были  лишь  короткоствольные
автоматы, ножи, запас патронов, перевязочный пакет и фляга для воды.
   Сбросив меня, майор поднялся, презрительно  сплюнул  на  лежавшего  рядом
мертвого ребенка и прошипел, с трудом переводя свистящее дыхание:
   - Ублюдки сраные!.. Вот и валяйтесь  здесь...  А  я  пошел,  разберусь  с
остальными обезьянами!
   Летяев вытер нож о халат мальчишки, отстегнул  от  ремня  помятую  флягу,
зачерпнул воды и стал жадно пить, суцорожно глотая ледяную влагу  пересохшим
горлом. Затем, подобрав с земли мой автомат, он на секунду остановил  взгляд
на моем искаженном от боли лице, усмехнулся и  уверенным  шагом  терминатора
зашагал в ту сторону, откуда несколькими минутами раньше появился подросток.
Я лежал и был бессилен что-либо предпринять. Этот озверевший безумец шел  на
верную смерть...
   Очнулся я от того, что услышал голоса. Говорили явно не  на  русском.  Из
того, что я смог  понять,  использовав  все  свои  скудные  знания  местного
диалекта, мне стало ясно, что майор  действительно  добрался  до  ближайшего
селения и пытался  устроить  там  кровавую  баню,  ранив  несколько  местных
жителей. Он был убит кем-то из стоящих рядом со мной моджахедов,  охранявших
селение. Сейчас эти люди обсуждали, что  со  мной  делать.  Это  было  самым
худшим из того, что могло со мной приключиться. Эти "звери" могли  сотворить
с пленными все что угодно, и мы были готовы, в случае безвыходной  ситуации,
пустить себе пулю в лоб. Сейчас я был лишен даже такой возможности.
   Меня подхватили за руки и за ноги и куда-то понесли.  Боль  в  боку  была
нестерпимой. Я снова потерял сознание.
   Очнулся  я  в  какой-то  обшарпанной  комнате,   отдаленно   напоминающей
больничную палату. Я  лежал  на  металлической  кровати,  перебинтованный  и
укрытый простыней.
   Итак, "воины ислама" решили сохранить мне  жизнь.  По  крайней  мере,  на
какое-то время. Значит, я им нужен. Вот только для чего?..
   Прошло несколько часов. Потом появилась кареглазая мусульманская девушка,
половина лица которой была  укрыта  черным  платком.  Убедившись,  что  я  в
сознании, она тут же покинула помещение. А спустя минут пятнадцать в  дверях
так называемой больницы я увидел троих мужчин.  Два  бородатых  моджахеда  с
одинаково злобным  выражением  лица  и  автоматами  Калашникова  в  руках  и
европеец - одетый в белую рубашку  с  коротким  рукавом  и  брюки  защитного
цвета. Он приблизился к кровати, в то время  как  бородачи  заняли  места  у
двери.
   - Как вы себя чувствуете? - спросил он на вполне приличном русском.
   - Хуже некуда, - ответил я. - Почему меня не убили?
   - На то есть причины. - Брови незнакомца  сошлись  у  переносицы.  -  Как
военнопленного, я спрашиваю у вас:  назовите  номер  своей  воинской  части,
звание и имя.
   - Значит, я в плену? У кого?
   - Вы не знаете, кто  расстрелял  из  орудий  ваш  диверсионный  отряд?  -
усмехнулся европеец. -  Не  притворяйтесь!  Я  интересуюсь  не  из  простого
любопытства, а для вашего же собственного блага.
   - Неужели?! - Внезапный приступ головной боли заставил меня поморщиться.
   - Какого такого блага? Быть живьем посаженным на кол? Или подвешенным  за
руки с содранной живьем кожей?
   - Мы не знаем, в каком вы звании, - не без труда подбирая русские  слова,
произнес европеец. - Если офицер,  то  мы  поменяем  вас  на  одного  нашего
командира, захваченного в плен вашим спецназом неделю назад. Так что в ваших
интересах...
   - Ладно... - Слова "парламентера" меня несколько обнадежили.  По  крайней
мере, где-то на горизонте забрезжил  реальный  шанс  выжить.  Надо  было  им
воспользоваться. -  Капитан  воздушно-десантных  войск  Аверин.  Для  начала
хватит... А вы кто такой?
   - Этого вполне достаточно, - кивнул мой собеседник.  -  Мое  же  имя  вам
ничего не скажет. Я просто переводчик. - Мужчина повернулся  к  бородачам  с
автоматами, что-то сказал им, и они,  развернувшись,  вышли.  Переводчик  же
задержался в дверях и предупредил:
   - И, пожалуйста, постарайтесь не делать резких  движений.  Они  этого  не
любят.
   Через секунду дверь захлопнулась.  Я  снова  остался  наедине  со  своими
мыслями и болью.
   В течение следующих дней меня никто не трогал. Три раза в день  приходила
уже знакомая мне темноглазая девушка,  с  неизменным,  закрывающим  половину
лица, платком, и кормила меня с ложки рисом. Она же делала мне перевязки. Но
как только наши  взгляды  встречались,  девушка  тут  же  отворачивалась.  Я
несколько раз пытался с ней заговорить, но бесполезно. Что бы я  ни  сказал,
выражение лица моей "медсестрички" не менялось.  Видимо,  она  действительно
совершенно не понимала по-русски.
   Где-то в конце второй недели моего пребывания в плену, когда  я  уже  мог
вставать и самостоятельно, под конвоем двух неизменных бородачей, ходить  на
оправку, снова  появился  тот  самый  европеец,  что  разговаривал  со  мной
вначале.
   - Как самочувствие -  не  спрашиваю,  -  произнес  он.  -  Вижу,  что  вы
приобрели... э-э... как это правильно сказать... товарный вид. Мы  связались
с вашими, сообщили, что готовы обменять капитана  Аверина  на  Абдул-Халида.
Русские потребовали доказательств, так что придется для них кое-что сделать.
- С этими словами переводчик открыл висящую у него на плече сумку  и  достал
оттуда фотоаппарат. Прижал его к правому  глазу  и  несколько  раз  щелкнул,
ослепив меня яркой вспышкой. Потом убрал свой "кодак" обратно, как-то  криво
усмехнулся, еще раз пристально оглядел меня, одетого в бесцветные  лохмотья,
и вышел из комнаты.
   Спустя три дня меня разбудили где-то под утро, связали руки и под  дулами
автоматов погнали в горы. После часового марша под нещадно  палящим  солнцем
мои едва затянувшиеся  раны  снова  начали  кровоточить.  Хотя  для  "воинов
ислама" хождение по этой, поднимающейся почти все время только вверх,  узкой
тропинке  не  представляло  никакого  труда.  Вскоре  мы   остановились   на
небольшой, но ровной площадке и принялись  ждать.  Минут  через  двадцать  я
отчетливо услышал шум приближающейся "вертушки". Сомнений  не  было  -  наши
согласились  на  обмен.  Когда  из-за  ближайшего  к  нам  скалистого  холма
вынырнула до боли знакомая, почти что родная  "стрекоза",  мои  глаза  стали
влажными. Но палящее южное солнце быстро высушило их, не оставив и следа  от
непростительной для капитана спецотряда минутной слабости.  Вертолет  сделал
круг над площадкой для того, чтобы находящиеся в нем бойцы смогли  убедиться
в отсутствии засады, после  чего  мягко  приземлился  на  выжженную  солнцем
траву. И я увидел подполковника Дорошина  в  сопровождении  незнакомого  мне
человека, не сводящего с меня глаз с той самой секунды, как он  оказался  на
земле. Потом из вертолета вылез замотанный в ватный халат моджахед, которого
держали за локти двое бойцов в камуфляже. При виде  пленника  конвоировавшие
меня бородачи дружно ощерились в радостной улыбке и, пригладив бороды легким
прикосновением ладоней, пробормотали традиционное  в  таких  случаях  "аллах
акбар"...
   Процесс обмена не занял много времени.  Мусульманин  отправился  вниз  по
склону вместе со своими братьями по оружию, а я залез в "вертушку", и вскоре
площадка на  вершине  холма  осталась  далеко  внизу.  А  потом...  Потом  я
попробовал заговорить со своими, дабы  хоть  как-то  выразить  переполнявшие
меня эмоции от долгожданного освобождения из плена, но неожиданно  наткнулся
на стену  холодного  молчания.  Только  подполковник  Дорошин  глухо  бросил
насторожившую меня фразу:
   "На базе все расскажешь...", а до сих пор так и не  "обозначившийся"  его
молчаливый спутник бросил на меня настороженный взгляд. Что-то здесь было не
так.
   Когда  вертолет  приземлился  на  незнакомой  мне   огороженной   колючей
проволокой   территории,   охрана   которой   осуществлялась    с    четырех
наблюдательных вышек, меня вытолкнули из "вертушки" и  отвели  в  помещение,
очень похожее на то, в котором я находился совсем недавно. Те же обшарпанные
стены, те же решетки на окнах и железная дверь в стене. Только в отличие  от
"палаты" с кроватью в этой комнате-камере не было ни единого предмета. Я был
в полном недоумении. На мои вопросы мне никто не отвечал. Просто  затолкали,
захлопнули дверь и - все!
   Да, слишком рано я обрадовался, увидев взметнувшиеся из-за вершины  холма
лопасти главного винта...
   За мной пришли довольно скоро. Посадили в армейский  джип  и  повезли  на
расположенную   неподалеку   от    места    моего    короткого    заключения
взлетно-посадочную площадку. Самолет  уже  ждал,  так  что  вскоре  я  снова
находился в воздухе. А через несколько часов меня доставили на базу  "Белого
барса", ставшую мне за последние два года настоящим  домом.  Меня  отвели  в
один из учебных кабинетов, где состоялся первый допрос. Вел  его  тот  самый
незнакомый мужчина, что так внимательно наблюдал за мной последнее время.
   - Я - майор военной контрразведки Медведев, - представился он, усаживаясь
за стол. - Ваше имя, фамилия, воинское звание?
   - Капитан спецподразделения ВДВ "Белый барс" Владислав Аверин.
   - Расскажите, капитан, когда и при каких обстоятельствах вы стали агентом
моджахедов?
   Я вздрогнул. Таким диким бредом представлялись мне слова Медведева.
   - Я вас не понимаю, товарищ майор...
   - Повторяю вопрос, - ровным тоном произнес майор Медведев. - Когда и  при
каких обстоятельствах вас завербовали моджахеды? Удивлены, откуда нам  стало
это известно? Все очень просто. - Он  развел  руками.  -Чтобы  вызволить  из
плена Абдул-Халида, ваши хозяева решили сдать нам своего агента, так успешно
помогавшего  им  в   двух   последних   операциях   по   уничтожению   наших
спецотрядов...
   - Все, что вы сейчас сказали, - ложь! - Наконец-то я стал соображать, что
на самом деле произошло. - Я - офицер спецназа, а не предатель!
   - Тогда как вы объясните тот факт, что два месяца назад попала  в  засаду
группа Орлова, и единственным оставшимся живым из всех шестерых бойцов  были
вы!
   А в этот раз?! Откуда моджахеды могли узнать о готовящейся высадке отряда
из двенадцати человек в указанной точке и оперативно навести на  этот  район
орудия?! И опять единственным уцелевшим остается капитан Аверин!.. Разве  не
странно получается?
   - Я оба раза был серьезно ранен, и вы это знаете! - Я  едва  сдерживался,
чтобы  не  броситься  с  кулаками  на  Медведева.  -  Это  просто   стечение
обстоятельств! Вы кому  больше  верите  -  мне,  офицеру  спецназа,  не  раз
проводившему  успешные  задания  по  обезвреживанию  противника,   или   им,
моджахедам?!
   Я буквально задыхался от ярости, пытаясь доказать этому майору с каменным
лицом то, что для меня было яснее ясного. Но он не обращал на мои доводы  ни
малейшего внимания и продолжал гнуть свою линию.  А  потом  открыл  папку  и
положил передо мной на стол снимок, на котором  я  был  запечатлен  рядом  с
двумя "воинами ислама". Под ногами у нас лежал окровавленный труп Летяева...
   - Я слишком долго, капитан,  работаю  в  контрразведке,  чтобы  верить  в
такие, как вы выражаетесь, случайности... - Майор закурил  и,  прищурившись,
посмотрел мне прямо в глаза. - Впрочем, я готов вас  выслушать.  Расскажите,
что с вами произошло с того момента, как вы высадились в указанной точке.
   В течение часа я во всех деталях рассказывал  сидящему  напротив  меня  с
бесстрастным лицом майору о неожиданно начавшемся обстреле, о том, что  уйти
удалось лишь мне  и  Летяеву.  О  том,  как  мы,  питаясь  всякой  гадостью,
пробирались в направлении своих. О том, как не  выдержали  измотанные  нервы
"спеца" и он перерезал горло ни в чем не повинному мальчишке,  спустившемуся
за водой, и о том, как я пытался помешать ему,  в  результате  чего  получил
ножевое ранение в бок. Потом был плен, "палата интенсивной терапии",  снимки
"на память" и,  наконец,  обмен  на  моджахеда.  Я  убеждал  Медведева,  что
переданный ему снимок - не что иное, как банальный, хотя  и  выполненный  на
высоком  профессиональном  уровне  фотомонтаж.  В  какое-то  мгновение   мне
показалось, что майор слегка оттаял и стал слушать меня заинтересованно. Так
или иначе, но я рассказал ему вое от "а" до "я". После чего  меня  отвели  в
камеру, где оставили до утра без воды и пищи.
   На следующий  день  ко  мне  в  камеру  пришел  командир  "Белых  барсов"
полковник Корнач.
   - Я вчера слушал запись твоего разговора с Медведевым, -  чуть  помедлив,
сказал он, не глядя на меня, - Если честно, то я тоже не очень-то верю в то,
что ты мог оказаться агентом "духов". И в то, что  фотография,  которую  нам
передали, - настоящая. Кстати, завтра должно  прийти  заключение  экспертизы
относительно фотомонтажа. Если подтвердится, что это липа,  то,  считай,  ты
легко  отделался.  Если  же,  наоборот,  докажут  подлинность...  -   Корнач
вздохнул, поднял на меня большие, с чуть желтоватыми белками, глаза и  более
твердо добавил:
   - Но, как ты понимаешь, человек,  в  котором  по  каким  бы  то  ни  было
причинам  хоть  раз  усомнились,   не   может   больше   служить   в   нашем
подразделении... Ты меня понимаешь, капитан? - удрученно произнес полковник.
   Я понимал, что Корнач мне верит. И то, что мне никогда больше не  служить
в элитных подразделениях ВДВ.
   - Я уже решил, командир! - резко ответил я.
   - Можно узнать, что именно? - В глазах полковника  сверкнул  неподдельный
интерес.
   - Как только придет сообщение, что на снимке присутствует монтаж, я  пишу
рапорт об увольнении из армии.
   - Обиделся, что не доверяют?  -  покачал  головой  Корнач.  -  Зря.  Если
хочешь, я могу при переводе поговорить с кем надо.  Я  ведь  знаю,  что  для
тебя,  как  и  для  каждого  из  нас,  "боевые"  -  смысл  жизни.  Ты   ведь
профессионал, Владислав. Как не крути.
   - Дело не в этом, командир, - произнес я угрюмо. - Просто с  меня  хватит
крови. Не хочу больше...
   - Не хочешь или не  можешь?  Это,  как  говорят  в  Одессе,  две  большие
разницы.
   - Не хочу больше убивать! Уже год по ночам снятся кошмары. Не знаю, как я
сам не сорвался вместо Летяева... Трупы, смерть! Ради чего?!
   - Тише! - Корнач выставил вперед кряжистую ладонь. - Ты только  Медведеву
такие слова не говори... Мы, Влад, солдаты. И наше дело - выполнять  приказ.
А если кто усомнился в правоте  того,  что  он  делает,  то...  В  общем,  я
уговаривать не стану. Решай сам. Только смотри, как бы потом не пожалеть.
   - Это что, угроза?
   - Вовсе нет. Я имею в виду твое внутреннее состояние, - парировал Корнач.
- Ты уже не сможешь без этого. Это как наркотик. Засасывает с головой.
   Знаешь, сколько бывших солдат после войны шли работать в  милицию,  чтобы
только  иметь  призрачную  возможность  когда-нибудь   применить   табельное
оружие?! К чужой смерти быстро привыкаешь и даже,  раз  от  раза,  начинаешь
получать от этого удовольствие. Тем более, когда перед тобой враг.
   - Я уже принял решение, командир...
   - Подумай еще, - буркнул полковник, выходя  из  камеры.  -  Время  еще  в
запасе есть...
   На следующий день действительно пришло подтверждение,  что  фотоснимок  -
хорошо сработанный монтаж.  Медведев  снова  заставил  меня  слово  в  слово
повторить все, что я сказал вчера, после  чего  пропал  ровно  на  сутки,  в
течение которых меня дважды кормили и один раз даже  вывели  на  прогулку  в
маленький дворик.
   Ситуация явно сдвинулась с мертвой точки.
   Утром третьего дня дверь камеры распахнулась и полковник  Корнач  объявил
мне, что отныне я больше не являюсь подозреваемым в измене.  И  пригласил  к
себе в кабинет. Расположившись за столом  и  закурив,  что  командир  "Белых
барсов" позволял себе крайне  редко,  он  поинтересовался  моим  решением  и
сообщил:
   - Я тут договорился с  командиром  одной  учебки...  Может  принять  тебя
инструктором спецназа по рукопашному бою. Ты ведь у нас настоящий Рембо. Что
скажешь, капитан?.. Естественно, я не стал говорить  ему  о  причине  твоего
перевода из нашего отряда. Там, в отличие от "боевых", если и есть кровь, то
только из разбитого носа! А?
   - Спасибо, товарищ  полковник,  но  вынужден  отказаться.  Будет  гораздо
лучше, если вы разрешите мне написать рапорт. И подпишете его.
   - Все-таки ты болван Аверин, честное слово, - тяжело вздохнул  Корнач.  -
Но ты не девка, чтобы тебя уламывать. На,  пиши!  -  командир  протянул  мне
чистый лист бумаги и авторучку. Я быстро написал рапорт и отдал  его  назад.
Полковник, не читая, поставил на  нем  свою  закорючку,  приписав  в  правом
верхнем углу несколько слов. А потом бросил  в  один  из  ящиков  массивного
письменного стола.
   - Все,  капитан,  считай,  что  погоны  ты  уже  скинул.  Даже  не  знаю,
поздравлять тебя с этим или воздержаться?..
   После слов, произнесенных командиром спецотряда ВДВ, до  моего  реального
увольнения  в  запас  прошло  еще  около  месяца.  Никто  из  бойцов  нашего
подразделения не  осуждал  меня.  Больше  интересовались,  чем  я  собираюсь
заняться на гражданке. Не от того ли, что многим из бесстрашных  рейнджеров,
так же как и я  уставшим  от  бесконечного  отсчета  трупов,  подсознательно
хотелось спокойной жизни, семьи, детей, нормальной  работы?..  Я  у  них  не
спрашивал, а они, естественно, об этом не говорили. Не принято.
   Через полгода после моего увольнения я познакомился с Викторией.
   Благодаря нашей встрече я, окончательно уставший  от  бесконечных  ночных
кошмаров, периодически накатывающих на меня головных болей и ощущения потери
своего места в жизни, вдруг  почувствовал,  что  у  меня  под  ногами  снова
появилась  твердая  почва.  Эта  маленькая   хрупкая   девушка,   работающая
медсестрой в военном госпитале, где я лежал  на  обследовании,  открыла  мне
новый мир. Мне, долгое время жившему жизнью, в  которой  присутствовал  лишь
приказ командира, срывающийся с площадки вертолет, треск автоматных очередей
и кровь, кровь...
   Однажды  после  нашего  длинного  ночного  разговора  она  принесла   мне
маленькую книжицу в коричневом переплете с тонкими, как  папиросная  бумага,
страницами и мелким шрифтом.
   - Ты обязательно должен это прочитать. И не просто  так,  как  газету,  а
постараться понять все, что здесь написано. Чтение не  из  легких...  Но  ты
увидишь, Влад, тебе обязательно станет легче!
   Я взял в руки книгу  и  прочитал:  "Новый  Завет  и  Псалтырь",  а  потом
недоуменно перевел глаза на затаившую дыхание девушку.
   - Вика, я даже...
   - Не надо, не говори ничего  до  тех  пор,  пока  не  прочитаешь!  -  Она
наклонилась к кровати и нежно поцеловала меня в колючую щеку. -  Капитан  ты
мой несчастный...
   Когда она ушла, оставив меня одного, я взял с  тумбочки  почти  невесомую
книгу и наугад раскрыл в первом попавшемся месте.
   "...А всякий, кто слушает сии слова Мои и  не  исполняет  их,  уподобится
человеку безрассудному, который построил дом свой на песке... И пошел дождь,
и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он  упал,  и  было
падение его великим..."
   Я опустил книгу и задумался. Всего  несколько  строк,  а  как  точно  они
охарактеризовали всю мою предыдущую жизнь! Я замок свой построил на песке...
   Да, именно так это и было. И все же я отказался принадлежать к  жестокому
миру войны, осознав бессмысленность и несправедливость творящегося...
   Я читал всю ночь, заснув лишь под утро. Когда же, спустя несколько часов,
я проснулся от мягкого прикосновения к  моей  щеке  теплой  и  чуть  влажной
маленькой женской ладони, когда мой взгляд встретился со взглядом близкого и
дорогого мне человека - тогда я уже знал точно, чего именно мне  так  сильно
не хватало все эти долгие беспощадные годы службы в спецназе.
   -  Вика?  -  чуть  слышно  спросил  я,  словно  боясь  нарушить   чистоту
наступившего момента.
   - Да?..  Тебе  снова  снились  кошмары,  Владик?  Милый  мой,  несчастный
солдатик...
   - Вика, ты не знаешь, где на