ько,  отвечает  ли истине  это об®яснение основы и сущности  религии и ее
предметов,   богов,    об®яснение,    абсолютно    противоречащее    обычным
сверхчувственным и  сверхчеловеческим, то  есть  фантастическим  об®яснениям
религиозных основ? Попал ли я в точку этим словом, правильно ли высказал то,
что человечество имеет в мыслях, когда почитает богов? Я, правда, привел уже
достаточно доводов и примеров,  но  так как  предмет слишком важен и так как
ученых  можно побить  только их собственным оружием,  то есть цитатами, то я
приведу еще несколько.  "Растение,  дерево, -  плодами  которых  питались, -
говорит  Роде  в своем, уже  упомянутом, сочинении,  касаясь религии древних
индийцев  и персов, - почитались, и к ним  обращались с  просьбой  приносить
впредь  еще  больше  плодов.  Почитались  животные,  чьим  молоком  и  мясом
питались; вода,  делавшая землю плодородной; огонь,  так  как он согревал  и
светил,  и  солнце со всеми  прочими звездами,  потому  что их  благотворное
влияние на  всю жизнь  не  могло  ускользнуть  от  внимания  и самого тупого
человека". Автор также уже упоминавшейся  работы "De I'origine des principes
religieux. "О происхождении религиозных принципов"  приводит из Histoire des
Incas de Perou, par Garcillaso de la Vega ("История Инков Перу",  сочиненная
Гарсиласо   де  ла  Вега"),-сочинение,  которое  я,   к  сожалению,  не  мог
раздобыть,-следующее  место:  "Жители Чинчи говорили Инке, что  они не хотят
признавать ни Инку своим королем, ни солнце своим богом,  что у них уже есть
бог, которому они поклоняются, что их общий бог -море, которое совсем не то,
что солнце, оно  дает им множество рыбы для пропитания,  тогда как солнце не
делает им никакого добра, его же  исключительный жар им только тягостен, так
что им нечем от него попользоваться". Таким образом, они, по их собственному
признанию,  почитали  море  за  бога,  потому  что оно  было  источником  их
пропитания; они  думали, как тот греческий  комик, который говорит: "то, что
меня питает, то я и считаю моим богом". Известная поговорка "чей хлеб я  ем,
того и песню пою", имеет поэтому значение и  в религии. Уже  самый язык дает
нам  подтверждение  этого.  Almus, например, означает  питающий,  поэтому он
является главным  образом эпитетом Цереры, которая именно поэтому  и любима,
ценима,  прекрасна,  священна.  "Изо  всех  божеств,  о  которых  повествует
мифология, - говорит Диодор, - ни одно не почитается людьми так высоко,  как
те  два, которые своими благодетельнейшими  изобретениями так  исключительно
выслужились перед человечеством:
     Дионисий -  введением в употребление прекраснейшего напитка и Деметра -
доставлением  превосходнейшей  твердой  пищи". Эразм  в  своих  "Пословицах"
делает к пословице древних: "человек для людей есть бог", замечание:
     "Древность  верила, что быть богом означает оказывать пользу смертным".
Подобное  же  замечание  делает  филолог  Иог.  Мейен  в одном примечании  к
"Энеиде"  Вергилия.  Древние,   говорит  он,  оказывали   тем,  кто   сделал
благодетельные изобретения, божеские почести после  их  смерти, ибо они были
убеждены, что  бог - не что иное, как  то,  что  приносит  пользу людям. "На
каком основании, - замечает Овидий в своих "Посланиях с Понта", -  станем мы
почитать богов, если отнимем у них  волю к  тому, чтобы оказывать пользу или
помогать?  Если Юпитер остался глухим к  моим мольбам,  зачем мне закалывать
жертвенное животное перед его храмом? Если море  не дает мне покоя во  время
моего  морского  путешествия, то  зачем мне ни за что, ни про  что воскурять
фимиам Нептуну? Если Церера не исполняет желания трудолюбивого  селянина, то
зачем же она будет получать внутренности поросой свиньи?" Стало быть, только
польза или благодеяние возвеличивают людей  и богов! "Бог для смертного тот,
-  говорит Плиний Старший, - кто  помогает  смертному". По  Геллию, даже сам
Юпитер  имеет свое имя  lovena  от iuvando, то  есть  оказывать  помощь  или
пользу, в противоположность nocere - вредить. В цицероновском  сочинении "Об
обязанностях"  говорится:  "Непосредственно   после  богов   самые  полезные
человеку  существа  -  это  люди";  стало  быть,  боги  - существа, человеку
наиболее  полезные.  И  точно так же говорит  Эразм  в  своих  "Пословицах":
"Пословица "един бог, но  много друзей"  напоминает нам о том, что нам нужно
приобретать  как можно более друзей,  ибо после богов более  всего они могут
оказать  нам помощь".  В своем  сочинении  "О природе  богов"  Цицерон (или,
вернее,  эпикуреец  Веллей,  но  в  данном случае это безразлично)  признает
абсурдным утверждение Персея, что полезные и целебные вещи считаются богами,
и бросает Продику за подобное  утверждение упрек в том, что  тот  упраздняет
религию;  но  одновременно  же он  упрекает  и Эпикура,  что  тот, отказывая
божеству   в   самом  божественном,   в  самом   чудесном:   в  доброте,   в
благодетельности, тем самым  в  корне  подрывает  религию,  ибо  как  можно,
говорит он, почитать богов, если от них не получаешь ничего доброго и ничего
доброго  нельзя  ожидать? Религиозность,  pietas,  это  - справедливость  по
отношению к богам, но как  можно  чувствовать себя  обязанным по отношению к
тем, от кого ничего не получаешь? В богах почитаем мы,- говорит Квинтилиан в
своих "Ораторских наставлениях", - прежде всего величественность их природы,
затем могущество, присущее каждому из них, и те изобретения, которые оказали
пользу человеку.  Квинтилиан различает  здесь между могуществом  и  величием
богов  и их  благодеяниями,  но  это  различение  исчезает,  если  взглянуть
поглубже, ибо, чем величественнее  и могущественнее какое-либо существо, тем
более  способно  оно  также  оказать  другим  пользу,  и   наоборот.  Высшее
могущество  совпадает  с  высшей благодетельностью.  Поэтому  почти  у  всех
народов  бог   небесных  сил  есть   наивысший,  самый   возвышенный,  самый
величественный  бог  над  всеми  богами,  ибо  действия  и благодеяния  неба
превосходят  все остальные действия и  благодеяния,  потому что  - они самые
всеобщие,  всеохватывающие,  самые грандиозные, самые  необходимые.  Так,  у
римлян Юпитер зовется: optimus, maxi-mus, то есть "за свои благодеяния", как
замечает сам Цицерон, зовется "лучшим  или самым благим",  "за свою же силу"
или "мощь" - "величайшим" или "наивысшим богом". Подобное же разделение, как
и у Квинтилиана, мы находим у Плутарха в его сочинении  "Влюбленный". "Хвала
богам  основывается  главным образом на  их dynamis, то  есть могуществе,  и
opheleia, то есть полезности или благодетельности"; но, как уже сказано, оба
понятия сливаются в одно, ибо, чем больше какое-либо существо является самим
по  себе и для себя, тем  больше им оно  может быть  и  для  других. Чем кто
больше,  тем он  больше может быть  и другим полезным,  правда, однако, быть
также и вредным.  Поэтому Плутарх говорит  в своих "Застольных речах": "Люди
более всего обожествляют предметы самой всеобщей, на  все распространяющейся
полезности, как-то: вода, свет, времена года".

        ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ.
     Когда  последние  остатки  языческой религии  были  разрушены  или,  по
крайней  мере, лишены  своего политического  значения и почета, когда, между
прочим, должна была  быть удалена с того  места, где она до тех пор  стояла,
статуя богини победы, Симмах написал сочинение в защиту старой, исторической
религии, а также в защиту культа Виктории. Среди своих защитительных доводов
он сослался  также и на utilitas,  пользу,  как  на  вернейший отличительный
признак  божества. Никто не станет отрицать,  говорит он далее, что почитать
следует  то божество, которое признается желательным. Это  значит: только то
есть  предмет   религии,  почитания,  что  является  предметом  человеческих
желаний, но только  доброе, полезное,  благодетельное есть  то, чего желают.
Поэтому образованные люди  среди  классических язычников, а именно - греков,
определяли в качестве существенного свойства и  условия божества -  доброту,
благодетельность, филантропию. "Ни один бог, - говорит Сократ в платоновском
"Теэтете",  - не  настроен враждебно  к людям". "Какова у  богов, -  говорит
Сенека в своих письмах, - основа их благодетельности? Их природа. Вера в то,
что  они хотят  вредить  - заблуждение;  они этого даже  не могут".  "Бог, -
говорит он там  же, - не ищет себе слуг; он сам служит  человеческому роду".
"Так же нелепо, - говорит Плутарх в своем сочинении о противоречиях стоиков,
- отрицать  за богами их бессмертие, как и попечение  и любовь  к  людям или
благодетельность".  "Под богом, - говорит  в том  же  сочинении  у  Плутарха
Антипатр  из  Тарсиса, -  понимаем  мы  блаженное,  бессмертное  и  к  людям
благодетельное существо".  Поэтому  боги у  греков, по крайней мере  лучшие,
зовутся  "подателями  благ", далее - soteres,  то есть, спасителями несущими
счастье,  избавителями.  Греческая  религия   не  имеет  даже  специального,
самостоятельного злого бога, как, например, египтяне, имевшие своего Тифона,
и персы - своего Аримана.
     Отцы  церкви высмеивали  язычников за то, что  те делали благодетельные
или  полезные  вещи  и  существа  предметом  своего почитания  или  религии.
Легкомысленные  греки, говорит, например,  Юлий Фирмик, считают  богами  все
существа, оказывающие или оказавшие  им какое-либо благодеяние.  Он упрекает
их, между прочим, в том, что пенаты происходят от слова: penus, что означает
не  что иное,  как  пищу. Язычники, говорит он, как люди,  под жизнью ничего
другого  не  понимавшие, как свободу поесть  и  попить,  сделали богами свои
средства пропитания. Он упрекает их и за культ Весты, ибо  она не что  иное,
как  домашний огонь, который на очаге служит для ежедневного употребления, и
поэтому должна была бы  иметь своими жрецами поваров вместо дев. Но  сколько
ни  порицали и ни высмеивали отцы церкви и вообще христиане язычников за то,
что те оказывали божеские почести полезным вещам - огню, воде, солнцу, луне,
- именно из-за их столь благодетельного  действия на человека, они все же не
порицали их за принцип или основу этого  почитания, а только  за  предмет их
почитания,  не  за  то,  стало  быть,  что  они сделали благодетельность или
полезность  основой почитания,  религии,  а за то, что они сделали предметом
почитания  не надлежащее  существо, что  они  не  почитали  то  существо, от
которого исходят все  благодетельные, человеку полезные  свойства и действия
природы, то существо, которое одно может помочь  человеку, может сделать его
счастливым,  которое  есть  бог,  существо  от  природы  отличное, духовное,
невидимое,  всемогущее,  являющееся  творцом или  создателем  природы.  Силу
вредить или оказывать пользу, приносить счастье и  горе, здоровье и болезнь,
жизнь и  смерть, ту  силу,  которую язычники,  сообразно своему чувственному
взгляду на  вещи,  разделили между многими различными вещами,  христиане,  в
силу  своего  нечувственного,  абстрактного  мышления,  об®единили  в  одном
существе, так что это единое, что христиане называют богом, есть единственно
страшное и могучее, единственно любящее и благодетельное существо. Или: если
мы благодетельность сделаем единственным существенным свойством божества, то
мы скажем: блага, которые  язычники распределяли между различными предметами
действительности,  христиане  собрали  в одном предмете,  поэтому  христиане
определяют бога как понятие, включающее в себя всех богов. Но в определении,
то есть в  понимании самого божества,  в  принципе, то есть в  сущности  или
основе, они не отличаются от  язычников. В Библии, точно так  же в "Ветхом",
как и "Новом Завете", слово "бог" во всех тех местах, где говорится: "я буду
вашим богом  или  вам  богом" или  где оно  имеет вслед за собой родительный
падеж,  как, например,  "я бог Авраама",  это  слово  значит -  благодетель.
Августин в четвертой книге своего "Града божия" говорит: "Если счастье  есть
божество, за  которое его считают  римляне,  то  почему  не почитают они его
одно, почему не стекаются они в один только его храм? Ибо кто не  хочет быть
счастливым? Кто желает чего-либо, как не для того, чтобы сделаться через это
счастливым? Чего, как не счастья, добиваются от бога? Однако счастье не есть
бог, а дар бога. Ищут, стало быть, того бога, который может его дать". В том
же сочинении Августин говорит по поводу платоновских демонов:
     "Какие бы бессмертные и блаженные ни жили  в небесных жилищах,  но если
они  нас  не любят  и  не хотят, чтобы мы были  блаженны, то  нам  их нечего
почитать".  Поэтому только то, что любит человека и  желает его  блаженства,
есть  предмет  почитания  для  человека,  предмет  религии.  Лютер  в  своем
толковании  некоторых глав пятой  книги Моисея говорит: "Так разум описывает
бога,  что  он есть то, что человеку оказывает помощь, приносит пользу, идет
ему на благо. Таким образом поступали язычники. Римляне наделали много богов
различных  просьб и помощи ради...  Сколько  было  нужды, добра и угодий  на
земле,  столько  же создавалось богов, вплоть  до того, что даже растения  и
чеснок  сделались  богами...  Мы при папстве  тоже понаделали  богов, всякая
болезнь или нужда имела собственного спасителя или бога. Беременные женщины,
когда они были на сносях, призывали святую Маргариту, она была их богиней...
Святой  Христофор  оказывал,  говорят,  помощь  тем,  кто был  при последнем
издыхании. Таким образом, каждый приписывает имя бога тому, из чего он более
всего извлекает  себе добра...  Поэтому  я еще  раз  говорю:  разум знает до
некоторой степени, что бог может помочь и помогает, но настоящего бога он не
может найти... Истинный бог в писании зовется спаситель в нужде  и  податель
всего доброго".  В  другом  месте говорит  он  об  язычниках:  "Хотя  они  и
ошибаются в личности бога, благодаря идолопоклонству (то  есть вместо  того,
чтобы обращаться  к  истинному богу,  они  обращаются  к  ложным), но все же
налицо то служение, которое подобает истинному богу, то есть призывание его,
и то,  что  они ожидают  от  него  всего доброго  и  помощи".  Таким образом
суб®ективный  принцип  язычников -  истинный,  или  суб®ективно  они  правы,
поскольку   они   под  богом   мыслят  себе  нечто,  что  только  благостно,
благодетельно, но об®ективно, то есть в предмете, они ошибаются.
     Христиане восставали поэтому особенно против богов языческой философии,
а именно  против  бога стоиков,  эпикурейцев,  аристотеликов, потому что они
упраздняли провидение,  словами ли или на деле, потому  что они устраняли те
свойства, которые  одни, как я уже ранее отмечал, составляют основу религии,
те  свойства, которые  имеют отношение к  счастью  и к горю  человека.  Так,
например, Мосгейм, ученый теолог восемнадцатого века,  в своих примечаниях к
"Интеллектуальной   системе"  Кедворта  -  философско-теологической  работе,
направленной  против  атеизма,   -  говорит  о  боге  Аристотеля,  "что   он
человеческому  роду   нисколько  не  полезен  и  не  вреден  а  поэтому   не
заслуживает, собственно говоря, особого культа.  Аристотель  верил, что  мир
так же необходимо и вечно существует, как и бог. Поэтому он и  небо  считает
таким же неизменным, как и бога. Отсюда  следует, что бог не свободен, стало
быть,  бесполезно его  призывать;  ибо, если  мир  движется  согласно вечным
законам  и ни в  каком  случае не  может быть изменен,  то я не  вижу, какую
помощь мы можем  ждать от бога. (Мы видим на этом примере, замечу мимоходом,
что  вера в  бога и  вера  в чудо, раз®единенные современным  рационализмом,
тождественны, как  это мы увидим позже.) Аристотель лишь на словах оставляет
бога, на деле же он его упраздняет. Аристотелевский бог - бездеятелен, как и
эпикурейский, его энергия,  то  есть его  деятельность,  заключается лишь  в
бессмертной жизни и  созерцании  или  спекуляции.  Долой бога, который живет
лишь для себя и чья сущность состоит в одном только мышлении! Ибо, как может
человек от такого  бога ожидать себе утешения и защиты?" Приведенные до  сих
пор   изречения   выражают,  впрочем,  не  религиозное   или   теологическое
умонастроение этих одиночек, они выражают умонастроение теологов и христиан,
умонастроение  самой христианской религии и теологии;  к  ним  можно было бы
присоединить бесчисленное  множество  подобных же  изречений.  Но  зачем это
ненужное и скучное  множество?  Я  замечу  еще  только,  что  благочестивые,
верующие язычники, даже из  среды философов, также уже полемизировали против
бесполезных, философских богов; так, например, платоники  против стоического
бога, стоики, которые по сравнению с эпикурейцами были верующими язычниками,
-  против  бога эпикурейцев. Так, например,  стоик в  сочинении  Цицерона "О
природе богов" говорит:  "Даже варвары и  даже столь  осмеянные египтяне  не
почитают  животное,   если  оно   не  оказывает  благодеяния;  у  вашего  же
бездельного бога нельзя указать ни благодеяний, ни даже поступков, действия.
Но именно поэтому он бог только по имени".
     Но  если  приведенные  до  сих  пор  в  виде  документов  цитаты  имеют
универсальное значение, если  высказанные в  них  взгляды проходят через все
религии и  теологии, то кто сможет  отрицать,  что человеческий эгоизм  есть
основной  принцип религии и теологии. Ибо, если быть  достойным поклонения и
почитания,  а следовательно,  если  божеское  достоинство  существа  зависит
исключительно от отношения  существа к  благосостоянию человека, если только
существо,   благодетельное  для  человека,  полезное  ему,  божественно,  то
основание  божественности существа  покоится  ведь  исключительно  в эгоизме
человека, который все относит лишь к себе и сообразно этому отношению ценит.
Если я, впрочем,  делаю эгоизм основой  и сущностью религии, то я ей этим не
делаю упрека, по крайней мере не делаю  его в принципе, безусловно. Я  делаю
ей упрек лишь тогда, когда этот эгоизм  совсем  вульгарен,  как, например, в
телеологии,  где религия делает своей сущностью отношение предмета, а именно
природы, к  человеку,  и  именно  поэтому принимает по  отношению к  природе
неограниченно  эгоистический, презирающий природу характер, или где,  выходя
за   пределы   необходимого,  естественно  обосновываемого  эгоизма,  эгоизм
является  неестественным   и   сверх®естественным,  фантастическим,   как  в
христианской вере в чудо и бессмертие.
     Против  этого  моего  понимания  и  об®яснения  религии   теологические
лицемеры и спекулятивные фантасты, которые вещи и людей рассматривают только
с  точки  зрения своих  самодельных понятий  и  воображаемых  представлений,
которые никогда не спускаются ни со своего амвона, ни со своей кафедры, этих
искусственных высот их  духовного и спекулятивного самомнения,  чтобы встать
на один  уровень с  рассматриваемыми ими  вещами;  эти лицемеры  и  фантасты
возражают,   что  я,  -   который   в  противоположность  этим   духовным  и
спекулятивным господам  привык, прежде  чем  судить о вещах, сначала  себя с
ними отождествить, почувствовать  свою общность с ними  и близость,  - что я
делаю  существом  религии  частные,  то  есть  второстепенные, случайные  ее
явления.   Сущность  религии,  возражают  мне   эти   лицемеры,  фантасты  и
спекулянты,  никогда  не  бросавшие  своего взора  на  действительную  жизнь
человека,  есть скорее нечто  противоположное тому,  что  я делаю  сущностью
религии,  не  самоутверждение,  не  эгоизм,  но  растворение  в  абсолютном,
бесконечном, божественном или - как еще гласят пустые фразы - самоотрицание,
самоотвержение, самопожертвование человека.  Правда, есть достаточно явлений
религии,  которые, по крайней мере  по  видимости опровергают мой взгляд  на
религию и оправдывают противоположный. Это  - случаи отказа в удовлетворении
самых естественных и  самых могучих влечений, умерщвление плоти  и ее, - как
выражаются  христиане,  -  злых  страстей,  духовная  и  телесная кастрация,
самоис