жалобное  мычание.
"Коровы остались без воды. И, наверно, голодные". Федя прошел к загородке  и
пошарил в кормушке. Так и есть, пусто. Шершавый язык лизнул Федину руку.  Он
различил две рогатые черно-белые головы.
   У ручного насоса на крючке висело ведро. Во время рейса  здесь  умывались
солдаты. Федя накачал воды и вдоволь напоил животных.  Потом  принес  охапку
сена. Все это он делал в темноте, почти на ощупь.
   "Ку-ка-ре-ку!"  -  неожиданно  раздалось  чуть  не  над  ухом.  Великанов
вздрогнул - звонкоголосый петух напугал его. За первым пропел второй,  потом
третий, дальше Федя потерял счет. "Тоже надо бы  покормить...  ну,  потом...
Капитан Гроссе любил курятину", - вспомнил Федя. Махнув рукой  на  загородку
для птиц, он прошел на мостик.
   Море утихало. Зыбь лениво накатывалась  с  наветренного  берега,  изредка
заплескиваясь на палубу. Ветер переменился и  стал  задувать  с  юго-запада.
Вообще-то хорошо, что ветер изменил направление, но  Федя  боялся  западного
ветра, он мог  затащить  пароход  еще  плотнее  на  мель.  Тревожные  мысли.
Беспокойной будет вся ночь. Но надо держаться, быть капитаном.
   Феде Великанову вдруг вспомнилась  его  бабушка,  Елена  Петровна,  и  ее
рассказы о казаке Ерофее Хабарове, проникшем к  реке  Амур  почти  три  века
назад.  Елена  Петровна  утверждала,  что   она   приходится   праправнучкой
знаменитому землепроходцу. "Я ведь тоже Хабарова", -  не  раз  говорила  она
Феде. Правда, доказательств о родстве со знаменитым земляком у нее было.
   Казак Хабаров положил начало труду России на Дальнем Востоке. Его  подвиг
в  Приамурье  дорог  русскому  сердцу.  Хабаров  строил  крепости,  укреплял
города... Ну, а если он был пращуром бабушки Елены Петровны, то и с Федей он
одних кровей.
   Для Великанова Дальний Восток был не просто частью русского  государства,
а землей, на которой он родился и вырос. Кому же, как не ему, потомку казака
Хабарова, защищать свою землю от чужеземцев! Ерофей Хабаров  -  в  бархатном
кафтане и собольей шапке - казался ему  былинным  богатырем,  которому  надо
стараться подражать во всем. Он представил, как бы поступил Хабаров, появись
он сейчас в Приморье. Вот бы побежали от него японцы!..
   Историей  родного  края  Федя  очень  интересовался.  Сколько   отважных,
предприимчивых людей вскормил  Дальний  Восток!  А  сколько  сынов  русского
народа показали здесь свои  силы  и  способности!  Мореплаватели,  известные
всему миру, путешественники - бесстрашные исследователи родной земли.
   И Великанов старался быть похожим и на казака  Хабарова,  и  на  капитана
Чирикова, и  на  Невельского.  Но  особое  чувство  он  питал  к  прапорщику
Комарову, скромному основателю военного поста на берегу бухты Золотой Рог  -
зародыша Владивостока. Во всяком случае, здесь  к  чувству  восхищения  была
примешана немалая доля хорошей зависти.
   К ночи вновь навалил густой туман.  Но  как  только  Никитин  свистнул  в
переговорную трубу и сказал, что он готов действовать,  Федя  не  раздумывая
стал выбирать якорь.
   Машина заработала... Вначале малым ходом. С восхищением смотрел Великанов
на иссиня-черный дым,  медленно,  словно  нехотя,  выползавший  из  трубы  и
растворявшийся в тумане. Превосходный дым. Ох, какой же замечательный парень
Виктор Никитин!
   К радости молодых мореходов, ветер совсем стих. И  тут  наступил  наконец
самый критический момент. Пароход сдвинулся с места. Вот  он  уже  слушается
руля... Теперь Федя, весь  подобравшись,  отсчитывал  время  поворотов.  Ему
помогала Таня: не без страха она впервые  в  жизни  встала  за  руль.  Ломов
измерял лотом глубины. Последние, самые волнительные минуты...
   Все! И все хорошо. Чуть  покачиваясь,  оставляя  за  собой  пенный  след,
"Синий тюлень" выходит в открытое море. Дальше от бухты, от камней,  скорее,
скорее! Федя поставил телеграф на полный ход.
   Когда подсчеты показали, что пароход и в хорошую погоду  не  должен  быть
виден из лагеря за высоким восточным мысом, машину застопорили. Все  четверо
- вся команда - собрались  в  штурманской:  надо  было  решать,  что  делать
дальше.  Совещание   длилось   недолго,   решение   единогласное:   идти   в
Императорскую гавань, к партизанам.
   Настроение у всех - как в  большой  праздник.  Еще  бы:  спасли  пароход,
оставили с носом беляков!
   - Друзья! - сказал Великанов. Он едва сдерживал волнение. -  Мы  победили
карателей, "Синий тюлень" в наших  руках.  Вы  знаете,  что  это  такое?  Мы
поможем партизанам, будем перевозить для них разные  грузы.  Мы  заведем  на
нашем пароходе новые порядки. У нас  будет  маленькая  плавучая  республика.
Друзья, все будет по-новому. Будем такими,  как  мой  отец  -  он  погиб  за
революцию - или как прапорщик Комаров, - не забыл Федя своего любимца.  -  И
дисциплина будет у нас крепкая. Мы все сделаем, не надо только  думать,  что
трудно... Виктор, машинист Никитин, полный вперед!
   - Есть полный вперед! - вскочил Никитин.
   - Но, -  улыбнулся  Федя,  -  пока  объявляю  часовую  передышку.  Потом,
пожалуй, будет не до этого.
   Все расселись посвободнее, вытянув усталые  ноги,  расслабив  натруженные
руки... Помолчав, стали вспоминать кто что. Особенное  впечатление  произвел
рассказ Ломова, как у них на "Кишиневе" в прошлом году чума случилась.
   - Настоящая чума? - округлила глаза Таня.
   - Конечно! Везли мы китайских пассажиров  в  Чифу.  Заболел  один,  потом
другой.  Наш  медик  говорит:  чума.  Пришли  в  Чифу.  Карантинный  врач  -
англичанин (порт китайский, а врач английский). Он, как узнал,  что  у  нас,
кубарем с трапа! Мы медицинскую помощь  просим,  а  портовые  власти  вместо
этого на нас два катера с пулеметами.  Это  на  случай,  если  мы  на  берег
задумаем сойти... А на борту у нас  к  тому  времени  двенадцать  мертвецов.
Выходит дело, всем погибать... -Ломов потрогал свою бородку. - Ладно. Я  все
это к чему говорю:  наш  старпом  Бочек,  Александр  Павлович,  добровольцем
взялся чумные трупы в гробы уложить, карболовкой залить - и на баржу их.
   Власти баржу подали нехотя, и то после того, как наш капитан пригрозил на
весь мир по радио объявить, что  творят  англичане.  Баржу  потом  вместе  с
гробами подожгли, горящую вывели в море и потопили...
   - И все это Бочек один делал? -  возмутился  Федя.  -  Неужели  никто  не
помог?
   - Нет, не один. С ним стармех Лепсин и трое матросов работали -  Соколов,
Жильцов и Лацит. Все добровольцы. Досталось им. Трупы закостенели. В гроб не
сразу уложишь. Приходилось кому руки, кому ноги ломать...
   -Жильцова я знаю, - сказал Федя, - нашу мореходку кончал.
   - Вот это моряки! - восхищенно воскликнул Никитин. - Настоящие моряки!  -
Машинист хотел сказать что-то еще, но...
   Таня вскрикнула и показала на дверь.
   В двери стоял американский проповедник.
   С взлохмаченной головой, одутловатый от пьянства, Томас Фостер как  ни  в
чем не бывало поигрывал молитвенником.
   - Простите, - сказал он, - куда все подевались? Где капитан, где поручик,
где мадам Веретягина?
   - Разве вы ничего не знаете, ваше преподобие? - пришел  в  себя  Федя.  -
Пароход выбросило штормом на мель, все  съехали  на  берег.  "Синий  тюлень"
взяли в свои руки мы...
   - Мы? Кто это "мы"? - Американец щурил глаза.
   - Партизаны, - с чувством сказал Великанов, посмотрев на приятелей. Он не
мог удержаться и похвастался: - Теперь я капитан парохода.
   - О-ла-ла! Партизаны!  А  вы  капитан,  господин  Федя...  -  Проповедник
спокойно зевнул, прикрыв ладонью рот. - Это хорошо, очень хорошо. Американцы
держат нейтралитет. Но я хотел бы... как эго сказать... немало  покушать.  Я
вчера выпил виски  и  хорошо  спал...  О-о,  -опять  протянул  он,  -  мадам
Веретягина нет, зато есть молодая девушка! - Он сделал  ударение  на  втором
слоге.
   - Вы не вчера пили, - с усмешкой поправил Ломов, - а позавчера. Да, вы  и
поспать мастер... Просим вас, мистер Фостер, позавтракать вместе с нами.
   -  Благодарю,  благодарю.  -  Проповедник  вынул  сигареты  и  поочередно
предложил всем. Но курильщиков не оказалось,  а  Ломов  курил  трубку.  -  Я
нахожусь,  как  бы  это  сказать,  в  авантюрный   роман,   Вальтер   Скотт,
Стивенсон... Действительно ли  я  проснулся?  Партизаны  захватили  пароход!
О-ла-ла!.. В далекие времена корабли захватывали пираты. - Он засмеялся. - И
красивый девушка. Я не люблю женщин на пароходе. Я всегда  говорил  поручику
Сыротестову: нам будет несчастье. От женщин одно зло и никакой пользы.
   - Мы не суеверны, ваше преподобие, - возразил Федя. - И не пираты.
   Все спустились в кают-компанию. Таня принесла кофе, яичницу, хлеб, кувшин
кипяченого молока с желтой  пенкой.  Оказывается,  одна  из  коров  доилась.
Молоко было жирное и вкусное, от него отказался только американец: он пришел
со своей бутылкой.  Опять  изрядно  выпив,  выспрашивал  подробности  аварии
судна.
   - Американский капитан не  оставляет  своего  пассажира  на  пароходе,  -
сказал проповедник. -  И  поручик  Сыротестов,  и  капитан  Тадзима,  хитрый
японец, - все забыли меня. Нехорошо, нехорошо. Бог наш, Джисус Крайст,  учил
не забывать ближнего. Да-да, так-так...
   Проповедник  подошел  к  старенькому  пианино  с   открытой   крышкой   и
пожелтевшими клавишами и стал тренькать одним пальцем какой-то псалом. Потом
он ушел к себе в каюту, должно быть, досыпать.
   Приятели решили, что Томас Фостер не страшен,  и  перестали  обращать  на
него внимание.
   - Ты свободен сейчас? - спросила Таня.
   Великанов кивнул.
   - Покажи мне свою каюту, - попросила девушка, слегка смутившись.
   - Пойдем.
   Долговязый Федя шагал через ступеньку. Таня едва поспевала за ним.
   В каюте полумрак. Федя раздернул зеленые шторки.
   Таня сразу увидела свою фотографию.
   - Ты... ты забыл меня на пароходе, -  грустно  сказала  девушка.  -  А  я
думала...
   Федя не выдержал и сознался.
   - Я сразу догадалась, где фотография, когда ты  пощупал  кармашек...  Вот
здесь. - Девушка прикоснулась рукой к Фединой широкой груди. - И  потом,  ты
как свекла покраснел.
   - И ты тоже покраснела.
   - Неправда, неправда!
   Оба вдруг замолчали.
   - Как ты жил без меня? - несмело сказала Таня.- Мне все кажется,  что  ты
стал другим.
   - Я такой же, Танюша, и немного  не  такой...  -  запнулся  Федя.  -  Мне
поручили важное дело, и я... - Вдруг он решил рассказать девушке все. -  Мне
поручили, Танюша... Это очень большая  тайна,  но  ты...  но  я  тебе  верю!
Партийный подпольный центр поручил не допускать  карателей  в  Императорскую
гавань. - Федя говорил короткими, отрывистыми фразами, будто ему не  хватало
воздуха. - И я... и мы сделали. Сначала один -  мне  было  очень  трудно,  -
потом вместе с Виктором... Мы  испортили  машину.  Не  совсем  испортили,  и
"Синий тюлень" ветер выбросил на берег... Я виноват,  что  пароход  чуть  не
погиб... Мне было так тяжело! И мой дядя, старший механик...  Он  помог  мне
устроиться в этот рейс, много сделал... во всем я виноват. Он, бедный, места
себе не находил... Танюша, ты пойми меня, партийный центр поручил! Ты знаешь
какое доверие, - торопился Федя. - А потом пришлось  якорь  подымать.  А  я,
знаешь, забыл, как брашпиль разобщается. Едва в  записках  отыскал...  очень
боялся. Когда пароход всплыл, я ход дал,  страшно  мне  было...  Не  выйдет,
Танюша, из меня капитана... А теперь в Императорскую гавань идти, курс  надо
прокладывать...
   Федя вдруг опустился на пол, уткнул  голову  в  Танины  колени  и  совсем
по-детски всхлипнул. Девушка не удивилась. Что  дальше  говорил  Федя,  было
совсем неразборчиво, и только она могла его понять.
   - Ты мой капитан, самый отважный, самый умный, - шептала Таня, поглаживая
дрожащей рукой его волосы. Она чувствовала себя счастливой,  наверно,  самой
счастливой на свете.
   Раздался  короткий  звук  пароходного  гудка  -  условный  сигнал:  "Всем
собраться на мостике". Таня встрепенулась.
   - Нас зовут, пойдем, - шепнула она. Машинист Никитин и матрос Ломов  были
нетерпеливы. И правда, надо спешить.
   Федя еще раз проверил свои расчеты.  Медным  транспортиром  со  стертыми,
плохо видимыми делениями  он  снял  с  карты  курс,  опять  проверил  -  все
правильно.
   - Немного правее, Танечка, - сказал он девушке,  -  еще  чуть.  Вот  так,
хорошо. Сколько на румбе?
   Старое рулевое колесо привычно скрипело.  И  снова  нагая  дева  на  носу
"Синего тюленя" послушно кланялась спокойному лазоревому морю.  Как  всегда,
кричали белые чайки, провожавшие пароход. Странно, после своей исповеди Федя
чувствовал себя куда спокойнее: "Вот теперь я могу сказать, что мне довелось
вести большой пароход, - подумал он не без гордости. - У многих в  мореходке
от зависти испортится аппетит... Еще бы, "Синий тюлень",  почти  пять  тысяч
тонн водоизмещения, не  катеришко  какой-нибудь,  под  командованием  Федора
Великанова вышел из  бухты  Безымянной  курсом  на  Императорскую  гавань...
Каково, ребятки? Вы еще не знаете, что такое ответственность!"
   Но было еще кое-что, делавшее Федину  победу  совсем  полной  и  особенно
приятной. Таня, его милая подружка Таня, стояла рядом.
   Наверно,  что-то  особенное  было  написано  на  лице  Великанова.   Таня
несколько раз отрывалась от компаса и  бросала  на  него  быстрые  улыбчивые
взгляды...
   Посадка на мель все же сказалась на пароходе.  Особенно  это  заметно  на
трубопроводах. То тут, то там из  ослабевших  фланцевых  соединений  свистел
пар. Никитину работы много: он за всех механиков и за всех машинистов - хоть
разорвись, все  равно  за  всем  не  уследишь.  Кое-где  в  корпусе  ослабли
заклепки, появилась водотечность. Воду надо было откачивать непрерывно.
   В кочегарку на "Синем тюлене" обычно выходило трое вахтенных:  один  -  в
угольных ямах, двое поддерживали огонь в  топках.  Теперь  вместо  них  один
Ломов. Но он крепко сложен, мускулист и ухитрялся справляться. Наверно,  ему
помогала песенка: "Я родня океану, он старший мне брат!.."
   О восстановлении динамо-машины и радио пока не приходилось думать - нужны
специалисты. Никитин надеялся, что они  найдутся  среди  партизан.  Мало  ли
уходило к ним в сопки разных людей!
   Под  руководством  Великанова  Таня  все  увереннее  ворочала   скрипучий
штурвал: огромный пароход легко покорялся маленьким девичьим  рукам.  Теперь
Федя мог отлучиться с мостика и при дневном свете осмотреть судно.
   В твиндечных помещениях, где жили  солдаты,  кавардак.  На  полу  обрывки
бумаги, старые портянки, бечевки и  всякая  дрянь.  В  углу  одиноко  стояла
забытая винтовка.
   "Даст  тебе,  голубчик,  за  нее  Тропарев",  -  подумал  Федя,  вспомнив
узловатую веревку в кулаках фельдфебеля.
   Он осмотрел винтовку. Не заряжена,  патронов  нет.  Федя  оставил  ее  на
месте.
   В носовом твиндеке было пусто. На нарах могли бы разместиться  сотни  три
пассажиров. В этом рейсе здесь хранили груз: тюки  с  шерстью,  груженные  в
бухте Орлиной.
   Шерсть хорошо  уложена,  покрыта  новым  брезентом  и  сверху  перевязана
пеньковой веревкой.
   В самом носу парохода - убогий матросский кубрик. Двенадцать коек...
   Сейчас здесь  тоже  тихо.  Матрацы  сбиты,  на  палубе  мусор,  брошенные
впопыхах пожитки. На столе остался пузатый медный чайник, несколько  кружек,
ломоть ржаного хлеба, солонка и бутылочка острого китайского соуса...
   Интересно, что лежит в трюме? Феде  захотелось  посмотреть.  Он  отвернул
брезент, лежавший на люке, вытащил  две  тяжелые  деревянные  лючины,  зажег
фонарик и стал спускаться по скобяному трапу.
   Груза было немного, едва половина трюма.  Тут  были  тюки,  мешки,  ящики
разных размеров, бочки. Федя заметил связки чугунных сковородок и небольшие,
но тяжелые ящики с охотничьим порохом.
   На каждом ящике, тюке черной или красной краской  написан  номер.  Больше
всего в трюме съестных  продуктов:  мука,  крупа,  сахар,  бобовое  масло  в
жестяных банках...
   Все товары шли в Императорскую, купцам. На них выменивали у  зверобоев  и
таежных жителей пушнину, оленьи панты, женьшень.
   Федя почувствовал духоту. Нагреваясь на солнце,  черные  пароходные  бока
создавали в  трюме  парниковую  атмосферу.  Чувствовался  неприятный  запах,
обычный  в  трюме  старого  судна.  Приторные  испарения  сточных  колодцев,
хранивших следы прежних грузов, смешивались  с  запахами  находящихся  здесь
товаров: пахло свежевыделанными  кожами,  ржавым  железом,  кофе,  туалетным
мылом.
   "Для перевозки вот этих товаров построен "Синий тюлень", - подумал  Федя.
Все-таки  прежде  всего  он  был  учеником  мореходного  училища.  Забота  о
сохранности груза - главная обязанность всего экипажа и  капитана.  Об  этом
неустанно твердили его преподаватели; Феде всю  жизнь  предстоит  заниматься
этим  делом  -  благополучно  доставлять  грузы  по  назначению.   Небрежное
обращение с грузом, а еще хуже, воровство - тяжкое преступление.  Тому,  кто
замечен  в  этом,  никогда  не  плавать  на  пароходе:  хищение  груза  хуже
мародерства.  За  века  морских  перевозок  выработалось  множество  правил.
"Наверно, я никогда не смогу понять всех их тонкостей, -  думалось  Феде.  -
Особенности договоров на перевозки, коносаменты, диспашер, общая  и  частная
авария..." И вдруг вспыхнула другая мысль: "Партизаны!  Надо  передать  весь
груз "Синего тюленя"  партизанам.  К  черту  купцов!  Они  наживают  бешеные
деньги, обманывая охотников. Партизаны голодают, а здесь такие запасы!.."  И
новая острая мысль, как укол: "Но это воровство груза... Я, Федор Великанов,
еще не успев окончить мореходное училище, украду пароходные грузы..."
   Но  перед  глазами  Феди  тайга,  шалаши,  построенные  на  скорую  руку,
дымящиеся костры, на треногах греются котлы с водой.  Партизаны  завтракают!
На завтрак кружка горячей воды, кусок сахару и два черных сухаря. А как  они
одеты!.. Рваная обувь, старое, залатанное обмундирование...
   А, что сейчас вспоминать школьные лекции! Жизнь потруднее задачи  ставит.
Юноша, которому когда-то еще предстоит водить корабли  по  диплому,  недавно
чуть не загубил один пароход. Который раз  за  этот  рейс  Феде  приходилось
делать не так, как учили его наставники. И теперь Великанов решил:  то,  что
он  сделает,  -  не  воровство,  а  только   справедливость,   революционная
справедливость.
   "Надо  осмотреть  весь  трюм,  все  кладовые.   Ведь   когда   грузились,
рассчитывали и на экипаж и на солдат, а вывезти на  берег  во  время  аварии
почти ничего не успели". Федя двинулся дальше, освещая фонариком все новые и
новые товары и продукты. Мука, гречневая  крупа  и  пшено,  кусковой  сахар,
ситец, ящики с обувью,  охотничьи  сапоги  -  какое  богатство!  Дальше  шли
консервированная говядина, сыр, сгущенное молоко... Все, все это надо отдать
партизанам! Великанов присел на какой-то ящик, обитый полосовым  железом,  и
представил, как "Синий тюлень" входит в какую-нибудь  неизвестную  бухту.  К
борту швартуется моторный  катер,  на  палубу  поднимаются  бородатые  люди,
перепоясанные ремнями и пулеметными лентами. Это партизаны. И Федя ведет  их
в трюм, показывает свои сокровища... Его обнимают, хвалят, он спас отряд  от
голодной смерти. "Не  благодарите  меня,  -  говорит  Федя,  -  не  надо.  Я
комсомолец, я должен был так сделать"... "А друзья?  Виктор,  матрос  Ломов,
Танечка? - Феде стало ужасно стыдно. - Разве я один снял судно с мели, разве
один привел его в бухту к партизанам? Как это могло случиться, что ты  забыл
друзей? Ишь, гусь лапчатый, "я" да "я"! А сам говоришь про новые порядки..."
Федя очень строго отчитал себя.
   В трюме тихо, как в пещере. Из-за бортов глухо доносится  журчание  воды.
Работа машины ощущается как совсем слабые толчки. Юноша  собрался  выходить,
но услышал какую-то возню и писк. Он не сразу понял, в чем дело.  Вскочил  с
ящика и осторожно пошел на шум. В луч фонарика  попал  разорванный  мешок  с
крупой. На мешке дрались две крысы. Сцепивши