каппелевцы монархисты? - удивился старлейт. -  Ходят  слухи,  что
вашу армию больше устраивает демократическое правительство
   - Ер-рунда-с! Пускай говорят, пускай верхняя одежда у кого-то с розоватым
оттенком... Может быть, не знаю. Но подштанники, смею вас уверить,  на  всех
совершенно белые!
   Курасов прекрасно понимал, что  офицерский  корпус  и  солдаты  не  могут
властвовать без поддержки местных  сил.  Такой  силой  была  дальневосточная
буржуазия, и она отказалась ставить на братьев Меркуловых, то есть  помогала
военным. Слишком нагло японский капитал старался  оттолкнуть,  выпихнуть  из
Приморья национальный русский капитал.  Слишком  безоговорочно  поддерживали
японцев  Меркуловы.  Торгово-промышленная  палата  зорко  следила  за  всеми
событиями. Местные воротилы согласились на кандидатуру  генерала  Дитерихса.
Не обошлось без советов американского консула  мистера  Макгауна.  Думая  об
этом,  полковник  усмехнулся.   Пожалуй,   американцы   не   дадут   японцам
бесконтрольно, то есть без них, хозяйничать на русском Дальнем Востоке. Да и
Дитерихс вряд ли вытянет... Впрочем,  в  эти  свои  соображения  Курасов  не
считал нужным посвящать морского офицера.
   - Газеты пишут, - сказал  моряк,  -  о  каком-то  земском  соборе,  чтобы
выбрать нового правителя. Кому и зачем нужна эта канитель?
   - Генерал Дитерихс слишком монархичен, пожалуй, больше, чем был сам царь.
Он хочет служить молебен по всем правилам.
   Черный с золотым ободком телефон опять слабо заверещал, будто через силу.
   - Хорошо... Вы настоящий Шерлок Холмс, Соломаха. - На  этот  раз  Курасов
был более разговорчив. -  Продолжайте  поиски,  возьмите  еще  людей.  Гм...
Подтверждаются наши предположения? Вы так думаете?
   Полковник дал  отбой,  расправил  закрутившийся  шелковый  шнур.  Заметив
любопытный взгляд моряка, он сказал:
   - Час назад на рельсах найден  изуродованный  труп.  Врачи  говорят,  что
смерть наступила раньше, чем колеса разорвали тело... Обнаружены три пулевые
раны, одна - в сердце. Стреляли из нагана, почти в упор. В  кармане  пиджака
этого человека нашли пропуск аянского коменданта  на  имя  Ивана  Белова.  -
Курасов положил сигару. - Вот так, дорогой барон, теперь  я  утверждаю,  что
Иван Белов состоял в партизанской шайке, укравшей соболиные меха.
   - Но кто же его бросил под поезд? - вырвалось у Моргенштерна.
   Полковник развел руками.
   - Сожалею, но мне  пока  неизвестно.  Надеюсь,  что  именно  вам  удастся
разъяснить многие подробности. Кстати, как команда на "Сибиряке" -  там  нет
каких-нибудь розовых?
   - Таких нет. Половина команды  черноморцы.  Пришли  со  мной  на  "Франце
Фердинанде", люди  абсолютно  надежные.  Но  остальные...  -  барон  скорчил
гримасу, - гм... распустились. Есть подозрения, но  пока  ухватиться  не  за
что. На флоте, господин полковник, мы поддерживаем добрые старые порядки.  В
вашем вкусе, - добавил он, усмехнувшись. - На  вечерней  перекличке  команда
поет "Боже, царя храни". Ну, и священники оставлены на всех кораблях.
   - Я рекомендую твердой рукой очистить сторожевик. - Лицо полковника снова
стало  строгим,  глаза  злыми.  -  Если  у  подозрений   недостает   фактов,
направляйте таких людей с пакетом на мое имя. Факты найдутся. Однако, барон,
- полковник посмотрел на часы, - в четыре у меня деловое свидание.  Не  смею
вас больше задерживать.
   Офицеры раскланялись.
   Проводив старшего  лейтенанта,  Курасов  захлопнул  кабинет  на  замок  и
переоделся. На улицу он вышел в превосходном сером штатском костюме и шляпе,
с плащом на руке.

   Глава вторая

   ТОВАРИЩ АНДРЕИ, УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ПАРТИЙНОГО ЦЕНТРА

   Утро было хорошее. Вдали, в голубоватой дымке,  виднелся  покрытый  лесом
разлапистый Русский остров, закрывающий от моря бухту Золотой  Рог.  В  небе
плыли легкие  облака.  В  бухте  почти  безветренно.  Изредка  на  лазоревой
поверхности сверкал пенистый барашек... В  пролив  Босфор  медленно  вползал
зелено-белый пароход с длинной, как макаронина, трубой; над  ней  поднимался
черный дым; он догонял жемчужные облака  и  лениво  уплывал  вместе  с  ними
куда-то в сторону моря.
   От острова шла шампунька.  Она  медленно  приближалась.  Китаец-лодочник,
стоя на корме, без устали поворачивал весло то вправо, то влево. Он мурлыкал
себе  под  нос  что-то  очень  протяжное,  монотонное.   Весло   однообразно
поскрипывало в уключине. Под плоским носом журчала вода. Парус на бамбуковой
мачте слегка шевелился от чуть заметного дыхания ветерка.
   Шампунька проскользнула возле огромного серого корпуса японского крейсера
с золоченой хризантемой на форштевне и направилась к Эгершельду. Теперь стал
виден и пассажир в синей робе  и  серой  кепке,  полулежавший  в  лодке.  Он
задумался и не замечал резких вскрикиваний чаек, кидавшихся на остатки пищи,
выброшенные с борта крейсера. Пассажир Василий Петрович Руденко был  плотный
человек средних лет и среднего роста. Правая его  бровь  была  приподнята  и
рассечена шрамом. От безделья мысли в голове Руденко густо наползали одна на
другую. Он вспомнил свою нелегкую жизнь.
   "Скоро пять лет, как отгремела  Октябрьская  революция.  По  всей  России
рабочий и крестьянин крепко  взяли  власть  в  свои  руки,  а  наша  доля  -
по-прежнему хоронись в лесах и сопках. В Приморье  полно  белогвардейцев:  и
оружием грозят, и кусают больно. Генералов -  пруд  пруди...  Русский  народ
державу свою строит, а у нас правители, будь им неладно, торгуют народом.  А
что сделаешь? Сила солому ломит. Народу-то в Приморье не  густо,  в  газетах
писали - полмиллиона едва наберется. А Москва далеко.
   Интервенты... В России их и след простыл, а у нас до сих  пор  японцы  на
шее сидят, да и другие норовят, что плохо лежит, ухватить".
   Василий Петрович поднял глаза на иностранные  суда,  дымившие  на  рейде.
"Ишь ты, откуда только не набежали! - думал он со злобой. - Все  за  русским
добром... А может быть, мне только чудится?" - подшутил он сам над собой.
   Руденко  зажмурил  и  вновь  открыл  глаза.  Перед  ним,  как  и  раньше,
раскинулась лиловая гладь, стоял босой лодочник, лениво ворочавший веслом. И
по-прежнему стояли на якорях чужеземные пароходы...
   Китаец курил длинную трубку, серебристый дымок быстро таял  в  прозрачном
воздухе.
   На лиловой  поверхности  бухты  вдруг  забил  фонтан.  Руденко  не  сразу
догадался, что это кит зашел в бухту. И опять потекли думы. "Богатый  у  нас
край... а живется простому народу туго. Ох, туго... А все почему?! В  России
партия всеми делами ворочает, а у нас коммунистов  травят.  Во  Владивостоке
десять партий, а может быть, и дюжина наберется. Как пауки в банке,  дерутся
за  власть.  Если  счесть  -  четырнадцать  "правительственных"  переворотов
устроили. И все из кожи лезут, чтобы японцам угодить".
   Потемнело, словно нашла на солнце туча,  -  шампунька  плыла  под  кормой
океанского парохода без груза. Из воды  выступала  лопасть  винта  до  самой
ступицы. Василий Петрович посмотрел на  огромный  руль,  прочитал  на  корме
понятное слово: "Лондон". "Порт приписки, - догадался он. -  Тоже  с  пустым
брюхом пришел". Но вот какой-то толчок  изнутри  направил  мысли  по  другой
дороге. "Товарищ Андрей меня вызывает, и срочно. К  чему  бы?  Скоро  узнаю.
Засиделся на Русском острове. Надоело, глаза ни на что  не  глядят.  Как  бы
опять не влипнуть, - на Полтавской еще, поди, не забыли... - Он  усмехнулся,
вспомнив свое бегство. - А жена как справляется, Сергунька?..  Как  они  без
меня, бедные?"
   Две недели Руденко отсиживался на Русском острове после побега из подвала
контрразведки. Смешно сказать,  он  нашел  убежище  в  бывшей  императорской
военной академии, осевшей в пустой казарме. Вернее, там приютилось  то,  что
осталось от академии. Служителем при академии был его родной  дядя.  Василий
Петрович узнал, что тут живут и несколько  заслуженных  профессоров,  теперь
никому не нужных, что здесь штабелями  громоздятся  чуть  ли  не  сто  тысяч
томов, когда-то заполнявших  стеллажи  в  здании  на  Суворовском  проспекте
Петербурга. С берегов Балтийского моря книги перекочевали к  Тихому  океану.
Академическую библиотеку увезли, чтобы не досталась большевикам.
   Руденко  помогал  дяде  присматривать  по   хозяйству,   за   старенькими
профессорами, но чаще оставался один.
   Первое время было очень беспокойно. С часу на  час  он  ждал  курасовских
ищеек. По ночам просыпался и в страхе ощупывал постель, чиркал спичкой. Нет,
он не на Полтавской. Понемногу обвык, и одиночество больше не тяготило  его.
Он полюбил чудесную природу острова, не  уставал  любоваться  густым  лесом,
глубокими извилистыми бухтами, ставил силки на зверюшек и птиц, ловил  рыбу.
Тишина, раздолье. По воскресеньям сюда приезжала владивостокская публика  на
гулянье. Играли духовые оркестры. Солдаты выползали из казарм. В  такие  дни
Руденко не показывался из своей комнатушки.
   Остров был не так уж безобиден.  На  нем  прятались  дальнобойные  форты.
Каппелевцы школили молодых офицеров. Под  землей  были  захоронены  огромные
склады  боеприпасов.  На  острове  жили  американские  солдаты,   охраняющие
радиостанцию.
   Везде искали контрразведчики сбежавшего моряка, а вот на Русский  остров,
да еще под крышу бывшей академии, заглянуть не сообразили.
   Сегодня  карантин  с  Руденко  был  снят.  Его   вызывал   уполномоченный
партийного центра товарищ Андрей.
   Но вот и берег.  Старик  китаец  подогнал  шампуньку  к  гладким  камням,
торчавшим из воды. У самого берега Руденко одним прыжком выбрался на  землю.
Лодочник передал ему две плетеные корзины с рыбой. Василия Петровича  ждали.
Он сразу  узнал  грузчика  Игнатенкова.  Друзья  расцеловались  по  русскому
обычаю, крест-накрест...
   На Эгершельде безлюдно. Владивосток еще не успел протереть глаза от  сна.
Даже рабочий народ только-только  поднимался  с  постелей.  Дымились  трубы,
хозяйки готовили завтрак.
   Перемолвившись  скупым  словом,  товарищи  взяли  по  корзине   (рыба   -
маскировка, на всякий случай) и медленно стали подниматься на взгорье.
   Время тревожное. В городе  расплодились  бандитские  шайки.  Каждый  день
грабежи, убийства. Повсюду шарили агенты разведок и контрразведок.  Все  они
искали главного врага - большевиков и партизан. И чем ближе наступало  время
исчезнуть всей белогвардейской нечисти, тем она была злее.
   Руководству большевистской  партии  приходилось  скрываться.  Принимались
самые строгие меры  конспирации.  Всем  еще  помнился  прошлогодний  провал.
Подпольщики готовили восстание в каппелевских частях. Дело шло неплохо, но в
октябре  события  неожиданно   обернулись   катастрофически:   контрразведка
арестовала члена  областного  бюро  Дарелло.  Он  предал  партию.  В  городе
начались повальные аресты  и  расстрелы.  Контрразведчики  с  фотокарточками
активистов бегали по улицам, врывались в дома.  Большинство  тех,  кого  они
уводили, уже не возвращались обратно.
   Начались аресты и в воинских частях.  Восстание  не  удалось.  Это  были,
пожалуй, самые суровые месяцы. Партийный актив ушел в  партизанские  отряды.
По указанию Дальбюро ЦК  партии  во  Владивостоке  осталась  лишь  небольшая
группа, работавшая в глухом подполье.
   Да,  прошлогодние  события  -  тяжелый  удар.  Долго  пришлось  партийной
организации залечивать раны, собирать силы после предательства Дарелло.
   Зато полковник Курасов доволен.  Он  был  главным  закулисным  режиссером
погромов...
   Приятели подходили к цели. Улица тянулась  берегом.  С  одной  стороны  -
дома, с другой - крутые обрывы к морю.

   * * *

   Представитель партийного центра товарищ Андрей давно  сидел  в  маленькой
комнате задумавшись, подперев голову руками. Иногда бывает  так:  будто  все
ясно,  а  сомнения  гложут.  И  чем  больше  думаешь,  тем  сомнительнее   и
невероятнее  кажется  дело.  Так  и  сейчас.  Что  может   быть   проще:   в
Императорской гавани партизаны убили офицера, и каппелевцы  направляют  туда
карательный отряд.  Не  раз  приходилось  товарищу  Андрею  быть  свидетелем
подобных вещей... Но, с другой стороны, Императорская гавань была отдаленным
пунктом в Приморье и не  играла  заметной  роли  в  стратегических  замыслах
белоповстанцев. Имело ли смысл  направлять  туда  дорогостоящую  экспедицию?
Искать там, в неоглядной тайге, партизан все равно что ловить блоху на брюхе
живого медведя.
   Чутье подпольщика подсказывало, что здесь нужно искать особую  подкладку.
А может, Императорская гавань - это для  отвода  глаз;  вдруг  они  задумали
высадить карателей в ином месте, в  тылу  у  другого  партизанского  отряда,
захватить его врасплох? Все  это  тревожило  товарища  Андрея.  Он  еще  раз
перебрал все "за" и "против". Он не забывал, что по  "ту  сторону  баррикад"
умный, напористый враг, не брезговавший  никакими  средствами,  -  полковник
Курасов. Он известен подпольщикам.
   А  товарища  Андрея  знали  в  контрразведке:  у  полковника   была   его
фотография. Подпольщик выглядел на ней старше своих лет:  небольшая  бородка
клинышком и очки. Волосы острижены бобриком. Но то на фотографии.  Теперь  у
него ни бороды, ни очков. И прическа совсем  другая  -  на  пробор.  Товарищ
Андрей уже привык приглаживать волосы. Он улыбнулся:  маленькая  хитрость  с
фотографией  преобразила  его.  Иногда  хотелось  ему   увидеть   полковника
Курасова. Какой он на вид?  Он  мысленно  представлял  высокого,  худощавого
офицера, с  большим  лбом,  блондина  и  почему-то  в  пенсне.  "Проиграешь,
полковник, - сказал про себя товарищ Андрей. - Все равно проиграешь - против
народа воевать трудно и бесполезно".
   Неожиданно мысли товарища  Андрея  приняли  другой  оборот.  Он  вспомнил
младшенькую дочку Олечку. Ей недавно сравнялось два  года.  Заболела  корью,
бедняжка, лежит с высокой  температурой.  Олечка  все  просила  принести  ей
золотую рыбку. Он видел большие карие глаза девочки, слышал слабый  голосок:
"Хочу золотую рыбку, папочка". Товарищу Андрею везло на дочерей. Олечка была
пятая: три черные головки и  две  золотые.  Девочки  по  очереди  переносили
разные болезни. Забота о докторах и лекарствах  не  оставляла  его  все  эти
годы. Вспомнилась и своя молодость. Служба машинистом на кораблях  Сибирской
флотилии. Восстание матросов и солдат в 1906 году; он в нем участвовал. Пять
лет каторжной тюрьмы. Вернувшись во Владивосток, работал  в  железнодорожных
мастерских на Первой речке.  В  1917  году  вступил  в  партию  большевиков,
участвовал в установлении Советской власти. Но недолго продержалась тогда  в
Приморье народная власть. Пришли интервенты -  и  снова  тяжелая  и  опасная
жизнь...
   Выползло на  поверхность  всякое  вражье.  Пришли  и  ушли  белочехи.  На
короткое время власть народного собрания - и снова  белогвардейщина.  Черные
дни правления братьев Меркуловых, и теперь впереди маячит  фигура  диктатора
Дитерихса. Товарищ  Андрей  в  партийном  подполье  заслужил  славу  мастера
трудных дел. Он отличался неутомимостью и каким-то особым чутьем,  прекрасно
ориентировался в меняющейся обстановке. Он доставал деньги, оружие,  выходил
на рискованные встречи с нужными людьми - и всегда удачно...
   Скрипнула  дверь  в  прихожей.  Товарищ  Андрей  прислушался.  В  комнату
осторожно вошел Руденко.
   - Здравствуй, здравствуй, Василий! - поднялся ему навстречу подпольщик и,
не подавая руки, неожиданно спросил: - Послушай, у тебя дети есть?
   - Мальчонка, в Спасске с матерью живет, - удивился Руденко.
   - Ну, тогда ничего, давай руку. А то у меня  младшенькая  корью  хворает.
Боялся, твоих не заразить бы. Не знаешь, у нас рыбки продаются где-нибудь?
   - Рыбки? На базаре какие хочешь. У нас с собой две корзины еще живых...
   - Золотые рыбки, игрушечные.
   - А-а, понятно. В магазинах на  Светланке  раньше  продавали,  теперь  не
знаю.
   Вскоре дверь снова  приоткрылась,  вошел  представитель  союза  грузчиков
Павел Федорович Кондрашев.
   - Прости великодушно, товарищ Андрей, запоздал, - сказал он, вытирая  лоб
синим полотняным платком.
   Товарищ Андрей посмотрел на  приглашенных,  поправил  шелковый  поясок  с
кистями на русской рубахе, пригладил на стороны чуть седеющие волосы, тронул
маленькие усики.
   - Итак, начнем...  Тебе,  Павел,  удалось  проверить,  куда  направляется
"Синий тюлень"? - обратился он к Кондрашеву.
   - Да.  Туда.  В  Императорскую.  Беляки  ярятся  на  партизан  за  убитых
офицеров.
   - Большой отряд пойдет на пароходе?
   - Около шестидесяти человек, - не сразу ответил  Кондрашев.-  Солдаты  из
батальона особого назначения. Сибиряки.
   - Не понимаю, - словно про себя сказал  товарищ  Андрей,  -  на  что  они
надеются? Партизаны сидеть на месте не будут, уйдут в лес. Вряд  ли  там  их
достанут солдаты - они никогда не отважатся рыскать по  тайге.  А  больше  в
этой гавани карателям нечего делать. Ты уверен, что именно туда направляется
отряд?
   - Вполне.
   Кондрашев имел основание отвечать на вопросы  твердо.  Лишь  накануне  он
долго  разговаривал  с   унтер-офицером   Тропаревым.   Откровенная   беседа
состоялась в ресторане "Поплавок" после  двух  бутылок  холодной,  со  льда,
водки. Представитель союза грузчиков исподволь, терпеливо выпытывал, куда  и
зачем идут солдаты на "Синем тюлене". Ответ был один:  в  Императорскую,  на
расправу с партизанами. Опьянев,  Тропарев  был  несносен:  лез  целоваться,
щекотал усами и бородой; он то проклинал партизан, то пытался петь  рыкающим
голосом что-то церковное. В конце концов  Кондрашев  решил,  что  деньги  на
водку ушли не зря и что унтер-офицер говорил правду.
   Наконец он увидел грузовые документы, заготовленные для "Синего  тюленя".
Порт доставки грузов - Императорская гавань.
   - Ну что ж. Мы  должны  выручить  партизан,  -  помедлив  сказал  товарищ
Андрей.  И  все-таки  сомнения  не  оставляли.  Его  даже  сердила  излишняя
уверенность Кондрашева. "Но что можно предложить иное? Пустые гадания. Я  не
имею никаких оснований не верить людям. А главное, при всех  обстоятельствах
карателей надо уничтожить". И он решил не разубеждать  собеседников.  -  Вот
ты, товарищ Кондрашев, докладывал, что народ на этом  судне  свой,  крепкий.
Давай покажи на личности, обсудим вместе.
   Моряков "Синего тюленя" Кондрашев знал неплохо.
   - Владимир Туманов, - начал он,  раскурив  трубку  с  прогнутым  коротким
мундштуком. - Человек лучше не надо, машинист, на судне три года плавает.  А
потом Петряков Фома, кочегар, а еще Тимчук - радиотелеграфист. Эти  тоже  не
подведут. - Кондрашев задумался, помолчал. - Лобков Василий, Ванюшин Тимофей
- матросы. И они надежные ребята: сколько оружия в Святую Ольгу  мы  с  ними
перетаскали, не счесть... Два дня назад и я еще одного на пароход  подослал,
тоже неплох - Глушенко Семен, знаете небось? Вот и весь мой доклад.
   Товарищ Андрей потрогал пробор, усики.
   - Гоже. Народ, вижу, сильный...  Ох  и  табак  у  тебя  едучий...  Ну-ка,
Василий Петрович, выскажись, ты  на  Добровольном  флоте  людей  лучше  всех
знаешь.
   - На подбор ребята, - подтвердил с гордостью Руденко, - гвардия, таких ни
на одном судне нет.
   О рейсе "Синего тюленя" он ничего не знал. На  Русский  остров  слухи  не
доходили. Почувствовав сомнения товарища Андрея, Василий Петрович  решил  не
откладывая выяснить все, что можно.
   - Павел, устрой меня в артель, - толкнул он приятеля  локтем.  -  Дня  на
два, грузчиком, а?
   - Можно, - согласился Кондрашев, - сегодня же сделаем.
   Товарищ Андрей записал что-то себе в блокнот.
   - Ну, а теперь обсудим, как быть с оружием для  партизан,  -  сказал  он,
подняв голову. - Нам удалось добыть несколько сот винтовок, патроны и четыре
новых пулемета. Все это надо отправлять срочно...
   Обсуждение затянулось. На улице показались прохожие. Громыхая  по  камням
железными ободами колес, потянулись в порт  грузовые  извозчики.  На  вокзал
торопились китайцы  с  рогуль