и измазала дорожной  грязью,
поэтому Никита их снял.
   Салон он драил так, будто завтра на этой "Волге"  должен  был  ехать  сам
Президент. Кузов, стекла, колпаки и даже  шины  отмывал  шампунем  с  теплой
водой.
   Аж сам загляделся на свою работу, когда закончил.
   Поднялся наверх.  Люська,  в  халате,  с  полотенцем,  намотанным  вокруг
головы, на манер сикхской чалмы, замазывала синяки кремом и пудрой.
   - Машина сияет, ваше сиятельство.
   - Ну и молодец. Отправляйся в тот конец коридора, там такая  же  спальня,
для гостей. И ванная с туалетом есть.
   Мойся, брейся и спать ложись, белье чистое...
   Снять вонючую одежку  и  окунуться  в  горячую  воду  оказалось  истинным
наслаждением, Никита оттирал с себя свалочный запах, менял воду раза два, но
все равно чувствовал присутствие этого кислого  аромата.  От  ощущения  этой
вони он сумел отделаться только после того, как, выбравшись из ванны,  сбрил
бороду и усы. Едва надел на голое тело  халат,  как  потянуло  плюхнуться  в
кровать. И спать, спать, спать...
   Тем не менее Никита все же решил поглядеть,  что  он  забрал  из  кармана
того, первого, напоровшегося на нож.
   Сначала  заглянул  в  time-planer.  Денег  там  было  не  много  -   пять
стотысячных и еще какая-то мелочь. Но зато были паспорт и права.
   То, что он увидел, открыв паспорт  и  поглядев  на  титульную  страничку,
произвело бы на него куда большее впечатление, если б он уже не находился  в
полусонном состоянии.
   Паспорт гражданина СССР,  со  вкладышем  подтверждал  принадлежность  его
владельца  к  российскому  гражданству,  был  выдан   Сергею   Владимировичу
Корнееву.
   На фотографиях читалось  сходство  с  тем,  кто  неудачно  пытался  убить
Никиту.
   Правда, Никита своей сонной  головой  только  отметил,  что  ему  знакома
фамилия Корнеев. На дальнейшие выводы и размышления эта  башка  не  годилась
совершенно. Поэтому он не стал просматривать свернутые бумаги.  Сил  хватило
лишь на то, чтобы засунуть все "трофейные документы" в рюкзачок и  запихнуть
его под кровать. Пистолет сунул  под  подушку  и  пристроил  ладонь  на  его
ребристую рукоятку... Левой рукой выключил  настенное  бра-ночник  и  заснул
почти мгновенно.
   А вот Люська спать не легла. Нога побаливала, все синяки и шишки саднили.
   И злость ее распирала - жуткая. Нет, не к Юрику покойному. На  трупы  уже
не обижаются. Сейчас она злилась на себя.
   Уже сутки, как нет на свете Балясина Валентина Григорьевича. Вальти,  как
называли его друзья, Вальки, Валюки, Валюшечки, как  называла  его  она.  Ее
Хозяина, ее Господина, ее Бога. Щедрого на  все:  на  слова,  на  ласки,  на
подарки.
   Исполнителя любых желаний, на которые только была способна  ее  небогатая
фантазия. Учителя жизни, любви,  страсти.  Волшебника,  который  из  Золушки
сделал Принцессу. Супермена, который,  как  в  американском  фильме,  всегда
прилетает вовремя и спасает от всего, что только может угрожать...
   Кем бы стала Люська, если бы не он? Наверно, вышла бы  замуж  за  первого
попавшегося молокососа понахальнее и поупрямее, родила бы потом каких-нибудь
полудурков с наследственной склонностью к алкоголизму, и к нынешним двадцати
семи была бы  уже  облезлой  и  располневшей  коровой,  с  красным  лицом  и
щербатыми зубами. А могла бы стать и проституткой, которая катится все ниже,
ниже и ниже, пока не докатится до вокзальной  дешевки,  к  которой  даже  не
всякий бомжара подойдет, опасаясь за свое драгоценное здоровье.
   И между прочим, если б не Вальтя, ничего другого ей не светило,  это  как
пить дать. Просто повезло - и все.
   На какой-то чужой свадьбе познакомились. Почему не покрутить с мужиком на
десять лет старше, если получается? А вот у них получилось почти  на  десять
лет, хотя он, не играя в прятки, сказал ей, что у него есть  жена,  Альбина,
что есть двое ребятишек, которых он очень любит...
   Любой другой положение любовницы надоело бы за месяц или полтора. Но. она
была терпелива, покорна, хитра, научилась подмечать  то,  что  ему  приятно,
молчать, когда язык рвется чего-то  лишнее  сболтнуть...  И  приручила  его,
приучила к себе, так присушила, что он и с радостями, и с бедами шел к  ней,
нет, не шел даже, а бежал, мчался, на крыльях летел!
   И с Альбиной они нашли общий язык. Потому что  за  Альбиной  ее  семейные
деньги  стояли,  которые  могли  бы  в  случае  развода  Валентину   больших
неприятностей стоить. Альбина сама сказала: "Если  он  с  вами,  я  за  него
спокойна!"
   Люська хорошо знала: не все чисто в АОЗТ "Прибой". И о  том,  что  Вальтя
очень часто ходит по ребрышку между законной решеткой  и  бандитской  пулей,
тоже догадывалась. Понимала, что случившееся сутки  назад  давно  назревало.
Загодя переживала, но верила в его счастливую звезду.
   Квартиру на Индустриальной, 8 Валька снял для нее недавно. Вообще-то  она
уже второй год жила здесь,  на  этой  просторной  даче,  укрытой  в  глубине
поселка,  охраняемая  преданными  псами  и  соседями,  которые  были  крепко
повязаны с Балясиным. Поначалу он и охрану,  и  прислугу  к  ней  приставил.
Иногда устраивал приемы, на которые приходило человек  по  двадцать-двадцать
пять. Иностранцы появлялись. И всем им он представлял Люську как жену.
   Но месяца два назад он почти перестал сюда приезжать. Более того,  забрал
отсюда охрану и прислугу. Привозил их с собой, когда сам тут появлялся - раз
в две недели. Нет, это были прекрасные свидания, долгожданные. И  забывалась
тоска одиночества, ожидания. Он  вновь  одаривал  жаром  чувств,  страстями,
безумствами и дорогими подарками. А потом опять на пару  недель  исчезал.  И
она понимала: нет, не другая женщина вошла в его жизнь, а  какая-то  большая
беда. Которая заставляет его жить осторожно, исчезать и появляться. Потом  у
нее появилась дарственная на этот дом  и  участок,  он  обеспечил  ее  таким
счетом в банке, что на одни проценты можно было  жить,  не  работая.  А  еще
Балясин подарил ей новенький "Фольксваген-Пассат",  обещая,  что  научит  ее
водить, а потом купит права...
   Тогда ей казалось, будто он готовит разрыв, и все эти дары - нечто  вроде
отступного.
   Но вместо этого он, примчавшись как-то раз, заявил, что хочет  видеть  ее
хоть один час, но каждый день. Вот тогда-то  и  появилась  эта  квартира  на
Индустриальной, 8.
   Там было хорошо. Потому что там он действительно появлялся каждый день.
   Всякий раз неожиданно, то днем, то вечером, то после полуночи.  Но  ждала
его звонка в любой час и сама звонила каждый раз, когда уходила из дому.
   Чертов Юрик вызвал ее на драку, сказав: "Братаны толкуют, что ты его  под
выстрел сдала..." И теперь она знала, что это было именно так.
   Нет, не нарочно, конечно, но действительно сдала.
   Она  еще  на  прошлой  неделе  обратила  внимание  на   каких-то   типов,
приглядывавшихся к подъезду, и сказала об этом Вальке. Тот, хоть и  выслушал
с улыбкой, вполне  серьезно  приказал  Юрику:  "Присмотрись  к  ним".  И  на
следующий день типы исчезли, как по мановению волшебной палочки. Она  тогда,
дура, радовалась! Только теперь,  бестолочь,  догадалась,  что  именно  Юрик
предупредил этих козлов, что их слежка слишком заметна.  Точно  так  же  она
поняла, что все события рокового дня были не случайны.
   В день убийства, за пару часов до предполагаемого приезда Балясина, в  10
утра, Юрка явился на Индустриальную и сказал, что Вальтя переносит  свидание
на 23.30. То есть на тот самый час, когда произошло убийство. Раньше никогда
такого не случалось, ей бы, дуре, проверить, позвонить Валику, а она  ничего
не заподозрила. Не заподозрила даже тогда, когда  Юрка  сказал:  "Шеф  очень
беспокоился, чтоб ты не сердилась. Просил написать  так:  "Жду  в  22.30,  с
нетерпением. Люся". И она, идиотка, написала все именно  так!  Сама,  своими
руками заманила Вальку в ловушку! Более того, дала этому  гадюке  и  подлецу
доказательство против себя.
   "Братаны толкуют..." - сказал он. Да ничего они не толковали.  Просто  он
уже тихонько "общественное мнение готовил".
   В результате киллеры получили возможность подготовиться к приезду Вальти,
а их подлинный наводчик - Юрик - оставался в сторонке. Но где, черт  возьми,
ее записка? Которую Люська, кстати, так и не нашла среди вещей Юрика. Сейчас
Люська могла только Бога молить, чтоб эта записка куда-нибудь  выпала,  чтоб
ее ветром за сто верст унесло или дождем  размочило.  Только  могло  быть  и
совсем не так. Мог Юрик эту самую записку припрятать, а того хуже - и отдать
на сохранение каким-либо знакомым. Например, тем, кто сменит Вальтю на посту
руководителя АОЗТ "Прибой". То есть тем, кто будет вести  свое  собственное,
независимое от милиции и прокуратуры, следствие по делу об убийстве  Вальти.
А тем каждое лыко в строку будет. Им  не  надо  особо  придерживаться  буквы
закона и всяких там правовых норм. Уберут даже просто так, для страховки...
   Поэтому парень, который сейчас спит в другом  конце  коридора,  ей  очень
нужен. Он живой свидетель того, как у нее шел разговор с Юриком. И  ему  же,
должно быть, придется отвечать за смерть этого гада, если что. Печально,  но
в противном случае, Юрика тоже повесят на Люськину  шею.  А  она  у  нее  не
полметра в диаметре и не казенная, а своя личная.
   Люськина боль и в душе, и во всех побитых местах  притупилась,  усталость
взяла свое, она плавно погрузилась в сон, и, засыпая, молилась о  том,  чтоб
Бог наказал всех тех, кто имел отношение к смерти Балясина: и еще  живых,  и
уже  мертвых.  И  еще  она  очень  жалела,  что  не  сможет  послезавтра,  в
понедельник, прийти на похороны, что бы дать там, у гроба, страшную  клятву:
отомстить за смерть любимого.

Часть вторая

НАПРОЛОМ С ДВУХ СТОРОН

ПОХМЕЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

   Ежик жадно, единым духом высосал банку пива.  Это  уняло  тупую,  давящую
виски головную боль. А то казалось, будто голову обмотали веревкой с узлами,
накручивают эту веревку на палку и  сдавливают  башку  по  всему  периметру.
После пива пришла  благодатная  расслабуха,  и  жизнь  показалась  достойной
продолжения.  В  первый  момент  после  пробуждения  Ежику  думалось,  будто
поскорее помереть вовсе не помешало бы. Уж больно много вчера пили.  Дело  в
том, что Ежику никогда еще не удавалось вовремя останавливаться. Алкоголь  у
него  поначалу  всегда  принимался  легко  и  приятно.  Через   какую-нибудь
тройку-четверку рюмок Ежик впадал в приятное немного эйфорическое состояние,
когда все женщины казались ему  прекрасными,  а  все  мужчины  -  достойными
уважения. И вроде бы не было никаких неприятных ощущений ни в голове,  ни  в
желудке. Вполне все соображалось и думалось. Силы, казалось, на десятерых. А
потому взять и хлебнуть еще стакашек представлялось совсем не вредным.  Брал
и хлебал, но эти коварные 100 или 150 вызывали в организме  какой-то  жуткий
дисбаланс, который приводил к тому, что Ежик вынужден был, шатаясь, топать в
туалет, где вываливал в очко всю выпивку и закуску, после чего,  плюхнувшись
где  придется  -  иногда  в  том  же  сортире!  -  вырубался  капитально   и
основательно. А утром  переживал  такую  жестокую  похмелюгу,  что  жить  не
хотелось.  По  крайней  мере,  до  первой  банки  пива  или   все   тех   же
похметологических 100 грамм.
   Так или иначе, но нынешняя банка возымела  полезное  действие.  Она  даже
позволила опухшим векам раскрыться пошире и поглядеть  на  окружающую  среду
более-менее осознанно, и даже попытаться припомнить, как все было вчера.
   Итак, Ежик находился в  каком-то  подобии  гостиничного  номера  с  двумя
кроватями и зашторенным окном, через которое в  комнату  почти  не  поступал
свет.
   То ли на улице еще не рассвело, то ли шторы  были  плотные.  Спиной  Ежик
ощущал приятную мягкость и теплоту. Повернув голову,  увидел,  что  рядом  с
ним, отвернувшись к стене, спит голая женщина. Ежик даже  вспомнил,  что  ее
зовут Ира.
   На второй кровати, жадно облапив друг друга, спали мужик  и  баба.  Мужик
был точно Макар, а как называлась баба, Ежик забыл. Но зато помнил, как  они
сидели вчетвером на сосновых ступеньках сауны и рядом с ним сидела, кажется,
вон та, что с Макаром. Потом была память о прыжках в ледяную воду  бассейна,
напоминающего широкий и неглубокий колодец. От  холода  захватывало  дух,  а
потом снова бежали жариться в парилку. Очень все казалось клево.
   Про то, как трахался с Ирой, ему помнилось даже очень неплохо. Первый раз
дело было тогда, когда Макар утащил ту, вторую, в  одну  душевую  кабину,  а
Ежик и Ира оказались в другой. Сверху на них лился ласкающий,  нежный  поток
струек, а они, прижимаясь друг к другу скользкими, намыленными телами, терли
друг друга мочалками, все больше и больше возбуждаясь. У  Ежика  еще  ничего
похожего в жизни не было, и он там, в этой душевой  кабине,  высказал  своей
оплаченной партнерше все самые лучшие слова,  которые  могла  придумать  его
возбужденная душа. Должно быть, ей не часто говаривали столько  приятного  -
большинство клиентов все же соображало, с кем имеет дело. Так или иначе,  но
Ира решила отблагодарить Ежика  за  эти  теплые  слова  и  изобразила  нечто
акробатическое,  повиснув  на  нем  вниз  головой  и  ухватив  ртом  за  его
инструмент.
   А Ежик, подхватив партнершу за бока, подтянул ко рту распахнувшуюся щелку
и стал елозить там и губами, и языком, и носом, ощущая, как каждое  движение
отдается легкими судорогами  во  всем  теле  этой  гибкой  бесстыдницы.  Так
продолжалось около минуты, не больше, но Ежику казалось,  будто  он  на  всю
жизнь это запомнит. Потом Ира сползла вниз, встала на четвереньки и  помогла
Ежику запихнуть прибор куда следует. При каждом тычке  девица  сладострастно
постанывала,  иногда   даже   подвывала   немножко,   отчего   Ежик   ощущал
дополнительное удовольствие - дескать, вот я какой мощный мужик.
   Потом был какой-то провал в памяти, и вспоминался эпизод с другой  бабой,
происходивший  на  каком-то  просторном  матрасе  -  там  было,  как  сейчас
припоминалось, нечто вроде тренажерного зала. Ира лежала спиной  на  Макаре,
широко-широко раскинув коленки, а из-под розовато-белого  тела  вытягивались
мышцатые мохнатые ножищи. Ну и конечно, Ежик углядел, что оттуда, куда он  и
сам  некоторое  время  назад  совался,  торчит  такая  хреновина,  что  будь
здоров... Он несколько секунд глядел, как она туда входит и выходит,  потому
что до сих пор видел такое только  в  порнушных  фильмах,  а  наяву  -  хоть
мальчиком уже давно не был - в первый  раз.  Но  другая  баба  не  дала  ему
поглядеть дольше, встав на карачки над первой парой, и Ежик стал трахать ее,
поглаживая снизу крупные, крепкие и липкие от пота грудки, а Ира в это время
подняла ноги вверх и обхватила ими Ежика за спину... Нет, кое-какие кайфовые
моменты Женя запомнил от и до!
   Но ни того, как он очутился в постели с этой самой  Ирой,  ни  того,  как
зовут вторую бабу, он припомнить не мог.
   Наверно, Макар мог бы кое-что растолковать или эти бабы, в конце  концов,
но они смачно похрапывали, и Ежику даже завидно стало. Неужели он один такой
дурак, которому не спится "в ночь глухую"? Тем более что  сегодня  -  святой
день, воскресенье, когда  работать  грех  и  надо  размышлять  о  чем-нибудь
приятном. О  Боге,  о  бабах,  о  пьянке  но  только  не  о  работе  и  всех
неприятностях, которые с ней связаны. Даже если  эта  работа  такая,  как  у
него, Ежика, и его шефа Макара.
   Высокооплачиваемая и не шибко  пыльная,  хотя  и  опасная.  Правда,  Ежик
непосредственно о работе не думал, но  все  же  его  немного  волновало:  не
ляпнул  ли  он  чего-то  лишнего?  Где-то   в   памяти   крепко   записалось
предупреждение Макара насчет того, что нынешняя пьянка  является  для  Ежика
чем-то вроде экзамена.
   Вплоть до того, что от результата  этого  "экзамена"  будет  зависеть  не
только  продолжение  работы,  но  и  кое-что  посущественней.  И  провал  на
"экзамене" может Ежику выйти боком. Поэтому, как ни  силился  Женя  прогнать
всякие тревожные мысли, они все лезли и лезли в башку. Например,  все  время
думалось, не болтанул ли он хотя  бы  случайно  или  обрывком  фразы  насчет
истории на Индустриальной.
   Нет, память ничего такого не зафиксировала. Но, с другой  стороны  -  кто
его знает? Ведь вспоминалось-то все отрывками, кусочками, одно с  другим  не
связанное. Может быть, в каких-то провалах что-то и проскользнуло? В  общем,
поводов для волнений у Ежика было предостаточно.
   Ежик повернулся на бок, обнял со спины мирно посапывавшую  Иру,  просунув
руки ей под мышки и положив ладони на крупные припотевшие груди. При этом он
прижался животом к ее мягкой и теплой попе. То, что  у  него  было  довольно
безжизненно,   начало   быстренько   согреваться    и    проявлять    нужную
жизнестойкость.
   - Сплю еще, - пробормотала дама с раздражением.
   - Спи, если надо, - прошептал Ежик,  -  самое  интересное  проспишь...  -
Наверно, Ежик мог бы и  обидеться.  Но  в  этот  момент  запиликал  сотовый,
висевший в футляре на спинке стула. Макар резко отодвинул от себя обнимавшую
его девицу и выхватил телефон.
   - Алло!
   Что прозвучало в трубке, Ежик не слышал, но понял что трахнуть эту  самую
Ирку ему вряд ли удастся. Потому что Макар ответил на то, что ему  сообщили,
очень коротко и твердо, даже немного по-военному:
   - Все ясно, сейчас будем.
   Если б Макар сказал: "Буду", то можно было  надеяться  что  сообщение  по
телефону касается только его лично, а Ежик  может  оставаться  в  постели  и
развлекаться хоть с Иркой, хоть со второй, которую забыл, как звать, хоть  с
обеими вместе, если получится. Но Макар сказал: "Будем", а это означало, что
и Ежику надо срочно вскакивать, одеваться и куда-то топать.  Куда  и  зачем,
конечно, сразу не скажут.
   Макар тоже  был  в  настроении  еще  побарахтаться  в  постели,  продлить
вчерашний кайф, тем более что на следующую неделю у него уже  был  серьезный
заказ.  Но  человек,  который  звонил  ему,   был,   пожалуй,   единственной
инстанцией, которая могла  заставить  Макара  резко  изменить  все  планы  и
заниматься тем, что прикажет этот командир.
   - Ежик! - резко окликнул Макар. - Подъем!  Сорок  пять  секунд!  Девочки,
можете отдыхать, потом уедете, когда проспитесь. По-моему, мы вам  особо  не
должны?
   - Нет... - отозвалась его партнерша по постели.  Ежик  тем  временем  уже
надевал брюки. Он знал, что  лучше  не  заставлять  Макара  ждать.  Если  он
торопится, - значит, и Ежик должен спешить.
   А Макар действительно одевался  быстро,  прямо  как  отличный  солдат  по
тревоге. Ежик еле-еле успел за ним.
   Выскочили из номера, пробежались по коридору -  его  Ежик  совершенно  не
помнил - и по какой-то, явно не парадной, а  скорее  всего  вообще  какой-то
запасной или аварийной лестнице, спустились вниз.
   Во двор они вылезли из двери с табличкой "Закрыто".
   И никто их не останавливал, ни о чем не спрашивал,  хотя  какой-то  народ
поблизости пробегал и проходил. При этом, хоть  и  видно  было,  что  Макара
здесь знают, никто с ним не здоровался  и  заговорить  не  пытался.  Кивали,
мигали, приветственно махали рукой и даже слали  воздушные  поцелуи,  но  ни
одного слова ему не сказали. Макар тоже  всем  помахивал  и  подмигивал,  но
никому ничего не сказал.
   Белая "шестерка" обнаружилась, видимо, точно там, где ее оставлял  Макар,
хотя Ежик совершенно не мог припомнить  никаких  эпизодов  с  переездами  на
машине, кроме того, когда они грузили в нее девушек, а потом ездили не то на
улицу Чернышевского, не то на улицу Белинского... Потом Ежик вроде бы  ходил
куда-то за продуктами и вином. И  вроде  бы  в  это  время  был  еще  совсем
трезвым.
   Макар дыхнул себе в руку, понюхал и пробормотал:
   - Духи - "Мечта гаишника". Ладно, начхать на это.  Обойдемся  освежителем
"Тик-так". Может, сотней-двумя, если особо жадный попадется.
   "Жигули" выкатили на улицу, которая при утреннем свете смотрелась  совсе