ть семенное зерно.  Приход  наших
войск покамест гадателей, и о приближении их ничего не слышно. Поэтому  надо
подумать о том, как в ближайшие несколько дней предпринять попытку прорыва к
своим. Но я еще не имею полного представления о том, кто соберется  со  мной
идти. Конечно, агенты Краевского, господа  П.  и  В.,  которые  уже  не  раз
проводили рекогносцировки и хорошо знают местность, а также  имеют  надежных
знакомых среди крестьян, должны идти обязательно. И с их  стороны,  кажется,
возражений не будет. Правда, В. несколько раз говорил о том, что  желательно
дождаться наступления наших  войск,  ибо  в  этом  случае  проскочить  будет
существенно проще. Но Н. несомненно легко убедит его  в  том,  что  в  любом
случае им надо как можно быстрее перейти фронт, чтобы доставить информацию о
положении в тылу красных, ибо  в  противном  случае  она  может  существенно
устареть и не принести пользы нашим штабам. Следующим, четвертым  участником
нашего предприятия может стать тот  самый  Корнила,  которому  я  в  немалой
степени обязан своим освобождением из большевицкого плена.  Он,  среди  всех
бывших федоровцев, собравшихся на здешнем хуторе, тяготится  бездействием  и
жаждет мщения как красным,  как  и  переметнувшимся  к  ним  Орлу  и  другим
кудринцам.  Если  бы  не  авторитет  Трофима,   мужика   рассудительного   и
осторожного, Корнила непременно уже предпринял бы какие-нибудь  опрометчивые
действия, могущие навредить не столько краснюкам, сколько нам, грешным.
   12 сентября 1919 года.
   Сегодня, после ночи, проведенной в бессонных размышлениях решил  доложить
Трофиму и всем присным о своем намерении уходить за фронт.  Доклад  мой  был
выслушан с надлежащим вниманием и вызвал -  особенно  у  хозяина!  -  полное
одобрение. Наибольшую радость, если меня  не  обманула  наблюдательность,  у
Трофима можно было  заметить  по  поводу  намеченного  мною  ухода  Корнилы.
Правда, никаких слов, явно подтверждающих это, Трофим не  промолвил,  но  по
косвенным признакам, проявившимся у него на  физиономии,  я  это  заметил  и
убежден, что не ошибся. И П., и В., разумеется, по  поводу  перехода  фронта
возражений не высказали, но вот особой радости по поводу включения в  состав
нашего отряда Корнилы я у них не заметил. Позже, приватно побеседовав с  Н.,
я понял причины его обеспокоенности. Несдержанность Корнилы и его склонность
к  авантюрам  были  лишь  частью   таковых.   При   надлежаще   поставленном
руководстве, по мнению Н., Корнила не будет их проявлять.  Но  куда  большие
опасения  у  Н.  вызывала  известность  Корнилы,  как  весьма  жестокого   и
беспощадного человека. Его деятельность в отряде  Федора,  где  даже  многие
соратники считали его записным палачом и душегубом, разумеется, не прошла не
замеченной для местных жителей.
   Не только для тех, кто сочувствовал коммунистам, но и для  тех,  кто  был
сторонником Орла или вообще нейтральным. Его появление на  людях  могло  нам
дорого стоить. Вместе с тем оставлять его с Трофимом тоже  было  опасно.  По
словам Н., Корнила вполне способен, оказавшись наедине с хозяином,  оспорить
его права на главенство.  Поскольку  среди  12  федоровцев,  оказавшихся  на
хуторе, большинство - приятели Корнилы, то этот конфликт  может  вылиться  в
раскол и даже в междоусобицу. Неприятности, которые эта  междоусобица  могла
повлечь за собой, предсказать было нетрудно.  Ибо  Корнила,  несомненно,  не
ограничился захватом хутора, а забрал бы весь конский состав и отправился бы
"гулять" по уезду и губернии. Шансов на то, что он сумел  бы  разжечь  новое
антибольшевистское восстание, не было ровным счетом никаких, а вот  привлечь
в усмиренные уезды новые карательные экспедиции ему удалось  бы  несомненно.
Если бы это, паче чаяния, произошло бы еще до того, как мы перешли фронт или
хотя бы достаточно удалились от здешних мест, то наша задача стала бы  втрое
сложнее и вообще оказалась бы под угрозой полного провала.
   14 сентября 1919 года.
   Итак, все решено.  Сегодня  в  ночь  мы  выступаем.  План  нашего  похода
представляется мне хотя и рискованным, но достаточно продуманным. Состоит он
в следующем (не боюсь доверять его бумаге,  ибо  надеюсь,  что  на  сей  раз
записи мои к неприятелю не  попадут  -  снаряд  не  попадает  в  одно  место
дважды).
   С наступлением темноты я, Н., В. и Корнила на четырех  лошадях  выберемся
за болото через гать и далее двинемся лесными тропами в направлении  деревни
П., расположенной на  берегу  реки,  которую  мне  столь  неудачно  пришлось
преодолевать.
   Там мы укроем лошадей у одного из верных  людей  Н.  Впоследствии  Трофим
вышлет за лошадьми кого-нибудь из федоровцев, и они к нему вернутся. Что  же
касается нас, то следующей ночью мы преодолеем  реку  на  лодке,  верстах  в
десяти ниже злополучного моста. Далее нам предстоит дневка в лесу, на другом
берегу реки.
   Днем через лес двигаться опасно,  ибо  через  него  проходит  дорога,  по
которой довольно часто проходят красные обозы,  конвоируемые  кавалеристами.
На третью  ночь  нам  предстоит  пройти  еще  не  менее  двадцати  верст  до
железнодорожной станции М. Телеграфистом на  этой  станции  работает  бывший
односельчанин Трофима и Корнилы, который, как уверяют они оба, может  помочь
доехать до последней станции, контролируемой красными, а уж дальнейшее будет
зависеть лишь от воли Божьей да нашего  везения.  Ну,  да  сперва  надо  еще
отсюда выбраться. Не  знаю,  когда  еще  смогу  обратиться  к  дневнику,  но
надеюсь, что эта запись не последняя.
   Ставя точку после предыдущей фразы, я полагал,  что  расстаюсь  со  своим
бессловесным исповедником как минимум на несколько  дней.  Однако  появилась
острая необходимость внести в него еще несколько строк. Пока,  так  сказать,
не остыли впечатления.
   Сказать по справедливости, случай анекдотический, и ежели мне  приведется
еще когда-либо побывать  в  приличном  обществе,  где  будут  присутствовать
благовоспитанные дамы, рассказывать  его  я  поостерегусь.  Но  бумага,  как
принято считать, все стерпит.
   Сейчас  все  происшедшее  час  назад  кажется  мне  неким  сном.  Я   уже
сомневаюсь, не пригрезилось ли мне все это? Неужели все-таки правда?
   А началось все - смешно и стыдно сказать, с прогулки за малой нуждой.
   Здесь, на хуторе, отхожее место  находится  поблизости  от  коровника.  В
сумерках, хотя еще совсем не стемнело, я поскользнулся и упал,  инстинктивно
выбросив руки вперед. Благодаря этому я ничуть не  ушибся,  но  зато  -  вот
жуткое омерзение! - угодил обеими руками в свежую коровью лепешку.
   Я помнил, что в  стороне  от  хутора,  примерно  в  тридцати  саженях  от
изгороди,  протекает  небольшой  ручеек  болотного  происхождения,   слишком
мутный, чтобы пить из него воду, но достаточно чистый, чтобы отмыть руки.
   До ручейка я добрался без приключений, и, наклонившись над ним,  погрузил
кисти рук в слабо журчащую воду. Чтобы получше оттереть их от грязи, я решил
зачерпнуть со дна ручья - воды в ручье было всего дюймов на десять - немного
песка, нанесенного водой поверх торфянистой почвы.
   И тут, зачерпывая  песок,  я  ощутил  под  пальцами  некий  продолговатый
металлический предмет. Вынув его из воды, я обна-ружил, что  держу  в  руках
небольшую ложку из желтого металла, украшенную  не  то  гравировкой,  не  то
сканью.
   То, что ложка эта скорее всего сделана из золота и изготовлена в старину,
пришло мне в голову почти мгновенно..."

   Никита услышал звук  шагов  в  коридоре  и  быстро  убрал  все  бумаги  в
рюкзачок, поспешно затолкав его под кровать.
   Успев быстро закрыться одеялом, он  вытянулся  на  постели,  сделав  вид,
будто еще не проснулся.
   Дверь открылась, и в комнату вошла Люська.

ПОЛЕЗНЫЙ РАЗГОВОР

   - Спишь? - громко спросила Люська  с  порога,  дав  понять,  что  следует
просыпаться.
   - Проснулся уже, - ответил Никита.
   - Ну и хорошо. Нам поговорить надо, как ты думаешь?
   - Думаю, что надо.
   - Мне нужно про тебя все четко, как на духу, знать.  Потому  что  ты  мне
вчера очень сильно помог. И есть шанс,  что  тебе  в  твоей  истории  смогут
помочь.
   Если, конечно, мы про тебя будем знать много.
   - Кто это "мы"? - насторожился Никита. -  Покамест  я  только  тебя  одну
вижу.
   - Есть и еще люди. Толковые, сильные,  с  влиянием.  Конечно,  мне  проще
всего сейчас выпустить тебя за ворота на  этой  самой  Юриковой  "Волге",  а
заодно выдать все, что ты у него вытряхнул. Повезет так повезет - не повезет
так не повезет.
   Может, доедешь куда-нибудь, а может быть, тебя первые же гаишники словят,
если эту "Волгу" уже в розыск заявили. Потому что этот Юрик, несмотря на всю
свою простоту, - ой какой непростой! И ты  с  этим  своим  выстрелом  можешь
запросто кому-то поперек дороги встать. Причем фиг  кто  поверит,  будто  ты
нечаянно пулял.
   Да и я-то не верю, понимаешь?
   - По правде сказать, - невесело улыбнулся Никита, - мне по  фигу,  веришь
ты мне или не  веришь.  Просто  вчера  все  получилось  по-дурацки.  Я  одну
глупость за другой делал, понимаешь?  Вроде  в  тот  момент,  когда  глупил,
казалось, будто правильно делаю, а потом через пять минут понимал, что еще в
худший переплет влетел. И так - весь вечер.
   - Это точно, так бывает, - кивнула Люська. - Но все-таки, если ты сам  не
расскажешь, хуже получится.
   - Почему это? - прищурился Никита.
   - Потому что если позвоню тем ребятам, про  которых  говорила,  они  тебя
сперва изувечат, а потом спрашивать начнут.
   - Сперва я пару штук на тот свет отправлю, -  произнес  Никита,  выдернув
пистолет из-под одеяла. - А может, и больше, если успею. Впрочем, -  добавил
он, - мне, если на то пошло, скрывать  нечего.  Я  никаких  преступлений  не
совершал, по  крайней  мере,  по  злому  умыслу.  Говорю  же:  все  случайно
получилось. Я не вор, не бандит, не киллер. Просто студент.
   И Никита, довольно честно и откровенно, рассказал Люське о  целях  своего
приезда в город, а также и  о  том,  что  предшествовало  его  появлению  на
свалочной  дороге.  Правда,  постеснялся  рассказать  о   том,   как   помог
бизнесменше Фоминой от киллера отделаться, да и о драке с  качками  умолчал.
Из скромности и осторожности.
   - Да уж... - пробормотала Люська. - Ты точно все, как есть, рассказал?
   - Ну, еще одного не сказал, - поморщился Никита, - тот парень, который на
меня с чердака прыгал, - сын директора школы, Сергей Корнеев... Только здесь
паспорт его посмотрел. Теперь нет-нет  да  и  покажется,  что  он  вовсе  не
грабить приходил, а по поручению деда Ермолаева. Ключ-то от дома у него был.
Допустим, надо было для старика одежду прихватить... Ведь бомжи с  Ермолаева
все сняли, до трусов и майки. Ну, вот отец и велел сыну сбегать туда...
   - Да-а... - сказала Люська. - Ладно. Пошла я звонить. Не  знаю,  чего  из
этого выйдет, может, еще хуже, хотя, если на то пошло - хуже уже некуда...
   Люська вышла из комнаты, а Никита, убедившись, что  она  ушла  достаточно
далеко, снова вытащил из-под дивана рюкзачок  и  взялся  дочитывать  дневник
Евстратова.

ИЗ ДНЕВНИКА КАПИТАНА ЕВСТРАТОВА

   "16 сентября 1919 года.
   Блажен, кто верует, тепло ему на свете. Отправляясь с  болотного  хутора,
никак не думал, что вернусь к писанию дневника раньше, чем окажусь у  своих.
Во всяком случае,  не  предполагал,  что  сегодня,  на  вторые  сутки  после
выступления из Трофимовой вотчины, все еще буду находиться  на  этом  берегу
реки, перед которой начинаю испытывать почти мистический ужас.
   Хотя на сей раз и не произошло чего-либо жуткого и драматического.
   Итак, мы выступили с хутора на лошадях примерно в 11 ночи. До деревни  П.
мы добрались еще затемно, вполне благополучно. Здесь Н.  привел  нас  в  дом
хорошо знакомого крестьянина, почти на самом берегу реки,  над  обрывом.  До
света оставалось не менее чем два часа, и этот добрый мужичок предлагал нам,
не мешкая и не дожидаясь следующей ночи, переправиться на ту сторону. Теперь
я совершенно убежден, что если бы мы согласились с ним, то  были  бы  сейчас
много ближе к цели нашего путешествия.
   Однако, проведя всю ночь в седлах, на ветру и холодном дожде, мы, попав в
тепло, плотно подкрепившись и выкушав  по  несколько  стаканчиков  самогона,
решили не продолжать путь, а выспаться днем и на следующую ночь, как и  было
задумано, перебраться за реку.
   Пока мы отсыпались в течение дня, на том берегу реки, до того  совершенно
безлюдном, появились красноармейцы, нестроевые, но с  оружием,  численностью
около полуроты.  Они  разбили  палатки  и  принялись  пилить  лес,  а  затем
скатывать бревна в реку. По разъяснению, данному нашим  здешним  хозяином  -
его зовут Филипп, - в  двадцати  верстах  ниже  по  реке  имеется  запань  и
лесопилка. С лесопилки готовый лес  по  узкоколейной  дороге  доставляют  на
станцию, откуда отправляют на оборонительное строительство. Березу и  осину,
видимо, валят на дрова. Сколько они здесь пробудут - неизвестно.
   В. предлагает не испытывать судьбу и вернуться на хутор к Трофиму.
   Корнила, проявляя, по-моему, абсолютное  безрассудство,  готов  атаковать
красноармейцев  ночью  (с  четырьмя  "наганами"  против  50  винтовок!).  Н.
считает, что есть смысл переместиться в село  Л.  Оно  тоже  расположено  на
берегу реки, но десятью верстами ниже. Там у Н. тоже есть  знакомец.  Думаю,
что этой ночью мы поступим именно так.
   Пожалуй, о текущих делах достаточно. Тем  более  что  меня  не  оставляют
мысли о том открытии, которое  я  случайно  сделал  за  несколько  часов  до
отъезда с хутора.
   Итак, отмывая руки от навоза, я обнаружил в ручье золотую ложку старинной
работы. Я сразу же вспомнил о легендарном кладе Федьки Бузуна. О  тех  якобы
40 возах со "златом-серебром", награбленных Стенькой Разиным и его злодеями.
   Так или иначе, но сначала мне пришло в голову еще  немного  покопаться  в
песке выше и ниже того места, где обнаружилась  ложка.  Конечно,  желательно
было заняться этим при  свете  и  имея  при  себе  что-нибудь  вроде  лотка,
которыми  пользуются  золотоискатели.   Но   тогда   пришлось   бы   сделать
обнаруженный клад достоянием гласности и все население хутора взялось бы  за
поиски.
   Порывшись в песке не  более  пяти  минут,  я  обнаружил  литой  перстень,
несомненно, из золота и крупную золотую  монету  с  дыркой  в  середине,  из
которых восточные женщины делают мониста и вешают на шеи. Не сомневаюсь, что
смог бы найти и еще что-нибудь, если б меня не осенила идея.
   Мне подумалось, что все эти вещи, как не слишком тяжелые по  весу,  могли
быть перенесены потоком весенней воды вниз по ручью, где  их  позже  занесло
песком, а основной клад находится где-либо у  истоков.  И  я  направил  свои
стопы вверх по ручью.
   Прошел я, с учетом всяческих извивов, не более  ста  пятидесяти  шагов  и
почти дошел до истока ручья, обнаружив, что он стекает с  невысокого  бугра,
поросшего корявыми березками и кустами. Именно здесь, по моему разумению,  и
следует разыскивать клад Федьки Бузуна. Впрочем, о каких-либо розысках  речь
может идти лишь после того, как в эти места придут наши войска.
   Видит Бог, я не возмечтал о присвоении этого богатства, хотя и  ложку,  и
перстень, и монету я запрятал на дно планшетки, замотав в  обрывок  байковой
портянки. Это лишь доказательства того, что клад существует, хотя, возможно,
и не в тех гомерических размерах, о которых утверждается в легенде.
   18 сентября 1919 года.
   Минуло еще двое суток, а что изменилось в нашем положении? Ровным  счетом
ничего, если иметь в виду изменения к лучшему.  По-прежнему  другая  сторона
реки для нас недоступна, хотя мы и перебрались из П. в Л., как советовал  Н.
Его здешний конфидент, некто Прохор -  в  противоположность  Филиппу  из  П.
запуган до невозможности. То, что он еще не донес на нас,  объясняется  лишь
его трусостью, поскольку Н. и В. несколько раз скрывались у него  прежде,  а
потому Прохор боится, что они, будучи арестованными, расскажут большевикам о
том, что он уже давно был их укрывателем. Однако перевозить нас на тот берег
он под всякими предлогами отказывается. Главный из них состоит  в  том,  что
его лодка прохудилась, а за  паклей  для  конопатки  надо  идти  к  здешнему
председателю  сельского  совета,  который  является   ярым   большевиком   и
непременно спросит, зачем  это  Прохору  понадобилось  ремонтировать  лодку.
Кроме того, у Прохора хозяйство меньше, и наличие лишних  лошадей  его  явно
стесняет. К тому же его младший сын, судя по всему, не очень  одобряет  наше
присутствие. Вот он-то, пожалуй, вполне может донести на нас председателю, у
которого под рукой человек 20 "самооборонцев" и два милиционера, вооруженных
винтовками. Они изображают по ночам нечто вроде  пародии  на  патрулирование
села. Разумеется, серьезной боевой силы "самооборонцы" не представляют,  ибо
это либо старики, либо подростки, не проходившие никакого военного обучения.
Милиционеры - из бывших солдат германской  войны  -  более  опасны  во  всех
отношениях,  по  крайней  мере,  стрелять  умеют.  Все  же  вместе,  да  еще
руководимые фанатичным большевиком в лице председателя сельского совета, они
вполне  способны  справиться  с  нами,  особенно,  если  каким-либо  образом
захватят врасплох.  С  другой  стороны,  нам,  возможно,  удалось  бы  легко
распугать всю эту "самооборону", если б оказалось  возможным  быстро  и  без
шума ликвидировать председателя и милиционеров.  Корнила,  разумеется,  хоть
сейчас готов пойти ва-банк, но Н. и В.,  понимая,  что  риск  тут  весьма  и
весьма большой, возражают против этого. У меня нет  устоявшегося  мнения  по
этому вопросу. Иногда  кажется,  что  дерзость  могла  бы  в  этой  ситуации
оказаться  оправданной,  а  иногда  я  больше  склоняюсь  к  мнению  агентов
Краевского.
   20 сентября 1919 года.
   Вчера случилось то, что должно  было  случиться.  Сейчас  трудно  понять,
донес ли на нас Прохор или председатель с милиционерами сами разведали  наше
присутствие  в  Л.  Они  почти  застали  нас  врасплох,  если  б   один   из
"самооборонцев", вероятно, какой-то старик, воевавший еще  под  Плевной  или
Геок-Тепе, не закашлялся. Впрочем, надо  отдать  должное  председателю  -  с
точки зрения полицейской тактики, он действовал очень грамотно. Изба Прохора
была окружена по всем правилам,  причем  перед  рассветом,  когда  мы,  даже
проснувшись, находились  в  ослабленном  состоянии.  При  этом  уходить  нам
пришлось уже при свете - как назло, в этот день дожди прекратились и  настал
вполне приятный солнечный осенний денек. Но нам, естественно, это радости не
доставило. Если бы "самооборонцы" были хоть немного научены  целиться  и  не
палили в белый свет как в копеечку, ни один из нас не ушел бы живым.  Однако
все же мне и Корниле удалось  вырваться  целехонькими.  Увы,  несчастный  Н.
получил тяжелое ранение в спину и скорее всего  обречен,  а  В.,  пораженный
пулей, упал с лошади и  достался  неприятелям,  так  что  судьба  его,  надо
полагать, незавидна. Лошадь его,  однако,  нас  догнала  и  нам  удалось  ее
поймать. Таким образом, в конском составе мы, по иронии  судьбы,  потерь  не
имели.
   Сейчас мы смогли найти приют в лесной избушке, от которой, по словам  Н.,
значительно ближе до болотного хутора Трофима, нежели до реки. Корнила, явно
упавший духом  -  это  свойство  души  людей  подобного  склада,  -  всерьез
предложил вернуться на хутор и дожидаться  там  прихода  наших  войск,  а  в
случае, если до зимы этого не произойдет, перейти реку по льду.
   Бедняга Н. держится молодцом. Я не  большой  специалист  в  медицине,  но
догадываюсь, что страдания, которые он испытывает, ужасны. Пуля ударила  ему
в спину выше пояса, повредила многие  внутренние  органы  и  вылетела  через
живот. Н. часто впадает в бред, теряет сознание, у него начинаются  какие-то
воспалительные процессы, его мучит постоянная жажда. Однако,  едва  придя  в
себя, он с упорство