й стороны...
   - Перекроют они, жди!
   - "Антон", "Антон", "Хасан" на связи, ответьте!
   - Атос, завязывай выть, надоел...
   - Не достает, падла! Горка волне мешает...
   - Ну что, в воду?
   - Сказанул, там кислоты на две трети...
   - Пошли обратно, может,  там  поуже  будет,  перескочим...  Никита  сразу
сообразил, что лучше двигаться вниз по течению "речки", но это оказалось  не
так-то просто. Он слишком глубоко забежал  в  лабиринт  из  мусорных  куч  и
теперь принужден был топать туда, куда  вела  тропинка.  А  тропинка  повела
вовсе не вдоль канавы, а куда-то прочь от  нее.  Причем  еще  и  направление
меняла то и дело, раздваивалась и  растраивалась.  Никита  же  в  это  время
думал, что могут придумать милиционеры. Наверно, все-таки  сумеют  связаться
по рации с начальством и попробуют перекрыть Никите дорогу. А  сами  добегут
до того места, где канава сужается, и перепрыгнут  на  эту  сторону.  Собака
тут, среди мусорной вонищи, вряд ли пригодится, но шансов настичь  Никиту  у
них прибавится.
   Хотя Никита никакой вины за собой не чуял, мыслей насчет того, чтоб пойти
милиции навстречу, у него не было. И хотя можно было бы  здесь,  на  свалке,
выкинуть все: пистолеты, фонарь, бумажник и бумаги, закопать их  поглубже  в
мусор - где их за сто  лет  не  отыщут!  -  а  потом  спокойно  вернуться  к
Егоровне, Никита об этом и думать не хотел. Следы, оставленные около  трупа,
сохранились.
   А рифленые подметки Никитиных опорок не  хуже  автомобильного  протектора
отпечатки оставляют. Если еще анализ почвы  с  них  снимут  -  доказательств
хватит.
   Ветров  хоть  не  сталкивался  напрямую  с  тем,   как   уголовные   дела
фальсифицируют, немало был о том наслышан. Вот и бегал  теперь  от  милиции,
которую, смешно сказать, сам же и вызвал.
   Пистолеты Никита не выбросил, а переложил в  рюкзачок.  "ТТ"  и  один  из
"ПМ".
   Второй оставил. Вовсе не потому, конечно, чтоб отстреливаться от  ментов.
А просто так, для спокойствия...
   Свалка кончилась как-то неожиданно. Никита очутился около  полуоблетевших
кустов, перескочил узенький вонючий ручеек и оказался среди негусто стоявших
чахлых березок. Потом, почавкав немного  ботинками,  по  заболоченной  почве
выбрался на сухое место. Под ногами теперь только шелестели мокрые листья да
трава. Шум города заметно стих, Никита все глубже забирался в лес.
   Деревья стояли все гуще,  и  через  мокрые  кусты  приходилось  все  чаще
продираться. Даже не верилось, что тут от городской окраины всего ничего.
   Правда, изредка попадались под ноги пивные банки и бутылки, должно  быть,
оставшиеся с лета. Вряд ли в этакую  погоду  кого-то  потянет  распивать  на
природе. Поэтому на встречу, как говорится, с "мирными жителями"  Никита  не
очень рассчитывал. А  вот  насчет  милиции  беспокоился  по-прежнему.  Шорох
собственных шагов ему казался слишком громким, а в  шелесте  деревьев  то  и
дело слышались голоса. Останавливался,  прислушивался,  затаивал  дыхание  -
нет, вроде ничего подозрительного.
   Карты у Никиты не было, компаса тоже, фонариком он светил только изредка,
когда чувствовал, что сходит с тропинки.  Шел,  чтоб  куда-то  идти.  Но,  в
общем, мысли о том, что делать дальше, его уже начали посещать.
   Конечно, ни к бабке Егоровне, ни к Андрею с  Аллой  ему  возвращаться  не
стоило. После того, что он начудил, его, пожалуй, и на порог не пустят. Да и
черт его знает, могут милицию вызвать. Не говоря уже о том, что  милиционеры
могут  наблюдение  организовать.  Вообще,  лучшим  выходом  Никите  казалось
убраться из города. Только вот как? Обратного билета на поезд  у  него  нет.
Надо идти на вокзал, но там в кассе нужно паспорт предъявлять.  А  Егоровна,
между прочим, запросто может назвать  его  фамилию,  имя  и  отчество.  Оно,
конечно, неплохой аргумент в пользу его невиновности, но как  тогда  понять,
что он сбежал с места происшествия? Уже подозрительно. Так или иначе, есть к
чему прицепиться. Никита уже вовсю ругал себя  за  то,  что  поддался  своим
страхам перед милицией и взялся  убегать.  Ну  неужели  не  разобрались  бы?
Почему милиционеры обязательно должны быть нечестные,  недобросовестные  или
коррумпированные? Наверняка ведь есть среди них и приличные люди. Остался бы
на месте, спокойно дождался бы их прибытия, рассказал все как есть...
   С чего ему взбрело в голову удирать?! Но сделанного не воротишь.  Теперь,
по крайней мере, тем, что бегали с собакой, лучше не попадаться. Разозлились
наверняка, а если кто-нибудь в эту помоечную канаву сподобился  провалиться,
то тем более. Могут и плюх надавать, а уж в камеру посадят точно. В компанию
к бомжам, шпане и даже настоящим блатным.
   Как только Никита подумал о блатных, ему стало не  по  себе  еще  больше.
Если милиция, пусть даже чисто теоретически, могла не  найти  оснований  для
его задержания и тем более - для ареста, то перед криминалом у Ветрова явная
вина.
   Утренний киллер - это не простят. Две набитые морды качков -  тоже.  Само
собой, гражданин, прыгавший на Никиту с очень большим ножиком, да еще и имея
пистолет за поясом, не принадлежал  к  какой-либо  другой  категории  людей,
кроме бандитов.
   И ясно, что его не Ермолаев к себе домой посылал, проверить, все ли цело.
Что там за бумажки он взял, которые перекочевали теперь к Никите за  пазуху?
Черт его знает, что именно в них написано, но ныне покойный гражданин вполне
мог из-за них пойти на убийство - ведь он Никиту запросто зарезал бы, если б
не счастливая (для Ветрова,  конечно)  случайность...  А  раз  так,  то  они
представляют некую ценность. И не самую малую, наверно. При  этом,  конечно,
интересовали они не самого неудачно прыгнувшего господина,  а  какого-нибудь
ихнего туза, авторитета, вора в законе или кто  там  у  них  еще  бывает.  И
конечно, этот руководитель дела так просто не оставит. Может  быть,  он  уже
узнал, что его подручный убился, и даже о том, что Никита в милицию  звонил.
А если не узнал, то самое крайнее завтра узнает. После чего его банда начнет
Никиту искать. Если найдут - не помилуют. Это  как  дважды  два.  Даже  если
поверят, что Ветров их приятеля не резал, не  простят  звонка  в  милицию  и
похищения бумаг, которые им нужны  были...  Господи,  на  какого  черта  он,
Никита, за них ухватился? И почему на свалке не выбросил? Во дурак!
   Но может, еще сейчас не поздно?  Найти  какую-нибудь  ямку,  сунуть  туда
пистолеты, бумажник, сами бумаги, засыпать листьями. Никто  ведь  не  видел,
как он их брал... А потом пойти в милицию, рассказать все... Ну, не  совсем,
как было, а что, мол, ни пистолета, ни чего такого не брал.  И  что  дальше?
Все равно не поверят. Топтался около трупа - значит, там был. А  труп  лежит
не так, как упал, а перевернутым на  спину.  Значит,  трогал  его,  ворошил.
Можно, конечно, сказать, что проверял, живой или нет, а в куртку  не  лазил.
Но ведь запросто запутать могут. Это здесь, в лесу, когда  еще  не  поймали,
легко соображать, что говорить, а что нет. Когда там, в милиции, допрашивать
начнут, все совсем по-другому будет. Тем более если вдруг  здешние  бандиты,
которые за этими бумагами своего покойного дружка отправляли,  с  ментами  в
доле состоят... Уж чего-чего, а про это Никите немало наслышаться  пришлось.
В таком случае ему вообще ничего не светит. Удавят его в тюрьме или на  воле
зарежут. Вот влип так влип! Сидел бы спокойно у бабки, не совался бы  ни  во
что - не трясся бы сейчас, как дурак...
   Неожиданно до Никиты донеслись  откуда-то  спереди  негромкие,  невнятные
голоса. Ветров замер, осторожно сошел с тропы, встал за дерево.  Нет,  шагов
не слышалось, голоса не приближались. Правда, понять, о чем  говорили,  было
невозможно. Ветер шумел,  ворочал  ветки  с  остатками  листьев,  накрапывал
дождик.
   Никите было ясно, что если он пойдет по тропе дальше, то наверняка придет
к источнику голосов. А он ни с кем встречи не искал. Ни  с  милицией,  ни  с
бандитами, ни с простыми гражданами, наличие которых в это  время  суток  на
лесной тропке было не очень вероятно. Поэтому Никита Решил свернуть с  тропы
и взять левее. Однако, как он ни старался, шаги не получались бесшумными. Да
и деревья стояли довольно  плотно,  все  время  ветки  приходилось  от  лица
отводить, а это лишний шорох. А уж под ногами все время что-то похрустывало.
Каждый такой хруст у Никиты вызывал мандраж, будто он на мину  наступил  или
за растяжку запнулся. Всякая "зеленка", даже подмосковная, после  Чечни  его
раздражала. Ну  и  эта,  здешняя,  исключением  не  была.  Некомфортно  себя
чувствовал.
   Вроде бы он довольно далеко прошел влево от тропы,  и  голоса  больше  не
слышались. Вдруг впереди и чуть правее,  за  деревьями,  всего-то  метрах  в
двадцати,  появился  свет.  Не  такой,  как  у  фонарика,  а  поярче,  и  не
направленный лучом в одну сторону, а такой, каким светятся окна.
   Никита забрал влево, стараясь пройти подальше от света, но тут он погас.
   Голосов больше не слышалось, но что-то ведь светилось... Никита особо  не
размышлял над тем, что тут светиться может. Ему главное было не натолкнуться
ни на кого. Тем более на милицию.
   И тут он вышел на узкую, поросшую травой дорогу-просеку. Шла она примерно
в том же направлении, что и тропа, с которой Никита вынужден был сойти. Вряд
ли эта дорога была специально предназначена для  вывоза  мусора  на  свалку,
скорее ее проторили какие-нибудь  хитрые  водители,  которым  она  позволяла
сэкономить какое-то время. Но вела она наверняка на свалку,  потому  что  по
обеим сторонам ее валялось множество всякой дряни,  свалившейся  или  ветром
сдутой с мусорных кузовов. Обратно на свалку, конечно, Никите  не  хотелось,
тем более что там его небось уже разыскивала милиция. А другой конец дороги,
по идее, мог вывести Ветрова на шоссе. Может, там попутка подвернется? Хотя,
конечно, там и милиция может оказаться...
   Но  все-таки  надежда  подцепить  попутку  оказалась   сильнее   опасений
повстречать милицию, и Никита пошел по дороге в ту  сторону,  где,  как  ему
казалось, могло находиться шоссе.
   По дороге идти было удобно. Не смутило Никиту, что дорога  стала  уводить
его вправо, то есть в сторону города.
   Прошел он совсем немного - метров двадцать-тридцать,  как  вдруг  впереди
снова зажегся свет. Теперь, однако, Никита сразу разобрался в его источнике.
   Это зажглась лампа в кабине  автомобиля,  и  стало  видно,  что  всего  в
пол-сотне метров от Ветрова, приткнувшись вплотную к кустам, стоит  "Волга".
В салоне у нее горел  свет,  озаряя  просеку,  и  просматривались  очертания
людей.
   Ветров решил, что машина вот-вот уедет, отошел к  обочине  и  укрылся  за
кустом.
   Подождал минуту, две, три...  Машина  стояла.  Только  тут  Никите  стало
интересно, с чего это она здесь торчит. По  расцветке  она  не  походила  на
милицейскую, но Ветров знал, что у милиции есть оперативные машины,  которые
ничем не отличишь от частных. Но это еще полбеды, потому что это могла  быть
и бандитская машина, на которой, допустим, привезли в лесок труп закапывать.
Или еще не  труп,  но  уже  кого-то,  обреченного  на  смерть.  Никита  тут,
безотносительно к содержимому своих карманов и  участию  в  судьбе  нечаянно
заколовшегося гражданина,  лазившего  в  дом  Ермолаева,  становился  лишним
свидетелем. Иначе говоря, человеком, которого следовало тут же пристукнуть и
закопать в одной яме с тем, кого перед  тем  пристрелили  или  зарезали.  То
есть, если попадание в  милицию  давало  хоть  какие-то  шансы  выжить  -  и
наверно, не столь уж Малые, как представлялось Никите! - то встреча с бандой
закончилась бы совершенно однозначно.
   Наконец дверца "Волги" с лязгом открылась, а потом  резко  хлопнула.  Так
закрывают дверь люди, которые очень сердиты. Никита увидел крупногабаритного
мужика в кованой куртке, который вылез с водительского  сиденья  "Волги"  и,
привалившись к машине  спиной,  держал  перед  мордой  зажженную  зажигалку,
пытаясь прикурить сигарету. Потом прикурил, его  стало  видно  похуже,  лицо
просматривалось только в моменты затяжек, когда огонек  сигареты  разгорался
поярче. Никита отчего-то припомнил, как штатный  снайпер  отделения  Урусбек
Цаголов показывал ему в прицел красноватые точки  и  говорил:  "Видишь?  Там
наши, федералы, сидят. Почему? Потому что чеченцы не курят. У  них  за  одну
сигарету - сорок палок дают. И правильно делают -  я  по  сигарете  могу  за
триста метров попасть. Хорошо, что я осетин, а не чеченец, правда?"
   Никита пожалел, что при нем нет "СВД", которая была у Цаголова. Но тут же
вспомнил о пистолете. Надо было хоть поглядеть, есть в нем что-то или нет.
   Осторожно отжал защелку, вынул магазин, ощупал. Наверху  лежит-полеживает
патрончик, коротенький, толстенький, со скругленной пулькой 9  мм.  Придавил
пальцем - не утапливается. Стало быть, и все остальные  там.  Надо  и  ствол
проверить. Пихнул магазин на место, повернул флажок предохранителя,  оттянул
затвор и осторожно  пощупал  мизинцем  окошко  выбрасывателя  -  сидит  там,
голубчик.
   Осторожно  сопроводил  затвор  в  крайнее  переднее   положение.   А   на
предохранитель не поставил. И вообще пистолет убирать  не  стал.  С  оружием
как-то теплее.

НОВАЯ СИТУАЦИЯ

   Между тем господин, который покуривал, был явно не в  настроении.  Крепко
затянувшись, он резко повернулся к машине и требовательно сказал:
   - Люсь, выходи! Поговорить надо.
   Из правой дверцы  "Волги"  выбралась  дама  в  голубом  плаще,  не  спеша
обогнула капот автомобиля и довольно уверенной походкой  приблизилась  к  не
очень вежливому джентльмену.
   - Ну что ты мне  хотел  сказать,  Юрочка?  -  голос  у  дамы  был  весьма
прохладный. -  Может  быть,  что-нибудь  умное?  Юрочка  умного  не  знал  и
пробухтел:
   - Люсь, ну чего ты? Все ж так клево начиналось...
   - Когда все клево начинается, это еще не гарантия, что все так же клево и
закончится. В ресторан я пошла, потому что мне  сейчас  тошно,  а  вовсе  не
из-за твоей неотразимости. Ты вообще-то  разницу  между  съемными  бабами  и
несъемными чувствуешь? Да, я выпила. За упокой  души,  понял?  Если  я  тебе
разрешила меня на дачу отвезти, это еще не значит, что я с  тобой  трахаться
собиралась. Тем более - здесь, в этом дерьмовом лесу. Отсюда до  свалки  три
километра, даже через лес вонь чувствуется. И вообще, на что  ты  надеешься,
а? У меня Балясина убили, понимаешь? А ты ногтя его  не  стоишь,  "шестерка"
поганая!
   До ушей Никиты долетели всхлипы. Юрик, как показалось Ветрову,  попытался
обнять Люсю за плечи с целью утешения, но та зло отстранилась.
   - Отцепись! Утешитель нашелся! Хоть  бы  постыдился,  блин,  ведь  другом
Вальке считался...
   - Люсь, ведь нету его. И не будет. А ты, между  прочим,  даже  не  вдова.
Тебя на его похороны вообще не пригласят.
   - А я сама приду, без приглашения. Это не свадьба.
   - Да ты что! Тебе ж Альбина глаза выцарапает...
   - Не болтай, чего не знаешь.
   - Я не знаю? Да я все знаю!
   - Что знаешь?
   - Братаны толкуют, что ты его под выстрел сдала...
   - Кто толкует, конкретно?
   Юрик, похоже, с  некоторым  опозданием  сообразил,  что  разгласил  нечто
лишнее.
   - Да так, некоторые... - промямлил он.
   - Нет, дорогой, это не ответ. И не говори, что  сказал  тот,  кого  я  не
знаю.
   Я всех знаю.
   - Да какая разница? Сказали - и все. Если б ты мне дала, я бы,  может,  и
сказал, а так - на хрен мне это нужно, на братву стучать.
   Плюх! - Люся сильно хлестнула верзилу по роже.
   - Ты чего ударила меня, лярва вонючая?!  -  взревел  Юрик.  Хлобысть!  От
ответной оплеухи, нанесенной им изо всех сил, Люся отлетела метра на  два  и
упала в грязь. Юрик подскочил, пнул ее  ногой  раз,  другой,  третий,  потом
рывком поднял оглушенную бабу на ноги, подтащил к "Волге" и  бросил  животом
на капот.
   - Я тебя, сука, научу уважать...  -  рычал  он,  задирая  плащ  вместе  с
подолом юбки. - Лежи, убью!
   Люся попыталась вырваться, но Юрик сильно тюкнул ее лбом о крышку капота.
   Жалобно треснула ткань, Юрик, придавив Люсю к капоту, сорвал и  отшвырнул
в сторону трусики. Но в этот момент она, видимо, немного очухалась и  крепко
лягнула насильника по мужским частям, и не чем-нибудь,  а  острым  и  тонким
каблучком. От острой боли Юрик взревел, как раненый носорог.
   - У-а, бля-а-а! С-сука!
   - На, гад! - Люся развернулась и изо всех сил пнула  Юрика  в  морду,  да
так, что тот ошалело сел на задницу.
   Не дожидаясь, пока верзила придет в себя, Люся кинулась бежать, но  не  в
лес, а по дороге, в сторону Никиты.
   Надо  сказать,  события  разворачивались  так  быстро,  и  разговор   так
стремительно перерос в драку, что Никита не только не  успел  вмешаться,  но
даже не успел определиться,  нужно  ли  вмешиваться  вообще.  От  недостатка
приключений еще никто не умирал, а вот от избытка, бывает, люди  загибаются.
Уже на стадии разговора между Юриком и Люсей  ему  стало  ясно,  что  особой
интеллигентностью эти ребята не страдают, да и вообще явно не сахарные.  То,
что между ними  пошел  мордобой,  было  вполне  логичным  явлением.  Никита,
конечно, не был сторонником безусловного права  сильного  пола  на  избиение
слабого, но все-таки не мог не  заметить,  что  эта  самая  Люся  прямо-таки
выпрашивала от Юрика ту самую плюху, которую в конце концов  заработала.  Он
ведь ее неоднократно предупреждал предварительно, и в конце концов  она  его
первая ударила. Как будто не знала, что за этим может последовать. Могла бы,
наверно, понять,  что  уровень  интеллекта  у  Юрика  вполне  позволяет  ему
хлестать даму по роже, пинать ногами  и  бить  башкой  об  капот  машины.  И
соответственно, быть поосмотрительней.
   В общем, если бы эта самая Люся, истошно визжа,  не  помчалась  вдоль  по
дороге  к  дереву,  за  которым  стоял  Никита,  он,  наверно,  не  стал  бы
вмешиваться во все эти разборки. Тем более что даже из того,  что  он  успел
услышать, можно было догадаться о близости данных товарищей  к  криминальным
структурам. А у Никиты и так уже с ними проблемы  накопились.  Лишние  вроде
были совершенно ни к чему. Но, как говорится, человек  предполагает,  а  Бог
располагает...
   Люсин длиннющий каблучок, который оказался полезен для лягания, для  бега
по лесной дороге был очень неудобен.  Никита  так  и  не  понял,  отчего  он
подломился: то ли Люся им за корень зацепилась,  то  ли  за  камень,  то  ли
просто глубоко в грунт вогнала. Это не суть важно. А важно то,  что  девица,
сломав каблук, еще раз полетела в грязь - рядом с растерявшимся Никитой. Тем
временем Юрик, матюкаясь, вскочил на ноги и  тигриными  скачками  понесся  к
упавшей беглянке, явно намереваясь втоптать  ее  в  грязь,  причем  в  самом
прямом смысле слова.
   Люся - она еще не видела Никиту, отскочившего от дерева в тень кустов,  -
попробовала подняться, но охнула от боли и осела наземь, после чего отчаянно
заорала:
   - Помогите! Убива-ают!
   Конечно, вряд ли она надеялась, что сюда сбежится куча отважных  мужиков,
жаждущих защитить  прекрасную  незнакомку,  но,  должно  быть,  намеревалась
напугать озверевшего Юрика. Тому, однако, все было по фигу. Он  уже  добежал
до Люси и даже занес  ногу  для  первого  удара,  когда  из  кустов  грохнул
выстрел, и Юрика отшвырнуло в сторону. Сразу он, правда, не упал, а  выписал
какой-то странный пируэт ногами, сделал какой-то уже  не  совсем  живой  шаг
назад и лишь после этого грузно грохнулся в кусты.
   Нет, Никита вовсе не собирался заступаться за Люсю.  Напротив,  он  думал
только о том, как бы остаться незамеченным. Но, видно, уж  так  судьбе  было
угодно, чтоб он, попятившись, зацепился  за  корень,  потерял  равновесие  и
опрокинулся спиной на куст, задрав  правую  руку  вверх.  А  в  руке-то  был
пистолет, не поставленный на предохранитель. Как и почему нажался  крючок  -
Никита не припомнил бы, даже если б его об этом спросил прокурор. Потому что
этот момент