здесь.
   - Ты ошибаешься, - поспешил я развеять сомнения Скопцова, но они, видимо,
переросли в непоколебимую уверенность. Теперь зек ни  капли  не  сомневался,
что перед ним - провокатор в рясе священника, специально засланный  к  нему,
чтобы "выжать" последние  капли  информации,  неизвестно  кому  и  для  чего
понадобившейся.
   - Неужели?! - с вызывом крикнул Скопцов. - Тогда ответь, откуда ты знаешь
про бармена?! Священникам не дают читать уголовные дела заключенных!  А  это
значит, что ты - мент!
   Мне довольно часто приходилось слышать  это  презрительное  словечко,  но
сейчас оно прозвучало как пощечина, столько ненависти и презрения  вложил  в
него Скопцов.
   Теперь,  после  того  как  ситуация  неожиданным  образом  изменилась   и
заключенный уже видел во мне не духовного наставника, а своего лютого врага,
у меня оставалось только два выхода. Или рассказать  ему  о  том,  что  Вика
Аверина -  моя  жена,  или  молча  согласиться  с  брошенными  в  мой  адрес
обвинениями в низости и предательстве и навсегда покинуть эту камеру. Да,  в
дурацкую ситуацию я себя поставил! Секунды неумолимо шли, а я все молчал, не
в силах произнести ни единого слова в свое оправдание.
   - Ты заблуждаешься, - наконец пробормотал я. - И  я  не  имею  к  милиции
никакого отношения.
   - Неужели?! А к чему имеешь?!
   - К церкви, потому что я действительно священник. И к  твоему  уголовному
делу, потому что женщина, которая тогда умоляла тебя о помощи, была  моей...
женой. И носила под сердцем моего ребенка...
   - В-в-ваша... ж-жена? -  Скопцов  глядел  на  меня  совершенно  безумными
глазами. Я был удивлен, как в таком состоянии он вообще был способен  что-то
выговорить.
   - Да! Аверина Виктория. Но не подумай, что я  появился  на  этом  острове
специально для того, чтобы встретиться  с  тобой.  До  того,  как  начальник
охраны сообщил мне, что некий заключенный в  пятый  раз  предпринял  попытку
самоубийства и неплохо бы его навестить, и я  не  подозревал,  что  смертную
казнь тебе заменили на пожизненное заключение. И даже когда я уже переступил
порог этой камеры, то не сразу узнал тебя. Ты сильно изменился. Скопцов.
   - Я... я не знал,  -  дрожа  всем  телом,  пробормотал,  опустив  голову,
заключенный. - Я... не убивал ее. Вашу жену... Вы должны  верить  мне,  отец
Павел! Я не убивал!!!
   - Допустим, - с трудом выдавил я из  себя.  -  Допустим,  я  захочу  тебе
поверить. Допустим, я захочу тебе помочь. И что тогда?
   - Что... тогда? - Заключенный поднял на меня  полные  мольбы  о  спасении
глаза. - Я не... знаю. Но я не убивал...
   - Ты должен еще раз, с самого начала и до самого  конца,  не  упуская  ни
одной мелочи, рассказать  мне  все,  что  случилось  с  тобой  за  несколько
месяцев, предшествующих твоему аресту.
   - Вы думаете, есть смысл? - осторожно спросил Скопцов.
   - Есть! Я хочу знать правду.
   Почти час он рассказывал мне историю  своей  жизни  вплоть  до  ареста  и
осуждения к высшей мере наказания - расстрелу. Я ни разу не перебил  его.  Я
запоминал каждую мелочь. И под конец  его  длинного  монолога  я,  не  кривя
душой, мог признаться самому  себе,  что  верил  почти  что  каждому  слову,
сказанному этим отчаявшимся добиться справедливости человеком. За свою жизнь
мне часто приходилось встречаться с самыми разными людьми. Мне  очень  часто
говорили не правду, И я всегда это знал.  Потому  что  чувствовал  обман  за
версту и умел читать по глазам. Сейчас я был на девяносто  девять  процентов
уверен, что сидящий передо мной человек не врет. Почему не на  все  сто?  Не
знаю. Возможно, потому, что его обвиняли в убийстве Вики. А еще потому,  что
в случае невиновности  Скопцова  выходило,  что  настоящий  убийца  все  еще
разгуливает на свободе. Эта мысль была для меня невыносима.  Интересно,  как
бы я себя повел, если бы встретился с ним один на один?  О  Господи,  прости
меня за такие мысли!..
   - ...А потом я услышал приговор и потерял сознание, - закончил Скопцов.
   - Вот и все, отец Павел. Почти год я сидел в камере смертников в ожидании
расстрела. Потом меня помиловали и отправили сюда. Мгновенную смерть от пули
мне заменили на медленное  гниение  в  этом  каменном  мешке.  Уж  лучше  бы
сразу...
   Я посмотрел на часы. Пора было идти  к  Маховскому,  иначе  я  опоздаю  в
Вологду.
   - Надеюсь, все, о чем ты мне сейчас  рассказал,  правда,  -  произнес  я,
поднимаясь. - Я попробую что-нибудь предпринять. Хотя гарантий  в  том,  что
мне это удастся, дать не могу. Молись, сын мой...
   Повернувшись к двери, я нажал кнопку звонка и подождал, пока дежуривший в
коридоре охранник выпустит меня из камеры.  И  даже  когда  за  моей  спиной
захлопнулась железная дверь, я все еще  чувствовал  направленный  мне  вслед
взгляд Скопцова.

Глава 10

   Мы поднялись на этаж выше, прогромыхав два пролета по узкой металлической
лестнице, и  остановились  возле  камеры  номер  семьдесят  два.  Я  обратил
внимание, что охранник слишком уж долго вглядывался  в  "глазок"  камеры,  а
едва я оказался внутри, парень  тотчас  захлопнул  дверь  и  повернул  ручку
замка.
   Заключенный Маховский стоял посреди камеры и улыбался. В  его  маленьких,
близко посаженных друг к другу глазках  не  было  и  тени  той  неизгладимой
тоски, которую я наблюдал практически у каждого узника Каменного. Я сразу же
обратил внимание на его скованные железной цепью щиколотки  ног.  Цепь  была
достаточно длинной, чтобы этот двухметровый великан мог спокойно ходить,  но
явно коротковатой, чтобы попробовать убежать или лягнуть  ногой  кого-нибудь
из конвоиров. Бывший боксер сделал шаг мне навстречу и остановился.
   - Я ждал вас, батюшка. - Голос Маховского был под стать телосложению.
   Грубый, вкрадчивый, от которого, случись услышать его в темной подворотне
в половине второго ночи, у припозднившегося прохожего непременно душа  уйдет
в пятки, и он не только потеряет дар речи, но и способность передвигаться. А
уж о возможности оказать этому монстру физическое сопротивление  и  говорить
не приходится.
   - Как вас называть? - продолжая улыбаться, поинтересовался  Маховский.  -
Меня зовут Борис Борисович. Как певца Гребенщикова. Слышали, поди, о таком?
   - Отец Павел, - представился я, делая шаг  навстречу  зеку.  -  Начальник
тюрьмы передал мне, что вы, сын мой,  хотите  исповедоваться.  Я  готов  вас
выслушать. Но не надейтесь, что  для  искупления  своих  грехов  вам  хватит
только слов...
   - О да, отец Павел, я грешен! - вдруг взревел Маховский, бросаясь ко  мне
и звеня цепями. - Я настолько грешен, что Господь вряд ли  простит  мне  мои
страшные грехи! Так почему же не взять на душу еще один?..
   Что-то тяжелое и тупое неожиданно ударило меня прямо в лоб, отчего голова
загудела, как упавший с башни собора колокол. Тут же, не дав мне опомниться,
Маховский своей огромной ручищей схватил меня за плечо и рывком развернул на
девяносто градусов.
   У меня потемнело в глазах, дышать стало  почти  невозможно.  На  все  это
действие зека не  потребовалось  и  трех  секунд,  а  если  прибавить  такой
немаловажный факт, что в живот мне уперлось что-то острое,  то  ни  о  каком
сопротивлении не могло быть и речи. По крайней мере, сейчас. Стоило  громиле
лишь слегка надавить на свое оружие, и мои внутренности вывалятся наружу.  А
если он покрепче  согнет  руву,  обхватившую  мою  шею,  то  переломает  мне
позвоночник.
   В общем, я вел себя именно так, как мне позволял мой  душитель.  То  есть
стоял спиной к нему и лицом к двери, едва дыша и не шевелясь,  и  напряженно
смотрел на дверной "глазок".
   - Эй, собаки! - заорал Маховский, заметив  мелькнувшую  в  "глазке"  тень
охранника. - Вы опять облажались, и теперь уже  капитально!  Поп  у  меня  в
заложниках! Приказываю немедленно открыть камеру и бросить  оружие  на  пол,
иначе я расковыряю ему вею печенку!
   Насчет моей печенки он явно погорячился, подумал я в тот момент.
   Железяка, видимо отломанная бывшим чемпионом ринга от кровати,  упиралась
мне аккурат в  углубление  под  ребрами,  чуть  выше  живота.  Хотя  вздумай
Маховский  пырнуть  именно  в  это  место,  исход  вряд  ли  был  бы   более
благополучным, чем если бы железяка вонзилась мне в правый бок.
   - Я сказал: немедленно откройте камеру! - зарычал убийца,  напрочь  лишив
меня способности слышать одним ухом. - Через секунду я  проткну  этого  попа
насквозь!
   Где-то в коридоре отчаянно взвыла сирена. Сейчас рядом  с  камерой  номер
семьдесят два соберется целый взвод парней в черной  униформе,  а  снятые  с
предохранителя коротко ствольные автоматы вряд ли будут  иметь  в  магазинах
почти безобидные резиновые пули. Если  же  посмотреть  на  вещи  не  глазами
обезумевшего уголовника, а глазами  профессионала-спецназовца,  то  нетрудно
было сообразить - у Бориса Маховского не было ни единого шанса. Хотя и  свои
личные шансы в настоящий момент я оценил  бы  как  пятьдесят  на  пятьдесят.
Лучше уж недооценить, чем переоценить, а потом скончаться  на  хирургическом
столе, со сломанной шеей и продырявленной диафрагмой. Хотя я  надеялся,  что
до этого не дойдет.
   - Открывай!!!  -  снова  заорал  Маховский,  практически  одновременно  с
распахнувшейся дверью. - Вперед, падла!
   Он ткнул меня в живот острой железякой и  потащил  к  выходу  из  камеры,
прикрываясь мною, словно живым щитом.  Я  молниеносно  оценил  обстановку  и
пришел к выводу, что в узком  пространстве  камеры  мои  старания  могут  не
принести желаемого результата; Когда зек и я оказались в дверном проеме,  я,
как мог, огляделся по сторонам. По обе  стороны  от  камеры  уже  находились
четверо "кедровцов" с оружием наперевес и еще несколько -  судя  по  грохоту
ботинок - мчались сюда со всех ног. Где-то справа мелькнуло лицо  полковника
Карпова...
   - Положить оружие! Я сказал: всем положить оружие!!! - истошно  орал  мне
прямо в ухо Маховский. Он так крепко прижимал меня  к  своей  груди,  что  я
чувствовал спиной бешеный стук его сердца.
   - Отпусти священника! - на удивление спокойно приказал начальник тюрьмы.
   - И обещаю, что тебе ничего не будет.
   - Заткнись, сука! Считаю до трех, потом я выпущу ему потроха. Раз!..
   - Оружие на пол, - приказал  Карпов  своим  бойцам.  Они  незамедлительно
исполнили его приказание. - Никому не двигаться.
   - Я требую машину, автомат с десятью комплектами патронов и водителя!
   Немедленно! Я жду ровно минуту!!! - продолжал орать Маховский.
   Немного поколебавшись, полковник включил рацию и передал:
   -  Приказываю  приготовить  автомобиль,  автомат  и   десять   комплектов
патронов. И чтобы был  водитель.  Машину  подогнать  к  выходу  из  главного
корпуса.
   - А потом посмотрел на террориста:
   - Видишь, я выполнил все твои требования.
   Отпусти священника.
   - Не раньше, чем я переберусь через  мост  и  достигну  леса!  -  Похоже,
Маховский был чрезвычайно  доволен  быстрыми  результатами  переговоров.  Он
позволил себе сделать еще полшага вперед. И тогда я решил, что пришло  время
решительных действий.
   Конечно, захватывая в заложники, как ему казалось, хилого и  беспомощного
священнослужителя, Маховский не  мог  знать,  что  когда-то  этот  священник
служил в спецназе и  весьма  неплохо  знал,  как  вести  себя  в  ситуациях,
подобных этой. Если капитан "Белых барсов" не способен выйти победителем  из
такого стандартного захвата, каким держал меня  озверевший  убийца,  то  ему
просто нечего делать в таком элитном подразделении.
   Правда, ситуация несколько осложнялась прижатой  к  моей  грудной  клетке
железякой и отсутствием должной практики в последние несколько лет. Впрочем,
есть    вещи,которые,    будучи    заученными    однажды,     остаются     в
рефлекторно-двигательной памяти навсегда. Как умение плавать. Именно на  эту
самую память я сейчас и рассчитывал.
   Для начала слегка присел, насколько позволял обхвативший мою  шею  локоть
Маховского. Острие оружия теперь упиралось мне точно в грудную кость.  Потом
практически одновременно сделал два движения - рукой схватил сжимавшую  меня
руку Маховского за толстые пальцы и с силой  вывернул  их  назад,  а  правой
ногой быстро и  точно  подсек  его  ногу.  И  тут  же,  не  задерживаясь  на
достигнутом, провел не слишком красивый, но достаточно эффективный бросок.
   Надо отдать должное и Маховскому - падая, он успел все же царапнуть  меня
своей железкой. Но исход поединка был уже предрешен. Едва огромная полосатая
спина бывшего боксера успела приземлиться на каменный пол  коридора,  как  я
дважды резко ударил его в переносицу, тем  самым  показав  наглядный  способ
экономии на общем наркозе.
   Результат получился вполне  убедительный.  Покончив  с  "террористом",  я
опустил взгляд на свою  грудь  и  обнаружил  небольшую  прореху  на  рясе  и
поцарапанный крест. Обидно.
   Когда на запястьях все еще пребывающего в  прострации  Маховского  громко
щелкнули стальные "браслеты", чья-то ладонь легла мне на  плечо.  Оказалось,
полковника Карпова.
   - Неплохо для священника, отец Павел, а? - как-то странно, я бы сказал  -
озабоченно, произнес начальник тюрьмы. - Неужели вас  в  духовной  семинарии
обучили таким приемам?
   - Сам не понимаю, как такое получилось, - с усмешкой произнес я,  разводя
руками. - Наверное, мне просто очень не хотелось умирать. Кстати, я  еще  не
опоздал на автобус, отправляющийся в Вологду?..

Глава 11

   Новости, как известно, имеют  обыкновение  распространяться  со  скростью
звука. Особенно если они носят сенсационный характер. Пока  я  переодевался,
готовясь к поездке в город вместе с доктором, весь персонал тюрьмы уже  знал
о том, что мне в считанные секунды удалось  обезвредить  самого  грозного  и
опасного из заключенных.
   Когда я с портфелем в  руке  вышел  из  домика  настоятеля  и  подошел  к
припаркованному возле  "шлюза"  микроавтобусу,  там  стояли  майор  Сименко,
тюремный врач Семен Аронович, два  сержанта  и  парень  в  штатском,  видимо
шофер. Командир "Кедра" не стал тянуть быка за рога, а сразу же  подошел  ко
мне и спросил:
   - Отец Павел, если я скажу, что такие приемчики,  какими  вы  только  что
вырубили Маховского, случайно еще ни у кого не получались,  то  вы  со  мной
будете вынуждены согласиться...
   - Соглашусь, - кивнул я, закидывая портфель на ближайшее к открытой двери
сиденье автобуса. - А вы, майор, как вижу, удивлены?
   - Разумеется, я никак не ожидал от священника такого мастерского владения
приемами рукопашного боя. Может,  поделитесь  секретом,  в  какой  семинарии
тренировки в спортивном зале занимают столько же  времени,  как  и  изучение
церковных наук? Я бы похлопотал, чтобы кое-кого  из  моих  парней  отправили
туда на краткосрочную стажировку. Как думаете, не откажут?
   - Думаю, это будет весьма проблематично, - совершенно серьезно ответил я.
-  Надеюсь,  вы  понимаете,  майор,  что  я  не  с  самого  детства  являюсь
священником. Сначала  была  спортивная  школа,  потом  -  армия...  Если  вы
когда-нибудь читали церковную литературу, то должны были  заметить  -  ни  в
одной православной книге не написано,  что  культовому  служителю  запрещено
заниматься спортом.
   - И я должен отметить, что вы, отец Павел, в этом деле весьма  преуспели,
- язвительно усмехнулся Си-менко. - Думаю, и мне, и моим мальчикам  было  бы
интересно поработать с таким мастером спорта, как вы. Гм... Может, заглянете
как-нибудь на днях в спортзал, а?
   - Вы серьезно?
   - Вполне. Уж поделитесь своим богатым опытом с подрастающим поколением.
   - Я непременно подумаю над вашим предложением, сын мой, -  "обнадежил"  я
начальника охраны, садясь в автобус. - Всего доброго и - до вечера.
   Семен Аронович, поспешно перебросившись парой  слов  с  сержантами,  тоже
очутился в салоне микроавтобуса, опустившись на  кресло  рядом  со  мной.  В
руках у доктора был небольшой кожаный чемоданчик с  шифровым  замком,  очень
похожий на так любимые в начале века англичанами саквояжи. Один  из  парней,
тот, что был в штатском, сел за руль, завел мотор и  подъехал  к  внутренним
воротам "шлюза".
   Спустя несколько секунд над ними загорелся зеленый  сигнал,  и  массивная
стальная конструкция стала медленно подниматься вверх, открывая нашему взору
ярко освещенный каменный мешок, в котором мне уже довелось побывать  четверо
суток назад.
   - Сколько раз проезжаю эту хреновину и все никак не  могу  привыкнуть,  -
пробормотал чуть слышно тюремный врач, поправив вечно съезжающие  на  кончик
носа круглые очки. - Такое чувство, что сейчас откроют  кингстоны  и  пустят
воду.
   Жуть!
   - Странно у вас работает воображение,  -  ответил  я,  наблюдая,  как  из
металлической двери в стене выпрыгивают четверо охранников с  автоматами.  -
Почему вдруг именно такая ассоциация?
   - Не знаю... - Один из уголков губ доктора нервно дернулся.  -  Возможно,
это осталось еще с детства. Однажды мы в Одессе с  мальчишками  катались  на
баркасе по морю и перевернулись. Если бы не пограничный катер,  то  я  бы  с
вами здесь не сидел...
   Впустившие нас ворота закрылись, и в салон автобуса тотчас вошел один  из
"кедровцев". Он мельком бросил взгляд на нас  с  доктором,  на  сидящего  за
рулем автобуса водителя, после чего кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. И
почти сразу же стали подниматься наружные ворота "шлюза".
   - А вам, отец Павел, приходилось когда-нибудь находиться  на  волосок  от
смерти? -  неожиданно  спросил  доктор,  видимо  в  продолжение  прерванного
разговора.
   Я внимательно посмотрел на него и неопределенна  пожал  плечами.  Неужели
доктор не в курсе того, что произошло полчаса назад в камере номер семьдесят
два?..
   - Думаю, мало найдется людей, которые могли бы  похвастать  тем,  что  не
стояли на волосок от гибели. Жизнь хрупка. На все воля Божья.
   - И вы стояли? - не унимался Семен Аронович.
   - И я тоже. Возможно, чаще, чем кто-либо другой...
   - Вот никогда бы не подумал, - недоверчиво покачал головой врач, доставая
из кейса трубку и зеленый кожаный мешочек с табаком. - Да, как говорят  ваши
же коллеги, пути Господни неисповедимы! А я вот, отец Павел, не  верю  ни  в
Бога, ни в черта. Я - врач. Я резал сотни людей  и  ничего,  кроме  обычного
мяса и костей, в них не обнаружил. На своем  веку  мне  пришлось  перевидать
столько крови, что вам,  извините  меня,  и  не  снилось!  Почему  никто  из
хирургов ни разу не видел внутри человека эту вашу пресловутую душу?
   Я отвернулся к окну, чтобы доктор случайно не заметил моей усмешки  после
его слов "вам и не снилось".
   Съехав с деревянного моста на лесную грунтовку, автобус покатил быстрее.
   По салону стал расползаться ароматный голубой дым от хорошего  кубинского
табака,  забитого  доктором  в  свою  старенькую   трубку.   Несколько   раз
затянувшись, Семен Аронович блаженно  прикрыл  глаза  и  опустил  голову  на
мягкий подголовник сиденья.
   - Скажите, отец Павел, что, по-вашему, заставляет людей начинать верить в
Бога и ходить в церковь? - поинтересовался он, не поднимая век.  -  Я  лично
думаю - страх и отчаяние. Ведь уже давно доказано,  что  люди  гораздо  чаще
обращаются к вере, а также ко всякого рода гадалкам и ясновидящим  именно  в
минуты общественной смуты, когда отчаиваются в  своих  силах.  Ведь  недаром
говорится: религия - опиум для народа!
   - Вы задали очень сложный вопрос, доктор.  Боюсь,  я  не  смогу  на  него
ответить Сколько людей, столько и судеб, и каждый человек, открывший в своем
сердце Господа, открывает его по-разному.
   - А вы сами? Как было у вас?
   - Это нельзя объяснить словами. Вот когда сами почувствуете потребность в
вере, тогда и поймете.
   - О, в таком случае могу вас огорчить, батюшка, такой  потребности  я  не
почувствую никогда! -  и,  по-прежнему  не  открывая  глаз,  Семен  Аронович
улыбнулся и с нескрываемым удовольствием снова пыхнул на  весь  салон  своей
трубкой.
   Когда микроавтобус проехал стоящую на обочине до