большими  плоскими  пельменями  -
фирменным блюдом харчевни Вана.
   В  игре  чувствовалось  напряжение.  Обычно  болтливые  китайцы  молчали.
Изредка слышались одобрительные возгласы: "Шангоу, шангоу!"
   В другом углу, под портретом какого-то китайского  генерала,  сидели  еще
двое гостей - русских. Они беспокоили Вана,  уж  слишком  были  непохожи  на
обычных  его  посетителей:  в  хороших  отглаженных  костюмах,  с   высокими
накрахмаленными воротничками. Русские тянули  водку,  принесенную  с  собой,
заедали селедкой и посматривали на входную дверь, словно дожидались кого-то.
   - Эй, ходя, хозяин, поди сюда! - позвал один из русских. Это был господин
Кукин с Полтавской. Сегодня он выглядел вполне  прилично,  хотя  впечатление
несколько портила большая лысина на круглой, как шар, голове. - Наша хочу  с
тобой  мало-мало  водка  пить,  паша  угощает.  -  Он  показал  на   бутылку
смирновской.
   - Спасибо, - вежливо ответил Ван. - Только не калечьте, господа, напрасно
русский язык. Я его хорошо знаю.
   - Гляди, Соломаха, - с некоторым уважением  сказал  Кукин,  -  как  чисто
выговаривает китаеза... Садись! - Он хлопнул по стулу.
   Соломаха, высокий и тощий, лишь недобро посмотрел на хозяина.
   Ван поклонился и сел. Соломаха налил до краев чайный  стакан,  пододвинул
китайцу.
   - Один я не будут пить, спасибо,  -  сказал  Ван.  -  Только  вместе,  за
компанию. -  Ему  бросились  в  глаза  странные  руки  тощего  незнакомца  -
тонкие-тонкие пальцы с набухшими суставами.
   Русские переглянулись. Соломаха нехотя налил Кукину и себе.
   - Ну, ходя, за процветание твоего заведения, - поднял он стакан. -  Самое
главное, чтобы его большевики не отобрали, а тебя не  повесили  вон  на  том
дереве. - Он показал на рослый тополь возле окна.
   Китаец поклонился без улыбки. Все выпили.
   - Вот что, ходя, - утерев губы надушенным  платком,  сказал  Соломаха,  -
если хочешь заработать...
   Ван заметил у него еще одну особенность. Разговаривая,  агент  все  время
раздвигал и сдвигал пальцы левой руки.
   - Называйте меня, пожалуйста, "господин Ван", без клички, -  не  вытерпел
хозяин.
   - Хорошо, хорошо. - Соломаха резко раздвинул и сдвинул пальцы. - Господин
Ван... В конце концов, это мелочи, главное в другом.  Если  нам  поможешь  -
десять тюков американской подошвенной кожи в твоем распоряжении...  И  место
на уходящем пароходе. Как?
   - Хорошо, - подумав, ответил Ван. - Я, правда, не  собирался  уезжать  из
Владивостока, но на этих условиях...
   - Ну, вот  и  ладно...  Мы  ищем  большевиков,  -  без  всякого  перехода
продолжал Соломаха, - у нас  есть  сведения,  что  они  собираются  в  твоей
харчевне... Погоди, погоди, - поднял  он  руку,  видя,  что  китаец  намерен
возразить. - Конечно, ты не знал, что они большевики.  Это  ясно.  Так  вот:
один из них - широкий в плечах, с толстой  шеей  и  здесь  вот,  -  Соломаха
показал на бровь, - синий шрам. Второй худенький, волосы расчесывает так,  -
Соломаха показал, - пробор посередине, усики... А третий из моряков, грузин,
чернявый, волосы вьются. Понял? - И опять раздвинул пальцы.
   Китаец кивнул.
   - Давай-ка еще по стаканчику, - сказал Кукин, - беседа складнее пойдет.
   Выпили еще раз.
   - Со шрамом? - вспомнил Ван. - Я видел... Два раза видел, - уточнил он, -
вот  за  этот  столик  садился.  А  других...  Нет,  не  заходили,  не  буду
обманывать, господа, я бы заметил.
   На анемичном лице Соломахи показалась тонкогубая улыбка;  он,  довольный,
обернулся к приятелю.
   - Мы предполагаем, что сегодня они все у тебя соберутся.  Кожу,  господин
Ван, - уточнил Соломаха,  -  мы  выдадим  немедленно,  как  только  захватим
большевиков. Пусть твой  мальчишка  прибежит  к  нам  и  скажет  два  слова:
"Пельмени готовы". Мы на том  конце  переулка,  в  аптеке,  будем  ждать.  -
Соломаха снова пошевелил пальцами.
   - Хорошо, хорошо, - кивал китаец, - только, пожалуйста, не забудьте  ваше
обещание. Могу я посмотреть кожу, хотя бы один тюк?
   - Потом, потом, - скривился Соломаха, - кожа самая лучшая...  Ну,  Кукин,
что ты на это скажешь? - спросил Соломаха, когда они вышли из харчевни. - На
кожу китаеза клюнул, ха-ха. Я таких насквозь вижу, недаром меня в Петербурге
учеником Савинкова называли. Да-с. А только не видать этому китайцу  кожи...
- Соломаха самодовольно усмехнулся.
   Проводив русских гостей, хозяин "Волшебных фонариков" вернулся на  кухню.
Подозвал мальчика и тихо сказал  ему  несколько  слов.  Из  головы  Вана  не
выходили конвульсивные пальцы незнакомца, его потные руки.
   Когда часы с кукушкой отметили три, в харчевню вошел Руденко,  за  ним  -
черноволосый грузин. Осмотревшись, они сели у самой двери.
   Ван чуть заметным жестом показал им на комнатушку рядом с кухней.
   Дверной звонок звякнул еще раз. И нового гостя  хозяин  провел  в  ту  же
комнату. Это был товарищ Андрей.
   Подпольщики выслушали рассказ Вана о попытке  контрразведчиков  подкупить
его. Руденко сказал:
   - Ох, как  хочется  им  напоследок  ужалить  нас!  Теперь  других  дел  у
контрразведки нет, как за большевиками бегать. Как мы с тобой того франта на
базаре обошли, а? - Руденко рассмеялся и хлопнул  грузина  по  плечу.  -  Не
отчитаться сегодня им перед Курасовым. Что будем делать, товарищ Андрей? Как
бы, серьезно, не угодить к тому полковнику.
   - Нельзя этого допустить, - пригладил волосы подпольщик. - Сейчас у  меня
к вам всего  несколько  слов.  Партийный  комитет  обращается  к  морякам  и
грузчикам. Час настал... Пусть моряки разбирают  машины,  выносят  части  на
берег, пусть портят, ломают двигатели, если иначе нельзя. Главное - не дадим
пароходы белякам. Пусть их японцы  увозят  на  своих  судах.  Ты  оставайся,
дорогой друг, - сказал товарищ Андрей, приметив, что Ван собирается выйти из
комнаты, - от тебя секретов нет. Скатертью белякам  дорога.  Народное  добро
понадобится во Владивостоке.  Японцы  сейчас  сами  грабят  и  белогадам  не
препятствуют. Задержать пароходы -  задание  партии.  Это  сейчас  основное.
Забастовка начнется завтра,  -  продолжал  он  уже  скороговоркой,  -  пусть
попляшут. Рабочая охрана действует, - товарищ Андрей усмехнулся, -  партизан
в городе много,  просочились.  Если  бы  не  японцы,  дали  бы  мы  офицерью
прикурить.  Наша  охрана  не  позволяет,  где  возможно,  грабить  склады  и
население... Японцам кое-где уже влетело...
   Товарищ Андрей, видимо, не закончил, но в это  время  в  кладовку  вбежал
мальчик и сказал что-то по-китайски.
   - Офицерский патруль, и с ними контрразведчики, идут к  нам,  -  перевел,
побледнев, Ван. - Уходите скорей, товарищи. Вот сюда,  в  эту  дверь.  -  Из
комнатки был второй выход, во двор.
   - Спасибо, товарищ Ван!
   Руденко,  товарищ  Андрей  и  чернявый  крепыш,  представитель  профсоюза
моряков, выбежали через кухонное крыльцо.
   Ван как ни в  чем  не  бывало  принялся  усердно  раскатывать  тесто  для
пельменей. Но он с тревогой прислушивался к шуму на улице.
   Под окнами "Волшебных фонариков" пробежало  несколько  офицеров,  впереди
них - господин в клетчатом пиджаке и узких брюках. Он размахивал  тросточкой
и что-то кричал.
   Патрульные офицеры с повязками на рукаве ворвались  в  харчевню.  Начался
обыск.

   * * *

   Солнце ярко светило над Владивостоком. Лучи  его  озаряли  вершину  самой
высокой горы. Когда русские основали город, там гнездились орлы. Теперь гора
так и называлась: Орлиное гнездо.
   Ветерок легонько трогал голубую воду Золотого Рога. На рейде и у причалов
дымились русские и иностранные военные корабли, пароходы. На серый  воинский
транспорт грузились японские солдаты, соблюдая образцовый порядок.
   По Светланской прохаживалась заметно  поредевшая  взволнованная  публика.
Люди останавливались и молча провожали глазами колонны японских войск. Город
полнился мерным солдатским шагом. Генерал Точибана со штабом экспедиционного
корпуса перебрался на броненосец "Кассуги".

   Глава тридцать первая

   ГУДКИ СЕГОДНЯ ЗВУЧАТ РАДОСТНО

   Еще недавно дорогу  в  южное  Приморье  преграждали  спасские  крепостные
укрепления. Грозные форты  располагались  между  озером  Ханка  и  западными
отрогами Сихотэ-Алиня. Здесь проходила главная линия  обороны  белых.  Перед
командованием Народно-революционной армии  стояла  задача:  взять  приступом
спасские укрепления - ворота на Владивосток.
   Восьмого октября по приказу командарма  Уборевича  шестой  Хабаровский  и
пятый Амурский полки перешли в наступление. Народноармейцы  шли  на  приступ
под градом  вражеских  пуль,  рвали  колючую  проволоку  под  артиллерийским
обстрелом.
   Вскоре в руки Амурского полка перешел форт номер  три.  Девятого  октября
красные полки снова пошли  в  наступление.  Троицко-Савскому  кавалерийскому
полку, дравшемуся вместе с дивизионной школой, ценой тяжелых усилий  удалось
захватить деревню Дубровскую. Хабаровский полк  после  ожесточенного  штурма
ворвался в форт номер один и занял северную часть города Спасска.
   Белые отчаянно  сопротивлялись.  Они  понимали,  что  здесь  решается  их
судьба.
   Командование Народно-революционной армии бросило в бой последние резервы.
Со стороны Анучина вступили в схватку партизаны. В  середине  дня  четвертый
Волочаевский полк захватил форт номер пять.
   В конце дня девятого октября  каппелевцы  с  большими  потерями  оставили
город.
   Дорога к Владивостоку была открыта.  Части  Народно-революционной  армии,
продолжая кровавые бои с каппелевцами,  пытавшимися  задержать  наступление,
взяли Никольск-Уссурийский.
   15 октября Дитерихс отдал приказ о прекращении дальнейшей  борьбы.  Белые
силы были исчерпаны. НРА и партизаны побили генералов на всех фронтах. Слухи
о приказе расползлись по городу в тот же день. В  понедельник,  16  октября,
старый пароходишко "Шинью", битком набитый пассажирами, вышел в еженедельный
шанхайский рейс. Богатая публика покидала  город.  За  бесценок  продавалось
имущество, ликвидировались дела и предприятия. Это не  прошло  незамеченным.
Однако ночной  Владивосток  еще  продолжал  бесчинствовать,  пьянствовать  и
веселиться.
   Но в четверг произошло событие, насторожившее многих. Восемь  неизвестных
в офицерской форме без погон вошли в  канцелярию  французского  консульства.
Секретарша и машинистки, привыкшие к многолюдности и  суете  этих  дней,  не
обратили на них внимания. Потом, когда барышень допрашивали на скорую руку в
контрразведке, они не могли ответить на самый простой  вопрос:  были  ли  на
неизвестных маски? Маски были.  Секретарша  даже  хотела  остановить  двоих,
устремившихся прямо в кабинет к господину консулу. Но ее вежливо  отстранили
шестеро оставшихся в приемной с браунингами в руках.
   В кабинете консула визитеры в масках потребовали открыть сейф и  спокойно
вынули из него всю наличность - несколько тысяч  японских  иен.  Под  дулами
пистолетов консул, невысокий,  гладенький  жизнерадостный  человек,  пожимая
плечами, расписался и поставил печати на восьми пустых  бланках  французских
паспортов.
   На счастье консула, в приемной сидел престарелый русский генерал со своим
адъютантом. Офицер вышиб плечом окно  и  выпрыгнул  на  улицу.  Молодчики  в
масках открыли стрельбу. Барышни завизжали. Вызванные адъютантом офицеры  из
батальона охраны города не застали налетчиков.
   Весть   о   происшествии    во    французском    консульстве    мгновенно
распространилась. Светланка зашевелилась, как растревоженный муравейник.  На
балконе здания американского представительства  появились  мешки  с  песком,
сквозь железную решетку смотрели дула  двух  пулеметов.  Английский  крейсер
"Карлейль" снял чехлы с орудий и навел их на центр города.
   Начались  грабежи  магазинов,  частных  квартир,  убийства.   На   улицах
появились  военные  патрули  сразу  нескольких   государств.   Опять   пошли
разговоры, что японцам необходимо остаться во Владивостоке. Но императорская
армия заканчивала погрузку на суда.
   Белые каппелевские отряды где-то еще пытались оказывать  сопротивление  -
бессмысленное, механическое. Какой-то мудрец сказал,  что  не  паук  шевелит
ножками, а ножки двигают паука. Так и тут.
   Во Владивостоке все, кто хотел выехать, ринулись  к  пароходным  конторам
Предприимчивые "Кунст и Альберте" мгновенно взвинтили цены на билеты.  Но  и
за повышенную плату все места были раскуплены в один день.
   Многие мечтали попасть хотя  бы  на  палубу  любой  морской  посудины.  А
знакомые, встречаясь на улицах, вместо приветствия спрашивали друг друга:
   - Едете?.. Остаетесь?..
   Лидию Сергеевну по ее просьбе любезный японский  офицер,  тот,  что  убил
партизан, высадил из грузовика  у  аптеки  Бордеса  на  углу  Светланской  и
Алеутской. Телегу с пегой лошадкой у нее кто-то отобрал  еще  раньше.  Мадам
Веретягина не жалела об этом. Она надеялась, что  еще  несколько  дней  -  и
заграница, и у нее много, много  денег.  "Скоро  я  опять  надену  манто  из
бархата и настоящие французские туфли..." Но как изменился город! По  дороге
она видела очереди у хлебных лавок и неспокойные толпы по  углам  улиц.  Она
поняла, что ей здесь будет трудно одной, - везде надо  пробиваться  локтями.
Много пьяных - казаки разбили интендантские склады на Чуркине мысе.
   Расставшись с японцем, женщина  в  черной  шляпе  и  модных  ботинках  на
шнурках, с крестом сестры милосердия направилась в порт. Над  городом  гулко
раскатился выстрел: портовая пушка возвещала полдень. Но вдруг заговорили  и
орудия  военных  кораблей,  стоявших  на   рейде.   Веретягина   побледнела,
заметалась, ей сделалось дурно. Кто-то с понимающей улыбкой сказал:
   - Не беспокойтесь, мадам, сегодня день рождения английского  короля.  Это
салют.
   - Ах, день рождения короля! Как трогательно! - Она сразу успокоилась.
   Орудийные залпы  сотрясали  воздух.  Зажав  уши,  Лидия  Сергеевна  пошла
дальше. Мимо нее по булыжной мостовой тарахтела вереница повозок,  груженных
домашним скарбом. На повозках среди узлов и чемоданов сидели  дети;  следом,
спеша,   спотыкаясь,   шли   родители;   сгибались   под    тяжестью    ноши
китайцы-рогульщики.
   Вся бухта была забита военными и торговыми судами интервентов.
   - Скажите, это  бегство?  -  Веретягина  остановила  пожилого  мужчину  в
клетчатом костюме и котелке.
   - Самое настоящее,  сударыня.  Красные  на  Первой  речке,  -  утешил  ее
котелок.
   - А где генерал Дитерихс? - истерично  крикнула  Лидия  Сергеевна.  -  Он
должен защищать нас... Он поклялся...
   - Генерал Дитерихс, наверно, в Посьете. Все держится на волоске,  и  этот
волосок - японский, - вздохнул котелок. - Жители Владивостока разделились на
две части:  одни  только  и  думают,  как  бы  выбраться  из  города  раньше
последнего японца,  а  другие  готовят  встречу  красным,  и  я  боюсь,  что
последних гораздо, гораздо больше.
   - Где продают билеты за границу?
   -  Что  вы,  сударыня,  -  котелок  посмотрел  на  сестру  милосердия   с
непритворным удивлением, - какие теперь билеты?..
   - Я должна увидеть генерала Дитерихса во что бы то ни стало.
   - Что ж,  желаю  успеха.  -  Мужчина  в  клетчатом  приподнял  котелок  и
поторопился за своей повозкой.
   Стемнело, но по  черной  воде  бухты  еще  сновали  китайские  шампуньки.
Огоньки встречались, наплывали друг на друга, снова  расходились.  Они  были
похожи на резвящихся светлячков. Мадам Веретягина, ошеломленная  только  что
услышанным, стояла у причалов, беззвучно  шевеля  губами,  почти  ничего  не
видя. Она упала бы в обморок, если  бы  ее  не  подхватил  какой-то  офицер.
Оглянувшись, он вытащил из кармана плоскую фляжку и заставил Лидию Сергеевну
сделать солидный глоток.
   Веретягина закашлялась, но пришла в себя.
   - Благодарю. Надо спасаться, господин офицер. Большевики... Помогите!..
   На Лидию Сергеевну бодряще  подействовал  услужливый  офицер  с  холеными
черными усами.
   -  Мадам,  прежде  всего  надо  поужинать.  За  хорошим  куском  мяса   я
обязательно что-нибудь придумаю. В кишках  пусто...  Сегодня  только  редьки
вонючей удалось перехватить. Позвольте представиться - ротмистр Галицкий.
   - У меня остался перстень и золотая цепочка, - сказала  Веретягина,  -  я
продам.
   На Светланке кое-где еще торговали. Однако тяжелые  гофрированные  жалюзи
на окнах магазина Чуркина опущены. Поражала  необычная  тишина.  Трамваи  не
ходили. Забастовка. Оставив на улице нового знакомого, Лидия Сергеевна вошла
в ювелирный. В эти дни многие покупали и продавали драгоценности.
   Веретягина хотела снять  перстень.  Но  руки  еще  не  отошли  от  укусов
комарья, и перстень упорно не хотел  слезать  с  пальца.  Тогда  она  подала
цепочку. Толстячок приказчик бросил ее на весы.
   - Восемьдесят  иен,  сударыня!  -  Приемщик  вопросительно  посмотрел  на
клиентку.
   Она молча кивнула.
   Едва успела Лидия Сергеевна спрятать  деньги,  как  в  магазин  ворвалась
компания пьяных офицеров; двое с наганами бросились на приказчика. Толстячок
проворно нырнул под прилавок. Тотчас раздался звонок. Из  внутренних  дверей
выскочили вооруженные люди - охрана магазина. Началась перестрелка.
   Лидия Сергеевна прижалась в угол. Две пули  воткнулись  в  стенку  совсем
близко от нее. Под яростным натиском охраны офицеры  отступили,  оставив  на
полу раненого.
   - Сволочи, - приподнялся он на локте, - бросили, трусы...
   От бессильной злости  он  зарыдал.  Кровь  пропитала  рукав  его  шинели.
Охранники стояли молча, не зная, что делать.
   - Зачем вы, штабс-капитан, пошли на  преступление?  -  спросила  раненого
Веретягина.
   Офицер поднял на нее яростные глаза.
   - Как жить в Китае? У меня семья. Я два года  не  получал  жалованья.  Во
Владивостоке нас  кормили,  а  что  делать  там?..  Все  грабят.  Все  равно
смерть... С Россией  кончено.  -  Здоровой  рукой  офицер  нашарил  на  полу
выпавший у него револьвер и, глядя в упор на Веретягину,  выстрелил  себе  в
висок.
   Лидия Сергеевна выбежала из магазина. Ее ротмистр разглядывал пирожные  и
торты в соседней витрине. На стрельбу в магазине он не обратил внимания.
   - А... мадам, - сказал он, - какой приятный торт... Продали удачно?
   Веретягина кивнула. "Почему он смотрел на меня, когда стрелялся? - думала
она. - Кажется, самоубийцы обычно делают свое дело где-то наедине,  скрытно,
а этот..."
   Галицкий повел Лидию Сергеевну в  ресторан  "Золотой  рог".  По  пути  им
довелось увидеть, как из ночного клуба  выбрасывали  на  улицу  двух  гуляк;
вслед полетели офицерские фуражки. Поднявшись, ругаясь, офицеры снова  стали
ломиться в дверь...
   В ресторане тоже шла гульба напропалую. Им  посчастливилось:  освободился
отдельный  кабинет.  Ротмистр  оказался  разговорчивым,  приятным  во   всех
отношениях  мужчиной,  а  всезнающий  официант  снабдил  Веретягину  важными
сведениями. Оказывается,  право  на  выезд  надо  получать  в  штабе  флота.
Эвакуацией города ведает адмирал Безуар.
   - Адмирал Безуар? Я его знаю, -  оживилась  Лидия  Сергеевна.  -  Он  был
приятелем моего мужа.
   На улице темно.  Навстречу  шел,  шатаясь,  пьяный  прапорщик  в  старом,
замызганном френче, грязных кавказских сапожках и горланил:

   У нас теперь одно желанье -
   Скорей добраться до Москвы,
   Увидеть вновь коронованье,
   Спеть у Кремля "Алла-верды"...

   Где скоротать остаток ночи?  В  гостиницу,  конечно,  не  пробьешься.  По
совету ротмистра, пристроились на китайской лодке-шампуньке. Лидия Сергеевна
даже вздремнула.
   Наутро та же лодка доставила их к борту безмашинной канонерки "Маньчжур".
Морской штаб почти без  перерыва  заседал  в  ее  полутемной  кают-компании.
Странно   выглядели   оплывшие   сальные   свечи.   Решался   вопрос:   куда
эвакуироваться? Рассматривались два варианта: северный - на Камчатку. Там  с
наличными силами предполагалось  создать  новое  белое  государство.  Другой
вариант: южный - в Китай. Камчатка казалась предпочтительнее  -