венный
разумный смысл,  лежащий в основании  веры, что  человек обязан тем,  что он
есть и что он имеет, не себе, не своим заслугам, не одной своей  собственной
силе, а богу. Но с  тем же  правом,  как  нельзя добро  относить лишь на мой
счет,  точно  так же нельзя относить лишь на мой счет и зло; не моя вина, по
крайней  мере не одна  моя,  а вина также  и  обстоятельств,  вина людей,  с
которыми  я  с  самого начала  находился в соприкосновении, вина времени,  в
которое я  родился  и получил  образование, что я имею  эти недостатки,  эти
слабости. Как каждый век имеет свои собственные болезни,  точно так же имеет
он и свои собственные преобладающие пороки, то есть преобладающие склонности
к тому или  другому,  что  само  по себе  не плохо, но делается  плохим  или
порочным  лишь  благодаря  своему  преобладанию,  благодаря  тому,  что  оно
подавляет другие равноправные склонности или влечения.
     Этим, впрочем, отнюдь не уничтожается свобода человека, по крайней мере
разумная, имеющая спое основание в природе, та свобода, которая выявляется и
познается   как   самодеятельность,  трудолюбие,   упражнение,  образование,
самообладание,  напряжение, старание; ибо век,  обстоятельства и  отношения,
естественные  условия, при  которых  я  сложился, -  не боги,  не всемогущие
существа. Природа скорее, напротив, предоставляет  человека самому себе; она
ему не помогает, если он сам себе не помогает;
     она дает ему  утонуть,  если он не  умеет плавать,  бог  же не дает мне
погибнуть в воде,  хотя  бы я и не был в состоянии продержаться собственными
силами и умением. Уже древние имели поговорку:  "если  этого захочет бог, то
ты сможешь проплыть и  на сите". Даже животное  должно само себе  отыскивать
средства пропитания, должно испытать всякого рода лишения, должно пустить  в
ход  все  имеющиеся в его распоряжении силы, пока оно найдет  себе пищу; как
должна  мучиться  гусеница, пока она отыщет  подходящий  листок,  как должна
страдать  птица,  пока  она  изловит  насекомое или  другую  птицу!  Но  бог
избавляет людей и животных от самодеятельности; ибо он о них заботится; он -
деятельное начало;  они - страдательное, воспринимающее. Так,  по приказанию
господа вороны приносили Илии "хлеб и мясо утром и вечером". Но "кто готовит
пищу ворону"?  Бог,  "который  дает  скоту  свой корм",  как  это значится в
псалмах  и в  книге Иова,  "готовит ее  молодым  воронам,  его призывающим".
Поэтому разумная свобода, самостоятельность и самодеятельность людей, вообще
индивидуальных  существ,  согласуется  с  природой,  но  не  со  всемогущим,
всезнающим и намеренно предопределяющим богом. Все бесчисленные, отравляющие
сердца и приводящие в смятение головы  противоречия, затруднения и  софизмы,
которые создаются в теологии самодеятельностью и самочинным проявлением себя
созданий,  творений,  несовместимых  с  богом,   как  с  существом,  которое
действует только одно  или по преимуществу одно,  - все они  исчезают или по
крайней мере делаются разрешимыми, если на место божества поставить природу.
     Как  теисты  морально  плохое,  злое  вменяют  человеку  и только добро
выводят из бога, точно  так же вменяют  они и физически плохое, зло природе,
частью  прямо, частью косвенно, частью открыто,  частью  молчаливо - материи
или неизбежной природной необходимости. Если бы не было этого плохого, то не
было бы и доброго, говорят они, если бы человек не голодал, то он не имел бы
никакого удовольствия от  еды и никакого  влечения к ней, если бы он  не мог
сломать себе  ноги,  то у него не было бы костей, он, стало  быть, не мог бы
ходить; если бы он при ранении не испытывал  болей,  то у  него не было бы и
побуждений  предохранять  себя  от  них; поэтому поверхностные  раны гораздо
более  болезненны, чем глубокие. Глупо  поэтому, говорят они, когда  атеисты
приводят  зло,   страдания,   горести  жизни   как   доказательства   против
существования  благого, мудрого,  всемогущего творца. И, конечно, совершенно
правильно, что, если бы не  было того или иного зла, не могло бы и быть того
или иного добра; но эта необходимость  имеет значение только для  природы, а
не  для бога. Как бог есть существо, в котором теист мыслит  себе блаженство
при отсутствии неблаженства, совершенство без несовершенства, так же точно и
так же необходимо  связывается с богом и представление  о том,  что он может
творить добро,  не  творя зла, мир без страданий и недостатков. Потому-то  и
верит христианин в будущий мир, в  котором это действительно осуществлено, в
котором действительно  устранено то, что атеист  приводит  как  опровержение
божественного происхождения мира.  И ведь древние христиане  уже  имели этот
мир в  раю. Если  бы  Адам  остался в состоянии  невинности, совершенства, в
котором он вышел из рук бога, то  его тело было бы  неразрушимо и неуязвимо,
природа  вообще  осталась бы предохраненной  от всех  тех зол и недостатков,
которые  над  ней сейчас  тяготеют.  Все  те  соображения,  которыми  теисты
оправдывают  зло мира,  то  есть  в  данном  случае  мира  естественного, не
гражданского, имеют  значение лишь в том случае,  если  принимать природу за
основу существования вещей, если мыслить себе природу как первую причину, но
не тогда, когда  бога считают творцом мира. Поэтому и в самом  деле в основе
всех   теодицей,   всех   оправданий   бога   находится,   сознательно   или
бессознательно,   природа   как   что-то   самостоятельное;    существом   и
деятельностью  природы  они  ограничивают  деятельность бога,  всемогущество
бога, свободу бога, - которая могла бы  ведь сотворить мир совсем иначе, чем
каков он есть, -  представлением  о необходимости,  которая  происходит ведь
только от природы,  только ей соответствует. Это особенно дает себя  знать в
господствующих  представлениях  о  провидении.   Так,  например,   парижский
архиепископ  опубликовал в 1846 г. послание, в котором он призывает верующих
к молитвам,  "дабы при  избрании папы никакие чужеродные влияния  не оказали
противодействия богомилостивым намерениям". Так, недавно (в январе  1849 г.)
прусский  король издал приказ  по  армии, в  котором  говорится: "в истекшем
году,  когда  Пруссия  подпала  власти соблазна  и  государственной  измены,
оставшись  без помощи божией,  моя  армия  сохранила  свою  старую  славу  и
завоевала новую". Но что это за слабое  существо, чьим милостивым намерениям
могут  противодействовать  и противостоять  чужеродные  влияния! Что  это за
помощь  бога, которая без помощи штыков и шрапнелей  не имеет силы и успеха?
Что это за всемогущество, которое  для  своей поддержки нуждается в  военной
силе? Что это за бог, который свою славу делит со славой королевско-прусской
армии? Или предоставьте честь одному богу,  как это делали древние теисты  и
христиане,  верившие,  что  бог может  побеждать без штыков и шрапнелей, что
врагов можно побеждать  одной  лишь молитвой,  что  молитва,  то  есть  сила
религии, или, что то же, сила бога, всемогуща; или же отдайте честь грубости
материальных сил и средств, которая вам помогла.
     На этих примерах, число  которых  можно было бы, впрочем, увеличить  до
бесконечности,  ибо каждый осведомительный листок, газета дают образцы того,
как  безбожны даже и  современные верующие  в  бога, как  они своего  бога в
действительности  отрицают и принижают, между  тем как  на  словах  они  ему
воздают  хвалы  -  отрицают и принижают тем,  что приписывают материи, миру,
человеку силу и деятельность, от  бога независимую и самостоятельную, самому
же богу уделяют роль праздного зрителя  или  инспектора, самое большее  лишь
помощника или спасителя в крайней нужде. Уже обычное выражение "помощь бога,
содействие  бога"  характеризует  этот  безобразный  разлад  между  богом  и
природой,  ибо  тот,  кто  мне  помогает,  содействует,  не  упраздняет моей
деятельности;
     он  только поддерживает  меня, он  только  берет на себя  часть работы,
часть бремени.  Но какое недостойное  представление  о боге:  веря  в  бога,
отказывать ему  во  всемогуществе,  по крайней мере на деле,  присоединять к
нему силу природы и человека и прибегать к  ее  помощи! Если надо  мною бдит
глаз,  то  зачем мне самому иметь глаз, зачем остерегаться? Если бог обо мне
печется, зачем  мне самому о себе заботиться? Если существует благое и  в то
же время  всемогущее  существо,  то что мне  ограниченная мощь  естественных
средств и сил?  Впрочем, не будем  порицать  людей западных стран за то, что
они не доводят  своей религиозной веры до ее  практических выводов, что они,
наоборот,   самовольно  устраняют   эти  следствия   их  веры,  что  они   в
действительности, на практике  от своей веры отказываются;  ибо  только этой
непоследовательности,  этому  практическому  неверию,  этому  инстинктивному
атеизму и  эгоизму обязаны мы всем прогрессом, всеми изобретениями, которыми
христиане отличаются  от  магометан, люди западных стран - от восточных. Кто
полагается  на всемогущество  бога, кто верит,  что все,  что  происходит  и
существует, происходит  и существует по милости божией, тот никогда не будет
думать о  средствах, как устранить  существующее  зло,  -  ни  как устранить
естественное  зло, поскольку оно не устранимо, ибо против смерти лекарств не
будет  найдено, ни  как  устранить зло  общественного  порядка.  "Каждому, -
говорит  Кальвин   в  уже   многократно   упоминавшемся  мною  сочинении,  -
указывается божеством его положение и его состояние. Соломон поэтому в своем
изречении:  "жребий  бросается  в подол, но  выпадает  он  так,  как  угодно
господу"  -  призывает  бедных  к  терпению,  ибо  те, что  недовольны своим
жребием,  пытаются  сбросить с  себя бремя, возложенное на них  богом. Так и
другой   пророк,    псалмопевец,   порицает    безбожников,    приписывающих
человеческому искусству  или  счастью достижение  некоторыми людьми почетных
мест, тогда как другие пребывают в низком состоянии".
     Это - необходимое  следствие веры в бога, веры в провидение, когда  эта
вера является не  просто теоретической, бездеятельной, неверующей верой,  но
верой истинной, практической. Некоторые отцы  церкви считали  даже безбожной
критикой дел божиих отрезать себе бороду.
     Совершенно  верно! Борода обязана своим существованием воле и намерению
бога, касающимся самых мелких подробностей; если я даю себе отрезать бороду,
то я этим выражаю недовольство; я косвенно порицаю  творца бороды; я восстаю
против его воли;  ибо бог  говорит:  да будет борода!  тем, что  он  дает ей
расти, а я говорю: борода  да не будет! тем, что я даю ее себе отрезать. Все
оставить таким,  каково  оно есть, - вот необходимый вывод из веры в то, что
бог  правит миром, что  все происходит  и существует по воле  божией. Каждое
самовольное  изменение  существующего  порядка вещей  есть  святотатственная
революция. Как  в  абсолютистски-монархическом  государстве правительство не
предоставляет   народу   ничего   и  присваивает   себе   всю   политическую
деятельность, так и в религии бог не оставляет ничего на долю человека, пока
бог еще  абсолютное,  неограниченное существо. "Поэтому, -  говорит Лютер  в
своем   толковании  Экклезиаста,  -  наилучшая   и   наивысшая   мудрость  -
предоставить и поручить все богу... дать богу действовать и управлять и все,
что случается несправедливого или что  приносит горе праведным людям, отдать
на  волю того, который,  в конце  концов, все точно  и  правильно устроит...
Поэтому, если ты очень хочешь иметь радость, мир  и хорошие дни, то подожди,
чтобы  их  дал тебе  бог".  Но, как  сказано, христиане, к  своему  и нашему
счастью, и сообразно духу и характеру  Запада,  в особенности же германского
племени, противопоставили выводам своих взятых с  Востока религиозных учений
и представлений  человеческую самодеятельность, разумеется, сделав тем самым
свою религию, свою теологию, которой они, однако, держатся, по крайней  мере
теоретически,  и до  настоящего дня, переплетом самых смешных  противоречий,
половинчатостей  и  софизмов,  невыносимой,  бесхарактерной  смесью  веры  и
неверия, теизма и атеизма.

        ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ.
     Камчадалы,  как рассказывают и выражаются путешественники-теисты, имеют
высшего бога, которого они называют  Куткой и которого они  считают  творцом
неба и земли. Им,  говорят они,  все сотворено, и от него все  произошло. Но
они считают  себя  гораздо  умнее  бога и  никого  не  считают таким глупым,
бессмысленным и  бездумным, как своего Кутку. Если бы, говорят они,  он  был
умен и  рассудителен, то он создал  бы мир гораздо лучше, не поставил бы так
много непроходимых гор и утесов,  не сотворил бы так много бешеных потоков и
длительных  бурь.  Поэтому,  когда  вы  в®езжаете  зимою на гору или  с  нее
спускаетесь,  вы  не  можете  удержаться от того, чтобы  не  обругать  самым
ужасным  образом  Кутку.  "Мы справедливо  приходим в  ужас по  поводу  этих
безумств",  - замечает по этому поводу один писатель-рационалист. Я же этому
нисколько не ужасаюсь; я гораздо больше удивляюсь  тому, что  у христиан так
мало самопознания и что они не  замечают того, что они по существу нисколько
не  отличаются от камчадалов. Они  только тем  отличаются от камчадалов, что
они своему гневу по поводу суровости и  грубости природы  дают выход  не как
камчадалы, в ругательствах, а в действиях. Христиане выравнивают горы или по
крайней мере  проводят  через них  проходимые,  удобные дороги; они  бешеным
потокам  противоставят  плотины или отводят их; короче  говоря, они, сколько
только  могут,  меняют природу согласно своему пониманию, для  своей пользы.
Однако каждое  такое дело есть критика природы;  я  не снесу  горы,  если  я
предварительно не рассержусь  на то,  что она существует, не предам анафеме,
не прокляну ее; тем,  что  я  ее  сношу, я только превращаю  это проклятие в
действие.  Против постоянных  бурных  ветров,  дающих  камчадалам  основание
проклинать  их  виновника,  христиане, правда, не открыли  прямого  средства
борьбы, как и вообще  воздушное царство всего  менее познано и побеждено; но
христиане  знают  другие средства,  которые  культура  дает им в руки, чтобы
предохранить  себя  от  капризов  климата.  В  Библии,   правда,  говорится:
"оставайся  в  стране  и честно прокармливай  себя";  и,  однако,  христиане
путешествуют, разумеется, в том  случае, если "провидение" дало им для этого
средства, ездят на воды, вообще  в страны,  где они находят лучший,  для них
более подходящий климат. Но если  я  покидаю  какое-либо место,  то  я  ею в
действительности  проклинаю,  ругаю;  я думаю или,  быть может,  сам говорю:
здесь  совсем проклятый климат; здесь  я не могу  дольше  выдержать; здесь я
погибну;  итак,  вон отсюда.  Но когда христианин покидает  свое  отечество,
временно  или  навсегда, то он практически отрицает тем  самым  свою веру  в
божественное провидение; ибо ведь это оно поместило его в этом месте, потому
что оно сочло это место, несмотря на его неприятный и нездоровый климат или,
вернее, благодаря ему, наиболее для него - христианина - подходящим и, стало
быть, предопределило его жительство.
     Провидение ведь  простирается  на  каждую  особь,  на  каждую  единицу;
провидение,  как  его  мыслят  себе  рационалистические  теисты, провидение,
простирающееся  только на род, на общее,  на общие естественные законы, есть
провидение разве только  по имени. Поэтому, если я покидаю данное место,  на
которое посадило меня провидение, если  я  сношу  данную  гору, которую оно,
очевидно, намеренно поставило такой высоты и как  раз  на этом месте, если я
противопоставляю плотину данному  бурному  потоку, который, очевидно, обязан
своей  силой только воле и могуществу божиим, то я отрицаю, я отвергаю своей
практической деятельностью мою религиозную теорию и мою веру в  то, что все,
сделанное  богами, хорошо, что  все,  созданное  богами, мудро, не  подлежит
порицанию, не может быть превзойдено, ибо ведь бог  создал  все не на скорую
руку, так  лишь в общих чертах, а  каждое в отдельности,  Как могу я,  стало
быть,  делать  насильственные изменения, как могу я  подчинять  божественные
предначертания  моим   человеческим  целям,  как  могу  я  противопоставлять
могуществу бога, выразившемуся  в силе того бешеного  потока, в высоте  этой
горы, человеческую силу?  Я этого не могу, если я хочу свою веру подтвердить
на  деле.  Когда жители  Книда,  рассказывает Геродот, хотели прорыть  часть
страны,  чтобы сделать из своей страны настоящий остров,  то пифия запретила
им это в следующих стихах:

     Не смейте Истма прорывать и укреплять!
     Зевс остров, захоти он, сотворил бы сам.

     И  когда Риму  было сделано предложение  отвести притоки  Тибра,  чтобы
воспрепятствовать его разливам, то реатинцы, как  рассказывает Тацит в своих
"Анналах", воспротивились этому, говоря, что природа  - что в данном случае,
очевидно, то  же, что бог, - наилучшим  образом  позаботилась о человеческих
интересах, дав  рекам их устье, их течение, их исток, точно так же, как и их
впадение.
     Поэтому  все  культурные  средства,  все  изобретения,  которые  сделал
человек, чтобы оберечь  себя от насилий природы, как, например, громоотводы,
последовательная  религиозная  вера   осуждала,  как  посягательства  против
божеского управления, осуждала - кто бы мог это  подумать? - еще даже в наше
время. Когда был  открыт и  применен  серный эфир  в качестве болеутоляющего
средства, то - как мне рассказал один вполне заслуживающий доверия человек -
теологи  одного  протестантского  университета,   университета  в  Эрлангене
запротестовали  против этого,  а именно  против  применения  его при тяжелых
родах, ибо  в Библии  сказано: "в муках  будешь ты  рождать", следовательно,
рождение в  муках есть прямое предписание, волеиз®явление бога. Таким глупым
и   таким  одновременно  дьявольским  делает  человека  теологическая  вера!
Вернемся, однако, опять назад от протестантских  теологов  и университетов к
камчадалам, у которых гораздо больше разума, ибо они совершенно правы, когда
творца крутых,  человеческой  культуре не  доступных, гор, бешеных  потоков,
уничтожающих посевы и нивы, постоянных бурных ветров считают за неразумное и
бессмысленное существо, ибо природа слепа и  лишена разума; она есть то, что
она  есть, и  делает то, что  она  делает, не намеренно, не  умышленно, а по
необходимости, или, если мы человека,  как и следует, причислим к природе  -
ведь он  тоже естественное существо, создание природы,  - то она  имеет свой
разум только  в разуме человека. Ведь только человек своим устроительством и
своими учреждениями накладывает на природу печать сознания и разума,  только
он, чем дальше, тем больше с течением времени преобразует Землю  в разумное,
человеку соответствующее  жилище  и когда-нибудь преобразует ее в еще  более
человеческое, более разумное жилище, чем то, которое существует теперь. Ведь
даже климат изменяется под влиянием человеческой культуры. Что  такое сейчас
Германия и  чем  она  когда-то  была,  даже еще во  времена  Цезаря! Но  как
согласовать такие насильственные  преобразования, произведенные человеком, с
верой в сверх®естественное, божественное провидение, которое все сотворило и
о котором говорится:
     "бог  взглянул  на  псе,  что он  сотворил,  и оказалось,  что все было
хорошо".
     Еще одно утверждение должен я  раз®яснить  в немногих словах. Я сказал,
что  существование  провидения  пытались  доказать  главным  образом  такими
явлениями  природы, которые  помогают  или предохраняют  против  последствий
существующего  или естественно-необходимого  зла.  В  особенности  усмотрели
поэтому доказательства  особого  провидения в оружии  животных, которым  они
защищаются против своих врагов, и в защитных средствах органов человеческого
и животного  тела. Так,  "глаз  защищен ресницами  от  проникновения  в него
мешающих  ему материальных  частиц,