это же Иртыш! Вон там, на изгибе реки, Омск.  И
сразу же в его мозгу возник образ верховного правителя, отчетливый, живой до
мелочей. Черные тяжелые глаза Колчака смотрели на него с презрением... Потом
он увидел приемную адмирала в особняке на берегу Иртыша, большую  комнату  с
длинным столом под  малиновой  скатертью,  высокие  стулья.  Здесь  заседали
министры... На зеленой стене  вместо  роз  Дитерихсу  представилась  штабная
карта-трехверстка с линией фронта, с полками и дивизиями.  "Почему  я  отдал
приказ первой армии уйти в тыл? - вдруг опалила мысль.  -  В  самую  тяжелую
минуту отказался от поста главнокомандующего?  Генерал  Сахаров  требовал  у
Колчака моего расстрела... "Ты не хотел победы адмиралу, дезертир Дитерихс",
- произнес чей-то голос внутри... "Колчак был  недостаточно  монархичен,  он
шел на уступки разным эсерам, - стал оправдываться Дитерихс. - Быть  меньшим
монархистом, чем император, нельзя, - вспомнил он где-то прочитанное,  -  но
больше - сколько угодно..." Уж он-то, Дитерихс, прекрасно понимал это. Стать
спасителем трона и русской церкви, вторым после царя человеком в государстве
- вот мечта, за которую генерал был готов поступиться  чем  угодно:  честью,
справедливостью, долгом...
   Генерал очнулся. Курасов, развались в кресле  и  положив  ногу  на  ногу,
курил.
   - Мы, - сказал Дитерихс, вздохнув, -  должны  доказать,  что  на  русской
земле остались еще люди, протестующие против Советов с оружием в руках.
   - Доказать... кому?
   - Неужели вам непонятно, полковник? - стал снова раздражаться  правитель.
- Нам необходимо военное выступление в Забайкалье, без него  мы  задохнемся.
Но предварительно мы должны растрепать красные  силы.  -  Дитерихс  облизнул
кончики пальцев. Когда он волновался, в них ощущалась противная сухость.
   - А если нас постигнет неудача? Недавно  я  получил  тревожные  сведения.
Западные  горизонты  не  радуют.  Возможна  переброска   из   Читы   красных
подкреплений. Генерал Верж-бицкий считает всякое военное выступление заранее
обреченным...
   - Вержбицкий? А генерал Молчанов  утверждает  другое.  Если  восстание  в
Забайкалье не вспыхнет, то мы не сможем удержаться в Приамурье. Если...
   -  Значит,  ваше  превосходительство,  у  нас  только  одна   надежда   -
забайкальское белое подполье? - Курасов решил договорить до конца.
   - К счастью, есть еще одна сила.
   - Именно?
   - Если мы достаточно ясно покажем миру, что на русской земле с оружием  в
руках борются русские люди,  то...  -  правитель  поднял  блеклые  глаза  на
полковника,  -  то  японцы  могут  остаться.  В   Токио   есть   влиятельные
политические круги, которые позаботятся об этом.
   - Ваше превосходительство, - не удержался  полковник,  -  только  что  вы
хотели видеть Приамурье без японцев. Вы говорили...
   - К сожалению, красная угроза проникла  глубже,  чем  я  ожидал,  -  чуть
поколебавшись, сказал Дитерихс. -  Психологически  Приамурский  край  готов,
пожалуй, принять большевиков.
   - В таком случае я отказываюсь  понимать,  генерал,  для  чего  прольется
кровь солдат и офицеров? За японское благополучие? Чтобы они  могли  получше
укрепиться на русской земле?
   - Я сам... Я, собственно говоря... - в замешательстве промямлил  Дитерихс
и еще раз облизал пальцы. Руки у него были белые и какие-то совсем мертвые.
   - Слишком дорогая цена за два месяца власти... призрачной.
   - В Чанчуне скоро начнется решающая конференция,  и...  и  наши  действия
могут...
   - Значит, наши военные действия - спектакль  для  делегатов  конференции?
Это авантюра, генерал!
   - Когда она  удается,  авантюристов  называют  великими  государственными
людьми, - хладнокровно сказал Дитерихс.
   - Я думал, русские солдаты, те, что прошли Сибирь, перенесли столько... -
Курасов запнулся, выдержка готова была покинуть его.  -  Я  думал,  что  они
заслуживают лучшей участи.
   - Полковник, - внушительно сказал Дитерихс, - если мы сорвем конференцию,
задержится вывод японских войск из Приамурья. Вы понимаете -  это  блестящая
победа белого движения на востоке России!
   - Я утверждаю,  что  интервенция  приносит  нам  только  вред,  -  жестко
возразил Курасов. - Японцев интересует своя выгода, а на Россию им  плевать.
Вмешательство иностранцев позволяет  большевикам  играть  на  патриотических
чувствах народа. Опора на  иностранные  штыки,  а  не  на  собственные  силы
разлагает белое движение...
   - Полковник, вы, вы... вы демократ! - тончайше вскричал Дитерихс.
   - Ваше превосходительство...
   - Я вас не задерживаю! - бушевал генерал.
   - Счастливо оставаться, ваше превосходительство.
   Но Дитерихс уже сник:
   - Ах, подождите... Вернитесь, дорогой полковник.
   Курасов остановился.
   -  Спиридон  Денисович  вчера  мне  доверительно  сообщил,  что   большие
надежды... весьма большие...
   - Спиридон Денисович, ваше превосходительство, каналья, каких поискать, -
злорадно сказал Курасов.
   - Вы решили меня сегодня добить, полковник.
   - Вы должны знать правду. Меркуловы уже  наворовали  миллионы,  а  теперь
готовятся тягу дать.
   - Доказательства! - побагровел Дитерихс. - Извольте дать  доказательства!
- Он ударил сухоньким кулачком об стол. - Я упеку их на  каторгу,  вышлю  за
пределы края... Извольте дать доказательства!
   - Ничего вы не сделаете, дорогой генерал, ни-че-го.  Пока  японцы  здесь,
Меркуловы в безопасности. Вам я сказал это лишь для  того,  чтобы  вы  лучше
знали ваших помощников.
   - Что же вы предлагаете, Николай Иванович, что, по-вашему,  нужно,  чтобы
спасти положение? - Генерал как-то сразу успокоился и хитро прищурил глаза.
   - Время работает против нас, и работает беспощадно и быстро. Сегодня наша
власть здесь - тень, бледнеющая с  каждым  днем.  -  Курасов  не  говорил  -
забивал гвозди. - Мое мнение? Немедленно  начинать  подготовку  к  эвакуации
войск. Последний японец должен  сесть  на  корабль  после  того,  как  будет
посажен  наш  последний  солдат.  Вывезти  за  границу  нужно  и  военных  и
гражданских - всех желающих. Это наша  святая  обязанность...  Тогда  меньше
прольется русской крови и  больше  уцелеет  солдат...  Все  остальное,  ваше
превосходительство, ей-богу, никому не нужная забава...
   Как только Дитерихс сказал,  что  японцы  спасут  Россию,  Курасов  сразу
положил на него крест. "Как я мог даже подумать, - злился он на себя, -  что
генерал с такой фамилией поможет России? Лошадник был, лошадником и остался.
- Полковник вспомнил былое увлечение Дитерихса. - Мы сами,  без  таких,  как
он, спасем Россию. Но только сами, своими руками, никакие иностранцы нам  не
помогут".
   -  Ах,  как  вы  прямолинейны,  полковник!  -  обиженно  покачал  головой
правитель. - Все не так страшно, как вам  рисуется.  Японский  император  не
допустит распространения революционной заразы ни здесь, ни у себя в  стране.
Ее  надо  уничтожить  тут,  на  морских  границах,  ибо  кто  дотропется  до
антихристова огня, тот не может не загореться.
   Курасов только вздохнул.
   - Вы все же надеетесь на японцев, ваше превосходительство?
   - По-вашему, я принял власть и великие  заботы  только  для  того,  чтобы
эвакуировать  из  Приамурского  края  войска?  Это   может   сделать   любой
интендант...
   Дитерихс замолчал, скорбно опустив углы губ.
   В этот момент за дверью  послышался  топот  тяжелых  сапог,  приглушенный
спор. Дверь распахнулась,  и  на  пороге  возник  унтер-офицер  с  огромными
кулачищами.
   - Господин генерал, разрешите обратиться к господину полковнику, - сказал
он вытянувшись.
   - Пожалуйста, голубчик, обращайся, - промямлил Дитерихс.
   - Господин полковник, вам срочная депеша.
   - Давай. - Курасов протянул руку.
   Отбивая шаг, унтер-офицер подошел и передал ему пакет из серой оберточной
бумаги с пятью сургучными печатями. Курасов сломал печати.
   "Задержана доставкой тчк Творятся  подозрительные  вещи  тчк  Предполагаю
бухте Орлиной на пароход проникли партизаны тчк Сыротестов бездействует  тчк
Прошу ваших указаний тчк Иван Курочкин".
   -  Можешь  идти,  -  обернулся  к  посыльному  Курасов.  Небрежно   сунув
телеграмму в карман, он встал. - Простите, Михаил Константинович,  по  долгу
службы я вынужден вас покинуть... Ничего особенного, -  ответил  Курасов  на
вопрошающий генеральский взгляд, а про себя  с  тревогой  думал:  "Задержана
доставкой", непонятно... Опять партизаны. Дело запутывается... дьявольщина!"
- Дай бог, ваше превосходительство, чтобы  все  было  хорошо,  -  сказал  он
вслух. - Однако прошу: не верьте политиканам, пекущимся о своей выгоде. Если
захотите знать истинное положение дел - я всегда к  вашим  услугам...  И  не
думайте, что эвакуировать двадцать пять тысяч человек очень просто... Я рад,
ваше превосходительство, откровенной беседе. Спасибо за прекрасный обед.
   "Слишком достойный человек полковник Курасов, - думал Дитерихс, оставшись
один. - Но французы говорят: если достоинства продолжаются дольше, чем надо,
и обнаруживаются не тогда, когда надо, и не там, где надо, они  переходят  в
недостатки. - Генерал отхлебнул из бокала, подержал  вино  во  рту  и  опять
воззрился на зеленые стены. -  Черт  возьми,  сегодня  Колчак  не  дает  мне
покоя... А ведь многие тогда верили, что я витаю в  грезах,  верю  в  высшую
небесную волю и в чудесное избавление от большевиков... Гм, если бы  не  эта
маскировка, колчаковские генералы  не  пощадили  бы  меня.  Религиозность  -
превосходная ширма! Глубоко верующий?! - усмехнулся Дитерихс. - Как все,  ни
больше ни меньше. Безобидный, выживший из ума генерал! Так думают  про  меня
многие сейчас. Пусть думают, дуракам в России всегда жилось легче... Что мне
Россия? Когда я ем ее хлеб - ну, тогда понятно, приходится быть русским.  Но
скоро, очень скоро называться русским будет невыгодно. Они теперь мало стоят
в глазах иностранцев. А вот такие  спасители  России,  как  Врангель,  имеют
право на признание и почет. Разницы,  собственно  говоря,  между  нами  нет.
Генерал Врангель на западе России,  генерал  Дитерихс  -  на  востоке.  Надо
продолжать борьбу, чужие жизни  стоят  очень  дешево.  Я  должен  не  просто
покинуть край, а уйти героем. А там пусть русские Иваны  грызут  друг  другу
глотки..."
   Генералу Дитерихсу совсем не страшно стать приживалкой и в  любой  другой
стране.
   Скрипнула дверь, Дитерихс, шевеля губами, перекрестился,  ударяя  себя  в
грудь и плечи. Он истово молился до тех пор, пока удивленный лакей  тихонько
вышел, прикрыв за собой дверь.
   "О том, что я здесь молился, сегодня же узнает  весь  Владивосток",  -  с
удовлетворением подумал правитель.

   Глава пятнадцатая

   ФЕДЯ СДАЕТ МОРСКОЙ ЭКЗАМЕН

   - Товарищ капитан, - с важностью отрапортовал к вечеру Виктор Никитин,  -
машина в порядке. В топках заложены огни. Котлы еще теплые, за ночь поднимем
пар. Ваши приказания?
   На смуглом лице Никитина торжественное выражение. И голос сегодня у  него
особенный. Федя вполне понимал товарища. Если сегодня он капитан, то Никитин
старший механик.
   - Только с огнем осторожнее, - предупредил Великанов.  -А  то  на  берегу
догадаются и прихлопнут нас, как в мышеловке.
   - Из машины не видно, я со свечой работаю. В такую погоду с берега трудно
заметить: опять туманом затягивает.
   Никитин вытер руки чистой ветошью,  совсем  так,  как  это  делал  "дед",
Николай Анисимович.
   У Феди тоже все было готово. На штурманском столе лежал  нарисованный  от
руки план бухты с отметками глубин, несколько мореходных карт,  толстый  том
лоции. И книга по морской практике, взятая в рейс из училищной библиотеки.
   Никитин с любопытством разглядывал  Федины  зарисовки  на  плотном  белом
листе.
   - Это бухта Безымянная, Таня  верно  сказала,  -  объяснил  Великанов.  -
Видишь, тут лагуна, и в лоции так - совпадает, - и отмель  есть.  И  река...
Направление с главным компасом сверил. Как всплывем - сразу назад подадимся,
потом развернемся вот сюда, поюжнее; дальше - на  восток.  А  там  иди  куда
хочешь, везде открытое море.
   - Все  понятно,  -  сказал  Никитин.  -  Художник  ты,  Федя,  избу  даже
нарисовал... И у меня в машине тоже по плану. Как только приготовлю  главный
двигатель, откачаем балласт, поднимем якорь и... полный вперед. -  Он  опять
вытер руки ветошью.
   - Где Ломов? - спросил Федя. - Ты его в кочегарку, что ли, определил?
   - Перебрасывает уголь ближе к котлам. Суточный запас  готовим.  На  ходу,
если из бункеров брать, одному не управиться. Серега в  кочегарке  и  раньше
работал, ему объяснять не надо. А Таня на камбузе хозяйничает. На завтрак  -
яичница с ветчиной из капитанского запаса... - Виктор поднял большой палец.
   Когда  все  обговорили,  Никитин,  подсвечивая  фонариком,  спустился  по
внутреннему трапу. Через палубу с огнем ходить нельзя.
   Мысль об опасности не покидала друзей. Каждый из них волновался и рисовал
мрачные картины. Если бы только в лагере карателей  догадались  о  том,  что
происходит  на  пароходе,  немедленно  послали  бы   катер   или   илюпки...
Вооруженные солдаты подымаются  по  трапу,  Феде  слышится  крикливый  голос
Гроссе...  Удар  по  всем  надеждам,  и  над  партизанами   снова   нависает
опасность... Сила, оружие на стороне капитана  и  поручика.  Значит,  больше
осторожности. А главное, скорее сорвать "Синий тюлень" с мели. А уж тогда...
Тогда не догонят никакие каратели! Нервы Феди напряглись  до  крайности.  Он
старался успокоить себя, что при такой погоде - то туман, то мелкий дождь  -
вряд ли заметны на корабле люди. Все ж таки далеко до лагеря -  две  морские
мили.
   Федя Великанов волновался и по другой причине. Он  всего-навсего  ученик,
совсем зеленый в морских делах, а сегодня приходится  командовать  настоящим
большим пароходом. Он снова и снова вспоминал все, что говорилось в  училище
на занятиях по морской практике.  Снятие  судов  с  мели...  Завозка  якорей
исключается. Темно, да и не справиться вчетвером. Что же остается?  Откачать
как можно больше воды, пароход поднимется, а тогда работай задним  ходом.  А
может быть, лучше одновременно откачивать воду и работать машиной?  Пожалуй,
так.
   Не  забыть  бы  про  якорь.  А  когда  пароход  всплывет  и  надо   будет
прокладывать курс, не забыть про поправки: девиация, склонение.
   Таблица девиации висит на стене. Склонение указано на карте. Сколько  раз
приходилось Феде решать эту, казалось бы, пустяковую задачу  на  исправление
курса и в классе и на практике! И все же сейчас страшновато.  Недаром  зовут
эти задачи душегубками. Много ученических душ загубили они на  экзаменах.  А
сейчас никто тебя не проверит, не покажет  ошибку.  Теперь  только  на  себя
надейся. А как  же  -  капитан!..  Федя  благоговел  перед  капитанами,  они
казались ему существами особыми. В капитана Успенского, с которым  ходил  на
первую свою практику, он был влюблен. В Федином классе у  всех  были  "свои"
капитаны, которых они боготворили.
   Он  представил  себе  Успенского.   Милый   Иван   Михайлович,   высокий,
невозмутимый, строгий,  но  справедливый  человек.  Он  никогда  не  повышал
голоса, не то что маленький крикливый Оскар Казимирович. Феде казалось,  что
таких капитанов, как Гроссе, вообще не должно быть. "Корабль для тебя все, -
говорил Иван Михайлович, - твой дом,  твоя  честь,  вся  жизнь.  Никогда  не
забывайте это!"
   "Не упустил ли я еще  чего-нибудь?"  -  повторял  Великанов  лихорадочно.
Когда собственного опыта  нет,  приходится  все  одалживать  в  учебниках  и
справочниках.  Вспомнил  Федя  Алексея  Алексеевича,  преподавателя  морской
практики. "Никогда не надейтесь на память, друзья  мои,  -  говорил  Алексей
Алексеевич.  -  Сто  раз  проходите  возле  маяка,  помните   характеристику
преотлично, а все же загляните в лоцию: бывают заскоки в мозгах.  Ошибешься,
перепутаешь сигналы, а капитан не  имеет  права  ошибаться  -  он  пароходом
командует". Великанов помнит и такой  наказ  Алексея  Алексеевича:  "Капитан
никому не должен показывать волнения. Переживай как хочешь, но улыбайся.  Не
торопись,  поспешность  в  твоих  действиях   может   быть   расценена   как
беспокойство. А беспокойство капитана - тревога для остальных. Плавал  я  на
пассажирском пароходе, друзья мои, шел как-то из Владивостока в Одессу. Сижу
после ужина в первом классе, с пассажирами беседую. И вдруг  наш  ресторатор
Прохоров, человек он как бы не совсем морской, с торопливостью  подходит  ко
мне и шепчет на ухо: "В носовом твиндеке  пожар".  Пассажиры  видят  у  него
испуг на лице и заволновались. Стали меня спрашивать, не случилось  ли  чего
на пароходе, нет ли опасности... Пожар на  пароходе  дело  страшное,  однако
паника еще страшнее. Я говорю пассажирам: "Ничего  серьезного,  господа",  а
ресторатору приказываю принести бутылку пива. Принес мне официант пива, я  с
пассажирами пошучиваю. Ну, они успокоились. В  душе  у  меня  в  те  минуты,
конечно, черт знает что, но  по  моему  лицу  пассажиры  ничего  не  узнали.
Так-то, друзья..."
   Чего только  не  передумал  Великанов  за  этот  день!  Мысли  с  бешеной
скоростью вертелись у него, перепрыгивая с  одного  на  другое.  Конечно,  у
каждого капитана когда-то было в жизни незабываемое событие - выход в первый
самостоятельный рейс. Чувствуешь себя как на  экзаменах,  из  всех  закутков
памяти лихорадочно выгребаешь свои знания. Обычно в этих  случаях  у  моряка
есть собственный опыт,  и  немалый.  Плавание  старшим  помощником  особенно
укрепляет знания судоводителя и тренирует его. Но у  Феди  не  было  никакой
практики.  Почти  для  любого  дела  он  мучительно,  ощупью  сам  отыскивал
правильное  решение.  И  обстоятельства  оказались  совершенно   необычными,
пароход брошен, сидит на мели в опасном месте.  В  его  распоряжении  вместо
опытного экипажа всего два моряка и Таня. Но зато  такая  проба  сил  должна
была сказать ему многое: получится из него настоящий капитан или нет.  Здесь
играют роль не только знания, но сила воли, отвага. За  действиями  Феди  не
следили бывалые моряки, готовые осудить за каждую ошибку, но ему, как любому
новичку, казалось, что за ним смотрят.
   "А как поднять якорь? - встрепенулся Федя. - Что надо делать с брашпилем?
Сначала взять на стопор, потом соединить шестеренки,  стопор  отдать...  так
ли?" Юноше показалось, что он что-то забыл. Сразу  прошиб  пот.  Он  схватил
старенький учебник, аккуратно обернутый  бумагой,  разрисованной  якорями  и
парусниками, и стал торопливо листать  его.  В  книге  нет.  Как  же  теперь
быть?.. Вспомнил про свои записки: в черную клетчатую тетрадь  он  аккуратно
заносил все. Где она? А вдруг осталась на берегу? Или в его каюте?
   Федя схватил фонарик и почти сбежал по трапу. Вот дверь  кают-компании  с
китайскими драконами, буфет - тараканье царство, где, бывало, он дежурил  по
вечерам... Несколько шагов по коридору правого борта, каюта буфетчика, рядом
- Федина, с эмалированной дощечкой над дверью: "Стюарды".  Каюта  маленькая,
двухместная. Федя открыл рундук, пошарил на  верхней  полочке.  "Астрономия"
Шульгина в темно-красной обложке,  "Навигация"  Беспалова,  "Астрономический
английский ежегодник"... и вот,  наконец,  в  его  руках  черная  клеенчатая
тетрадь. Федя сразу успокоился. Теперь все в порядке.
   Нет, не все. Он вынул из нагрудного  кармашка  фотографию,  завернутую  в
плотную бумагу, осветил место над койкой,  где  торчали  четыре  осиротевшие
кнопки, и бережно прикрепил ее на прежнее место. Таня вновь улыбнулась ему.
   Великанов вышел на палубу. Темно. Из машины доносился негромкий ритмичный
стук - захлебываясь, с трудом работал насос, выкачивая  воду  из  балластов.
Хлопнула топочная дверца в котельной. Зазвенела по железным  плитам  настила
лопата - там сгребали уголь. Раньше Великанов не обращал внимания  на  такие
звуки из недр парохода. Теперь каждый стук и шорох касался его, капитана,  и
воспринимался всем его существом. На  корме  он  услышал