ес и была таким "удобным" моментом. Так же,  как  и
сам лес, нашпигованный минами и неразорвавшимися снарядами. Да и болото  там
подходящее есть, судя по дневнику Евстратова. Если хорошо  утопят  -  найдут
только в следующем столетии, да и то могут перепутать с останками погибших в
Отечественную, которых тут тысячи и в болоте, и в земле. Правда,  оставалась
какая-то  самоуспокоительная  мысль,  что,  может  быть,  Светка  все  же  в
очередной раз решила  позабавиться  и  притащить  пленников  на  болото  для
удовлетворения  каких-то   очередных   секс-закидонов.   Немного   согревало
воспоминание о том, что Светка фотографировала его на паспорт.  Но  все-таки
ожидание каких-то  роковых  событий  прочно  насело  на  Ветрова,  и  ничего
хорошего от этой поездки он не ждал.
   Люська, естественно, была его не глупее. Но у  нее  появился  куда  более
веский, как ей казалось, повод для опасений. Дело в том, что, присматриваясь
к Ежику, сидевшему напротив нее, она находила в его лице все больше и больше
знакомых черт. Где-то она уже видела этого паренька. И чем больше  напрягала
мозги, тем назойливее вспоминался ей совсем еще недавний роковой день, когда
под окном ее квартиры на  Индустриальной  прогрохотали  автоматные  очереди.
Лишь на какую-то секунду промелькнуло в  поле  ее  зрения  лицо  того,  кто,
бросив пластиковый пакет с автоматом, прыгнул в  подкативший  "Москвич-412",
который все в темноте приняли за "Жигули"  да  еще  и  цвет  перепутали.  Но
сейчас то лицо вырисовалось в памяти так четко и ясно, будто она его полчаса
в упор рассматривала. И Люська была на все сто убеждена, что именно тот, кто
сидит напротив нее, и есть убийца Вальтика. Конечно, она  и  сама  понимала,
что не смогла бы так  хорошо  его  запомнить,  но  какое-то  подсознательное
шестое чувство заставляло ее верить в то, что она не ошибается.
   А может быть, это  было  вовсе  не  шестое  чувство.  Просто  Ежик  тоже,
заметив, что сидящая напротив баба с синяком  и  ссадиной  на  щеке  к  нему
присматривается, стал на нее чаще  глядеть.  И  на  него  тоже  воспоминание
нашло. Вспомнил, как в офисе Роберта,  на  улице  Ермолаева,  они  сидели  с
Макаром в ожидании расчета за работу на Индустриальной и смотрели  телик.  И
как по телику показали место убийства и бабу, заходящуюся в истерике. Точно!
Она!
   Поскольку голова у Ежика после поездки на карьер  очень  быстро  начинала
работать в определенном направлении ему подумалось,  что  именно  этой  бабе
поручат с ним разделаться. А поскольку Люська, в камуфляже, ботинках да  еще
и подбитым глазом, смотрелась очень воинственно и время от время бросала  на
Ежика ненавидящие взгляды, то ему  показалось:  да,  его  песенка  спета,  и
приговор,  который  ему  вынесен  неизвестной  судебной  инстанцией,   будет
исполнять эта дура.
   Соответственно, и Ежик стал смотреть на Люську, как Ленин на буржуазию. И
окончательно убедил бедняжку в том, что он, несмотря на свой юный возраст, -
закоренелый палач, который, расстреляв Балясина, теперь и ее уроет.
   Машины, миновав выезд с гравийной дороги на шоссе, проехали через  мостик
и проехали через Лысаково на шоссе. Затем покатили к городу  и  докатили  до
выезда на объездную дорогу, ведущую  на  Московское  шоссе.  Потом  свернули
вправо и пустились в путь по проселкам, выехав обратно лишь после того,  как
сделали  большой-пребольшой  крюк,  объехав  несколько  постов  ГАИ.  Дальше
машины, прибавив скорость, очутились у  потрескавшегося  гипсового  солдата,
покрашенного краской-серебрянкой, коленопреклоненно стоявшего на облупленном
постаменте с привинченной к нему мраморной доской. На доске была надпись:
   "Бузиновский  лес.  Здесь  в  1942-1943  гг.  шли  ожесточенные   бои   с
немецко-фашистскими захватчиками. Вечная слава павшим героям!"
   У обочины Светкину колонну уже дожидался "Ниссан-Патрол" с Хрестным.  Он,
как ни странно, опять был в маске. Когда Светка в  сопровождении  Петровича,
испытывая некоторую настороженность, вышла из машины, Хрестный как ни в  чем
не бывало выступил к ним навстречу и, пожав пуки, гостеприимно пригласил:
   - Ну, прошу, как говорят моряки,  пристраиваться  в  кильватер!  Дорожка,
извините, еще та...
   Никита услышал его  голос  через  броню  фургона,  уловил  что-то  смутно
знакомое... Нет, сразу он все-таки не определил, кто есть кто.
   "Ниссан" занял место в  голове,  за  ним  пошел  "Чероки"  со  Светкой  и
Петровичем, а фургон - замыкающим.
   В сотне метров от памятника съехали с шоссе на просеку. Пока ехали,  всем
пассажирам, особенно тем, кто ехал в фургоне на боковых скамеечках, пришлось
несладко. Машины мотало из стороны в сторону, будто они  и  впрямь  по  морю
плыли в штормовую погоду. Так продолжалось полчаса.
   Наконец это мучение кончилось. Лязгнула задняя дверца фургона,  появилась
Светка и резко скомандовала:
   - Вылезай!
   У конвоиров неожиданно появились автоматы, и даже Светка вооружилась.
   Дорога вывела в  тупик.  Просека,  по  которой  сюда  доехали,  оказалась
заваленной несколькими огромными соснами, очень давно, может, еще  во  время
Отечественной войны, спиленными по обе стороны от дороги. Сейчас они обросли
мхом и даже, частично, оделись травой с дерном. Получился зачаток бугра,  на
который кто-то относительно недавно поставил фанерный щит,  покрытый  белой,
уже порядочно размытой  дождями  краской  с  надписью:  "Осторожно!  Впереди
мины!", а под надписью черной краской намалевал череп и кости.
   Хрестный и  четверо  его  сопровождающих,  тоже  вооруженные  автоматами,
подошли к Светке и Петровичу.
   - Дальше идем пешком в наш базовый лагерь,  это  примерно  двести  метров
влево от дороги. Тропа у нас провешена, довольно широкая, но с нее лучше  не
сворачивать и идти точно за нами, не отрываясь. Лучше всего единой  колонной
по одному с дистанцией в один шаг. Свернете не туда  -  можете  налететь  на
неприятности из 1943 года.
   - Мы не торопимся, - заметила Светка. - Пойдем сзади, след в след.
   И опять, но уже куда яснее, Никита услышал голос  из-под  маски.  "Точно,
слышал я его. И совсем недавно. Только вот где?" - подумал он.  Впрочем,  на
долгие воспоминания времени не хватило.
   Как-то сама собой образовалась  пешая  колонна.  Впереди  пошел  какой-то
нестарый, но совершенно седой мужик в  комбезе,  наподобие  тех,  что  носят
войсковые разведчики. То ли Хрестный его привез с собой, то ли  он  появился
уже здесь, выйдя из леса. Этого даже Светка с Петровичем не  приметили.  Они
волновались не меньше своих узников. Сразу  чувствовалось,  что  Бузиновский
лес был вотчиной Хрестного.  Во  всяком  случае,  он  держался  тут  намного
уверенней, несмотря на то, что при нем было всего четверо, а  у  Светки,  не
считая Петровича и пленников, было  восемь  человек.  Девятый  и  десятый  -
шоферы джипа и фургона, остались у машин  на  просеке,  вместе  с  водителем
"Ниссана".
   Итак, впереди пошел седой в комбезе, за ним - Хрестный,  прикрываемый  со
спины тремя своими охранниками, потом два парня из Светкиной охраны, за ними
Ежик, после еще охранник, следом Никита, за Никитой - два охранника,  дальше
Люська,  следующий  охранник,  Светка,  Петрович  и  после  него  еще   двое
"мальчиков".
   Тот, седой в комбезе, знал дорогу лучше всех. Он первым уверенно вышел на
тропу, начало которой отмечал большой муравейник, видимо, уже закрывшийся на
зиму. Судя по тому, что травы на тропе почти не было, в последнее  время  по
ней ходили довольно часто. Шла она очень извилисто, обтекая кусты и деревья.
   Скоро Никита приметил, что на стволах деревьев сделаны  затески  в  форме
треугольников: ночью они наверняка играли для человека, идущего по  тропе  с
фонариком, роль створных знаков на реке. Двигаться следовало так, чтобы  все
время видеть две затески: одну по правую руку, другую - по левую.  При  этом
острия  "треугольников"  были  направлены  сейчас  в  направлении,  обратном
направлению движения. Это значило, что двигаться обратно к просеке надо было
туда, куда указывают острия треугольных затесок. Никита,  правда,  не  очень
верил, что ему когда-нибудь доведется отсюда выбраться, но  дорогу  все-таки
как бы машинально запоминал...
   Поначалу ощущения опасности, исходящей от самого леса, Никита не ощущал.
   Он гораздо больше опасался людей, которые шли за его спиной. Конечно,  он
понимал, что сейчас, когда все идут впритык друг к другу,  в  спину  ему  не
выстрелят: пули запросто могли достаться не только ему, но и впереди  идущим
конвоирам. Но когда ствол "АКС-74у" шедшего за его спиной охранника  изредка
прикасался к Никитиной камуфляжной куртке, мурашки нет-нет да и пробегали по
спине.
   Но уже через пятьдесят метров от дороги Никита, да  и  все  другие,  кого
судьба занесла сюда впервые, стали понимать,  что  это  не  простой  лес,  в
котором можно свободно гулять в любом направлении.
   Сначала, метрах в двух от тропы, под  засохшей  елочкой,  увидели  ржавую
каску.  Потом,  когда  еще  с  десяток  шагов  прошли,  в   полегшей   траве
обозначилось какое-то ржавое колесо с цапфами, торчащими из середины. Никита
узнал  опорную  плиту  от  батальонного  миномета.  Сам  ствол   с   сошками
просматривался подальше, в кустиках. Его, видно, отшвырнуло близким разрывом
- воронка тут поблизости была, хотя и почти сровнявшаяся с землей -  сорвало
с плиты и опрокинуло, а кусты через его искореженные сошки проросли  гораздо
позже.
   Дальше  мелькнул  небольшой  бугорок,  из   которого   наискось   торчали
прямоугольные "перья" стабилизатора все той  же,  82-миллиметровой  мины.  И
черт его поймет - то ли это только хвостовик отлетел и воткнулся, то ли  там
вся  мина  сидит,  начиненная  тротилом  и  взрывателем,   готовым   вот-вот
сработать...
   Еще метров через десять тропа пересекла какую-то длинную канавку глубиной
не больше двадцати сантиметров, а местами вообще сровнявшуюся с землей.
   Когда-то была траншея. Впереди нее валялись обрывки и клубки перепутанной
и  перемятой  поржавевшей  колючей  проволоки.  Чуть  дальше  на   небольшой
проплешине увидели что-то похожее на  спинной  хребет  динозавра  -  обрывок
танковой гусеницы, валявшийся вверх зубцами.
   Конечно, в общем и целом, за двести метров пути по тропе увидеть  удалось
немного, только то, что было на поверхности. За 54 года без малого лес  сам,
в  меру  своих  возможностей,  занимался  ликвидацией   последствий   боевых
действий. На  месте  деревьев,  спиленных  для  строительства  укреплений  и
завалов, снесенных взрывами, сшибленных танками и сгоревших при артобстрелах
и бомбежках, давно выросли новые. Воронки  и  траншеи  осыпались,  размылись
дождями и заросли травой.
   Большая часть металла,  который  несколько  месяцев  кромсал  эту  землю,
впивался в деревья и разил людей, превратилась в ржавую пыль, смешавшуюся  с
почвой и ставшую ее неотделимой частью. Как и прах людей, которые  вросли  в
эту землю, даже если их не успели  в  нее  закопать.  Сейчас  большая  часть
биомассы, составлявшей некогда "Иванов", сражавшихся за Родину, за  Сталина,
и "фрицев",  припершихся  сюда,  за  тридевять  земель,  добывать  жизненное
пространство для нации, была рассеяна по стволам  берез,  осин  и  сосен,  в
траве и кустах, в нараставшем год за годом почвенном слое.
   При этой мысли Никите стало прохладнее,  хотя  на  нем  была  более-менее
теплая для такой осени ватная камуфляжная куртка. В Грозном такой бушлат его
и зимой неплохо грел. Но вот неприятная мысль о  том,  что  его  собственную
"биомассу" тоже включат в здешний экологический круговорот,  как-то  здорово
холодила. Нет, даже думать на эту тему не хотелось.
   Впрочем, тропа уже подходила к концу. Послышалось журчание воды,  впереди
стало светлее. Колонна постепенно  вытягивалась  на  более  открытое  место.
Никита, следом за идущим впереди охранником, прошел между  двумя  кустами  и
оказался на берегу  небольшого  ручья,  текшего  по  дну  довольно  глубокой
искусственной канавы.
   Через нее был перекинут прочный мостик из двух толстых бревен  с  дощатым
настилом и двухсторонними перилами.
   За мостиком, на другом берегу канавы, находилась небольшая  прямоугольной
формы поляна, на которой стояли две большие утепленные брезентовые палатки.
   Видал Никита  такие,  даже  довелось  ночевать  в  них.  Если  их  ставят
ненадолго, то просто натягивают на колья,  чтоб  можно  было  укрываться  от
дождя и ветра, а если приходится в них жить несколько месяцев, а то  и  лет,
то сооружают из досок деревянный двойной каркас, заполняют  его  опилками  и
стружками для тепла, настилают пол и  ставят  две  печки-"буржуйки",  выводя
жестяные трубы  через  специально  предусмотренные  для  этого  отверстия  в
брезентовой крыше. Еще тамбур деревянный при входе  делают,  чтоб  тепло  не
уходило. Сейчас, похоже, печки еще не топились, видимо, еще с  ночи  не  все
остыло. Но ближе к вечеру надо было протапливать, ночью  могли  и  заморозки
вдарить. В  этих  палатках,  похоже,  жили  долго.  Они  порядком  вылиняли,
потерлись. Над одной даже торчала телеантенна.
   Кроме палаток, Никита заметил еще несколько объектов, сооруженных  руками
человека. Во-первых, он увидел три  землянки.  Одна,  совсем  небольшая,  но
высоко,  аж  на  четыре  венца   бревен,   торчавшая   из   земли,   служила
электростанцией: от нее к палаткам тянулись провода, натянутые на  небольшие
столбы с изоляторами. Кроме того,  внутри  землянки  что-то  потихоньку,  но
усердно урчало. Должно быть, там  стоял  дизельный  или  бензиновый  движок.
Рядом с этой землянкой, под дощатым навесом, стояло несколько железных бочек
с  горючим.  Другая  землянка  показалась  чем-то  вроде  продовольственного
склада, потому что рядом с ней  под  дощатым  навесом  находилась  армейская
полевая кухня, в которой можно было варить  сразу  первое  и  второе.  Около
кухни стояло несколько зеленых армейских термосов.
   Наконец,  третья,  самая  большая  и  глубже  всего  вкопанная  в  землю,
находилась позади электростанции. Чуть дальше он углядел колодец с  воротом,
такие в деревнях ставят.
   Вдоль всего периметра лагеря тянулась колючая  проволока,  свеженькая,  в
один ряд. Как раз там, где через канаву был перекинут мостик, в  проволочной
изгороди была калитка, тоже затянутая проволокой. У  калитки,  под  грибком,
стоял часовой с помповым ружьем, одетый в  камуфляжку  охотничьего  образца.
Спрашивал ли этот часовой какой-нибудь пароль или  пропуск,  неизвестно.  Во
всяком случае всю эту большую делегацию он пропустил беспрепятственно.
   - Ну вот, Светлана, - сказал Хрестный, - мы и на  месте.  Сейчас  большая
часть ребят уже в лесу, на работе, в лагере только повара и охрана. Вы  как,
сегодня ночевать к себе уедете или у нас останетесь?
   - Посмотрим, - ответила та.
   - Мальчика из Москвы и девочку Люсю вы мне сейчас  передадите  или  перед
отъездом?
   - Сейчас дождь польет, по-моему, - не ответив на вопрос, Света  поглядела
на небо. - Может, ребята переждут  где-нибудь,  а  мы  с  вами  обсудим  все
вопросы.
   В сокращенной аудитории...
   - Вон та, правая палатка, сейчас пустует.  Всех  ваших  можете  поместить
там.
   А мы с вами, Дмитрием Петровичем и командиром отряда пройдем в штаб.
   Никиту ближайший охранник взял за рукав и повел в ту палатку, на  которой
не было антенны. Туда же отправились и все остальные.
   Светка с Хрестным, Петровичем и  седой  мужик  направились  к  той  самой
большой  и  глубоко  закопанной  землянке,  которая   располагалась   позади
электростанции.
   В землянке было светло, горела лампочка, а окна были задвинуты ставнями.
   Посередине комнаты стоял стол, один угол  занимал  прочный  сейф.  Сидеть
можно было на лавках.
   - Давайте присядем, граждане, - сказал Хрестный. - Вот  это  Гера,  -  он
указал на седого, - человек,  который  знает  об  этих  местах  больше,  чем
кто-либо.
   А вот, - он указал на "гостей", - люди, которые нашли на бумаге  то,  что
ты ищешь, по большому счету, второй год.
   - Надо, чтоб вы меня сориентировали по карте. Она ведь у вас небось  тоже
самая точная? - спросила Света.
   - Да, пожалуй, так,  -  кивнул  Гера,  бросив  вопросительный  взгляд  на
Хрестного. Тот  чуть  заметно  кивнул.  Гера  вынул  из  сейфа  огромную,  в
несколько раз сложенную карту, состоявшую из листов ватмана,  наклеенных  на
полотно.
   - Тут масштаб очень крупный, - пояснил седой, -  в  одном  сантиметре  50
метров. От верхнего обреза до нижнего - 20 километров. От правого до  левого
- 30. Только сам Бузиновский лес и ничего больше. Примерно  на  километр  от
дороги в глубь леса расчистили еще во время войны или сразу после  нее.  Вот
просека, по которой вы приехали. Вот тропа, а вот базовый лагерь. Это нижний
правый угол карты. Вот стрелочка наискосок и вверх -  там  север,  отсюда  и
пляшите.
   - Так, - сказала Света, внимательно рассматривая карту, - я смотрю, выйти
из лагеря можно только по этой тропе, да?
   - Для тех, кто тут впервые, - прищурился Гера, -  лучше  считать  так.  А
лучше вообще никуда без нас не ходить, даже с  этой  картой.  Вот  здесь,  в
сорока метрах к северу от лагеря, начинается  болото.  Через  него  напрямую
могу пройти я и еще два парня,  больше  -  никто.  Мы  не  потому  проволоку
натянули, что боимся, будто кто-то сбежит, а  потому,  чтоб  кто-то,  слегка
ужравшись, не ушел куда не надо и не загубил свою еще молодую жизнь.  Каждый
из ребят знает свой маршрут и свою работу. С вашей командой буду работать я,
потому  что,  как  справедливо  отметил  товарищ  Хрестный,  я  единственный
человек, который может прийти в любую точку этого адова места, не  утонув  и
не взлетев на воздух.
   -  Что-то,  господа,  -  заметил  Петрович,  -  у  нас  нервный  разговор
начинается. Пугать друг друга начинаем, что ли? Может, лучше  доверять  друг
другу?
   - Как тебе сказать, Митя, - вступил  в  разговор  Хрестный,  -  вопрос  о
доверии штука сложная.
   - Главная мера доверия, - сказал Петрович, - такая: мы берем Хрестного  в
залог до вашего возвращения. Увозим отсюда к нам, на завод, и держим до  тех
пор, пока тут все не станет ясно. У вас есть  другая  гарантия  -  это  ваше
знание местности. Захотите - выведете, захотите - оставите.
   - Неравные,  однако,  получаются  условия,  -  заметил  Хрестный.  -  Ты,
Петрович, если пойдешь в залог, меня не устроишь. Только Света.
   - А что? - неожиданно согласилась та. - Я пойду с Герой, взяв с собой  не
только охрану, но и тех ребят, которых страстно домогается Хрестный, Люсю  и
Никиту. Ну и этого Женю. Он, наверно, тоже мог бы Хрестному понадобиться.
   - Что ж, - сказал Хрестный задумчиво, - это вполне реальное  предложение.
У меня только одно маленькое дополнение. Эти трое  мне  нужны  не  живые,  а
мертвые.
   Говорю откровенно, тут все люди свои. Поэтому я согласен пойти  к  вам  в
залог и даже готов обещать, что никакой ОМОН туда не наедет,  если  эти  два
мальчика и девушка из вашей экспедиции не вернутся. А Гера, которому  я  как
себе верю, мне под пионерским салютом подтвердит, что они уже ни  из  какого
болота не вынырнут.
   Ну что, мадемуазель Булочка? Есть возражения?
   - На первый случай, я думаю, такой расклад сойдет. Единственно,  чего  бы
хотела, так это не говорить здесь, в вашем присутствии, куда мы  в  конечном
итоге направляемся. Так мне будет совсем спокойно, и ни у кого  не  появится
нездоровых соблазнов. Потому что мы идем не для того, чтобы вывезти,  а  для
того, чтоб найти. Мне не хочется, чтоб на конечном  пункте  собралась  толпа
ваших скромных тружеников-добровольцев и как-то невзначай повлияла на  итоги
этого мероприятия. Согласны?
   - Я тоже в этом заинтересован, - заметил Гера.
   - Допустим, но для начала я скажу вам, что хочу попасть вот сюда, - Света
выбрала точку, близкую от места, где был обозначен разрушенный  хутор.  -  А
когда мы туда прибудем, можно будет и уточнить задачу.
   - Что ж, -  заметил