мне удалось их разорить.
   - Из-за вашего отказа подписать контракт.
   - Это все равно что подписать себе смертный  приговор.  Лучше  я  оставлю
квартиру тебе, Катерина. Ты ведь не пырнешь меня ножичком после того, как  я
составлю завещание. А  эти  шустрые  ребята  на  это,  мне  кажется,  вполне
способны.
   - Неужели они так просто отвяжутся?
   - И надо было Андрею уехать в отпуск именно вчера! Оставил двух  одиноких
и беззащитных девочек.
   - Жуткий эгоист, - горячо поддержала Катя. - И вообще,  такой  противный,
надоедливый, упрямый...
   - Ты так  страстно  осыпаешь  нашего  отсутствующего  супермена  лестными
эпитетами, Катюша, что подозреваю, ты к нему неравнодушна.
   - Что за глупости, Сонечка Викентьевна! - возмутилась Катя. - Я не  питаю
к Андрею абсолютно никаких чувств. Он мне так же безразличен, как результаты
выборов  в  Претории.  Пусть  путешествует,  бороздит  Средиземное  море  на
шикарном лайнере, обнимает загорелых девиц, пьет свое  любимое  пиво  -  мне
совершенно,  совершенно  все  равно,  уверяю  вас!  Единственное,  что  меня
волнует, - это то, что я никак не могу найти работу! Никак!
 
*** 
 
   - Резвая старушка, - говорил Сергей Борисович,  ловко  устраивая  джип  в
свободном от автомобилей  промежутке  на  платной  стоянке,  -  кто  бы  мог
подумать! Восемьдесят лет.
   - Выглядит моложе, - отозвался Николай Анатольевич. - Честно говоря,  она
совсем не производит впечатления одинокой дряхлой пенсионерки, которая варит
суп из картофельной шелухи и позволяет себе полкилограмма яблок раз в четыре
месяца.
   - К сожалению, и признака разрушительных болезней  я  не  заметил  на  ее
лице. И ни одного пузырька с лекарствами  на  столе  или  тумбочке.  Весела,
шустра, сообразительна, как пятнадцатилетний подросток. Что мы будем  с  нею
делать?
   - Приступим к плану "Б", я думаю. Старушка просто не осознает, как мы  ей
нужны.
   Бизнесмены, добрые сердца которых повелевали им разыскивать и  брать  под
свое крыло одиноких, больных, забытых всеми старичков, вышли  со  стоянки  и
направились к неприметному пятиэтажному дому, где в  скромной  однокомнатной
квартире на втором этаже располагался их офис.  Софья  Викентьевна  не  была
одинокой, больной или покинутой, но с сегодняшнего дня у нее появился в лице
фирмы "Забота" внимательный и настойчивый друг, от услуг которого было очень
нелегко избавиться.
 
*** 
 
   Джим  с  урчанием  вылизывал  консервную  банку  из-под   ветчины   и   с
удовольствием ощущал,  что  его  желудок  сейчас  испытывает  почти  забытую
радость переполненности пищей. Желтая банка с надписью  на  испанском  языке
уже сверкала, но Джим с благодарностью лизнул ее  еще  пару  раз.  Потом  он
оставил кухню, прогулялся по квартире, для разминки  с  разбегу  прыгнул  на
ковер, повисел немного на нем, испытывая,  крепко  ли  он  держится,  затем,
извиваясь, залез под одеяло на Катиной кровати, уткнулся носом в ее подушку,
с благоговением вдохнул любимый аромат и замер.
   Джим стойко переносил трудности момента. Он понимал, что они с  Катериной
до сих пор не умерли с голоду только благодаря щедрости приютившей их  Софьи
Викентьевны. Джим не роптал, обуздывая свою привычку есть вкусно и  столько,
сколько хочется. Он понимал, что  трудности  с  деньгами  временные  и,  как
только  Катерина  найдет  работу,  он  вновь  сможет  расстаться  с  горькой
необходимостью подсчитывать каждую съеденную сосиску.
   Когда он являлся собственностью Орыси, Джим не был страстным гурманом,  и
пища была для него лишь элементарным источником энергии,  подпитывающей  его
великую  любовь  к  хозяйке.  Сейчас  похудевший  колор-пойнт  с  удивлением
вспоминал копченые свиные рулетики и бутерброды с красной икрой и поражался,
как он мог равнодушно все это проглатывать, не задумываясь,  каким  огромным
жизненным удовольствием является еда. Свиной рулетик, золотистый и  пахучий,
на разрез оказывался  сочно-розовым  с  прожилками  нежного  сала,  икру  он
слизывал с бутерброда, и оранжево-янтарные упругие шарики  лопались  во  рту
солеными брызгами. Жирное и желтое масло он еще удостаивал своим  вниманием,
а кусочки черного хлеба с Запахом тмина, на которые было  намазано  все  это
икорно-масляное  великолепие,  игнорировал.  Потом  была  еще   сырокопченая
колбаса. Ее надо было жевать долго и напряженно.  Сардельки  были  настолько
сочными и обжигающими, что, когда Орыся снимала  с  них  прозрачную  кожицу,
лопались под вилкой. Жареную камбалу он  почему-то  любил  больше  сметанных
карасиков, а почки в винном соусе были так же хороши, как  и  свежесваренный
говяжий язык.
   А теперь Катерина изображала из себя во время  обеда  крохотную  синичку,
которой достаточно капли чая и кусочка хлеба, чтобы наесться, и Джиму, глядя
на нее, тоже приходилось симулировать стойкое отсутствие аппетита, чтобы  не
разорять гостеприимную хозяйку дома.
   Последнюю неделю стало  совсем  плохо  с  деньгами  и,  следовательно,  с
провиантом, но неожиданный визит двух  малоприятных  самоуверенных  типов  с
огромным пакетом  еды  на  некоторое  время  исправил  положение.  Молодчина
Сонечка, блеснула незакомплексованностью  и  отсутствием  никому  не  нужной
застенчивости и не позволила пакету покинуть территорию квартиры.  Благодаря
этим чудесным качествам Джим сегодня  получил  в  единовластное  пользование
банку испанской ветчины. В старые времена он скептически заметил бы, что его
бы больше устроило не липкое, консервированное, полуискусственное  испанское
мясо (да что они могут в своей  несчастной  Испании!),  а  ломоть  настоящей
свиньи,  которая  еще  недавно  легкомысленно   и   беззаботно   бегала   по
какому-нибудь подмосковному дворику, жевала травку и  картошку  из  корытца,
увеличивая свои вкусные тугие килограммы. Но сейчас Джим чуть не расплакался
от благодарности, принимая из Сонечкиных рук  расписную  рифленую  банку,  и
разделался с продуктом в два счета.
   "Деньги, деньги, - размышлял Джим, засыпая, - как велика их роль в  нашей
жизни. У Катерины нет денег, и вот уже  моя  шерсть  теряет  прежний  блеск,
живот прилипает к позвоночнику, в глазах появляется  незнакомое  кровожадное
выражение. Моя бедная крошка Катерина! Каждый день  бегает  по  объявлениям,
разыскивает порядочную и небедную контору, которая давала бы нам возможность
прилично жить. Я  и  сам  бы  с  готовностью  пошел  работать  секретарем  в
престижную фирму, но черт его знает, как включается  этот  компьютер,  и  на
телефонные звонки я вряд ли отвечу. Вся надежда на Катю..."
   И Джим сладко уснул.
 
*** 
 
   Очевидно, после месяца  радости  и  приподнятого  настроения,  вызванного
пребыванием в доме чудесной девочки Кати, в жизни Софьи Викентьевны глубоким
противотанковым рвом легла полоса неудач. Сначала  государство,  как  обычно
склонное делать мелкие и крупные пакости, оставило Сонечку на неопределенный
период без пенсии, потом респектабельная и добротно  рекламируемая  компания
"Торнадо" рухнула в пропасть  заранее  спланированного  банкротства,  следом
возникли в жизни непрошеные гости из фирмы  "Забота"  с  их  претензиями  на
Сонечкино имущество. И в конце концов восьмидесятилетняя оптимистка, которая
рассчитывала еще по  крайней  мере  двадцать  лет  прожить  без  проблем  со
здоровьем, загремела в больницу.
   Сначала обнаружился насморк, и это несмотря на горячую, солнечную  весну.
Софья Викентьевна два дня трубила в платочек, как корова-роженица, на третий
день ее живописная сопливость ввергла в  панику  проходившую  мимо  врачиху.
Сердобольная  женщина  долго  и  напряженно  всматривалась  в  лицо  Сонечки
Викентьевны, осторожно щупала ее переносицу, а потом попросила немедленно, в
этот же день прийти к  ней  на  прием.  Врач  Елена  Николаевна  работала  в
онкологическом центре.
   Одно лишь приглашение посетить врача-онколога надолго лишило  бы  другого
человека аппетита и настроения. Но Софья Викентьевна не поддавалась.
   - Ерунда, - сказала она встревоженной и расстроенной Катерине,  укладывая
в  сумку  постельное  белье,  дорогую  германскую  пижаму,  шикарный  халат,
спортивный костюм, рулон туалетной бумаги, набор увлажняющих кремов, бигуди,
расческу из натуральной березы, массажер, три детективных романа,  посуду  и
прочие необходимые в больнице, куда она должна была  лечь  на  обследование,
вещи. - Не верю я врачам. Верю только  себе.  Мне  хорошо.  Насморк  прошел.
Поваляюсь недельку в кровати, пообщаюсь с людьми и вернусь.  Не  беспокойся,
Катюша, за меня. Вот, осталось двадцать тысяч. И  я  напишу  записку,  чтобы
пенсию вместо меня выдали тебе -  вдруг  все-таки  удастся  ее  получить.  В
холодильнике еще несколько сувениров от "Заботы". Пару раз сходи  к  Андрею,
полей его красный перец.
   - Ну почему же так не везет! - с отчаянием  воскликнула  Катя.  -  Работы
нет, денег нет, и вы еще оставляете меня.
   - Ненадолго, Катерина. А работу ты скоро найдешь. И денег  у  тебя  будет
столько, что ты будешь их заталкивать в кладовку, как Джим Кэрри в  "Маске",
а они будут вываливаться обратно.  Ах,  Катюша,  ты  даже  не  подозреваешь,
насколько ты богата!
   - Я? Да я нищая! - обалдела Катя. - Нищая и несчастная.
   - Ты богатая и  счастливая.  Сколько  девочек  оказались  бы  на  вершине
счастья, обладай они твоей яркой внешностью. А твоя молодость? Твое  крепкое
здоровье?   А   уникальная   восприимчивость   к   знаниям   и   способность
самосовершенствоваться? Это талант - схватывать все  на  лету  и  добиваться
успеха в любом деле, за которое ты берешься. Разве это не богатство? А  твой
чудесный характер, твоя настойчивость и  целеустремленность,  твоя  железная
сила воли, твоя честность и порядочность? Нет, Катерина,  ты  не  осознаешь,
какими драгоценными дарами владеешь. Несомненно, ты  богата,  но  только  по
юности лет не можешь адекватно оценить свое богатство.
   - А-а... вы это имеете в виду, - разочарованно  протянула  Катерина.  Она
предпочла бы к сокровищам, бесплатно данным ей природой, прибавить еще  пару
тысяч хрустящих американских долларов.
   - А деньги... Возможно, те миллионы, о которых ты сейчас мечтаешь, станут
тебе не нужны еще до того, как поступят в твое владение.
   - Как это? - удивилась Катерина.
   - Ну  будет  у  тебя  много  денег.  Ты  нанесешь  удар  по  всевозможным
магазинам, будешь кормиться только в лучших ресторанах, объездишь весь  мир,
но в конце концов ты вернешься к  себе  самой.  К  своим  мыслям,  к  своему
сердцу,  своей  любви.  И  если  ты  по  дороге  растеряешь  все  внутренние
драгоценности, то просто не к чему будет возвращаться.  Поэтому  береги  то,
что имеешь... Катенька, - вдруг  робко  добавила  Софья  Викентьевна,  -  ты
приедешь разок ко мне в больницу? Мне будет там скучно!
   - Что вы, Сонечка! - ахнула  Катерина.  -  Да  я  каждый  день  буду  вас
навещать, пока вас не выпишут с извинениями, что зря побеспокоили.
   - Каждый день не надо - путь неблизкий. Но я буду ждать тебя, конечно. Ты
мне сейчас стала ближе родного внука, который затаился в своей  Германии  и,
видно, совсем забыл про бабулю. Если позвонит,  ты  его,  Катя,  не  волнуй.
Скажи, просто легла в больницу проверить исправность систем. Не уточняй,  не
вдавайся в подробности. А еще, Катюша, хотела тебя попросить. Моя путевка  в
Италию снова горит синим пламенем. Сходи, пожалуйста, в туристическое  бюро,
пусть или деньги вернут, или включат меня в другую группу.  Лучше,  конечно,
перенести поездку, не хочу отказываться от мысли побывать в Италии.
   - Я все сделаю, -  заверила  Катя,  -  не  беспокойтесь  об  этом.  А  вы
постарайтесь не грустить и не поддаваться унылой больничной атмосфере. А  то
действительно чем-нибудь заболеете.
   - Постараюсь. Ну, кажется, я  все  собрала.  Джим,  до  свидания.  Береги
Катюшу, присматривай за ней.
   Катя подхватила увесистую сумку Софьи  Викентьевны,  и  девочки  покинули
дом.
 
*** 
 
   Год назад, когда Джулия приезжала в Москву, ее органы чувств, настроенные
на восприятие красивого, изысканного, безупречного, стонали  и  возмущались.
На этот раз,  прилетев  в  столичный  город  из  Парижа,  она  была  приятно
удивлена.  Москва  преобразилась  и  в   ярком   майском   солнце   казалась
предпраздничной.
   Джулия Пирл приехала в столицу России на охоту. Это было  ее  профессией,
ее любимой работой, которой она предавалась с энтузиазмом и самозабвением.
   Ей было 36 лет, причем двенадцать последних никак  не  отразились  на  ее
внешности  и  фигуре:  Джулия  выглядела  при  вечернем   освещении   свежей
двадцатилетней девушкой, при дневном - цветущей двадцатипятилетней женщиной.
В прошлом были  Лондон  и  архитектурная  школа,  занятия  в  Риме  историей
живописи,  очень  дорогие   курсы   актерского   мастерства   в   Нью-Йорке,
искусствоведческие  лекции  в  Сорбонне,  несколько  лет  сотрудничества   в
мастерских ведущих парижских кутюрье,  работа  в  самых  престижных  женских
журналах мира и агентствах моделей.  Годы  тренировки  отточили  ее  чувство
прекрасного до остроты хирургического скальпеля, и это  умение  распознавать
гармонию и улавливать тончайшие оттенки красоты позволяло  ей  вести  хорошо
обеспеченную жизнь в Париже. К мнению Джулии прислушивались мэтры рекламного
и модельного бизнеса, для редакторов дорогих дамских журналов  она  являлась
своеобразным флюгером, показывающим, в какую  сторону  будет  ду.  ь  завтра
изменчивый  ветер  моды.  Безупречное  чувство  вкуса  и  уникальный  талант
предугадывать, в каком конъюнктурном рыночном продукте реализуются очередные
модные тенденции, делали саму Джулию предметом пристального изучения. За ней
наблюдали. Если в гардеробе Джулии внезапно появлялась  джинсовая  вещь  или
плечи ее костюмов заметно уменьшались в размерах, - можно было без  сомнения
сказать, что через пару недель Европу  и  Америку  охватит  новое  повальное
увлечение джинсой, а "плечи"  скоро  совсем  выйдут  из  моды.  Если  Джулия
заходила  в  редакцию  "Еlle"  в  небрежно  повязанном  шелковом  платке  из
коллекции Шанель пятилетней давности  -  через  несколько  дней  весь  Париж
сходил с ума  от  почти  забытой  идеи  "по-крестьянски"  обматывать  голову
дорогим натуральным шелком. Если  Джулия  обращала  внимание  на  никому  не
известную, новую манекенщицу, с девушкой моментально подписывался  контракт,
так как умение Джулии распознать в скромном пятнадцатилетнем ребенке будущую
звезду подиума, о чьем лице и теле будет грезить половина мужчин планеты, не
допускало ни единого процента погрешностей.
   Она была точным  барометром  грядущих  изменений  в  пристрастиях  толпы,
экстрактом настроений в индустрии моды,  образцом  изысканной  стильности  в
одежде, прическе и макияже, просто шикарной женщиной.
   Сотрудничество в журналах и газетах, участие в выставках, чтение  лекций,
плотное общение с кутюрье  за  кулисами  сезонных  показов  мод  -  все  это
доставляло Джулии немалое удовольствие, но охота за новым образом  была  для
нее наиболее любимым видом деятельности и творчества.  В  городах  Таиланда,
Японии, Египта, Бразилии, России, Швеции,  Испании  -  в  столицах  и  самых
укромных уголках этих стран она искала и находила лица, которые  становились
символами модных направлений. Полгода назад она получила заказ от знаменитой
французской    фирмы     подобрать     рекламный     образ     для     новой
парфюмерно-косметической серии, выдержанной в восточном стиле. Аромат духов,
кремов, шампуней, гелей, пенок, дезодорантов из этой линии пробудил в Джулии
определенные ассоциации, и она не раздумывая направилась в Токио. Там, после
двух  недель  напряженного  исследования  домов   моделей,   кимоно-центров,
ресторанов, кафе, дискотек,  выставок,  рыбных  базаров,  супермаркетов,  ей
удалось прямо на улице выловить маленькую японку, которая с первого  взгляда
заставила сердце Джулии забиться в радостном волнении -  это  была  она,  ее
новый бриллиант. Девушка едва преодолела планку в 155 сантиметров, и  фигура
ее, как и у всех японских женщин, не  отличалась  изящными  пропорциями,  но
охотница за прекрасными образами  в  одно  мгновение  распознала  очарование
стопроцентно звездного лица. И вот уже четыре месяца с рекламных плакатов во
всех европейских столицах и крупных городах Америки  светилось  ускользающей
улыбкой немного изменившееся (работа  знаменитого  визажиста)  прекрасное  и
загадочное лицо Мио Танаки. Рядом с этой необычной  таинственной  улыбкой  и
чудесными восточными глазами на фотографиях неизменно  присутствовал  флакон
духов или баночка крема из новой  коллекции,  а  миниатюрная  японка  в  два
месяца выучила французский  язык,  освоилась  в  Европе  и  получала  теперь
гонорары, которые  позволили  ее  многочисленной  японской  семье  совершить
гигантский прыжок  вверх  по  лестнице  материального  благополучия.  Джулия
гордилась своей находкой. Она была одной из самых счастливых женщин на  свет
е, потому что получала от своей работы такое же  ошеломляющее  удовольствие,
как и от  секса  с  любимым  мужчиной  или  от  ледяного  глотка  подлинного
французского шампанского в очень жаркий летний день.
   Новый заказ был тоже связан с парфюмерией. У духов еще не было  названия,
наиболее подходящее  сочетание  звуков  еще  только  вычислялось  с  помощью
компьютера, но на аромат уже возлагались огромные надежды.  Большие  надежды
возлагались также и на Джулию. Она искупалась вдыхании причудливого  парфюма
и сразу же сообщила,  что  необходим  славянский  тип  лица,  тонкие  линии,
выразительные, желательно синие, глаза (в принципе цвет  глаз  не  проблема,
все разрешимо с помощью цветных контактных линз), беззащитность и  удивление
во взгляде, детские  пухлые  губы,  в  общем  -  женщина-ребенок.  И  Джулия
незамедлительно отправилась в Москву на поиски...
 
*** 
 
   Опрометчивое заявление, что достаточно посетить ее в больнице  один  раз,
дорого обошлось бы Софье Викентьевне, если бы Катерина была менее заботливым
и более равнодушным человеком. В больнице кормили на редкость скудно, к тому
же повара демонстрировали изумительную склонность к вредительству.  Молочная
рисовая каша беззастенчиво воняла селедкой и лежала на тарелке растопыренным
засохшим комком. Несчастные обитатели палат должны были не только бороться с
недугами, преодолевать стойкое неумение медперсонала переключаться со  своих
проблем на проблемы вверенных  им  больных,  но  и  сражаться  с  опасностью
голодной смерти.
   Всю неделю Катерина аккуратно приезжала к Сонечке и кормила ее тормозком.
Эти тормозки стоили Кате  массу  нервов,  ухищрений  и  изворотливости.  Она
посадила себя и Джима на жестокую диету, она перерыла  все  кухонные  ящики,
собирая остатки гречки, макарон и  сахара,  она  тратила  оставленные  Соней
двадцать тысяч рублей с ужасающей скаредностью, она призвала на помощь  свои
исключительные кулинарные способности, она взвешивала на ладони  и  мысленно
делила на  порции  каждую  сардельку  из  продуктового  пайка,  оставленного
ребятами из фирмы "Забота". Джим, видя, как изворачивается бедная  Катерина,
мучился  угрызениями  совести:  о,  зачем,  зачем  он  слопал  целую   банку
испанского мяса?! Почему не спрятал половину про запас? Анемичный  цыпленок,
прилипший к стенке морозильной камеры, дебютировал в роли чудесного куриного
супа, из крошечной банки импортной тушенки Катя смастерила настоящее жаркое.
Удивленной Соне она сказала, что заняла денег у тети,  хотя  на  самом  деле
оскорбленное самолюбие не позволяло  ей  съездить  к  Татьяне  Васильевне  и
попросить денег.
   Когда Софья Викентьевна сообщила, что ее продержат здесь еще  по  крайней
мере неделю - до начала июня, Катя вздрогнула и горестно вздохнула и  в  тот
же вечер нанесла визит отсутствующему Андрею и  обчистила  его  холодильник.
Кроме того, на тумбочке в прихожей валялось 36 тысяч рублей мятыми купюрами.
Катерина забрала и их. "Рассчитаемся, - мрачн