м, достойным восхищения, пытается продиктовать  мне  свое
донесение в контрразведку. К сожалению,  большая  часть  этих  сведений  уже
"несомненно" устарела, но я все же старательно записываю их, ибо это  своего
рода последний долг перед умирающим.
   22 сентября 1919 года.
   Вчера Н. скончался после мучительной агонии.  Он  неоднократно  требовал,
чтобы я или Корнила прекратили его мучения выстрелом. Увы, ни у меня,  ни  у
Корнилы рука на это не поднялась, и наш мученик отошел в лучший из  миров  в
тот час, когда это было предопределено Всевышним. К несчастью, в избушке  не
нашлось ничего, чем можно было  бы  вырыть  могилу,  и  мы  принуждены  были
утопить тело в небольшом болотце поблизости от избы.
   Сегодня к нашей избушке вышли трое мужиков, вооруженных винтовками.
   Корнила узнал в одном  из  крестьян  своего  земляка-марьяновца,  который
пропал без вести после боя 25 августа, когда был убит Федор. Остальные  двое
были  также  повстанцами,  но  принадлежавшими  к  другим  отрядам.  К  идее
пробираться за реку и далее - за фронт они отнеслись более чем прохладно.  А
вот идея присоединиться к Трофиму и переждать там по меньшей мере до холодов
или до прихода наших войск была встречена ими с восторгом.  Подозреваю,  что
Трофим аналогичного  восторга  не  проявит,  ибо  наш  уход,  как  известно,
позволял ему сэкономить значительные запасы. А возвращение  вместо  четверых
"едоков" пятерых, надо думать, его весьма расстроит.
   Тем не менее я вынужден буду примкнуть к большинству. В одиночку  у  меня
мало шансов проскочить. Я слабо знаю  местность,  не  имею  добрых  знакомых
среди населения, но вместе с тем не прошло и месяца с тех пор, как  Ермолаев
провез меня по Уезду в качестве пленника, и много шансов,  что  меня  узнает
кто-либо из тех, кто пожелает проявить лояльность к краснюкам".

   На этом дневник Евстратова заканчивался,  но  следом  за  его  последними
строками на тех же листах, вырванных из  старой  конторской  книги,  другим,
корявым почерком было выведено:
   "Совершенно секретно. Весьма срочно. Председателю Губернской Ч.К. т.
   ПРИСТЯЖНОВУ К. Л. (лично в руки) ПРЕПРОВОЖДЕНИЕ При  сем  препровождаются
документы, изъятые 23 сентября с.г. у уничтоженных и захваченных  бандитских
элементов, совершивших подлый налет на автомобиль председателя губревкома т.
ЕРМОЛАЕВА, как-то:
   1. Дневник записок капитана белой армии ЕВСТРАТОВА  (бывший  руководитель
августовского  мятежа  в  губернии,  опознан  свидетелями,   убит   в   ходе
преследования после налета на автомобиль).
   2..."
   Что еще собирался препроводить в Губчека  автор  этой  записки,  осталось
недописанным, а само "Препровождение" было крест-накрест перечеркнуто, то ли
потому что товарищу подсказали: мол, оно  составлено  не  по  форме,  то  ли
потому,  что  он  сам  сообразил:  нельзя  писать  препровождение  на  самом
документе.
   Имелось еще несколько  бумажек,  которые  Никита  наверняка  с  интересом
прочитал бы, но в это время со двора донесся шум автомобильного мотора.
   Запихнув бумаги в рюкзачок, Никита,  аккуратно  отогнув  уголок  гардины,
выглянул во двор и увидел, как к парадному крыльцу дачи подъезжает  красивый
японский джип "Мицубиси-Паджеро", а из него выходят четверо крупных ребят  в
кожаных куртках.
   Никита воспринял их появление не то чтобы совсем спокойно, но без дрожи в
коленках - это точно. В принципе он прекрасно понимал, что, возможно,  видит
свою приближающуюся смерть. Точно так  же,  как  в  Чечне  не  раз  чуял  ее
приближение по звуку шагов. Особенно  тогда,  в  том  самом  первом  бою,  в
подъезде.
   Но там при нем был автомат а здесь только его "коллекция"  пистолетов.  И
одет он был не по-боевому - в махровый халат на голое тело. Черт его помнит,
куда одежда задевалась... Да и не успеть ему одеться. Люська  уже  встретила
этих ребят, не иначе как это те самые,  которым  она  звонила.  Может  быть,
вообще все тихо обойдется?
   Шаги забухали на лестнице, потом в  коридоре.  Дверь  отворилась.  Первой
вошла Люська, должно быть, убежденная, что в нее Никита стрелять не будет. А
за Люськой - невероятно, но факт! - вошел человек очень знакомый, и  даже  в
чем-то родной. Правда, теперь в нем было  не  86  килограммов,  а  несколько
побольше.
   Должно быть, отъелся, накачался после госпиталя.  Никита  вообще-то  даже
глазам не поверил, думал, померещилось. Но этот человек узнал  его  сразу  и
сказал:
   - Бляха-муха! Братан!
   - Федя? - Никита еще плохо понимал, чего надо ждать от  появления  своего
однополчанина, то ли хорошего, то ли плохого.
   Трое остальных недоуменно поглядели на Мингазова, который в этой  славной
когорте явно играл основную роль.
   - Знакомого встретил, Газпром? -  спросил  один  из  них,  со  шрамом  на
верхней губе.
   - Не то слово, блин!  -  сказал  Федя,  которому  в  этой  компании  дали
кликуху, проистекающую не от имени, а от фамилии. - Это, мужики, тот  самый,
который меня на плечах вытащил. Я его должен до самой смерти поить.
   - Зачем же до смерти? - сказал Никита. - Я жить хочу.
   Мужики засмеялись, напряженность в лицах сошла.
   - Ну, тогда, может, со встречи? - произнес тот, у которого  был  шрам  на
губе, и щелкнул пальцем по кадыку.
   - Нет, - покачал  головой  Федя,  -  тут  дело  сложное,  поллитра  может
помешать немного. Надо будет много мозгами работать, братаны.
   - Мне бы одеться... - скромно заметил Никита. - А то у меня под халатом -
только собственная шерсть, и то в малом количестве...
   Все посмотрели на Люську, как бы требуя объяснений.
   - Сожгла я все, - произнесла та, -  и  белье,  и  куртку,  и  ботинки.  В
камине.
   Его в этом могли видеть, опять же он там натоптал... Мелочь и все, что  в
карманах было, - вот. Все вынула.
   И она подала Никите его обтрюханный дерматиновый бумажник.

НЕКЛЕВЫЙ РАСКЛАД

   Никита, Люська и Фарид-Федя сидели в мужской курилке на первом этаже.
   Ветров хорошо понимал, что на Федину благодарность за давнишнее  спасение
жизни ему не стоит надеяться как на панацею от всех бед. Мир, с  которым  он
сейчас начал общаться, был очень непредсказуем и мог чем угодно огорошить.
   Потому что  в  нем  собрались  люди  с  разными  биографиями,  с  разными
понятиями о жизни. Одни придумали для себя  какой-то  кодекс  чести,  другие
довольствуются тем,  что  не  запрещает  воровской  обычай,  а  третьим,  по
большому счету, вообще никаких тормозов по  жизни  нет.  Даже  в  отношении,
условно говоря, "своих". А Никита тут чужой по всем статьям.  Его  появление
тут, у Люськи, уже создало проблемы,  о  которых  он  даже  догадываться  не
может. Да и Люська небось слабовато представляет, что из всего  этого  может
получиться. А  Федя  -  по-здешнему,  Газпром  -  тоже  не  Бог  весть  кто.
Наверняка, если ему поставят вопрос ребром: или - или, он  все-таки  выберет
свою жизнь, а не жизнь своего грозненского спасителя.
   Взамен махрового халата на голое тело Люська разыскала для Никиты трусы и
майку, которые относительно подходили по размеру, джинсы, которые при хорошо
затянутом ремне не сваливались, и кроссовки, которые были на размер  больше,
чем надо, но на шерстяном носке не болтались (носки Люська тоже  откопала  в
бывшем балясинском шмотье). Байковая  рубаха,  которая,  по  словам  Люськи,
покойному Вальте была два года как мала, сидела на Никите мешком,  но  и  на
том спасибо.
   Сидеть в курилке и говорить о жизни можно и в обносках.
   Фарид про себя и свое социальное положение ничего  не  поведал.  Он  лишь
внимательно слушал то, что рассказывали Никита и Люська.  Не  перебивал,  не
вмешивался, не поддакивал - только слушал, и понять по лицу, верит он или не
верит, одобряет или не одобряет, было очень сложно.  Хотя  сугубо  восточных
черт во внешности у него было не так уж много - половина граждан с фамилиями
Иванов, Петров и Сидоров намного скуластей,  да  и  по-русски  Федя  говорил
скорее с поволжским, чем с татарским акцентом - все-таки какая-то  азиатская
непроницаемость ощущалась, давала о себе знать.
   Никита рассказал о себе ровно столько же, сколько и Люське, не вдаваясь в
подробности насчет тех бумаг, что прибрал у Сережки  Корнеева.  Потому  что,
хотя и знал прекрасно, никто не помешает ребятам Фарида порыться в рюкзачке,
раскрывать все свои карты не  торопился.  Доберутся,  спросят  -  расскажет,
деваться будет некуда. А пока не спрашивают - зачем соваться? Тем более  что
Никита был уже довольно твердо убежден: и исчезновение  Ермолаева,  и  визит
старшего  Корнеева,  и  ночной  набег  младшего  -  вещи  взаимосвязанные  и
нанизанные на один стержень - на клад Федьки Бузуна,  который  обнаружил  78
лет назад капитан Евстратов и оставил об этом  упоминание  во  второй  части
своего дневника, хранившегося, как выяснилось, у  Василия  Михайловича.  То,
что младший Корнеев был бандитом, у Никиты не вызывало сомнений. И если  его
"уазка" действительно находилась вчерашним утром у дома Ермолаева, то именно
на ней, меньше чем за полчаса до прихода Никиты, Сергей мог увезти  старика.
Куда-нибудь в такое место, где 80-летний Ермолаев мог рассказать о том,  где
он спрятал вторую часть дневника Евстратова...
   А теперь эта очень ценная  для  любителей  халявного  богатства  тетрадка
лежит в Никитином рюкзачке. Поделись этим сведением с  Федей  -  глядишь,  и
минуты лишней не проживешь.
   Последняя часть Никитиного рассказа, связанная с инцидентом на  свалочной
дороге и приездом в Ново-Сосновку, активно  комментировалась  и  дополнялась
Люськой.
   - Все? - спросил Мингазов, дослушав их совместные объяснения.
   - По-моему, все... - кивнул Никита.
   - Неклевый расклад получается, кореш... - вздохнул Федя. - Юрик -  крутая
фигура вообще-то. То, что Люська ему шьет подставу, - очень похоже на  дело.
Но в нашей конторе - говорила она тебе или нет, не  знаю  -  у  Юрика  много
четких друганов. Хорошо, что она на меня выскочила, а не на Кузю  или  Веню.
Они уже сейчас землю роют - где Юрик? И наверно, если у них сваты в  ментуре
есть,  уже  докопались.  Есть  еще  Альбина,  которая  вполне  может  Люське
припомнить. А кроме вас двоих - свидетелей ноль. Люська без Вальти -  только
не обижайся! - пустое место. Ты - чувак со стороны, тебя никто  не  знает  и
знать не захочет. Но и это  не  самое  главное.  Главное  в  том,  что  наша
контора, то есть "Прибой", стоит  под  большим  паханом.  Вальтя  был,  если
по-армейски, вроде капитана. А над капитанами  -  майоры  есть,  полковники,
генералы. Так и тут. Если его завалили - стало быть, тот, самый большой, это
дело разрешил. А Юрик - человеком этого пахана был.
   Возможно, ты, Люська, дурика сгоняла, когда  ему  не  дала.  Он  бы  тебе
упасть не дал...
   - Пусть его черви жрут, сучьего потроха! - заорала Люська.
   - Ладно, не кипешись, уже все уплыло. Юрика не вынешь, надо уже от  этого
плясать. Но будет эта пляска очень хреновая. Потому что, пока Вальтя  был  в
"Прибое", верхний, все его друзьями были. Тот же Юрик, к примеру. А  сколько
их останется после завтрашних похорон - не знаю. Потому что определять,  кто
вместо Вальти станет править, - будут не у нас. И на сто процентов, что тот,
кого назначат, не из Вальтиных друзей вырастет. Не затем его мочили. И  если
завтра на похоронах из его корефанов будет человек пять, то это еще ничего.
   - А ты будешь? - спросил Никита.
   - Я - буду, - твердо ответил Фарид, - но я - совсем маленький человек.
   Пешка. Мне, если на то пошло, даже того, что  я  тебе  сейчас  по  дружбе
сказал, - знать не положено. Наше дело - на стрелки ездить, долги  вышибать,
кое-кому мозги прочищать. Одним словом, руками работать. А говорить и думать
- другие люди должны, умные, усек?
   - Усек, - кивнул Никита, - ну, а из таких  умных  кто-нибудь  порадуется,
что Юрика не будет?
   - Быстро соображаешь! - хмыкнул Газпром. - Будут такие, но  не  каждый  в
этом сознаться рискнет. Причем не только среди  тех,  кто  четко  за  Вальтю
держался. Понимаешь, братан,  там  на  ихнем  этаже  свои  разборки,  как  в
коммуналке. И мне сдается, что Юрика ковали на место Вальти. Не  то  что  он
сразу после похорон возбухнет - а вот еще через пару лет,  после  того,  как
еще одного-двух завалили бы, он на это кресло мог дозреть.  И  я  знаю,  кто
сейчас порадуется от души, хотя и в тряпочку. Несмотря на то, что  Вальтиной
смерти тоже безмерно рады. Но в твоем  деле  они,  по-моему,  не  помощники.
Наоборот, им твой  переход  в  жмурики  большое  облегчение  сделает.  Если,
конечно вычислят, что это ты сделал. Тогда с них все подозрения спадут.
   - Но пока-то они под подозрением?
   - Ясное дело. Они сейчас сами начнут суетиться,  вспоминать,  что  и  про
кого Юрик мог настучать. Жуткое дело! Пара трупов еще будет, точно скажу. Но
если ты к ним сейчас пойдешь душу изливать - твой труп первым станет.
   - Да что ты все пугаешь да пугаешь! - взъярилась Люська. -  Ты  придумай,
чем помочь можно!
   - Ты-то себе запросто сможешь помочь, - осклабился Федя. -  Не  обижайся,
конечно, но трахать тебя мало кто откажется. Если ты завтра,  на  похоронах,
прислонишься к Вене или Кузе, порыдаешь в жилеточку, а потом позволишь  себя
утешить - считай, что все проблемы  сняла.  А  вот  за  Никиту  этим  ты  не
заплатишь.
   - Хам ты, однако! - обиделась Люська.
   - Не заводитесь вы, а? - вмешался Никита.  -  Давай  подумаем,  можно  ли
найти у вас человека, который поймет, что я этого Юрика случайно застрелил?
   - Не, братан, - усмехнулся Федя. - Случайно ты шмальнул или  нет  -  кому
какое дело? Есть труп. И отвечать надо. Машина Юрика здесь, в гараже  стоит.
Ее вчера на въезде в поселок охрана видела. Заметили тебя за рулем или нет -
не знаю. То, что Людмила твои шмотки спалила, честь ей и слава, но теперь на
тебе Вальтины надеты, а это тоже не здорово. Потому что ясно, что ты на даче
у Люськи был.
   - Получается, что мне надо брать пистолет и поскорее застреливаться, пока
не зарезали, - заметил Никита.
   - Есть в этом мире человек, которому все по фигу и здешний Хрестный в том
числе...
   - Это еще кто?
   - Это пахан, который  надо  всеми  стоит.  Кликуха  такая.  Но  это  тебе
неважно.
   Тебе важно, что есть в нашей области система, которая Хрестного знать  не
хочет и через хрен кидает повсеместно, где только получается. Между  прочим,
если говорить всерьез, то мы здесь сейчас находимся у нее на территории.
   - Ты Светку-Булочку имеешь в виду? - проворчала Люська. - Ты думаешь, что
Булочка нас от Хрестного прикроет? - недоверчиво скривилась Люська.
   - Если захочет  -  прикроет...  -  Федя  перешел  на  шепот.  -  Но  сами
понимаете, если что - я ничего не говорил. Иначе мне секир-башка будет.
   - А почему ты в этом уверен? - спросил Никита.
   - Потому что у нее с Юриком старые счеты. Сам лично присутствовал,  когда
Юрик вылетал из ее казино "Пан Квинта". Нам тамошние вышибалы  очень  нехило
морду начистили. А недели через две около этого же  казино  взлетел  Светкин
"Мерседес". Водила угробился, в  заведении  все  стекла  повыбило.  Персонал
почти весь изрезанный  ходил,  многим  швы  накладывать  пришлось,  одну  из
барменш  прилично  об  стойку   приложило,   месяц   от   сотрясения   мозга
вылеживалась.
   Посетителей, правда, еще не было, а то б еще море крови было.
   - А сама?
   - Самой, говорят, повезло. Была на  кухне  -  у  ней  там  ресторан  типа
пиццерии имеется, -  поэтому  ее  даже  не  задело.  Но  влетело  ей  это  -
будь-будь!
   "Мерс", свежак с наворотами, под сто тыщ баксов, на ремонт, на  похороны,
на лечение - еще под двести.
   - Значит, если я приду к этой самой Свете-Булочке и  скажу,  что  я  убил
Юрика, то она меня прикроет?
   - Конечно!
   - А не может она меня, к примеру, обменять на свое спокойствие? Взять  да
и отдать Хрестному: на, дескать, вот этот твоего грохнул.
   Газпром развел руками:
   - Все может быть. На раз не угадаешь.  Только  все  другие  варианты  еще
хреновей. Что ты можешь вообще,  прикинь?  Ну,  допустим,  возьмешь  Юрикову
"Волгу", даванешь на газ и поедешь в Москву. Если тебя еще здесь, на  выезде
из поселка, не тормознут - уже хорошо. Но могут тормознуть  на  любом  посту
ГАИ.
   Документов на машину у тебя нет, а ее, может, уже в розыск  дали  -  все,
можно вязать в пучки. Хрестный тут же об этом узнает.  Все,  считай,  что  в
СИЗО  тебя  придавят.  Ладно,  может  быть,  повезет  тебе,  доберешься   до
какого-нибудь полустанка, бросишь машину, купишь билет на поезд и как-нибудь
попадешь домой.
   Но тебя там московская ментура будет ждать. Ты ведь на опознание с бабкой
ездил? Ездил. Свою фамилию, имя и отчество называл. А  Егоровна  эта,  между
прочим, наверняка по поводу трупа  в  соседнем  дворе  с  милицией  общаться
будет. В два счета найдут. Ну, поначалу просто вызовут для  дачи  показаний:
что, да как, да почему. А потом заберут по  подозрению,  даже  если  ты  все
честно и благородно  расскажешь.  И  этапируют  сюда.  В  то  же  СИЗО,  где
программа уже известная. Но  может  и  до  этого  н?  дойти.  Адресок  твой,
Хрестный у ментов выкупит, и почикают тебя в  родном  подъезде,  как  нечего
делать. Спрячешься у родни или, допустим, у бабы  -  отследят  и  все  равно
поканают. Ну, если ты не в Москву, а  в  какой-то  другой  город  упилишь  -
шансов больше. Но наверняка в федеральный розыск попадешь. Стало быть,  жить
тебе придется туго, как подпольщику. А поймают почти наверняка,  потому  что
блатхат, где тебе новую ксиву подыскать смогут, ты не знаешь...
   - А ты знаешь?
   - Здесь, в городе, знаю. Но посылать тебя  туда  все  одно  что  прямо  к
Хрестному, понял? На вокзалах тебя застучат, одна надежда,  если  родня  или
друг найдется. Да и там найти могут. Самое главное - дотуда доехать надо,  а
это самое сложное.
   - Еще, кроме этих, есть варианты?
   - Есть. Остаешься здесь и тихо ждешь, когда сюда Кузя с корешами  придет,
чтоб тебе и Люське кишки на перо  намотать.  Это  завтра  будет,  не  раньше
вечера.
   А может, и послезавтра. Кстати, твой Вальтя сгорел на почве  приобретения
кое-какой недвижимости, - он повернулся к Люське.
   - Ты думаешь, из-за болота? - резко спросила Люська.
   - Какого болота? - насторожился Никита.
   - Да понимаешь, - пояснила Люська, - Вальтик хотел участок у  Московского
шоссе приобрести. Заправку поставить, кемпинг или  мотель  небольшой.  Место
очень удобное, воздух чистый. В обладминистрации ему говорят  -  пожалуйста,
но только там, совсем недалеко от шоссе, неразминированная территория еще  с
войны осталась. Если  профинансируете  разминирование  -  берите  хоть  весь
Бузиновский лес с болотом. Ну, он  сгоряча  и  подмахнул  договор.  А  потом
оказалось, что чуть-чуть не рассчитал - двести миллионов не хватает.  И  тут
дня  три  назад  ему  звонит  Булочка.  Дескать,  готова   поучаствовать   и
посодействовать. По сотовому звонила, когда  он  у  меня  на  Индустриальной
был...
   - Похоже на дело, - кивнул Фарид. -  Юрик,  между  прочим,  был  в  курсе
насчет этого разговора...
   - Ладно, - неожиданно резко встал с места Никита. - Убедил ты меня, Федя!
   Как к этой вашей Булке проехать?
   - Ты хорошо подумал? - настороженно спросила Люська. - Знаешь хоть, как с
ней говорить надо?
   - Знаю, кажется, - произнес Никита и показал  Фариду  визитную  карточку,
которую получил утром во дворе Дома ь 48 по  улице  Молодогвардейцев.  -  Об
этой шла речь, верно?
   Газпром только присвистнул.

БЕЗ ДВАДЦАТИ ОДИННАДЦАТЬ И ПОЗЖЕ

   Именно столько времени было на Никитиных часах когда он завел "трофейную"
   "Волгу" покойного Юрика и выкатил за ворота Люськиной дачи, Фарид  и  его
пареньки укатили на десять минут раньше. Люська им  мамой  и  всеми  святыми
поклялась, что ежели вопрос с Булочкой решится как-нибудь  не  так,  то  все
берет на себя, а то, что они приезжали  на  дачу  и  давали  мудрые  советы,
забудет раз и навсегда. Фарид, конечно, не очень поверил,