ость убывала с каждым предметом  одежды,
сбрасываемым на пол.
   Когда одежды не осталось, а Джим незаметно исчез из комнаты, Орыся  упала
на кровать и нетерпеливо воскликнула:
   - Ну что же ты возишься? Быстрее, я горю, туши меня!
   Пожарная бригада не замедлила явиться.
 
*** 
 
   "Как  несовершенны  люди,  -  размышлял  Джим,  запрыгивая  на   кухонный
подоконник,  -  я  бы  застрелился,  если  бы  мне  приходилось  каждый  раз
избавляться от шкуры, устраиваясь на ночлег, или для занятий сексом, или для
принятия ванны".
   Во дворе залаял пес.
   "Что ты  надрываешься,  придурок?  У,  как  я  вас  ненавижу.  Трусливые,
подобострастные животные.
   За кость родину готовы продать. Так и  вьется  вокруг  хозяина,  в  глаза
заглядывает, хвостом виляет,  того  гляди  задница  отвалится.  Любить  надо
гордо".
   Так, как Джим любил Орысю. Он никогда не напрашивался на ласку,  но  если
хозяйка брала его на руки или  просто  подсовывала  свою  маленькую  изящную
ступню под Джимово пушистое брюхо и пыталась оторвать кота от  пола,  сердце
колор-пойнта готово было выпрыгнуть наружу от переполнявшей его нежности. Он
помнил темноту, горячий материнский живот и себя в роли присоски около этого
уютного живота, потом - жуткую,  бесконечно  страшную  паузу,  резкий  свет,
громкие непонятные звуки, ощущение неустойчивости и незащищенности. И  снова
- тепло и ласковые прикосновения, длинные светлые волосы,  которые  щекотали
ему нос, два серых веселых глаза и улыбающийся рот.  Это  была  Орыся.  Джим
сразу же и безоговорочно влюбился.  Если  бы  он  мог  сочинять  музыку,  он
написал бы оперу "Жизнь за Орысю".
   Хозяйка была безупречна,  за  исключением  одного.  Да,  она  никогда  не
забывала наполнить, миску едой и продезинфицировать унитаз, она своевременно
поставляла Джиму благородных дам для отправления  сексуальных  потребностей,
хотя для этого ей и приходилось давать объявление в газету. Но Орыся слишком
любила мужчин. И это наполняло Джима грустью, плавно переходящей  в  ярость.
Зачем, зачем нужны мужчины, сокрушался он, разве нам плохо вдвоем?  Я  такой
пушистый, нежный, могу погреть  ночью  бедро,  пощекотать  носом  ухо,  могу
развлечь  и  успокоить.  Мужчины,   грубые,   резко   пахнущие   одеколоном,
неделикатно отодвигающие его ногой в сторону, появлялись в  квартире,  чтобы
поглотить все внимание хозяйки. В основном это был Леонид.  Неизбежность,  с
которой надо смириться, думал Джим  и  пытался  отыскать  в  Орысином  друге
положительные черты, чтобы не так болело сердце. Но нет. Мужчины были так же
невыносимы,  как  и  собаки.  Пару  раз  в  квартире  появлялись  незнакомые
экземпляры - когда Леня уезжал в командировку. Они, как идиоты,  сюсюкали  с
Джимом, пытаясь угодить хозяйке. Джим гордо удалялся  на  кухню,  садился  в
угол за холодильник и молча страдал.
   Из соседней комнаты доносились звуки,  которые  однозначно  указывали  на
происходящий там процесс. "Даже дверь не закрыли, - угрюмо подумал  Джим.  -
Уже не стесняются меня. Если я сейчас войду, они даже не обратят внимания! А
ведь получится, можно сказать, группен секс! Я и то стесняюсь ухватить  даму
за холку в присутствии посторонних".
   Из комнаты раздался  Орысин  вскрик.  Джим  подпрыгнул  и  чуть  было  не
сорвался с подоконника: бежать спасать, защищать!  Но  вовремя  опомнился  и
занял исходное положение. От кого  спасать?  О,  птичка  прилетела!  Добрая,
щедрая Орыся насыпает птицам  крошки  на  архитектурный  выступ  под  окном.
Забывая о том, что любимый кот может забыться и протаранить головой стекло -
инстинкты все еще бурлят в крови, птицы вызывают желание  поохотиться.  Джим
пригнулся, зад его заходил ходуном, глаза заблестели, уши сдвинулись вперед.
Синицы с грохотом выколачивали изо льда вмерзшие  крошки.  "Дятлы  позорные.
Стучат. Видно, совсем мозгов нет, раз так головой забивают. Как молотком.  У
меня уже давно было бы сотрясение мозга, если бы я так долбил клювом".  Джим
представил себя уцепившимся когтями  за  край  окна,  добывающим  крошки,  с
большим клювом и задохнулся от смеха. Веселенькая  картинка!  Ну  все,  все,
поклевали и проваливайте отсюда. Кыш! Распоясались. Джим постучал по стеклу,
отгоняя птиц. Брысь, пернатые. А ты, голубь, куда прешь?  Сказано,  кормушка
закрыта. Перерыв. Санитарный час.
   - Леня, мы опоздали! - На кухню  влетела  уже  одетая  Орыся.  -  Джимик,
счастье мое, у тебя есть что есть? Я скоро вернусь.
   Кот спрыгнул вниз и прижался к Орысиной ноге.
   - Солнышко! Я скоро приду, жди.
   Жди. Ожидание - его постоянное занятие. Ждать, когда в  замке  повернется
ключ и войдет она - милая, красивая, любимая.
 
*** 
 
   Грандиозное и долгожданное событие февраля  заслонило  собой  и  любовные
переживания (Олег), и проблемы на  работе  (поведение  Виктора  Сергеевича).
Этим  счастливым  событием  была  зарплата.  Стоило   пострадать   месяц   в
безденежье, чтобы  вручение  банальных  дензнаков  превратилось  в  чудесный
праздник.
   Катерина семь раз пересчитала пачку купюр -  если  перевести  в  доллары,
получалось пятьсот сорок. На эту сумму в Краснотрубинске она полгода ощущала
бы себя дочерью нефтяного магната.  А  в  Москве?  Катя  вздохнула.  Соседка
учительница, наверное, и ста долларов не  получает,  а  у  нее  двое  детей,
больная мать и муж в отпуске без содержания. Нет,  Катя  сейчас  была  очень
богата.
   Сначала  необходимо  заплатить  за  электричество   и   телефон,   а   то
домовладелица устроит ей маленький фейерверк. Потом  она  обязательно  купит
газовый баллончик. "Катерина! - закричала Орыся, когда увидела свою  подругу
на следующий день после нападения. - Какой ужас! Счастье,  что  ты  осталась
жива. Почему ты ходишь без  пистолета?  Я  тебе  покажу  свой  газовый".  На
подругу нападали три раза (один  раз  сняли  полушубок,  второй  -  отобрали
сумочку, третий - едва не изнасиловали),  прежде  чем  она  решилась  купить
маленький пистолет. Оружие в кармане делало Орысю уверенной на темной улице,
но она не знала, сработает ли оно в  нужный  момент:  как  назло,  грабители
отныне обходили ее стороной и испробовать пистолет было не на ком.
   Затем - тряпки. В  фирменном  бутике  она  видела  прекрасный  костюм  за
четыреста долларов, если порыскать по менее дорогим магазинам,  можно  найти
такой же за миллион рублей. Придется разориться,  костюм  просто  необходим.
Еще надо купить две тонкие рубашки - двести пятьдесят -  триста  тысяч  -  и
четыре килограмма колготок. Счастливая Орыся! Она не знает проблемы колготок
- ей их покупает Леонид. Это его  хобби.  Ориентируется  по  картинке:  если
женщина кажется ему  достаточно  привлекательной,  берет  сразу  упаковку  -
десять -  пятнадцать  пар.  Такая  тенденциозность  в  выборе  чулок  иногда
оборачивается казусом. Например, шесть пар  сетчатых  колготок  с  бабочками
(для  десятилетнего  ребенка)  -  на  обложке  была  изображена  хорошенькая
девочка-подросток, и Леонид не смог отказать себе. Или трагические  в  своем
безобразии потуги белорусского кооператива -  неформованные,  недокрашенные,
кривые колготки: на обертке красовалась перефотографированная  из  "Плейбоя"
красотка, она выставила в объектив загорелый  персиковый  зад,  и  Леня  был
сражен. Двадцать пять пар. Можно  открывать  чулочный  магазин,  сокрушалась
Орыся.
   Долг -  сто  долларов,  которые  занимала  у  подруги.  Еще  надо  что-то
отправить родителям в Краснотрубинск. Катя  взяла  листок  бумаги,  ручку  и
глубоко  задумалась.  Пятьсот  сорок  долларов   растворялись   в   воздухе,
превращались в зеленоватый дым, интуиция подсказывала  Катерине,  что  через
два дня после зарплаты у нее будет столько же денег, сколько было за два дня
до.
   Откуда-то  тихо  и  незаметно  возник  Виктор  Сергеевич.  Учитывая   его
громогласность и объемность,  такое  кошачье  появление  было  сродни  трюку
Дэвида Копперфильда.
   - Кофе есть? - спросил он, оглядывая Катерину. - Сиди, сиди, я  сам  себе
налью.
   Осторожно обойдя Катю - словно  она  была  заражена  лепрой  или  вирусом
Эбола, - Виктор Сергеевич пробрался к шкафу с кофеваркой.
   - Что, зарплату распределяешь? - поинтересовался он, заглядывая  в  Катин
листочек.
   Катя покраснела и кивнула.
   - Хорошая зарплата.
   Катя закивала энергичнее, хотя и подумала, что  в  ее  ситуации  были  бы
уместнее две тысячи долларов, а не пятьсот сорок.
   - Вот, - торжествующе объявил Виктор Сергеевич, словно прочитав ее мысли.
- А могло бы быть при определенных условиях больше в четыре-пять раз.
   Карий взгляд Виктора Сергеевича стал сладким, как капуччино. Катя  совсем
опустила голову. Виктор Сергеевич разочарованно вздохнул,  подцепил  овсяное
печенье, забрал свою чашку с кофе и уже другим, деловым тоном сказал:
   - Сейчас придет Ник Пламенский, композитор. Он будет  писать  музыку  для
нашего рекламного ролика. Пусть сразу заходит ко мне.
   - Да не возьму  я  никаких  денег,  -  возмущалась  Орыся,  отбиваясь  от
рулончика пятидесятитысячных купюр. - И  не  приставай!  Ничего  ты  мне  не
должна!
   - Орыся, но как же так! Ведь я у тебя занимала! - обижалась Катя.
   - Потому что мы с тобой находимся в разных весовых категориях. То есть на
разных ступенях материального благополучия. Для тебя эти деньги  -  двадцать
процентов зарплаты, а в  моей  жизни  они  ничего  не  изменят.  Если  бы  я
оказалась в этом огромном враждебном городе одна, без  родных,  друзей,  без
поддержки, а ты жила бы на всем готовом, неужели бы ты не помогла мне?
   - Я бы помогла тебе, даже если бы и не жила на  всем  готовом,  -  честно
призналась Катя.
   - Вот видишь! И нечего больше спорить.
   Прекращению дебатов способствовало  появление  в  кабинете  нового  лица.
Девочки замерли.
   Это был высокий парень в  элегантном  темно-зеленом  пальто.  На  длинных
черных волосах таяли снежинки. Взгляд и близко  не  напоминал  ту  приторную
жижу расплавленного молочного шоколада, которая плескалась в глазах  Виктора
Терентьева. Глаза парня были холодны и равнодушны.
   Катя преодолела замешательство и ринулась навстречу гостю.
   - Вы Ник Пламенский?
   Парень наклонил  голову  на  треть  миллиметра,  не  спуская  с  Катерины
высокомерного гипнотизирующего взгляда.
   - Раздевайтесь, пожалуйста! Вас ждут.
   Под темно-зеленым пальто оказался элегантный и дорогой костюм. Начищенные
черные туфли из отличной кожи сияли.
   - Черный принц, - сказала Катерина, когда дверь за мужчиной закрылась.
   - Айрис Мердок, - поддержала ее Орыся.
   - Ник Пламенский, - поправила Катюша. -  Его  зовут  Ник  Пламенский,  он
композитор.
   - Айрис Мердок, - упрямо повторила  Орыся.  -  У  нее  есть  произведение
"Черный принц". Действительно принц и действительно черный.
   Подруги переглянулись, набрали в грудь воздуха...
   - Губы, какие губы - упрямые, влекущие, наверное, сладкие...
   - А волосы! Водопад! Блестят, как черная икра.
   - И длинные, почти до середины спины.
   - Бесподобные глаза! Продолговатые, карие. Клеопатра!
   - Интересно, сколько ему лет? Тридцать?
   - Наверное, около. Или двадцать шесть - двадцать семь.
   - О-о!
   Два сердца взволнованно прыгали, их стук сливался в барабанную дробь. Это
волнение  было  знакомо  Катерине.  Точно  такие  же  чувства  она  когда-то
испытывала, услышав шаги Олега Кирилловича, поднимающегося на  второй  этаж,
где она, скромная домработница, пылесосила ковер.  В  Орысиной  жизни  такие
моменты становились все более и более редкими. Она уже познала  убедительное
количество мужчин, и надо было  быть  Черным  принцем,  чтобы  заставить  ее
сердце стучать в такт с сердцем неопытной Катерины.
   На столе замигала лампочка вызова. Раздался голос Виктора Сергеевича:
   - Катенька, пожалуйста, один кофе. Без сахара, без сливок, без лимона.
   Катя рванулась к аппарату.
   - Катюша, не теряйся, - подбодрила ее Орыся. - Вылей на  него  кофе.  Это
станет блестящим поводом для знакомства.
 
*** 
 
   Виктор Сергеевич привычно обнял  Катерину  взглядом,  но  гость  даже  не
оторвался от бумаг, которые изучал. Он только  кивнул  Катерине,  когда  она
поставила перед ним чашку. Пальцы дрожали от волнения, горячая жидкость едва
не выплеснулась на блюдце.  Катя  неровной  походкой  направилась  к  двери,
чувствуя на себе теплый, дружеский взгляд шефа.
   Орыся в приемной терпеливо дожидалась второго появления Ника Пламенского.
   - Ну как он?
   - Даже не посмотрел, - разочарованно пожаловалась Катя. -  Что  со  мною?
Так волнуюсь! Совсем недавно плакала из-за Олега, а теперь сердце  колотится
как ненормальное.
   - А, - махнула рукой Орыся, - все женщины такие.  На  горизонте  сверкнул
доспехами новый всадник, и снова  заиграла  в  жилах  кровь.  Интересно,  он
женат? Кольца нет. Хорошо было б, если бы тебе удалось с ним подружиться. Мы
бы вчетвером скитались по ресторанам, это очень весело. Потом бы ты мне  его
уступила. Как подруга подруге. На время командировки Леонида.
   - Что ты говоришь?
   - Вот где мои любимые крысенки!  -  В  кабинет  шумно  ввалился  Леня.  -
Орыська, Кира Васильевна добровольно распяла себя на двери твоей комнатушки.
Не издевайся так над женщиной, хоть эпизодически появляйся на своем  рабочем
месте.
   - Леня, какого мы мальчика сейчас видели! Сплошной "Милки вэй", ложись  и
умирай! Кудри черные как смоль, каскадом до земли, ореховые глаза,  а  губы,
губы! Я представила себе поцелуй этих губ под своей левой лопаткой и едва не
лишилась чувств!
   - Хм... - вмиг стал серьезным  Леонид.  -  Кто  такой?  Кстати,  основное
достоинство мужчины при первом знакомстве выявить невозможно. Я имею в виду,
например, смелость, или преданность, или честность...
   - Совсем не это ты имеешь в  виду.  Но  думаю,  и  с  этим  достоинством,
неразличимым в одежде, все в порядке.
   Тут  дверь  президентского  кабинета   распахнулась,   и   появился   Ник
Пламенский. В ту же секунду Леонид оставил талию  Орыси  и  переместился  на
грудь композитора.
   - Николаша! - воскликнул он. - Ты в Москве! Николаша застыл. Его лицо  не
выражало никакой радости по поводу встречи с другом.
   - Девочки, позвольте вам  представить!  -  Леонид  по-хозяйски  развернул
индифферентного музыканта в сторону девушек. - Николай, пианист-виртуоз, мой
старинный друг. Прошу  любить  и  жаловать.  Это  Орыся,  моя  девушка,  это
Катерина, не моя девушка - этот  факт  я  горячо  оплакиваю  ночами,  вонзая
коренные зубы в подушку.
   - Негодяй! - прошипела Леониду Орыся, одаривая композитора  ослепительной
улыбкой.
   Николай кивнул, щелкнул каблуками,  взял  руку  Катерины  и  склонился  в
галантном поцелуе. Затем он проделал подобную операцию с Орысей.
   - Пойдем, Николаша, побеседуем. - Леонид увлек друга к двери.
   Девушки молча смотрели им вслед, и каждая держала  на  весу  поцелованную
руку.
   - Что же теперь делать? -  задумчиво  спросила  Орыся,  разглядывая  свою
правую кисть, как инородный предмет. - Наверное, не буду  мыть  неделю.  Или
загипсую. Губы! Теплые, мягкие, как  у  теленка.  Вот  это  местечко,  Катя,
смотри, здесь, около родинки - моя самая смертельная эрогенная  зона.  А  он
сюда и залепил. Чувствую, я уже немного крейзи, в смысле схожу с ума.
   - И я, - прошептала Катерина.
   В кабинет вплыла Кира Васильевна, безукоризненная, как шляпка  английской
королевы, и скучная, как овсянка.
   - Сейчас начнется, - выдохнула Орыся.
   - Девочки, я не понимаю вашего поведения, -  начала  Кира  Васильевна.  -
Орыся, разве тебе нечем заняться? Ты  должна  находиться  на  своем  рабочем
месте и переводить, переводить, переводить.
   -  Мало  того,  что  ты  каждый  раз  опаздываешь  с   обеда,   постоянно
отлучаешься, грубишь клиентам...
   - Никому я не грублю! - огрызнулась Орыся.
   - А вчера? Уже забыла?
   - Он ущипнул меня за ляжку! - возмущенно отбивалась переводчица.
   - Не за ляжку, а за ногу, - сухо поправила  Кира  Васильевна.  -  Это  не
повод, чтобы бить клиента...
   - Я его не била, я только оттолкнула.
   - Да, он ударился о дверь семнадцатого кабинета, дверь  распахнулась,  он
влетел внутрь, где в этот момент  стояла  Инга  Петровна  с  графином  воды.
Мужчина упал на пол, сверху - Инга  Петровна,  и  оба  оказались  совершенно
мокрыми. А человек ведь хотел  заключить  с  нами  контракт  на  страхование
жизни,  собирался  заплатить  приличные  деньги,  -   нудно   бубнила   Кира
Васильевна.
   - Человек, способный  на  такие  необдуманные  поступки,  не  может  быть
клиентом "Шелтера"! В следующий раз он схватит за ногу более нервную и менее
хрупкую девушку, чем я, и заработает себе перелом черепа. А мы должны  будем
выплачивать этому озабоченному кретину страховку!
   - Прекратим бесплодную дискуссию.
   - Да! - возмущалась Орыся. - Разве я не права? Схватил за окорочок, хотел
бесплатно покайфовать! И получил по заслугам!
   - Иди в свой кабинет, пожалуйста. А с тобой, Катерина, я еще поговорю.  К
тебе у меня тоже целый ряд претензий.
 
*** 
 
   Лена Волчкова вертелась перед зеркалом. Она уже надела рыжую лисью  шубу,
ярко-красные сапоги и сейчас пыталась обмотать голову шарфом  так,  чтобы  и
уши закрыть, и волосы  оставить  снаружи,  и  при  этом  не  превратиться  в
африканскую принцессу с тюрбаном на голове.
   В прихожую вышла мама Елены.
   - Куда это ты собралась? - с подозрением спросила она. - Уже темно!
   Лена недовольно хмыкнула. Надо же, как не повезло. Сейчас прицепится.  Не
удалось тихонько улизнуть.
   - Мама, сейчас только восемь часов! Мы договорились с ребятами.
   - Шапку надень, простудишься! Нечего выпендриваться!
   Удивительное  сочетание  заботы  и  ненависти.  Когда  Лариса  Николаевна
разговаривала со своей дочерью, она использовала всю мощь голосовых связок и
легких. Ее речь была щедро усеяна восклицательными знаками. Разговаривать  в
другом тоне с упрямой и взбалмошной девицей, какой считала свою дочь  Лариса
Николаевна, не представлялось возможным.
   - Я кому сказала! Иди надевай шапку, или вообще никуда не пойдешь!
   Лена метнула в сторону матери пригоршню шрапнели, сдвинула шарф  на  шею,
надела песцовую шапку с дурацкими детскими помпонами - ну как же можно, ведь
она совсем не подходит к шубе! - и выскочила из квартиры.
   Лариса Николаевна раздраженно пнула  ногой  Ленины  тапочки.  Никогда  не
уберет их на место! Бывают же у других  нормальные  дети  -  сидят  вечерами
дома, играют на пианино. Четырнадцать лет - и  не  удержать!  Каждую  неделю
Лариса Николаевна  сгоняет  с  дивана  в  комнате  дочери  нового  прыщавого
поклонника.
   Лена остановилась в  подъезде,  вытащила  из  кармана  шубы  разноцветный
пакет, на котором были изображены три щенка в корзине, сунула в него  шапку,
обмотала вокруг головы шарф, взбила руками густые рыжие  волосы  и  побежала
вниз.  Ребята  ее  не  ждали,  она  просто  хотела  прогуляться  по  зимнему
проспекту. Чтобы сверкали фонари, проносились мимо иномарки, бросали взгляды
незнакомые мужчины. Теперь вот пакет в руке мешает. Мама ничего не понимает.
Она просто невыносима в своем неверии. Каждого мальчика, украдкой сорвавшего
у Лены невинный поцелуй, дорогая мамаша вносит в бесконечный реестр  мужчин,
с которыми спала ее дочь. По этому поводу у них упоительные скандалы  каждую
неделю. Как объяснить матери, что почти все девчонки в классе поглядывают на
Лену свысока, словно умудренные жизнью женщины. Они уже  успели.  Недавно  в
школе по рукам ходила книга Натальи Медведевой "Мама, я жулика  люблю".  Она
спровоцировала всплеск  "неуставных  отношений":  наэлектризованные  девочки
почувствовали себя безнадежно отставшими  от  юной  героини  произведения  и
бросились  наверстывать  упущенное.  Всеми  овладела  внезапная  страсть   к
табуированной лексике, курению и  безоглядному  сексу.  Смерч  краткосрочных
любовных связей  прокатился  по  средним  и  старшим  классам,  через  месяц
обнаружились первые результаты: три беремен