д. Великанов  не  верил  своим
ушам. Как будто кто-то играл на скрипке. Что-то очень грустное.  Волшебство!
"Жив я или нет?"
   Федя наступил на колкую железную заусеницу и чуть не  вскрикнул.  Жив!  А
музыка то нарастала, то спадала, трогая душу  тоскливой  напевностью.  Юноша
вспомнил: в прошлом году он слушал  это  на  концерте  столичного  скрипача.
Много знаменитостей съехалось со всей России в город Владивосток. А потом он
слышал эту мелодию еще раз. Но где?
   Скрипка пела и плакала сверху, из  каюты  капитана.  Дверь  была  закрыта
Федя, не раздумывая, открыл ее и замер  играл  Оскар  Казимнрович.  В  каюте
горела свеча и топилась печь. Когда стукнула дверь, капитан чуть не  выронил
скрипку.
   - Федор Великанов, - заикаясь, воскликнул Гроссе, - откуда ты?
   - Бросили за борт, - стуча зубами, ответил Федя, - еле доплыл.
   Совершенно  неожиданно  ему  перехватило  горло,  мелко-мелко   задрожала
челюсть то ли от обиды, то ли от слабости.
   -  Грейся,  Великанов,  -  сказал  капитан,  словно  не  замечая  ни  его
состояния, ни мокрого белья. Подставил самодельную табуретку к печке, усадил
Федю у самого огня.
   Он суетился и не знал, как еще выразить свое сочувствие.
   - Кто ж это тебя? - спросил  Оскар  Казимирович,  когда  Федя  отошел.  -
Партизаны? - Похоже, что он не особенно поверил словам юноши.
   - Японец и этот... проповедник. Он совсем не проповедник, а тоже  офицер.
Они подрались из-за наших соболиных шкурок, а потом оба на меня.
   - Постой, постои, какие шкурки, Великанов?
   - Соболиные. Тюки, которые мы погрузили в Орлиной.
   -  Но  ведь  там  шерсть!  -  На  помятом  личике  капитана,   освещенном
красноватым огнем печки, отразилось неподдельное удивление и даже испуг.
   - Вас обманули, Оскар Казимирович, там пушнина.
   - Вот оно что-с! - вслух подумал капитан. - Вот оно что-с! Ай да поручик!
Шерсть для валенок бедным солдатикам... - Гроссе не  заходил  -  забегал  по
каюте из угла в угол. - Американец и японец раньше знали об этом? -  Капитан
остановился и строго посмотрел на Федю.
   - Из разговора, который я нечаянно подслушал, - да.
   - Расскажи все, что ты слышал.
   Федя рассказал, словно во сне, даже не подумав, хорошо ли он делает.
   - Мерзавцы, теперь я все понимаю. Тут замешаны большие люди-с! -  Капитан
поднял руку и погрозил  кому-то  указательным  пальцем.  -  Большие  люди-с.
Правительство.. - Испугавшись, что сказал лишнее, Оскар Казимирович умолк  и
долго обиженно сопел.
   А Федя наслаждался: озноб, охвативший его, понемногу утихал. Он  впитывал
тепло всем телом. Огонек в печке казался ему центром вселенной. От кальсон и
тельняшки  шел  пар.  Жизнь  опять  улыбалась  юноше.  "Да,  приключение  за
приключением, - думал он теперь, - не всякому удастся испытать такое. Словно
в романах капитана Мариетта. Меня выбросили за борт, а я жив. Сейчас бы  обо
всем рассказать Тане".
   Федя вспомнил: на последних десятках саженей до  берега  он  едва  двигал
руками. "Если бы не дерево... если бы не луна... Милая луна, милая  Таня,  я
жив!"
   - Что же нам делать, Великанов? - услышал Федя. - Я вынужден был уйти  от
них. От мадам Веретягиной, - пожаловался Оскар Казимирович. - Вчера вечером.
Она чуть не отравила табаком канарейку.
   Юноша только сейчас заметил клетку с веселой желтой птичкой, висевшую под
потолком.
   - Проклятая баба не давала нам  житья...  Поручик  Сыротестов  расстрелял
машиниста Безбородова. - Оскар Казимирович приложил платок к глазам.
   - За что его убили? - спросил Федя.
   - Безбородов назвал его палачом. Поручик застрелил старика ороча. Взял  и
застрелил, просто так-с.
   Этого Федя еще не знал.
   - Какого старика? - спросил он
   - Кажется, его звали Намунка. Он царскую медаль всем показывал.
   Великанов  сразу  вспомнил  пещеру  близ   Орлиной,   костер,   выстрелы,
черепаховый гребешок с камешками, бесстрастное бронзовое лицо старика.
   "Эх, Намунка, Намунка, нашел все же ты свою смерть!"
   Капитан долго рассказывал о делах в лагере - видно, ему самому захотелось
выговориться.
   - После того как не стало японца, Лидия Сергеевна совсем распустилась. Ни
дать ни взять принцесса бухты Безымянной. Поручик выполняет все ее  прихоти.
Убийством  машиниста   Безбородова   команда   парохода   возмущена.   Много
недовольных и среди солдат. И эти нехватки продовольствия... В основном люди
питаются рыбой, остальное давно съели...
   Еще Федя узнал, что солдаты обнаружили домик  лесника.  Веретягина  хочет
жить там. Моряки должны  тоже  перебираться,  а  в  орочской  избушке  будет
тюрьма. Поручик Сыро-тестов хочет арестовать кое-кого...
   Если говорить откровенно,  Оскар  Казимирович  побаивался  не  только  за
канарейку. Кто может знать, что  еще  взбредет  в  голову  этой  милосердной
сестрице? Она не раз обвиняла его черт знает в чем, чуть ли не  в  нарочитой
посадке парохода на камни.
   И Великанову было  над  чем  подумать.  "Товарищ  Руденко,  товарищи  мои
комсомольцы... Ваше поручение надо  довести  до  конца".  Но  что  он  может
сделать сейчас?
   Соболиные шкурки. Они теперь больше  всего  занимали  Федины  мысли.  Как
много на них можно сделать для  партизан!  Продать  меха,  накупить  оружия,
одеть всех и обуть...
   - Наверно, ты хочешь есть? - спохватился капитан.
   Федя давно глотал слюни.
   Гроссе поставил на печку эмалированную  кастрюльку  с  каким-то  варевом.
Положил на колени юноше ложку  и  сухарь.  Вскоре  из  кастрюли  пошел  пар,
запахло ухой.
   - Я возмущен этим... этим... негодяем, - вернулся к своим горестям  Оскар
Казимирович. - Убивать людей  без  суда  и  следствия.  Разрешать  своей,  с
позволения сказать, даме издеваться  и  своевольничать!..  Они  забылись,  я
капитан Добровольного флота. - Гроссе подошел  к  Феде,  держа  скрипку  под
мышкой. - Вы поверите, Великанов, она  все  время  грозит  револьвером...  Я
решил как следует подумать. Что делать? Музыка помогает мне  думать,  всегда
помогает. Поэтому я...
   Сказать по правде, Федю не очень  трогали  все  эти  излияния.  В  момент
покончив с ухой, он повернулся к огню другим боком.  От  белья  снова  пошел
пар. Палуба возле камелька тоже была горячая, босым ногам было приятно.
   - И вы что-нибудь придумали? - борясь с вернувшейся сонливостью,  спросил
Великанов, хотя говорить ему сейчас не хотелось. Да и затылок еще ломило.
   - Вот не знаю... А вы, что бы вы сделали на моем месте?
   Федя почувствовал, что должен ответить.
   -  Я  договорился  бы  с  командой  и  ушел  на   спасательных   шлюпках.
Императорская гавань не так уж далека. Рыба, вы говорите, есть,  перетерпеть
можно. А эти каратели пусть остаются. Все равно недолго им пановать.
   - Ай, ай, молодой человек, очень решительно! - Оскар Казимирович отступил
на пару шагов и, склонив голову  набок,  будто  в  первый  раз  рассматривал
юношу. Затем прикрыл глаза бледными пухлыми веками  и  добавил:  -  Мне  все
равно, какая власть. Я командую кораблем, перевожу людей, грузы.
   - Карательная экспедиция - это не мешки с крупой. За такой груз не всякая
власть благодарит.- Не оборачиваясь и не глядя на  капитана,  Федя  потрогал
свое белье. Оно было горячее и еще влажное.
   Оскар Казимирович снял с гвоздика клетку с канарейкой и куда-то вынес ее.
   - У меня  осталось  немного  сигарет,  сознаюсь,  приберегал,  -  тут  же
вернувшись, как-то неестественно засмеялся он. - Мадам  Веретягина,  прорва,
смолила по три пачки в день. А я не больше пяти сигарет. Только после еды. -
Капитан закурил. - А ваша власть меня отблагодарит,  если  мы  солдат  здесь
оставим, скажите-ка, молодой человек?.. Может быть, вы закурите?
   Федя  взял  сигарету.  Неумело  затянувшись,  он  закашлялся.  В   глазах
завертелось, все пошло кругом.
   - Я должен сказать. Великанов, что Сыротестов обещал вас повесить.  Лидия
Сергеевна не даст ему забыть это. Она считает вас причиной всех несчастий...
- Капитан усиленно курил. - Почему вы решили увести "Тюленя"?
   Федя не ответил. Пересиливая головокружение, он  не  за  метил  злорадной
усмешки капитана Гроссе.
   - Мне кажется, было бы разумным в вашем положении подождать меня на  этом
пароходе. - Оскар Казимирович сделал ударение на слове "этом". - А я пойду в
лагерь, разузнаю, как и что... Тем более, что у вас нет даже брюк.
   Федя снова промолчал.
   - Да, это будет самым разумным. Но вы дадите  слово,  что  накормите  мою
бедную канарейку и перемените ей утром воду? Зерно на столе в  пакетике.  Вы
согласны?
   - Идите, Оскар Казимирович. О канарейке не беспокойтесь. Только почему вы
не подождете, пока рассветет толком? И не спавши!
   Гроссе сказал, что он вздремнул перед его, Великанова, приходом, а дорогу
хорошо знает.
   Когда капитан, торопливо собравшись, покинул пароход, Федя тоже вышел  на
палубу. Густой холодный туман покрывал землю. Было тихо. Прибойная  волна  с
легким плеском накатывалась на пароход, и он  отвечал  едва  слышным  низкие
гудением. "Если бы этот туман накрыл меня в море..."  -  подумал  Федя  и  в
ознобе передернул плечами.

   Глава двадцать вторая

   КАПИТАН ГРОССЕ ХОЧЕТ РАЗБОГАТЕТЬ

   Поборов сон, Федя вернулся на минуту в каюту, взял  фонарь,  встряхнул  -
керосину было достаточно. Заодно подкинул угля в камелек, с опаской потрогал
затылок - еще больно.
   Почему он уходит от жарко натопленной печки и, казалось, без всякого дела
снова бредет по пароходу? А ведь после тяжелого проплыва и сытной ухи  спать
ему хотелось смертельно. Всему виной Танина чашка с отколотым краем...
   На палубе и в коридорах на каждом шагу можно было  напороться  на  острую
железную рванину, на ржавый гвоздь. Федя удивлялся, как ночью, без огня, он,
в общем благополучно, добрался до капитанской каюты. Теперь он уже увереннее
шел по тихому, пустому пароходу, бело-полосатый, как привидение.
   В буфете он споткнулся об отклеившийся угол линолеума и,  рассвирепев  от
боли, нагнулся и рванул кусок. Линолеум с хрустом лопнул. Под ним  оказалась
деревянная крышка квадратного люка. Сначала  Великанов  не  придал  значения
своему открытию - что могло быть интересного на  заброшенном  пароходе,  но,
пораздумав, потянул за железную скобу.  Крышка  подалась  неожиданно  легко.
Сунув в темноту фонарь, Федя присвистнул, он  увидел  потайную  кладовку,  в
которой лежали винтовки, ящики, какие-то мешки и свертки. Сна как не бывало.
Дрожа то ли от холода, то ли от возбуждения, он спрыгнул вниз и  нетерпеливо
стал все ощупывать и осматривать. Винтовки оказались хорошо  смазанными,  на
них не было даже следа ржавчины, в  ящиках  желтели  патроны.  В  деревянной
кадке  Федя  обнаружил  десяток  револьверов  с  патронами,   завернутых   в
промасленную бумагу Мешки были полны  мукой.  Наверное,  раньше  в  кладовке
хранились  сухие  продукты  для  кают-компании,  а  может  быть,   ящики   с
капитанским вином.
   Но кто положил сюда оружие? Когда? Зачем? Как ни  ломал  голову  Федя,  а
ответить не мог.
   Осмотрев тайник, юноша привел все в прежний вид. Чье бы ни было оружие, -
это настоящее сокровище, оно может крепко пригодиться ему и его товарищам.
   Как ни взволнован был Федя находкой, он не забыл, зачем пришел  в  буфет.
Он снял чашку с отбитым краем и рысцой побежал в каюту. В  тепле  его  снова
разморило, но, прежде чем лечь, он отмыл горячей водой и солью Танину  чашку
до тех пор, пока она не забелела как снег.
   В  капитанской  спальне  пахло  так,  как  и  на  "Синем  тюлене".  Оскар
Казимирович успел и здесь устроиться. Под потолком  висели  пучки  сохнувших
трав. Уголок заняла знакомая Феде икона Николая-чудотворца.  На  самодельной
полочке из крашеной  доски,  оторванной  из  обшивки,  бодро  тикал  пузатый
круглолицый будильник.
   На кровати лежало лоскутное цветастое одеяло, рыжий полушубок и подушка в
чистой наволочке. Поставив чашку рядом с  будильником,  Федя  привалился  на
койку.
   Сон был тревожный.  Привиделся  японский  офицер.  Тадзима  скалил  зубы,
грозил кулаком и шипел: "Море  наше,  соболь  наша  и  березка  наша,  пошел
прочь". Казалось, только забылся, а уже кто-то  зовет  и  трясет  его.  Федя
нехотя поднял голову.
   - Вставай, Федор, очнись, - повторил Евграф  Спиридопович,  заметив,  что
глаза юноши открылись. - Ну и уснул, как умер. - Убедившись,  что  Великанов
проснулся,  буфетчик  сбивчиво  стал  рассказывать:  -  Капитан  наш   каков
оказался! А я-то ему и бельишко стирал, и в тазу,  как  ребеночка,  банил...
Слушай, Федя, прибегает  он  нынче  утром,  спали  еще  все,  и  к  поручику
Сыротестову. Поймал, говорит, партизана, -  это  он  на  тебя.  Сидит,  мол,
голоштанный на погибшем пароходе. И "Синий  тюлень",  говорит,  ты  увел,  и
всему разбойному делу голова...  Лидия  Сергеевна  велела  тебя  поймать.  -
Буфетчик передохнул. - Не в  себе  она  сегодня:  мошкара,  говорит,  заела.
Солдат за тобой  пошлют.  В  полдень  солдаты  выйдут,  когда  туман  сойдет
малость. Ты, Федя, берегись, спрячься  куда-нибудь...  Я  как  услышал,  все
бросил - и к тебе.
   Федя сначала не поверил. Что-то  тяжелое,  черное  вошло  в  его  сердце:
"Разве могут быть такие капитаны?" Но,  вспомнив  ночную  беседу,  поведение
Оскара Казимировича, он понял, что все это  правда.  "Я  сорвался,  чуть  не
поверил, что и он человек, наговорил  лишнего.  Сам  виноват,  нервы  как  у
барышни!" Злость на коварного Гроссе и на себя помогла овладеть собой.
   - Спасибо, Евграф  Спиридонович,  не  думал  я,  что  ты  такой...-  Федя
порывисто обнял старика. - С тебя ведь за это ой как взыщут.
   Буфетчик махнул рукой.
   - Ты прости, ежели я тебя в работе чем обидел. Хозяину ведь служим, а он,
как лучше ему, спрашивает...  А  еще,  Федя,  капитан  за  какие-то  мильены
поручика корил. Ругались они страшно, а потом ничего, столковались. - Евграф
Спиридонович достал платок и долго вытирал лицо.  -  Сестрица-то  милосердия
говорит: тебя повесить. Вот я и подумал - не пропадать же молодому...
   Новые грозные опасности  встали  во  весь  рост,  но  Федя  уже  привыкал
встречать их лицом к лицу. Планы один другого смелее обуревали его.
   Буфетчик принес табуретку, сел на нее, положил руки на колени  и  молчал.
Он понимал, что Феде сейчас мешать не следует.
   - Эх, Евграф Спиридонович! - сказал Великанов, нервно покусывая  губы.  -
Пропасть-то, может, не пропадем. Но как же ты про одежду забыл: полдела  для
меня штаны-то. Говорил же капитан, что я голый здесь...
   - Совсем из ума вышибло, - виновато отозвался  старик.  -  Ты  все  равно
время-то не тяни, а то солдаты нагрянут... От человека, который стыд  совсем
потерял, всего ждать можно - это я про капитана, Федя.
   Буфетчик пригладил пропотевшие волосы.
   - Вчера поручик двух солдат, считай, до смерти запорол.  Лидия  Сергеевна
сама шомполом орудовала. Исподличались совсем люди. Стыд и срам.
   Федя что-то прикидывал, потом спросил у буфетчика:
   - Сколько времени ты сюда шел?
   - Много. От лесного домика и на мыс - всего верст шесть, не  меньше,  все
бережком, бережком... Поболее часа. Шел быстро, а где и бегом, на ноги-то  я
еще не жалуюсь...
   - Вот что, Евграф Спиридонович, возвращайся сейчас  же  в  лагерь,  скажи
матросам Пятакову, Душако, Петрову да еще кочегару Фоменко:  пусть  приходят
ко мне. Скажи: если будут сидеть сложа руки -  каратели  всех  перебьют.  По
всей России Советская власть, а тут... - Он сжал  кулаки.  -  Так  и  скажи,
Евграф Спиридонович, как отца прошу.
   - Ребята  говорили,  кабы  оружие...  С  голыми  руками  не  повоюешь,  -
жалостливо произнес буфетчик.
   - Найдем оружие, - твердо сказал Великанов. - Пусть поторопятся.
   Евграф Спиридонович почтительно посмотрел на Федю.
   - Ишь ты... Ну, пойду, с богом... - Он с кряхтением поднялся.
   - И одежду хоть какую пусть мне захватят, на ноги что-нибудь!  -  крикнул
ему Федя вдогонку.
   Великанов опять ругал себя за то, что сказал о пушнине  капитану  Гроссе.
Но тот так искренне держался - трудно было не  поверить.  И  вот  через  час
совершил предательство... Ради  чего?  Сыротестов  убил  машиниста,  старого
ороча.  Эта  Веретягииа,  от  которой  ему,  капитану,  пришлось   бежать...
Советская власть стоит на пороге, Оскар Казимирович все  это  знает.  И  все
забыл, ослеп и оглох, как услышал об этих мехах, о долларах... "Ах ты шкура,
тоже разбогатеть захотел! - Федя до боли свел брови. - Ну ладно  же,  больше
ты меня не разжалобишь! Захотел в  одну  компанию  с  поручиком,  японцем  и
проповедником - так и запомним. А сюда явитесь, господин  Гроссе,  -  я  вас
встречу"
   Встречать, наверно, придется с оружием. Надо протереть его.  Федя  порвал
капитанскую наволочку на лоскуты, решительно прошел в буфет и открыл  люк  в
подполье.

   * * *

   Держась берега, Евграф Спиридонович  семенил  частыми,  мелкими  шажками.
Туман, казалось ему,  редел.  Справа  на  крутогорье  стали  хорошо  заметны
кустарник и стволы корейского кедра.  Путь  неудобен.  В  накатанной  полосе
прибоя встречались и ровные песчаные участки,  но  чаще  берег  был  завален
крупной галькой, валунами, и Евграфу Спиридоновичу приходилось карабкаться и
прыгать с камня на камень.
   Оступившись на скользких водорослях, старик подвернул ногу.
   Один из черных камней, преграждавших дорогу, в тот  самый  момент,  когда
Евграф Спиридонович хотел вскочить  на  него,  вдруг  зашевелился  и  быстро
пополз к морю. Буфетчик схватился  за  сердце.  Камень  с  шумным  всплеском
свалился  в  воду  и  обдал  Евграфа   Спиридоновича   холодными   брызгами.
Присмотревшись, он заметил в  воде  усатую  морду.  "Сивуч,  чтоб  тебе!"  -
погрозил буфетчик зверю, напугавшемуся больше, чем человек.  Две  каменушки,
перед там как взлететь, долго будто  бежали  по  поверхности  моря,  хлопали
крыльями по воде, волоча красные лапки.
   На полпути встала скала, все в  трещинах  и  с  острыми  ребрами.  Евграф
Спиридонович  вспомнил,  что  обойти  ее  можно  только  вброд,   морем,   а
раздеваться ему не хотелось. Как и тогда,  идя  на  пароход  к  Феде,  он  с
кряхтением вскарабкался на скалу. Еще труднее был спуск.
   За скалой густой кустарник, а то и лес подступал к самой  воде.  Пришлось
пробираться сквозь гущину. Он весь промок в обильной росе. Часто встречались
высокие кусты шиповника с яркими цветами и зелеными шишечками.  Цветы  пахли
сладким. Возле смородинника старик решил отдохнуть. Присев на валун, он стал
отбирать ягоды поспелее.
   Только-только поднявшись,  буфетчик  услышал  отчаянный  вскрик  какой-то
зверюги и возню - где-то совсем близко. Сделав несколько шагов, он наткнулся
на виновницу шума, росомаху. Она подняла морду от внутренностей  только  что
убитой кабарги и, рыча, оскалилась. Евграф Спиридонович опрометью бросился в
сторону леса.
   "Все равно, - подумал он, отдышавшись, - выйду и лесом к речке, а по  ней
спущусь к морю". Команда "Синего  тюленя"  жила  по-прежнему  на  берегу,  в
палатках. Мошкары на открытом месте меньше, да и  привольнее  -  не  все  на
глазах у начальства.
   Евграф Спиридонович шагал и шагал,  лес  делался  все  гуще,  идти  стало
труднее, а реки все нет. Да и туман не думал редеть; взошло солнце, а  стало
лишь чуть светлее. "Наверно, я из-за этой росомахи круто в сторону взял",  -
подумал буфетчик. Он остановился,  прислушался.  Кругом  тишина,  ничего  не
видно. Старик нерешительно повернул, как ему казалось, в сторону моря. Но  в
тумане направления обманчивы. Будь Евграф Спиридонович  лесным  жителем  или
охотником, он нашел бы дорогу, ориентируясь по многочисленным  приметам.  Но
он всю жизнь провел на пароходах, копаясь в посуде или в  судовом  белье.  А
попробуй пойми что-нибудь в тайге... Ноги старика подгибались от усталости и
страха заблудиться. То вдруг ему казалось, что из тумана  вылезает  крылатое
чудище...  Только  рядом  различишь:  оказывается,  это   огромный   корень,
вывороченный вместе с пластом земли... Евграф Спиридонович  особен