трое принимали Риччоне  в  члены  организации.  Все
пятеро, одетые как на свадьбу, в черные, наглухо застегнутые костюмы, сидели
за круглым столом  и  кухонным  ножом,  который  выполнял  роль  ритуального
кинжала, поочередно пилили себе большой палец руки, пока не появлялась капля
крови и не падала, смешиваясь  с  другими,  на  листок  бумаги  со  знаками,
скопированными с книги святого Киприана,  свода  заговоров,  который  всегда
можно найти в таких глухих горных деревушках. Потом Тальяферри поднес листок
к пламени свечи, сжег его, и церемония завершилась. Не было  произнесено  ни
слова. Пятеро мужчин встали и обнялись.
   Марко Риччоне церемония эта запала  в  самую  душу.  С  этой  минуты  все
прежние привязанности забылись, их место навсегда заняли  новые.  Теперь  он
мог не пресмыкаться перед законом, пренебрегать церковными  заповедями,  ибо
те  таинственные  и  молчаливые   люди,   которые   взяли   его   под   свое
покровительство, сами диктовали законы и по-своему умели отпускать грехи. От
него же требовалась лишь слепая преданность уставу и тем, кто следовал этому
уставу, а поскольку богатство и общественное  положение  не  имели  большого
значения в организации, члены ее могли быть  и  пастухами,  и  князьями,  но
каждого из них можно было тотчас отличить в толпе по той твердости  взгляда,
по тому зловещему спокойствию, которые появляются  от  сознания  собственной
силы и неуязвимости.

Глава 2

   Снаружи - полуденное затишье большого и славного  города,  облаченного  в
шафран и увенчанного многочисленными куполами, внутри - настороженная апатия
среди порыжевших пальмовых листьев в гостинице "Солнце", где  каждая  пальма
стоит как бы среди  пустыни.  Марко  послали  на  почти  безнадежные  поиски
"Мартини" в городе, который не мог предложить ничего, кроме марсалы, да  еще
зачастую с яичным желтком. Брэдли остался отбиваться от наскоков Локателли.
   - Всякий раз, когда  я  об  этом  думаю,  -  говорил  Локателли,  -  меня
пробирает дрожь. Он ведь еще совсем мальчик. Что такое двадцать два года?
   Брэдли перестал напевать  "Nun  ti  scorda  di  me"  <"Не  забывай  меня"
(итал.).>, мелодию, пронизанную ностальгией, которая к  концу  войны  начала
овладевать всеми.
   - В Сицилии иные понятия о возрасте, - возразил он. - Дети  растут  здесь
быстрее.  К  двадцати  годам  это  уже   взрослые   люди,   сознающие   свою
ответственность.  На  вид  он,  может,  и  мальчик,  но  в  действительности
серьезный женатый мужчина.
   - Ты знаешь, сколько лет его жене?
   - Четырнадцать. Ну и что? Таков местный обычай.
   - Более серьезного поручения нам еще не приходилось выполнять.
   - А может, и не придется.
   - Нас выгонят из армии, если что-нибудь случится.
   - Ничего не случится. Его прислал Дон К., и для меня этого достаточно.  У
Дона К, есть голова на плечах. Молодой человек выполнит все, что  ему  будет
приказано. И очень умело.
   И Брэдли, сцепив руки, а потом разведя их,  словно  обхватил  и  отбросил
дальнейшие возражения Локателли. Он сознавал, что в жилах у него течет более
холодная кровь, чем у местных жителей, и он не столь импульсивен, ибо  вечно
занят какими-то расчетами, и потому старался чем-то это  компенсировать:  он
перенял у итальянцев их выразительную жестикуляцию,  а  также  полный  набор
преувеличенно экзальтированных возгласов. Сейчас он совсем не к месту  часто
заморгал, а суровый, насупившийся Локателли, который если и  жестикулировал,
то лишь во время еды, продолжал терзаться страхом и бормотать об опасности.
   - Мы спасем Европу, - заявил Брэдли, -  и  спасти  ее  нам  поможет  этот
невзрачный на вид юноша. Его ждет великое будущее.
   - Нет, таким способом не спасем, - возразил Локателли. -  Если  мы  будем
слушаться Дона К., то из всего этого получится лишь куча великомучеников.  А
если операция сорвется, то нас отсюда выставят. Навсегда. Брэдли лишь  качал
головой, наблюдая за ним. Локателли сидел, втянув  голову  в  плечи,  и  был
похож  на  стервятника.  Брэдли  старался  справиться   с   охватившим   его
раздражением. Этот человек, который когда-то был их гордостью, превращался в
балласт, и только потому, что заразился пессимизмом. В прежние времена,  еще
до Пирл-Харбора, он участвовал в создании Центрального управления информации
и с энтузиазмом перешел  в  его  филиал  -  вызывающее  зависть  и  насмешки
Управление  стратегической  разведки,   сотрудников   которого   уже   тогда
выпускника  Вест-Пойнта  окрестили  "драгунами  Донована".  На  любое   дело
Локателли шел с  байронической  яростью  и  страстью:  его  не  страшили  ни
норвежские тылы, ни оккупированная Франция. Самого  же  крупного  успеха  он
почти достиг тайным посещением Муссолини в 1943 году в  соглашением  с  ним,
имевшим целью оставить диктатора главой итальянского правительства - тот был
готов сотрудничать с победителями и держать свой народ в  такой  покорности,
какую сами  союзники  не  были  в  состоянии  обеспечить.  Выполнению  этого
соглашения, однако, помешали  черчиллевские  вояки,  и  с  тех  пор  карьера
Локателли  пошла  под  гору.  После  ликвидации  Управления   стратегической
разведки он достался по наследству ЦРУ вместе, как теперь казалось Брэдли, с
кучей других бездельников. Локателли еще не было и сорока лет,  а  он  вдруг
превратился чуть ли не в старика, лоб его перерезали морщины, взгляд потух и
стал покорным, Брэдли поднял глаза и увидел  Марко,  который  приближался  к
ним, мягко ступая в американских офицерских ботинках на резиновой подошве.
   - А вот и коктейли, - сказал он. - Прошу тебя, не  показывай,  что  ты  в
него не веришь. Он очень чувствителен, хотя и не подает  вида.  -  И  громко
спросил у Марко; - Как это тебе удалось?
   - Достал, - коротко ответил Марко. - И предупредил, что "Мартини"  должен
быть на сухом вине.
   Он осторожно шагал по натертому до блеска полу, не спуская  глаз  с  Двух
стаканов на подносе; лицо его было напряженным, как на свадебных фотографиях
или на портретах в честь окончания учебного заведения.
   - Настоящий сухой "Мартини", - сказал Брэдли, - Фантастика, а? Как ты это
сумел?
   - Мы с барменом из одних мест, - ответил Марко. - Из Кальтаниссетты. -  И
впервые за всю неделю их знакомства он улыбнулся.
   В штабной машине они отъехали от города на пять миль по Саганской  дороге
и остановились  у  заброшенной  известняковой  каменоломни,  выдолбленной  в
склоне горы. Здесь пахло полынью и  пустыней.  Это  было  уединенное  место,
сверкавшее в лучах полуденного солнца клинками  света,  от  которых  слепило
глаза. Кое-где из земли сочилась известь, в Брэдли заметил, как Марко, шагая
по траве, старается не запачкать ботинки. Локателли тащился следом за ними.
   - Все идет, как ты предполагал? - спросил Брэдли.
   - В точности, - заверил его Марко. - Первого мая в  Колло  будет  большой
митинг. Кремона дал согласие выступить,  а  это  значит,  что  прибудут  все
провинциальные партийные лидеры. На что мы и рассчитываем.
   - Очень рад, если это так. Тем не менее неплохо бы  обсудить  все  детали
операции. Сейчас не время для отговорок и секретов. Нам недостаточно  знать,
что такой-то человек будет ликвидирован,  мы  хотели  бы  услышать,  как  ты
намерен это осуществить.
   Брэдли почувствовал, что Марко смущен. Он был похож на стыдливую женщину,
у которой выспрашивают подробности близости с мужчиной.
   - Их уберут, - коротко ответил он. - Это несложно. Они  просто  исчезнут,
вот и все.
   Обычно спокойный и собранный, избегавший резких жестов,  молодой  человек
на сей раз позволил себе рукой подчеркнуть - конец: словно  невидимым  пером
подвел черту в конце страницы.
   - Этим ты нам ничего не сказал, - настаивал Брэдли. Локателли  напряженно
сощурил глаза, готовясь услышать то, чего ему не хотелось бы слышать.
   - На них нападут бандиты, - объяснил Марко.
   - Вот как? Бандиты? Неужто наш старый приятель Аттилио Мессина?
   - Аттилио - единственный из бандитов, у  кого  остались  силы  для  такой
операции.
   - Ну, а ты-то откуда знаешь? И он согласился оказать такую любезность?
   - Ему прикажут, и он выполнит приказ.
   Не гордость ли слышалась в его  тихом,  ровном  голосе?  Трудно  сказать.
Заяви кто-нибудь другой нечто подобное, Брэдли не стал бы даже смеяться - до
того это звучало бы нелепо, но в устах Марко каждое слово  было  ошеломляюще
достоверным.
   - Кто же даст такой приказ?
   - Одна важная особа.
   - Ты имеешь в виду Дона К.?
   Марко ничего не ответил Брэдли понял, что совершил  бестактность,  -  Ну,
Джон, что скажешь? Как тебе это нравится? Аттилио решит все  наши  проблемы.
Что скажешь?
   Локателли смотрел в сторону.
   - Я предпочитаю воздержаться от высказываний.
   Камень на шее, подумал Брэдли. Порой  ему  приходило  в  голову  -  а  не
нарочно ли штаб спарил его с этим человеком? Страшась дерзкой  смелости,  не
доверяя проницательности и силе, не поручили ли они Локателли тайную  миссию
держать его в узде?
   Марко остановился, обтер ботинок о пучок жесткой травы. Потом сорванным с
куста листком снял комок мела с начищенной до блеска кожи.
   - Всю компартию Сицилии уничтожить одним махом! -  ликовал  Брэдли.  -  С
помощью бандитов. До чего все просто! В любой  другой  стране  это  было  бы
чистейшей фантастикой.
   - Здесь это тоже чистая фантастика, - заметил Локателли.
   - Мы ликвидируем только руководство, - уточнил Марко. - Их немного,  тех,
чье влияние на крестьян считается опасным.
   - И поднимется шум на весь мир, - сказал Локателли.
   - Пожалуй, - согласился  Брэдли.  -  К  сожалению,  тут  ты  прав,  Джон.
Представляешь, какой начнется крик?
   - Возмущение общественности будет направлено  против  бандитов,  -  опять
уточнил Марко. - Бандиты будут действовать по приказу, но об этом  никто  не
узнает.
   - Ты думаешь, правда не выплывет наружу? - спросил Локателли.
   - Я уверен, - ответил Марко.
   - Откуда у тебя такая уверенность?
   - Существуют средства обеспечить сохранность тайны.
   - Ты можешь говорить прямо, без обиняков? - рассердился Брэдли.
   - Кроме нас только бандиты будут знать правду,  а  их  тоже  уберут.  Как
только станет ясно, что от бандитов больше нет пользы, с ними покончат.
   "Покончат. Уберут. Слова из моего лексикона, только произнесенные  вслух,
- подумал Брэдли. - В странном мы живем мире. Эти  эвфемизмы  несут,  должно
быть,  какую-то  защитную  функцию...  Охраняют  воображение   от   страшной
действительности".
   Шедший рядом Локателли приблизился к нему вплотную  и  сухим  кудахтающим
голосом чревовещателя предупредил:
   - ..а задумывался ли ты над тем, что скажет по этому поводу генерал?
   - Генерал? - переспросил Брэдли. - Разве Нельсон не прикладывал подзорную
трубу к незрячему глазу? Генерал? Почему бы нам не перейти мост, раз  уж  мы
до него добрались, а, Джои? - Он не сводил глаз с трех карликовых тенен, что
бежали перед ними под полуденным солнцем. - Как называется это место, Марко?
Ну, где бандиты прикончат красных?
   - Колло. Возле Леркара Фридди.
   - Никогда не слышал. Годится оно для операции?
   Митинг состоится на открытой местности,  там  кругом  горы.  Естественный
амфитеатр из скал.
   - Хорошо сказано, - одобрил Брэдли. - Очень наглядно.
   - Туда соберутся несколько тысяч крестьян из окрестных селений. Потом,  в
условленный момент, дороги будут перекрыты, и люди окажутся в западне. А вся
эта местность хорошо простреливается из автоматов и минометов.
   - Разве у бандитов есть минометы?
   - И  противотанковые  ружья,  -  ответил  Марко.  -  И  новейшие  полевые
телефоны, и радиопередатчики. Ваша армия дала им все, что  они  просили,  за
исключением горной артиллерии.
   Брэдли поднял брови и  сделал  круглые  глаза,  желая  показать,  как  он
удивлен.
   - У кого же это они получили такое оснащение?
   - У предыдущего генерала, - ответил Марко.
   - Да, верно, я совсем забыл. Тогда у них был  с  нами  полный  альянс  по
поводу создания сепаратистского государства. Как жаль, что из  этого  ничего
не вышло. Разреши еще полюбопытствовать: где  будут  полиция  и  карательные
отряды, когда все это произойдет?
   - Где-нибудь в другом месте.
   - Как все просто: в другом месте. Ты не перестаешь удивлять меня,  Марко.
Еще вопрос: может ли эта операция сорваться?
   - Я вас не понимаю, мистер Брэдли.
   - Сколько человек, кроме Кремоны, вы предполагаете ликвидировать?
   - Максимум тридцать. В том  числе  большинство  провинциальных  партийных
лидеров.
   - Исключено, - вмешался Локателли. - Об этом не может быть и речи.
   - Тридцать - в самый раз, - одобрил Брэдли. - Сто  -  вот  это,  пожалуй,
было бы многовато.
   И хотя  Локателли  мучили  сомнения,  он  не  счел  возможным  спорить  в
присутствии Марко и только в отчаянии сжимал и разжимал кулаки.
   - Умелая политическая операция в нужное время и в нужном месте, - заметил
Брэдли, - не такая уж высокая цена за свободу.
   - Бойня - это бойня, как ее ни называй, - возразил Локателли.  -  Кремона
здесь считается героем.
   - Считался, -  поправил  его  Брэдли.  -  Партизанское  движение  ушло  в
прошлое. Через сколько времени толпа в Иерусалиме забыла про Иисуса  Христа?
Эти твои бандиты, - обратился он к Марко, - которых мы,  напрасно  или  нет,
снабдили оружием,  численностью  всегда  раз  в  тридцать  уступали  войскам
безопасности. Как же получилось, что они до сих пор не истреблены?
   - Есть вещи, до сути которых не  всегда  стоит  докапываться,  -  ответил
Марко. - Быть может, им еще не пришло время исчезнуть.
   - Ну и страна! Ну и страна! - восхищался потрясенный Брэдли, обращаясь  к
окрестностям, к разрушенным стенам каменоломни и к небу с лениво парившими в
нем воронами. Овод впился в шелушащуюся кожу у него на руке и в тот  же  миг
превратился в мокрое место.
   А Марко  тем  временем  высказал  то,  что  рано  или  поздно  приходится
выслушивать любому иностранцу, если он вступил в разговор с жителем Сицилии:
   - За многовековую свою  историю  наш  народ  получил  немало  уроков.  Мы
научились решать свои проблемы по-своему. Иностранец не всегда способен  вас
понять.
   - Пожалуй, ты прав, Марко. Думаю,  что  иностранцу  вас  не  понять.  Как
быстро нам нужно принять решение по поводу  твоего  превосходного  по  своей
простоте плана?
   - Чем скорей, тем лучше, - ответил Марко. - До митинга осталось всего две
недели, а такой возможности может больше и не представиться. Утробный  голос
Локателли резанул слух Брэдли:
   - Генерал вернется из  отпуска  через  неделю.  Только  через  неделю  ты
сумеешь увидеть его, не раньше.
   - Кто сказал, что я должен его видеть? - удивился Брэдли. - Доложим  ему,
когда все будет кончено.
   Они высадили Марко на  Куатро  Канти  и  смотрели  ему  вслед,  пока  его
складная темная фигура не растаяла в людском водовороте. Брэдли  свернул  на
улицу Македа. Из-за нех