Неужели  Вячеслав  Стремницкий
будет в меня стрелять?.." Юноша быстро  пересилил  себя,  поправил  суконный
красноармейский шлем и двинулся дальше.
   На востоке чуть побелело. Приближалось утро. Туман  медленно  расходился,
темная листва деревьев зазеленела. Завозились, зачирикали  в  кустах  птицы.
Наконец Великанов уткнулся в забор из грубого отесанного штакетника. Притаив
дыхание, он остановился и поднял руку: внимание, осторожность.  На  камне  у
калитки сидел пожилой солдат с винтовкой между колен.
   Окна дома закрыты ставнями. Когда  разведчики  снимут  часового,  кабарга
прокричит трижды.
   - Давай я. Мне не впервой, - прошептал партизан Колотуша
   Федя кивнул.
   Солдат с кряхтением нагнулся, потрогал прохудившийся сапог. В этот момент
Колотуша бросился на него. Оба рухнули на землю...
   Кабарга прокричала три раза.

   * * *

   Лидия Сергеевна Веретягина проснулась в четыре утра  и  больше  не  могла
уснуть.  Смерть  Сыротестова  ошеломила  ее.  Этот   ограниченный   человек,
офицер-купчик, все же как-то стал близок. "А как он гордился, бедняга, что с
ним аристократка..." Они мечтали о привольной жизни за границей. Было решено
не возвращаться во Владивосток, а из Императорской гавани  уходить  в  Китай
или Японию. О защите Приморья от  большевиков  поручик  давно  не  заикался,
видимо, он не очень-то надеялся на белоповстанческие силы.
   "Сережа, Сережа, тебя убили дикари, - томилась  Лидия  Сергеевна,  -  они
тоже  большевики..."  Веретягину  неотступно  преследовала  картина   гибели
Сыротестова. Разве кто-нибудь мог подумать, откуда грозит опасность? "Мы шли
ловить партизана Великанова. Это он виноват в смерти Сережи,  он  узнал  про
соболиные шкурки в трюме. Когда  мы  увидели  пароход  на  камнях,  раздался
выстрел. Пуля попала Сереже в висок, около уха. Боже, боже...  Он  не  успел
сказать ни одного слова..." Что было потом,  она  плохо  помнила...  Солдаты
стреляли по кустам, где темнело облачко дыма. Поручик был убит из кремневого
ружья.
   Лидия Сергеевна не знала о камлании орочей. Не знала,  что  дух  великого
Севона повелел сломать жезл, наказать поручика.
   Веретягина скрипела зубами и ломала руки. Сама  не  сознавая  зачем,  она
задержала похороны. Гроб стоял в комнате рядом.  Там  же  спали  фельдфебель
Тропарев, капитан Гроссе и старик буфетчик. По  приказанию  Лидии  Сергеевны
Тропарев сегодня должен отслужить панихиду. Потом погребение.
   Лидия Сергеевна встала с кровати, пошла в соседнюю  комнату.  Фельдфебель
густо храпел на полу, накрывшись тулупом.
   Гроссе и Евграф Спиридонович, повернувшись друг к другу спиной, спали  на
одном матрасе, набитом сеном.
   Остановившись у гроба, Веретягина впилась взглядом в окоченевшее, мертвое
лицо. Потрескивая, горели свечи у изголовья.
   Она стиснула руки в кулачки, поднесла их к груди... О чем  она  думала  в
эту минуту? Жалела  ли  незадачливого  спутника  своего  или  задыхалась  от
бессильной злости, что все рушится?
   Тут Веретягиной почудился шум за дверью.  Словно  кто-то  шарил,  пытался
нащупать щеколду.
   - Кто там? - спросила Лидия Сергеевна. Ей  стало  страшно,  она  схватила
браунинг. Но за дверью затихло.
   - Тропарев, - позвала она негромко. Тот даже не  шевельнулся.  Подошла  и
толкнула его ногой. - Фельдфебель!
   Афанасий Иванович  проснулся.  Он  мгновенно  сбросил  тулуп,  вскочил  и
испуганно моргал.
   - За дверью кто-то есть, - дрожа, прошептала Лидия Сергеевна. - Чужие!
   Тропарев взял винтовку, потихоньку шевельнул  затвором,  послал  в  ствол
патрон и подошел к двери. Прислушался, потом рывком открыл ее.
   Лидия  Сергеевна  вскрикнула.  В  дверях  стоял   в   мокрой   куртке   и
красноармейском шлеме Федор Великанов. За ним еще кто-то. "Великанов виноват
в смерти Сережи, он большевик..." И Веретягина, почти не целясь, выпустила в
Федю чуть не всю обойму своего пистолета.
   Юноша покачнулся, выронил винтовку и, схватившись за грудь,  свалился  на
пороге.
   Фельдфебель, рыча, ринулся  вперед,  сбил  с  ног  партизана  Колотушу  и
раздробил ему голову прикладом. Ломов успел выскочить во двор.
   - Тревога! - закричал фельдфебель, стреляя раз за разом вдогонку матросу.
- Тревога!
   Капитан Гроссе, ничего не понимая спросонья, метался по  комнате.  Евграф
Спиридонович тоже проснулся, но лежал тишком, смекнув, в чем дело.
   Теперь перестрелка и крики слышались по всему лагерю. Фельдфебель  увидел
несколько человек, которые, стреляя на ходу, бежали к открытой калитке.  Все
чаще стрельба у палаток, кое-где схватка переходила в рукопашную.
   Что делать? Тропарев решил: надо спасаться.
   Он захлопнул дверь, завалил ее тяжелым столом  и  скамьями.  Распихав  по
карманам патроны, плечом высадил вместе со ставнями окно, выходящее к  лесу,
набросил шинель на Лидию Сергеевну и схватил ее в охапку.
   - Сережа, Сережа... Надо  похоронить,  оставь  меня,  хам,  -  отбивалась
Веретягина.
   - Партизаны... - хрипел  Тропарев,  закрывая  ей  рот  бородой.  -  После
панихиду справим.
   Лидия Сергеевна царапалась, кусалась, но фельдфебель не обращал внимания.
Выбравшись из окна с Веретягиной на руках, он быстро скрылся в лесу.

   Глава двадцать шестая

   В ТАЙГЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ РАЗНЫЕ ЛЮДИ

   Фельдфебель Тропарев сидел на вершине огромного кедра.  Дерево  росло  на
сопке. С высоты хорошо видна коричневатая  лента  реки,  опоясывающая  почти
замкнутым кольцом сопку и большой участок  первобытного  леса,  которого  не
касалась еще рука человека.
   Тропарев понял, почему через двое суток они очутились на прежнем месте, и
снова уверовал в свои силы: не заплутали, а река подвела.
   После ночного налета партизан фельдфебель и Лидия Сергеевна шли по  лесу,
не  разбирая  дороги,  -  только  бы  подальше.  На  второй  день   Тропарев
подстрелили кабана.  Беглецы  разложили  костер,  обсушились  и  первый  раз
наелись досыта. Потом они встретили мутную, быструю реку и  решили,  держась
ее, спуститься к морю. А получилось не так: шли, шли  -  и  вышли  на  следы
своего костра...
   Тропарев не торопился слезать с дерева. Как красиво вокруг!
   Перед  его  глазами  простирались  пологие  холмы,  покрытые  хвойным   и
лиственным лесом. На западе нагромождения  малых  и  больших  сопок,  словно
застывшие зеленые волны, постепенно поднимались все выше и  выше.  У  самого
горизонта синели далекие зубцы Сихотэ-Алиня. На востоке туманилось море...
   День занялся чудесный. Солнце прогоняло из впадин  и  ложбинок  последние
клочья тумана, воздух делался прозрачным,  голубым.  По  небу  плыли  редкие
кучевые облака, их причудливые тени ползли по бескрайнему  синевато-зеленому
таежному ковру.
   Послышалось соболиное урканье. Над головой фельдфебеля зашуршало.  Темный
пушистый зверек с быстрыми веселыми глазками смотрел на человека.
   "Прекрасно творение рук твоих, боже милостивый, - подумал Тропарев,  -  и
велико, необхватно. Можно месяц идти, и души людской не встретишь..."
   Но что это? Он с силой сжал сук, за который держался, и  стал  напряженно
вглядываться. За  коричневым  кольцом  реки,  на  юго-западе,  тонкой  сизой
струйкой курился дымок.
   "Человек, жилье, пища", - пронеслось в голове; дымок в  тайге  говорит  о
многом. Проученный капризом реки, Тропарев на этот раз  заметил  направление
по компасу и осторожно сполз с кедра.
   Лишь несколько дней провела Лидия Сергеевна в лесу, однако ее трудно было
узнать. Она постарела на десяток лет, лицо опухло и покраснело, руки и шея в
болячках: ее барская кожа особенно пришлась по вкусу комарью. Вместо обуви -
сплетенные из  ивовых  прутьев  лапти,  ноги  обмотаны  тряпьем.  На  плечах
офицерская шинель Сыротестова.
   Веретягина сидела, прислонясь спиной к дереву, и безучастно  смотрела  на
остатки костра. Золу покрыл слой мошкары: опалив крылья, она падала на угли,
пока те совсем не остыли.
   - Видел дым, - пробасил фельдфебель.  -  Идем,  Лидия  Сергеевна,  может,
людей встретим.
   Не сказав ни слова, Веретягина встала и покорно  поплелась  за  Афанасием
Ивановичем.
   Ветерок, дующий  прямо  в  лицо,  донес  хриплое  карканье  и  удушливый,
тошнотворный запах. На полпути им встретилась порожистая прозрачная речушка,
стекавшая с ближних сопок в реку с мутной коричневой водой.
   Приток заполнили тысячи и тысячи лососей. Много мертвой рыбы плыло  вверх
брюхом, но  живая  продолжала  медленно  двигаться  против  течения.  Лососи
почернели, все в ссадинах, тощие от голода. Хвост и плавники обтрепались.  У
самцов вид еще ужаснее: верхняя челюсть  скрючилась,  зубы  отросли,  как  у
хищного зверя.
   Множество воронья, прыгая по песку, клевало дохлую рыбу. Тут были и орлы,
и пернатая мелочь. Несколько диких свиней  выхватывали  лососей  из  воды  и
чавкали над рекой, как над корытом.
   Берег был усеян рыбьими костями.
   - Никогда больше не стану есть рыбу, - с отвращением передернула  плечами
Лидия Сергеевна.
   - Жрать захочешь, матушка, - станешь, - прогудел Тропарев, вытаскивая  из
воды обеими руками по рыбине. - Мы их приготовим -  пальчики  оближешь...  -
Оглянувшись, добавил: - Смотри, медведь ягодой лакомится. -  Он  показал  на
черемуху, разросшуюся по берегу, помятую и обломанную.
   Деревья  шевелились.  Но  медведи  уже  не  производили  впечатления   на
Веретягину: слишком часто они встречались. На той  мутной  реке  они  видели
плывущий ствол большого дерева;  на  нем  сидели  медведица  с  медвежонком.
Заметив людей, медведица забеспокоилась и  хотела  сойти  в  воду.  Но  люди
стояли спокойно, и медведица раздумала. Маленькое семейство проплыло мимо...
   Перебрались  через  приток.  Его  противоположный  галечный  берег  зарос
белокопытником. Фельдфебель срезал несколько длинных мясистых черенков  и  с
удовольствием пожевал их. Лидия Сергеевна отказалась.
   Дальше пошли напрямик, продираясь сквозь путаницу лиан, дикого  винограда
и лишайника, бородами свисавшего с деревьев.
   Время близилось к полудню, когда Лидия Сергеевна почуяла запах  табачного
дыма. Она раздула ноздри и, прихрамывая, прибавила шаг.
   У глинобитного домика с камышовой крышей  мирно  постреливал  костер.  На
огне грелся сизый от копоти котелок. На деревянном обрубке сидел человек,  а
на соседних деревьях уже расселось воронье: оно ждало поживу.
   Тропарев отвел рукой ветку и разглядел. "Китаец не китаец...  Ороч?  Тоже
вроде не похож... Гиляк, может быть?" - старался он  догадаться.  Человек  у
костра был одет в рванье, выглядел  худым,  изможденным.  Лицо  морщинистое,
седой. Наконец фельдфебель разглядел косоворотку под ремешком с  напуском  и
кожаные унты.
   "Ороч, - решил он, - ну конечно, ороч", - и обрадовался ему, как родному.
   Старик встал, сходил в дом и вернулся  с  каким-то  кульком.  Всыпал  его
содержимое в котелок.
   Теперь Тропарев рассмотрел на ороче передник, пропитанный олифой, и кусок
барсучьей шкуры, похлопывавший его сзади.
   "Искатель женьшеня, - догадался фельдфебель. - Передник предохраняет  его
от росистой травы,  а  на  барсучью  шкурку  он  может  садиться,  не  боясь
промочить одежду. На левой руке должен быть деревянный браслет".
   Старик дымил трубкой с длинным чубуком.
   - Боже, как хочется курить! - простонала Лидия  Сергеевна.  -  Попроси  у
него.
   Тропарев хотел было выйти  из  укрытия,  но  его  опередили.  На  лужайку
выскочили двое мужиков в солдатских обносках, с винтовками. Они так обросли,
что фельдфебель не сразу узнал своих солдат. "Веточкин, мозольный  мастер...
Захаров... Как они здесь очутились? Тоже удрали?"
   - Наши! - подалась вперед Веретягина. Тропарев бесцеремонно  придавил  ей
плечо.
   Ороч испуганно смотрел на подбежавших к нему бородачей.
   - Давай сюда, - с угрозой сказал старику  Веточкин,  протягивая  руку,  -
корень!
   Ороч молчал, переводя взгляд с одного на другого.
   - Русского языка не понимает, - облизнул губы  Захаров.  -  А  мы  и  так
обойдемся. - Он стал обшаривать одежду на ороче. - Нашел! - ухмыльнулся  он,
держа берестяной пакетик с целебным корнем.
   Старик закричал, как раненый, ухватившись  темными,  сухими  пальцами  за
рваную солдатскую шинель.
   Мозольный мастер Веточкин  свалил  ороча  прикладом  в  затылок.  Солдаты
закинули тело в кусты, едва не задев Лидию Сергеевну.
   Вернувшись к костру, Веточкин вынул из-за  голенища  ложку  и  попробовал
варево в котелке. Одобрительно буркнув, он снял его с огня.
   - Давай подходи, Степан.
   "Озверели  совсем,  бандюги,  -  думал  Тропарев,  -   пожалуй,   и   нас
пристукнут".
   Два выстрела, один  за  другим,  прервали  мысль  фельдфебеля  и  завтрак
солдат. Мозольный мастер подпрыгнул и упал головой в кашу. Захаров повалился
на бок и царапал землю.
   - Жизнь дает только бог, - пробормотал  Тропарев,  -  а  отнимает  всякая
гадина. Никогда не угадаешь, что может приключиться  с  человеком  и  откуда
ждать напасти.
   Лидия Сергеевна напряглась; приоткрыв рот, она смотрела во все глаза.
   - Хамы, мужики, пусть убивают друг друга! - сказала она, глубоко дыша.
   Афанасий Иванович хмуро покосился на Веретягину, вздохнул и отодвинулся.
   На поляну неторопливо вышел еще один человек. Он был в синем,  на  голове
войлочная шляпа, в руке винтовка наперевес. Выдающиеся скулы, маленький нос,
глаза с монгольской складкой век.
   - Хунхуз! - сразу признал Тропарев.
   Человек в синем подошел к недвижным солдатам и по очереди ткнул их носком
сапога.  Не  спуская  все  же  с  них  глаз,  поднял  котомку  Захарова   и,
покопавшись, выудил из нее берестяную коробочку.  Больше  ему  здесь  делать
было нечего. Еще раз бросив взгляд на убитых, хунхуз вскинул ружье за  плечо
и исчез в кустарнике.
   Фельдфебель и Лидия Сергеевна слышали, как потрескивают сухие  ветки  под
ногами "промышленника". Долго они не решались выйти на поляну.  Может  быть,
еще кто следит за сизой струйкой дыма от костра искателя женьшеня...
   Когда костер совсем потух, беглецы осмелились наконец подойти к домику.
   Это была зверовая фанза со стенами из еловых жердей, оплетенных ветками и
обмазанных глиной. Вход  прикрывала  узкая  дверь,  сколоченная  из  тесаных
досок, навешенная на ременных  петлях.  Два  подслеповатых  окошечка.  Около
фанзы,  наверно,  был  небольшой  огород.  Сейчас  тут  все  было  изрыто  и
растоптано кабанами. Внутри фанзы пахло глиной и чесноком.
   По стенам шли глиняные каны, похожие на русские лежанки. Внутри  них  для
тепла проложены дымоходы. К левой лежанке примыкала печь с вмазанным  в  нее
чугунным котлом.  На  жердях  под  крышей  висели  сухие  початки  кукурузы,
охвостья от связок чеснока, ссохшаяся оленья шкура.
   Веретягина  с  отвращением  сбросила  с  лежанки  какие-то   лохмотья   и
повалилась на нее, теряя сознание от усталости.
   - Я не уйду отсюда три дня, - пролепетала она. - Натопи печь.
   Тропарев принес хворосту, зажег печь.  Нарубил  свежих  еловых  веток  и,
приподняв Лидию Сергеевну, застлал каны душистой хвоей.
   Котомки солдат  и  старика  ороча  внес  в  дом  и  теперь  перебирал  их
содержимое.
   Искатель женьшеня носил с собой целое богатство. В его котомке  хранились
моток тонких сыромятных ремней, запасные унты, пустая консервная банка, шило
с костяной ручкой, пучок сухой травы, когти медведя,  маньчжурский  табак  и
две трубки. На самом  дне  -  твердые,  как  камень,  сухари  и  самодельный
деревянный божок, завернутый в тряпку.
   Кожаные унты фельдфебель отложил для Веретягиной. "Ей как  раз  впору,  -
думал он, - у орочей маленькие ноги".
   Тропарев посмотрел на ивовые лапти на ногах женщины.  В  первый  же  день
бегства он сплел для нее их вместо туфель на тонких каблуках.
   И в солдатских котомках нашлось немало полезного. У каждого  -  по  сотне
патронов и  по  две  смены  чистого  белья.  Эта  находка  очень  обрадовала
фельдфебеля, а то он посмотрел как-то на свою рубашку, а по ней неприятности
ползают... У Веточкина оказалась почти новая гимнастерка.  В  котомках  были
также охотничьи ножи, иголки, нитки, холщовые портянки, мыло и сушеная рыба.
На мозольный инструмент Афанасий Иванович взглянул довольно равнодушно.
   Теперь Тропарев не боялся за будущее. Даже отличный топор  нашелся.  "Нет
ничего лучше, - взвесил он его в своих огромных ручищах.  -  Воевал  русский
мужик топором, и дома строил,  и  корабли...  С  таким  инструментом  против
любого зверя не страшно".
   В фанзе фельдфебель сразу заметил берестяные коробки, по таежному  обычаю
оставленные для случайного путника; в них соль, рис, кирпичный чай и  табак.
Берестянки висели на ремешках под крышей. Он мысленно  поблагодарил  кого-то
заботливого. Но кто хозяин этого  домика?  Только  не  ороч.  Нет  медвежьих
черепов, торчащих на шесте или на суку. Да и огород орочи  не  держат.  Одно
было  ясно  -  фанза  принадлежала  искателю  женьшеня:  об  этом   говорили
валявшиеся  повсюду  костяные  палочки,   которыми   выкапывают   из   земли
чудодейственные корни, и множество пустых коробочек разных размеров.
   "Ишь ты, тары сколь наготовил", - думал Тропарев, роясь по углам фанзы.
   Потом Афанасию Ивановичу пришла иная мысль: "Почему я вынес из лагеря эту
женщину? - спросил он себя. - Пожалел, что попадет в руки партизан? Или жену
себе искал?"
   Сейчас он, пожалуй, раскаивался в  своем  поступке.  По  природе  он  был
добродушен и уживчив, но  и  ему  все  больше  претили  высокомерный  тон  и
странные речи сестры милосердия - генеральши. "Чужая баба,  -  думал  он,  -
тронутая. Бог с ней..."
   Путешествие по тайге пошло в некотором роде на  пользу  Лидии  Сергеевне.
Истерические припадки как рукой  сняло.  Однажды  она  попробовала  закатить
глаза и упасть в обморок, но Афанасий Иванович ткнул ей пальцем  под  ребро,
да так, что она сразу пришла  в  себя  и  больше  не  пыталась  фокусничать.
Перестала она и декламировать про покойников. Тропарев этого не любил.
   Недавно Лидия  Сергеевна  призналась  ему,  что  родилась  поповной,  это
расположило к ней бывшего священника. Потом он вспомнил свою попадью, тихую,
добрую женщину, и шумно вздохнул: "Ах, почему эта не такая, как моя любезная
покойница!" - подумал Тропарев.
   Когда лососиное жаркое и чай  были  готовы,  Афанасия  Иванович  разбудил
Веретягину.
   - Зеркало бы, - жалобно сказала Лидия Сергеевна.
   - Обойдешься, и  так  хороша.  -  Тропарев  покосился  на  ее  изъеденное
мошкарой лицо.
   Прежде всего Веретягина закурила. Она жадно глотала трубочный дым. Грубый
самодельный табак ел Афанасию Ивановичу глаза. Он терпеть не  мог  табачного
дыма, это у него  осталось  еще  от  родительских  заветов.  Но  приходилось
терпеть.
   - Потрясающая картина, - стала вспоминать Веретягина, размачивая сухарь в
кипятке. - Сначала двое убивают одного, потом приходит еще  один  и  убивает
тех двух... Что они отнимали друг у друга, эти дикари? Березовую кору?
   - Целебный корень женьшень, - ответил Тропарев.
   -  Ах,  слышала.  Женьшень!  Он  излечивает  стариков,  делает  их  снова
молодыми, - несколько игриво сказала Лидия Сергеевна. -  Этот  старик  хотел
омолодиться?
   - Нет, он хотел продать корень. Целое лето бродил по тайге, жил в  холоде
и в голоде, а когда богатство было в руках...
   - Богатство? Сколько он стоит, этот корень?
   Тропарев подумал.
   - Я слышал, что, бывало, за один корень во  Владивостоке  платили  тысячу
рублей золотом.
   - Но как хунхузы смеют  так  разбойничать  у  нас?  -  Веретягина  изящно
почесала грязным пальцем спутавшиеся волосы.
   - А кто им, хунхузам, запретит в тайге-то? Много развелось  охотников  на
чужинки. При царях не могли унять, а сейчас и подавно.
   - И все из-за женьшеня? - Лидия  Сергеевна  выколотила  и  тут  же  снова
набила трубку.
   - Не только. Табачница, здоровье  беречь  надобно,  -  посмотрел  на  нее
Тропарев. - В тайге богатства много. Весной панты  изюбриные,  готом  корень
этот. А кто и золотишко роет... Зимой соболь... шкурка две-три