я  выражаю
отвлеченному существу природы  и, как  причине  ее, вымышленному  существу -
богу, творцу, выражать и чувственному существу природы - творению;
     ибо чувственное существо, создание, имеет за себя все чувства человека,
нечувственное же существо имеет все  чувства против себя и проявляет поэтому
гораздо меньшую власть над человеком.
     Отсюда  проистекает ревность религии, ревность ее  предмета,  бога. Я -
ревнивый бог, говорится об Иегове в Ветхом  Завете. И это  изречение евреи и
христиане  повторяли  в  тысячах вариаций. Но бог  ревнив или представляется
таковым,  потому что чувства или  аффекты  и настроения  преданности, любви,
почитания,  доверия, страха  могут  быть также легко перенесены  и на другой
предмет, на других богов, на другие существа, каковыми  являются природные и
человеческие существа, бог же один на них претендует. Лишь  с появлением так
называемых положительных,  то есть произвольных, законов,  возникает поэтому
различие  между  идолопоклонством и  богослужением.  Вы  не должны  доверять
людям, но мне;
     вы  не  должны бояться природных  явлений,  но лишь меня одного;  вы не
должны поклоняться  звездам, как будто  от них исходит ваше благосостояние и
спасение, но мне, который поставил звезды на служение вам, - так говорит бог
Иегова, монотеистический бог вообще, своим  слугам, чтобы предохранить их от
идолопоклонства. Но  ему  не нужно  было бы так говорить, приказывать, чтобы
люди  ему  одному  лишь  доверяли и  служили,  если  бы существовало  особое
религиозное  чувство, особый религиозный орган. Как мне не нужно приказывать
глазу: ты не должен слушать, служить звуку; или уху: ты не должно видеть, не
должно обслуживать свет,  так и  предмету религии не нужно  было бы говорить
человеку: ты  мне лишь должен служить, если бы был особый религиозный орган,
ибо  этот  орган  так же  мало имел бы отношения  к другому, не религиозному
предмету, как мало ухо имеет отношения к  свету, и глаз  к предмету слуха. И
так же мало, как глаз ревнует ухо, как мало он боится, чтобы ухо не отбило у
него его предмета и не  присвоило его себе, так же мало мог бы бог ревновать
к  природным  и человеческим  существам  или  мыслиться  ревнивым,  если  бы
существовал   исключительно   религиозный   или   божественный,  только  ему
соответствующий орган.
     Орган религии есть чувство, есть сила воображения, есть потребность или
стремление  быть счастливым, но  эти органы отнюдь  не  распространяют своей
власти  над  особой  категорией  предметов  -  предметов,  обозначаемых  как
религиозные,  точно существуют  таковые, а  не каждый предмет, каждая  сила,
каждое  явление,  как  человеческое, так  и природное, может быть  предметом
религии.  Но предметом  религии  -  религии, по крайней мере  в  собственном
смысле слова - делается предмет фантазии, чувства, стремления к счастью лишь
при  особых условиях,  при условиях, о  которых  я  только что говорил,  при
наличности  той  точки   зрения,   когда  человеку   из-за   недостаточности
образования, учености, критики, различения между суб®ективным и об®ективным,
предмет,  или существо не является тотчас же тем, что оно само есть, чем оно
является в действительности, что оно из  себя представляет как об®ект разума
и  чувства,  но  лишь как существо  чувства, фантазии, стремления к счастью.
Правда, и для натуралиста природа  есть предмет стремления к счастью, -  ибо
кто может быть счастливым, например, в тюремной клетке, где нет ни простора,
ни воздуха, ни света? - предмет воображения, фантазии, предмет чувства, даже
чувства зависимости, но натуралист  не упускает  из виду  ее действительного
предметного  существования,  и именно поэтому  его не  вводит  в  обман  его
стремление к  счастью, его не одолевают его чувства, его  не  опережает  его
фантазия, и  поэтому  природа  ему не  кажется суб®ективным, то есть личным,
произвольным, милостивым  и немилостивым, карающим и награждающим существом,
следовательно,  существом, которое по необходимости, в силу  своей  природы,
является  предметом жертв  и покаяний, хвалебных  и  благодарственных песен,
почтительных  просьб  и  коленопреклонений,  то  есть  предметом  религии. И
натуралист или гуманист - приведу еще пример - еще  почитает мертвых,  но не
религиозно,  не  как  богов,  потому  что  он  не  делает,  как  это  делает
религиозное   воображение,   существа,  имеющиеся  лишь   в   представлении,
существами действительными, личными,  потому что он  не переносит  ощущений,
которые  в  нем  вызывает  мертвец, на самый предмет,  не считает  мертвецов
ужасными,  страшными существами, вообще  существами, которые еще имеют волю,
способность вредить  или  приносить пользу,  которых  еще  следует почитать,
бояться, просить и умилостивлять, как действительные существа.
     Вернемся, однако, назад, к нашей настоящей теме. Переход от язычества к
христианству,  от религии природы к религии духа или человека я об®яснил как
акт  воображения.   Сначала   я  показал,  что  бог  есть  образ,   существо
воображения,  причем я одновременно показал различие между христианским, или
монотеистическим,  и  языческим, или политеистическим,  богом, а именно, что
языческий бог есть материальный,  телесный, единичный образ, христианский же
бог  есть духовный  образ, есть слово, что  поэтому, чтобы познать  сущность
христианского бога, необходимо лишь понять сущность слова. Этим, однако, я и
ограничил мое выведение религии из  воображения,  я установил различие между
произведениями  религиозной  силы  воображения   и   простыми   поэтическими
вымыслами, или фикциями, показал, что религиозное воображение действует лишь
в союзе с чувством зависимости, что боги никоим  образом не  являются только
существами  воображения, но и предметами сердечной потребности, - предметами
тех чувств, которые охватывают человека в важнейшие моменты жизни, в счастье
и в несчастье;
     что  боги  именно  потому,  что  человек  стремится получить  приятное,
хорошее и  устранить неприятное, плохое,  являются и предметами стремления к
счастью, потребности в нем. Этот  пункт привел нас к различию между религией
и образованием, молитвой и трудом; религия в том сходится с образованием,  с
культурой, с трудом, что она имеет культурные цели, но расходится в том, что
она этих целей хочет достигнуть без  культурных средств.  После того, как  я
таким образом наметил это различие, я  возвращаюсь к религии, как к предмету
стремления к счастью. Я высказал по этому случаю смелое положение:
     боги  суть  превращенные  в  действительность  или  представленные, как
действительные существа, желания людей; бог есть не что иное, как стремление
человека к  счастью,  нашедшее свое удовлетворение  в фантазии.  Я  заметил,
однако, что  боги столь же различны,  как и  желания людей или народов,  ибо
хотя все  люди  желают быть счастливыми, но  один делает одно, другой другое
об®ектом  своего  счастья. У язычников поэтому другие боги, чем у  христиан,
ибо у них  другие  желания. Или  - отличие христианского бога от  языческого
покоится на  отличии христианских желаний от желаний язычников. "Каково твое
сердце, таков и твой бог", - говорит Лютер. "Все народы, - говорит Мейнерс в
указанном сочинении, -  просили богов  вплоть  до возникновения христианства
лишь  о временных благах и об  устранении временных зол (25). Дикие  племена
рыбаков  и  охотников молились своим богам,  чтобы они  сделали  удачными их
рыбную ловлю  и  охоту, пастушеские  народы  -  чтобы боги  благословили  их
пастбища и  стада, земледельческие - чтобы боги благословили их сады и поля.
Все без  исключения молили  для себя  и  членов своего  племени о здоровье и
долголетии, о богатстве и  благоприятствующей погоде  и победе над врагами и
противниками". То  есть  язычники  имели  ограниченные желания, чувственные,
материальные,  на языке  христиан  -  земные,  плотские желания.  Но  именно
поэтому у  них  были материальные, чувственные, ограниченные боги, и столько
богов, сколько  имеется чувственных  желательных благ.  Так,  у них  был бог
богатства, бог здоровья, бог  счастья, удачи и так  далее, и так как желания
людей  сообразовались с  их сословием,  с их занятием,  то каждое сословие у
греков  и  римлян  имело  своих  особых богов,  пастух - пастушеских  богов,
земледелец - крестьянских богов, купец - своего Меркурия, которого он умолял
о прибыли (26).
     Предметы   языческих   желаний,   впрочем,  не   "безнравственны";   не
безнравственно желать здоровья; наоборот, это - совершенно разумное желание;
не  безнравственно  также  желать   быть  богатым,   -  ведь  благодарят  же
благочестивые христиане своего бога, когда  получают богатое  наследство или
натыкаются   на   счастливую   находку;   безнравственными    или,   вернее,
бесчеловечными, потому что только  бесчеловечное безнравственно, были  тогда
лишь пожелания или молитвы  язычников о богатстве,  когда они просили богов,
чтобы те  отправили на тот  свет их  родственников,  их родителей, чтобы тем
самым  получить   их  имущество.  Языческие   желания  были  желаниями,   не
выходившими из рамок природы человека, не переступавшими границы этой жизни,
этого действительно чувственного мира.  Но именно  поэтому и их боги не были
такими      неограниченными,      супранатуралистическими,      то      есть
сверх®естественными, существами, как христианский бог. Как желания язычников
не были внемировыми и  сверхмировыми желаниями,  так  не  были таковыми и их
боги;
     они скорее были едиными с миром,  мировыми существами. Христианский бог
делает  с миром что хочет, он его создает из ничего, потому что мир для него
ничто, потому что он сам был,  когда мир был еще  ничем; но языческий бог  в
своем творении и действии связан с веществом,  с материей; даже те языческие
философы,  которые больше всего  приближались к представлениям христианства,
верили в вечность материи, основного вещества мира, уделяли своему богу лишь
роль  мирового  формировщика,  но не  настоящего творца.  Бог язычников  был
связан  с  материей, потому что  языческие желания  и  мысли  были связаны с
веществом, с содержанием действительного мира. Язычник не отделялся от мира,
от природы;  он мог мыслить себя лишь как  ее часть;  у него не было поэтому
отличного от мира и от него оторванного бога. Мир был для него божественным,
чудесным существом или, вернее, самым высоким, самым  прекрасным, что он мог
себе  представить.  В   одинаковом  смысле   употребляют  поэтому  языческие
философы-теисты  слова:  бог,  мир, природа. Каков человек, таков и его бог;
языческий  бог  есть  образ  языческого  человека  или,  как я  выражаюсь  в
"Сущности  христианства",  не  что  иное,  как  сущность  человека-язычника,
опредмеченное  и  изображенное  как   самостоятельное  существо.  Общее  или
одинаковое в  различных богах и религиях есть лишь то, что обще человеческой
природе.  Как ни  различны  люди, но  все они  все-таки люди; одинаковость и
единство  человеческого рода,  человеческой  организации  есть  одинаковость
богов;  эфиоп рисует себе бога черным, как  он сам, кавказец  - таким, каков
цвет его  кожи; но все они придают богам человеческий облик или представляют
их себе как человеческие существа.
     Поверхностно,  впрочем,  не принимать во внимание различия  богов;  для
язычника  есть только языческий бог, тот бог,  который един с его, язычника,
отличием  от   других  народов  и  людей,  бог  для  христианина  есть  лишь
христианский бог. Многие строгие христиане отрицали за язычниками даже самую
веру  в бога, ибо  боги  язычников - не боги в понимании христиан, они уже в
силу   своего  множества  противоречат   христианскому   понятию   божества.
Христианский же бог есть не  что  иное, как  существо  человека-христианина,
олицетворенное  или  опредмеченное,  представленное  силой  воображения  как
самостоятельное  существо.  Христианин имеет сверхземные,  сверхчувственные,
сверхчеловеческие,  сверхмировые  желания.  Христианин  -  по  крайней  мере
истинный  христианин,  который  не  вобрал  в себя языческих элементов,  как
современные светские люди  и  ханжи,  -  не  желает себе  ни  богатства,  ни
почетных мест,  ни долгой жизни,  ни  здоровья. Что такое здоровье в  глазах
христианина? "Ведь  вся эта  жизнь есть не что иное,  как болезнь,  только в
вечной жизни здоровье", - говорит  св. Августин. Что  такое  долгая  жизнь в
понимании христианина?  В сравнении с вечностью,  которую христианин имеет в
своей голове, самая долгая жизнь есть мимолетное мгновение. Что такое земные
блеск и слава? В сравнении с небесной славой  то  же самое,  что  блуждающий
огонек  в  сравнении  с  небесным светом.  Но именно  благодаря  этим  своим
желаниям христианин имеет и сверхземного, сверхчеловеческого и сверхмирового
бога. Христианин не смотрит на себя, подобно язычнику, как на члена природы,
как  на часть мира. "Настоящего града не  имамы, - говорится в  Библии, - но
грядущего взыскуем".  "Наша  жизнь  (то есть  наше право  уроженца  и  право
гражданина)  на  небесах".  "Человек,  -  говорит  определенно  отец  церкви
Лактанций, - не есть продукт мира, не есть часть мира";
     "Человек,  -  говорит  Амвросий,  -  выше мира". "Одна душа, -  говорит
Лютер, - лучше целого мира".
     У христианина  есть свободная причина  природы, господин  природы, чьей
воли,  чьего  слова  природа слушается,  есть  бог,  который  не связан  так
называемой  причинной  связью,  необходимостью,  цепью,   которая  соединяет
следствие с причиной и причину  с причиной; тогда как языческий бог связан с
природной необходимостью и даже своих любимцев не может избавить от рокового
жребия смерти.
     Но у христианина есть свободная причина, потому что он в своих желаниях
не  связывает себя  с  общим порядком, с необходимостью  природы. Христианин
желает себе существования, - и верит в него, - жизни, где он был бы избавлен
от всех потребностей, от всей природной необходимости вообще, где он жил бы,
не имея надобности  дышать, спать, есть, пить,  производить и  рожать, тогда
как у язычников даже бог подвержен необходимости  сна, любви,  еды и  питья,
именно потому, что язычник не  освободился от необходимости  природы, не мог
мыслить  себе  существования   без  естественных  потребностей.   Христианин
осуществляет поэтому  свои желания  быть свободным  от  всех потребностей  и
необходимостей  природы  в  существе,   которое  действительно  свободно  от
природы, которое  может упразднить и устранить и действительно устраняет все
ограничения и препятствия  природы, мешающие осуществлению этих христианских
желаний. Ведь природа есть  единственное  ограничение человеческих  желаний.
Ограничением  желания летать,  как  ангел,  или  в один  миг  оказываться  в
желательном  отдаленном   месте   является  тяжесть;   ограничением  желания
постоянно заниматься религиозными  созерцанием и чувствами является телесная
потребность; ограничением желания быть безгрешным, или, что то же, праведным
(27) -  телесность и чувственность моего существования; ограничением желания
жить  вечно,  то  есть  ограничением,  противостоящим   осуществлению  этого
желания, -  смерть, необходимость конечности, тленности. Таким  образом, все
эти желания христианин осуществляет или создает возможность их осуществления
в существе, которое, согласно его воображению, стоит над  природой и вне ее,
против воли которого природа бессильна.
     Чем человек не является в  действительности, но чем он  хочет быть, тем
он делает  своего  бога или  - это его бог. Христианин желает быть существом
совершенным,    безгрешным,    нечувственным,   не   подчиненным    телесным
потребностям, блаженным, бессмертным, божественным, но он им не является; он
поэтому представляет  себе то, чем он сам хочет  быть  и чем он когда-нибудь
надеется стать, как  существо, от него отличное, которое он называет  богом,
которое,  однако,  в  своем  основании  есть не что  иное,  как существо его
собственных  сверх®естественных   желаний,  как  его  собственное  существо,
выходящее  за  пределы природы.  Вера  в  происхождение мира от  свободного,
внемирового, сверх®естественного существа теснейшим образом  связана поэтому
с верой в  вечное небесное  существо. Ведь порукой,  что  сверх®естественные
желания  христиан будут  исполнены, является  как раз  то, что сама  природа
зависит   от   сверх®естественного   существа,   что   она   обязана   своим
существованием  произволу  этого существа. Если природа не от бога, если она
от самой себя, если она необходима,  то необходима  и смерть, то  неизменны,
непреодолимы  и вообще все законы, или естественная  необходимость,  которой
подвержено человеческое существование. Где природа не имеет начала,  там  не
имеет она и конца. Христианин же  верит  в конец природы, или мира, и желает
его;  он верит,  что все жизненные  отправления и естественная необходимость
прекратятся, и  желает этого, он должен поэтому верить и в начало и притом в
духовное,  произвольное   начало  природы,  телесного   существа   и  жизни.
Необходимой  предпосылкой конца  является  начало, необходимой  предпосылкой
веры в бессмертие является вера  в божественное всемогущество, которое  даже
мертвых  пробуждает, для которого нет  ничего невозможного,  для которого не
существует естественного закона, не существует необходимости. При посредстве
догмата сотворения  из ничего, являющегося величайшим шедевром божественного
всемогущества,  человек  внушает  себе  уверенность,  говорю  я в  "Сущности
христианства" в  том,  что  мир  есть ничто  и  бессилен против человека, а,
выражаясь точнее, человек  посредством  этого догмата обретает  утешительную
веру. "Мы имеем  господа, - говорит Лютер,  - который более велик, чем  весь
мир;  мы  имеем такого могущественного  господа, что  когда  он говорит,  то
рождаются все вещи. Зачем же нам бояться, когда он к нам благосклонен". "Кто
верит, -  говорит он же в своем толковании Моисея,  - что бог  есть  творец,
который из ничего делает все, тот по необходимости должен так умозаключать и
говорить:  "поэтому  бог  может  и  мертвых  пробуждать".   Вера   в  чудеса
тождественна с верой в бога -  по крайней мере, в христианском смысле  этого
слова - стало быть, и с верой в христианского бога.

        ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ЛЕКЦИЯ.
     Понятие  чуда -  одно  из  важнейших  для познания  сущности религии, в
особенности христианской.  Мы  должны  поэтому  немного на нем остановиться.
Прежде всего мы должны поостеречься смешать чудеса религии с так называемыми
чудесами  природы, например с  "чудесами неба", как  озаглавил один астроном
свою  астрономию,  с "чудесами геологии",  или  истории  земли,  -  как один
англичанин окрестил свою геологию.  Чудеса  природы  суть вещи, возбуждающие
наши  удивление  и  изумление,  потому   что  они  выходят  из  круга  наших
ограниченных  понятий, наших ближайших, обыкновенных представлений  и опыта.
Так,  мы дивимся,  например,  окаменелым скелетам  животных пород,  когда-то
хозяйничавших на земле, динозавров, мегатериев, ихтиозавров и  плезиозавров,
этих  чудовищных  разновидностей  ящеров,  потому  что  величина  их  далеко
превосходит те размеры, которые  мы  знаем у ныне живущих пород животных. Но
религиозные чудеса  не  имеют ничего  общего  с  мегатериями, с динозаврами,
ихтиозаврами  и  плезиозаврами  геологии.  Так называемые чудеса  природы  -
чудеса  для нас, но не  чудеса  сами по себе или для природы; они имеют свое
основание в существе  природы, все равно,  откроем и  поймем мы его или нет.
Только  теистические,  религиозные  чудеса превосходят силы природы; они  не
только  не  имеют   своего  основания  в  существе   природы,  но  они   ему
противоречат; они суть  доказательства, произведения  существа,  от  природы
отличного и сверх®естественного. "Хотя, - говорит, например, ученый Фоссий в
своем сочинении о  происхождении и  развитии  язычеств