плавки.  Он  выставил
пузырем живот, глаза закрыты.
   - Уважаемый отец, - услышал полковник обращенный к  ксендзу  почтительный
голос, - день добрый!
   - Кто ты, чего тебе? - не разжимая глаз, отозвался ксендз.
   Курасов остановился, прислушался.
   - Это я, Стасюкевич, провизор.  Прошу  обвенчать  Юзека  Бонча  с  панной
Надеждой Фонарик и дать справку.
   - Пусть заедут завтра до костелу. А при чем здесь вы, пан Стасюкевич?
   Провизор держал в руках голубой конверт.
   - Юзек Бонч, тот, что держал колбасную фабрику, просит  меня  обвенчаться
за него. - Проситель вынул из конверта  бумажку  с  печатью.  -  Посмотрите,
уважаемый отец, вот свидетельство  из  самой  Варшавы,  от  костела  Святого
Креста. - Провизор сыпал словами как горохом. -  Надежда  Фонарик  согласна.
Раньше, когда пан Юзек был во Владивостоке, она не хотела за старого  замуж.
А теперь большевиков боится. Эвакуация.
   Ксендз одним глазом посмотрел на провизора.
   - В нашем консулате ей обещали подданство польское; и паспорт дадут и  на
пароход посадят, если замуж за пана Юзека пойдет.
   - Сто иен за справку, - сказал ксендз и повернул к солнцу левый бок.
   Полковник Курасов не стал ждать, чем кончится дело, и двинулся дальше. Он
нашел свободных пол-аршина скамьи рядом с костлявым стариком. Курасов  сразу
узнал его, хотя раздетым видел впервые. Граф Тулуз  де  Лотрек.  Морщинистое
лицо, тонкая шея, мешки под глазами, серая шерсть на спине и  на  груди.  Он
сидел в нечистых подштанниках, с перламутровым биноклем на шее. Граф  был  в
миноре. Изредка он поднимал бинокль и наводил его на купающихся.  Граф  тоже
узнал полковника.
   - О, мон колонель, бонжур, бонжур! - приветствовал  он  Курасова,  моргая
подслеповатыми, слезящимися глазами.
   Сын богатого тверского помещика Савина, он был усыновлен теткой, графиней
Тулуз де Лотрек. Окончил военное училище и служил в Сумском гусарском полку.
Потом пошли другие делишки, которые нравились графу значительно больше,  чем
праведная жизнь. С кем только не скрещивались  дороги  этого  международного
титулованного мошенника! В числе  его  знакомых  был  Мопассан,  бельгийский
король Леопольд, император Абиссинии - Менелик... персидский  шах  и  многие
другие. Он был знаком с Сарой  Бернар.  Однажды  он  сам  чуть  не  сделался
болгарским царем, но в последний момент был арестован.
   "Бисмарк большой негодяй, - частенько вспоминал граф, - это он упек  меня
на шесть месяцев в Моабит".
   Карточный шулер, увертливый проходимец  с  недюжинной  энергией,  он  без
зазрения пускался  в  самые  грязные  авантюры.  Его  видели  тюрьмы  многих
европейских государств и многие сибирские остроги. В компании с клептоманом,
великим  князем  Николаем  Константиновичем,   граф   участвовал   в   краже
бриллиантов из икон дворцовой церкви. Он отделался тогда высылкой из России.
   Как коршун-стервятник, Тулуз де  Лотрек  опустился  на  последний  клочок
земли, где еще жили старые российские порядки. Граф присматривал себе  новое
теплое дельце. Но просторы здесь не те, да и годы  свое  берут...  Фабрикант
поддельных векселей, удачливый захватчик чужих наследств довольствовался  во
Владивостоке мелким жульничеством. Одурачиватель  ювелиров  дряхлел.  Игрока
потянуло на литературу, он взялся за мемуары и выступал с воспоминаниями  на
подмостках летних садов, в кинотеатрах и клубах.
   - Мон колонель, - говорил Курасову граф, - надо менять климат.  Назревают
события. Я совсем не желаю  очутиться  у  большевиков.  Кстати,  куда  исчез
поручик Сыротестов? Пардон, мон шер, но вы следили за мной, не отрицайте.  Я
знаю, он из вашего ведомства. Но я не  в  претензии.  Поручика  интересовала
наша родовая аристократия. Он спрашивал меня: кто  может  возвести  купца  в
графское достоинство, если низвели царя? - Лотрек ощерил испорченные зубы  с
потемневшими пломбами и рассмеялся, словно рассыпал бусы.  -  Надо  ехать  в
Америку. Там настоящая жизнь. - Он дружески потрепал полковника по колену. -
Кто хочет влезть на дерево, должен хвататься за сучья, а не за листву.
   Курасов поморщился, но смолчал.
   "У старого пса  нос  зарос,  а  он  ядреного  табачку  ищет",  -  подумал
контрразведчик и сказал:
   - На вашем месте я давно бы...
   -  Кстати,  мон  колонель,  -  перебил  граф.  -  Дитерихс  стал   совсем
невозможен. Он толкует апокалипсис  в  свою  пользу...  "Придет  князь  неба
Михаил..." - это и есть он, Дитерихс. Ха-ха, новый  мессия!  Приезд  его  во
Владивосток, видите ли, был предсказан  Иваном-богословом...  -  Граф  опять
рассыпал бусы. - Но не думаю,  мон  колонель,  мой  дорогой  полковник,  что
апокалипсис подействует против большевиков.
   - Господин полковник!..
   Курасов обернулся, не  дослушав  графа.  Перед  ним  стоял  штабс-капитан
Фунтиков.  Это  тоже   владивостокская   знаменитость,   пугало   купцов   и
спекулянтов. Его называли охотником за скальпами.
   -  Могу  просить  пять  минут  внимания,  господин  полковник?  -  сказал
Фунтиков, нервически подергивая плечом. - Пять минут наедине, насчет письма.
   - Простите, граф. - Курасов встал. Заскрипели деревянные  доски  настила,
оба офицера вышли из купальни.
   - Я  ограбил  около  сотни  человек,  -  натужно  дыша,  сказал  Курасову
штабс-капитан. - На моей совести есть убитые.
   - Так, дальше. - Полковник осмотрел Фунтикова.
   Тот был в обмотках и тяжелых английских сапогах-танках. На плечах  висела
видавшая виды кожаная куртка.
   - Зная, что я добываю только для прокормления, мне стали присылать деньги
на дом... Больше  гулящие  купчики,  -  криво  усмехнулся  Фунтиков.  Улыбка
показалась полковнику какой-то мертвой, нехорошей. - И я честно  не  выходил
на работу, пока не кончались деньги, - вздохнув, добавил штабс-капитан.
   - А потом на вас опять начались жалобы?
   - Я ослабел в предосторожности, был глупо схвачен милицейским патрулем  и
попал к вам, на Полтавскую, - сказал Фунтиков не столь твердо, как прежде.
   - Зачем вы послали мне письмо? - строго спросил полковник.
   - Почему вы меня отпустили, даже не допрашивая? Я ждал всего, что угодно,
но только не этого. Ответьте мне, а я отвечу вам.
   - А вы разве не поняли?
   - Честно говоря, нет.
   - Ну что ж, раз встретились, давайте поговорим... Сколько  у  вас  детей,
штабс-капитан, - неожиданно спросил Курасов, - и каково ваше имущество?
   - Кроме платья, носимого на плечах, ничего не имею... Девять душ детей  и
больная жена, господин полковник. Живем в товарном вагоне на Первой речке.
   - Вот видите, десять человек, - задумчиво сказал Курасов. -  И  еще  меня
интересует, зачем вы обматываете голову марлей, когда... ну... - Он не нашел
слова. - Вы понимаете?
   - Как не понять, чудесно даже понял, господин полковник. Я закрываю  лицо
больше для  устрашения.  Белое  пятно  вместо  лица.  В  темноте  это  очень
эффектно. Я выхожу на охоту ночью... в глухие переулки. С другой стороны, не
лишняя  предосторожность.  Не  сразу   найдешь   жертву.   Приходится   быть
психологом. Иногда пропустишь десять человек, прежде чем остановить.
   - Вы что-нибудь говорите в этот момент?
   - Одно слово: "Деньги!" Действует безотказно. Это понятно,  если  учесть,
что в правой руке у меня наган... Господин полковник, мне тяжело,  я  просил
бы вас...
   - Слушайте, Фунтиков, вы только подтвердили то, что мне докладывали. И  я
считаю, что у вас  действительно  нет  другого  выхода.  Прокормить  честным
трудом десять душ и себя... сейчас во  Владивостоке  это  почти  невозможно.
Командовать ротой? Но  служба  в  армии  даст  вам  только  скудный  паек  и
казарму... Я знаю,  вы  пытались  работать  в  порту,  в  офицерской  артели
грузчиков... Вас мучит совесть, а те, кого вы ограбили, давно забыли о  ней.
Плюньте, вся эта шантрапа - спекулянты, валютчики - плесень на теле  России,
- вдруг не выдержал Курасов. - Недолго осталось,  придут  большевики,  может
быть, при них вы устроите жизнь. Так только  из-за  этого,  из-за  угрызения
совести, вы писали мне?
   - Да, мне тяжело. Иной раз кажется, лучше пуля в лоб.
   - Есть боевые отличия?
   - Георгиевский кавалер... был ранен... Зачем ковыряетесь в душе, господин
полковник?
   - Бросьте, кормите своих детей.
   - Спасибо, полковник.
   Курасов не сразу подал руку охотнику за скальпами. Но все же подал.
   -  Спасибо,  полковник,  -  повторил  Фунтиков.  Резко  повернувшись   на
каблуках, он быстро ушел.
   Полковник Курасов проводил глазами сутулую фигуру  в  поношенной  кожаной
куртке. Видимо, только обязанность кормить детей заставляла его жить.
   "Офицер - бандит, офицер русской армии!..  Можно  представить  что-нибудь
хуже?"
   - Подайте Христа ради, - заныла за спиной какая-то нищенка.
   Курасов бросил ей мелочь, японскую монету с дыркой посередине.
   - Ли-и-ба! Кла-а-ба! - протяжно тянул китаец. Сгибая колени под  тяжестью
корзин, он медленно прошел мимо. - Кла-аба! Ли-и-ба! -  снова  раздался  его
голос, уже тише.
   "Теперь не звери страшны  для  людей",  -  подумал,  очнувшись,  Курасов.
Подняв глаза, он увидел расклеенные на заборе сводки  штаба  о  победах  над
красными партизанами. Они опять напомнили о комсомольце Часовитине. "Как  же
так? Он жертвует собой за свободную Россию, и я  борюсь  за  нее.  А  мы  на
разных полюсах... " Полковнику пришло в голову, что его сыну было бы столько
же лет... Как бы он вел  себя,  случись  такое?  Если  бы  как  Часовитин...
Курасов со странным чувством поймал себя на мысли,  что  гордился  бы  таким
сыном.
   "А вдруг он был бы не со мной, а с ними? Тогда что? Как бы  ты  поступил,
полковник Курасов?.. Отставить расстрел..."  Полковник  быстро  взглянул  на
ручные часы и махнул рукой.
   - Нет, черт возьми, где же  наконец  настоящее?!  -  сказал  он  с  такой
яростью, что стоявший рядом господин в чесучовой паре испуганно оглянулся...
   ... - Вам депеша, господин полковник, -  услышал  Курасов,  появившись  в
своем кабинете.
   Прочитав телеграмму, смял  ее,  бросил  и  стал  вышагивать  по  комнате.
"Колбасник, баронишка, - ругался он, - недоквашенный олух!.."
   Моргенштерн донял полковника сообщением:
   "В тумане партизаны оборвали буксир. "Синий тюлень"  скрылся  неизвестном
направлении. Необходима помощь, прошу добиться  посылки  еще  двух  охранных
кораблей мое распоряжение".
   Курасов с яростью крутанул ручку телефона.
   Номер полковника Рязанцева не отвечал,

   Глава двадцать восьмая

   ДРУЗЬЯ И ВРАГИ ВЫХОДЯТ ИЗ ТУМАНА

   Открыв глаза, Федя долго смотрел на  веники,  подвешенные  к  потолку,  и
ничего не мог понять. Понемногу он стал воспринимать яснее,  больше.  Увидел
круглые иллюминаторы, зеленые занавески, шкаф красного дерева.  Нарисованный
масляными красками бриг шел на всех парусах, стараясь вырваться из золоченой
рамы... Где он? Юноша  напряг  память  и  вспомнил  ночную  разведку,  домик
лесника, безумные глаза Веретягиной... Потом он почувствовал, что возле него
кто-то есть Федя захотел увидеть и чуть-чуть повернулся на постели. Страшная
боль рванула грудь. Он тихо охнул  и  снова  провалился  в  черную  пропасть
небытия.
   Но вот сознание опять вернулось Юноша увидел Танино лицо -  расплывчатое,
словно в тумане.
   - Не шевелись, ты ранен, Феденька, -  сказала  девушка,  легонько  тронув
теплой рукой его щеку.
   - Где мы? - спросил Великанов, едва шевеля пересохшими губами
   - Это каюта Гроссе. Мы на "Синем тюлене". Все хорошо, не волнуйся.
   Теперь только Федя увидел белую дверь в ванную с  разбитыми  филенками  и
все вспомнил.
   - В меня стреляла Веретягина, - сказал юноша, - мы их окружили. А потом?
   Побаиваясь, как бы не переутомить раненого, Таня все же рассказала ему  о
событиях в бухте Безымянной.
   - Мы были еще раз в Императорской, а теперь идем во Владивосток. Получили
приказание штаба армии. Радиостанция у  нас  работает,  радиста  у  партизан
нашли, - пояснила Таня. - Ты долго лежал  без  памяти.  Я...  мы  все  очень
боялись. Папа все время казнится, зачем он позволил тебе идти в разведку.
   Последние слова донеслись до Феди будто  издалека.  Опять  завертелось  в
глазах... Но слабость скоро прошла.
   Он  снова  увидел  белый  потолок,  увешанный  пучками  трав,  и  круглые
иллюминаторы.
   - Я лежу в капитанской каюте, - сказал юноша. - Почему?  -  Это  казалось
ему ошибкой. - Почему я в капитанской  каюте?  -  переспросил  он.  -  Я  не
заслужил...
   - Нет, нет, - заторопилась  Таня,  -  все  единогласно  решили,  что  так
надо... все, и Потапенко тоже.  Да,  ты  еще  не  знаешь:  он,  оказывается,
партийный, большевик и тоже считает тебя хорошим капитаном.
   - Потапенко... большевик... А кто же ведет судно? Я ведь  болен  -  Голос
Великанова задрожал.
   - Валентин Петрович Обухов, - ответила девушка. - Но он тоже говорит, что
настоящий капитан - ты. Он живет в своей старой каюте.
   Феде было все еще удивительно, но и приятно, словно кто-то пролил бальзам
на его душу.
   "Товарищи считают, что я справился с обязанностями капитана. Даже  Обухов
и Потапенко. Иван Степанович ведь был с ними, видел, как я привел пароход  в
Императорскую..."
   Он в  капитанской  каюте...  Как  быстро  осуществились  мечты!  Пароход,
бескрайний синий океан, командный мостик, карты на  столе,  секстант.  Боже,
как он полюбил все это: морские вахты, пусть и в самую бурную погоду, работа
на кунгасах по колено в воде, болтанка на волнах; романтика,  белые  паруса,
голубые мечты... Тихо,  чуть  слышно  зазвенела  гитара.  Феде  будто  въявь
послышался голос Олега Лукина, товарища по училищу, он пел под гитару:

   На полярных морях и на южных
   По изгибам зеленых зыбен,
   Меж базальтовых скал и жемчужных
   Шелестят паруса кораблей.
   Быстроходных ведут капитаны,
   Открыватели новых земель,
   Для кого не страшны океаны,
   Кто изведал Мальмстремы и мель,
   Чья не пылью затерянных хартий -
   Солью моря пропитана грудь,
   Кто иглой на изодранной карте
   Отмечает свой дерзостный путь!..

   Как нравилась Феде эта песня! Она звала на подвиг.  Он  представлял  себя
капитаном на паруснике, боролся с коварным морем и свирепыми ветрами...  Под
песню вспоминался казак Хабаров, адмирал Невельской и  прапорщик  Комаров  -
основатель Владивостока. Впрочем, его-то юноша не забывал никогда...
   И, взойдя на трепещущий мостик,
   Вспоминает покинутый порт,
   Отряхая ударами трости
   Клочья пены с высоких ботфорт;
   Или, бунт на борту обнаружив,
   Из-за пояса рвет пистолет,
   Так, что сыплется золото с кружев
   Розоватых брабантских манжет
   Разве трусам даны эти руки,
   Этот острый, стремительный взгляд,
   Что умеет на вражьи фелукн
   Неожиданно бросить фрегат...

 Смолкли слова, затихла гитара. Когда Федя слушал эту песню, перед ним возникали русские корабли, выходящие из Охотска в трудные и далекие плавания на Аляску.
   Александр Баранов,  знаменитый  русский  мореход.  Неустрашимый,  смелый,
предприимчивый...  Наверно,  про  него  сложена  эта  песня.  Но   при   чем
брабантские кружева и ботфорты?
   Вот  под  всеми  парусами  плывет  галиот  "Три  святителя".  Он  немного
накренился на правый борт. На мостике прохаживается капитан Дмитрий Бочаров.
Холодный ветер воет в снастях. На капитане шапка-ушанка и куртка из тюленьей
кожи на меху... Федя слышит шорох и хлопанье парусов, свист ветра...
   Помор Иван Кусков, основавший в Калифорнии форт Росс. Как  выглядел  этот
мореход? Федя представлял его бородатым, высокого роста, с крупными сильными
руками. Кусков обследовал устье реки Колумбии  и  калифорнийское  побережье.
Капитан Герасим  Измайлов...  Смелые  русские  открыватели  и  исследователи
русской Америки. Они тоже бороздили родные дальневосточные моря... Как это в
песне: они плавали "на полярных морях и на южных"...
   Их корабли то покрывались льдом, то палуба  рассыхалась  от  жары  и  вар
вытекал из пазов. "Я рад, что я русский, - думал Федя. И тут же другое: -  А
все ли мы хорошие - русские люди? Сестра милосердия Веретягина. Она стреляла
в меня... Почему? Считала своим врагом?  Да,  она  мой  враг,  враг  простых
людей".
   Федя вспомнил своего отца. Николай Великанов погиб в боях  за  народ.  Он
очень любил родину, Россию. Мать говорила о мечтах отца: "Когда  сын,  Федя,
вырастет, он будет плавать по всему миру, увидит  многие  страны,  но  пусть
никогда не забывает Россию. Пусть  его  не  прельщают  чужие  красоты.  Надо
гордиться своим народом. Пусть он помнит: того, кто  сам  себя  не  уважает,
другие уважать не станут..."  "Мы  не  имеем  нужды  прибегать  к  басням  и
выдумкам, подобно грекам и римлянам,  чтобы  возвысить  наше  происхождение:
слава была колыбелию народа русского, а победа - вестницею бытия его".  Нет,
это уже не отец говорил, это писал Карамзин. Отец любил читать  вслух  этого
замечательного историка... "Зная, что мы храбрее многих, не знаем  еще,  кто
нас храбрее. Мужество есть великое  свойство  души;  народ,  им  отличенный,
должен гордиться собою". О любви к  отечеству,  о  народной  гордости  писал
Карамзин. Об этом же говорил и  отец...  Мысли  толпились,  не  давали  Феде
покоя.
   "Но как же те, враги? - думал Великанов. - Они тоже  говорят,  что  любят
Россию. Нет, не любят - они открыли двери для интервентов. А капитан Гроссе?
Он тоже враг". Юноша вспомнил, как Оскар Казимирович разговаривал  с  ним  в
каюте на погибшем корабле. Ему сделалось горько. "Почему я поверил в доброту
врага? Мадам Веретягина действовала открыто, она стреляла  мне  в  грудь.  А
Гроссе прятал свои мыслишки. Он не захотел уйти с командой  в  Императорскую
гавань, не хотел командовать партизанским пароходом. Он побежал  к  белякам,
Сыротестову и предал меня. Да, Гроссе тоже враг, враг  хитрый,  с  ним  надо
быть беспощадным".
   Но ведь, вступая в комсомол, Федя превосходно знал, кто его друзья и  кто
враги. Поэтому он и стал комсомольцем. "Все это  так,  -  ответил  сам  себе
юноша. - Но распознать врага не  всегда  просто.  Надо  столкнуться  с  ним,
почувствовать его лживый язык и железные зубы. Теперь я не ошибусь, теперь я
буду зорко смотреть..."
   Нелегко и не вдруг отрешался Федя от прежних богов. Да,  богов...  Фигура
капитана долгое время обожествлялась им, как и  всяким  начинающим  моряком.
Каждый капитан был для него непререкаемым авторитетом.  Но  теперь  он  знал
куда больше. Оскар Казимирович часто говорил: "Я выполняю свой долг".  Но  в
чем  же  сегодня  долг  моряка-патриота?  Разве  настоящий  человек  повезет
карательную экспедицию врага? А везет - значит,  он  сам  враг,  враг  Феди.
Враги все, кто помогает белой  власти,  стоит  за  старое,  за  деньги:  все
богатые люди - враги. Им  ведь  незачем  бороться  за  новое,  им  и  сейчас
хорошо...
   А машинист Никитин, матрос Ломов,  Таня  -  милая  девушка,  унтер-офицер
Потапенко... Это друзья, он встретил их на трудном участке пути. Без них  он
вряд ли мог выполнить боевое задание...
   Думы Феди переключались с одного на другое. Иногда  он  терял  смысл,  он
старался снова уловить нить. Ему казалось, что  мысли  похожи  на  маленьких
серых зверьков  с  пушистыми  хвостиками.  Надо,  обязательно  надо  поймать
зверька, тогда все станет ясным.
   Не самое главное в работе капитана  -  уметь  вести  пароход  безопасными
курсами. Главное - найти правильный путь к сердцу людей. Без людей ничего не
сделаешь - этого Федя никогда не забудет...
   Внезапно он увидел,  как  входит  в  здание  морского  училища.  Тут  его
дожидается Игорь, брат Вячеслава Стремницкого. Застенчивый, вежливый  юноша.
Он и Федя сидели  на  одной  скамье.  Игорь  ходил  в  затрепанной  форме  -
донашивал старое с братниных плеч. В семье бедность.  Но  отца  Стремницких,
генерала, в 1906 году убили восставшие  матросы.  Неужели  поэтому  Вячеслав
перешел в другой стан, к Сыротестову, Оскару Казимировичу, Веретягиной?
   На Федю опять смотрят яростные глаза Веретягиной, на груди ее  кровавится