ам либо
истинный смысл  и понятие божества еще не найдены, либо  опять  утрачены.  А
этот смысл заключается  в  том, что бог  есть олицетворенное родовое понятие
человека, олицетворенная божественность и бессмертие человека. Поэтому  вера
человека  в  бога, -  разумеется, в  бога,  поскольку  он не  выражает собой
существа при
     роды, - есть,  как я  это говорил в "Сущности христианства", лишь  вера
человека в свое собственное существо.  Бог есть  лишь существо, исполняющее,
осуществляющее  желания  человека,   но  как  могу  я   верить  в  существо,
осуществляющее  мои  желания, если я  заранее  или  одновременно  не верю  в
святость,  в  существенность и правомерность, в безусловную  значимость моих
желаний? Но  как могу я  верить в  необходимость исполнения моих желаний,  в
необходимость,   которая   является   основой   необходимости  существования
исполнителя желаний - бога,  если я не верю  в себя, в истинность и святость
моего существа? То, чего я желаю, - это мое сердце, мое существо. Как могу я
отличить  мое существо  от моих желаний? Поэтому вера в бога зависит лишь от
веры  человека  в  сверх®естественное  величие   его   существа.  Или   -  в
божественном  существе  опредмечивает  он   свое  собственное   существо.  В
божественном  всеведении находит  он - чтобы еще раз коротко  сформулировать
сказанное  -   исполнение   своего  желания  все   знать,  или  овеществляет
способность  человеческого  духа в своем знании  не  ограничиваться тем  или
другим  предметом,  но   охватывать  все;   в  божественном  вездесущии  или
повсеместности  осуществляет он  лишь желание  не быть связанным  ни с каким
местом, или опредмечивает способность человеческого духа в своих мыслях быть
всюду;  в  божественной  вечности,  или  принадлежности  ко  всем  временам,
осуществляет он  желание  не быть связанным ни  с  каким  временем, не иметь
конца,  или  опредмечивает  бесконечность   и  (по  крайней  мере,  если  он
последовательно мыслит) безначальность  человеческого существа, человеческой
души, ибо если душа не может  умереть, прекратить свое существование,  то не
может  она   возникнуть,   иметь  начало,   как  многие   в  это  совершенно
последовательно верили;  в божественном  всемогуществе осуществляет он  лишь
желание  все  мочь, желание, связанное  с  желанием все знать или являющееся
лишь его следствием; ибо человек что-нибудь может лишь в той мере, в  какой,
как говорит англичанин Бэкон, он знает, потому  что кто не знает, как делают
какую-нибудь  вещь,  тот  и  не   может  ее   сделать;   способность  делать
предполагает знание; поэтому кто хочет все  знать, тот хочет и все мочь; или
-  в божественном  всемогуществе человек  опредмечивает и обожествляет  лишь
свое  всемогущество, свою неограниченную  способность  ко всему. Животное, -
говор11т  один  христианский  мыслитель,  который  сам  писал  об истинности
христианской  религии,  Гуго Гроций, может  только  либо то,  либо  это;  но
могущество,  способность человека неограниченны. В божественном блаженстве и
совершенстве человек  осуществляет лишь  желание  самому  быть  блаженным  и
совершенным, а  стало  быть,  и  морально  совершенным; ибо  без  морального
совершенства нет  блаженства: кто  может  быть  блажен  при  наличии у  него
ревности, зависти и недоброжелательства, злобности и мстительности, жадности
и пьянства? Божественное существо есть, стало быть, существо человека, но не
то,  которое  имеется  в   прозаической  действительности,  а  то,   которое
соответствует  поэтическим требованиям, желаниям и представлениям  человека,
которое,  вернее, должно быть и  когда-нибудь будет. Но самое горячее, самое
искреннее, самое святое желание и мысль человека  есть  или, по крайней мере
было  некогда, желание  бессмертной  жизни и  стремление  стать  бессмертным
существом.  Поэтому  существо   человека,   поскольку  он  желает  и  мыслит
бессмертие, есть  божественное  существо. Иначе  бог есть  не что иное,  как
будущее бессмертное  существо  человека,  мыслимое - в отличие от телесного,
чувственно существующего человека -  самодовлеющим, духовным  существом. Бог
есть  нечеловеческое,  сверхчеловеческое  существо;  но будущий  бессмертный
человек есть также существо,  стоящее над нынешним, действительным, смертным
человеком.  Как  бог  отличен  от  человека,  так же отличен и  составляющий
предмет веры будущий или  бессмертный человек от действительного, нынешнего,
или смертного, человека. Короче говоря, единство, неразличимость божества  и
бессмертия,  а  следовательно,  божества  и  человечества,  есть разрешенная
загадка религии,  в  частности христианской.  Как, стало быть,  природа  как
предмет  и содержание человеческих  желаний  и  воображения,  есть  сущность
естественной религии, так и человек как  предмет и  содержание  человеческих
желаний, человеческого воображения и абстракции есть сущность  религии духа,
христианской религии.

        ТРИДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ.
     Доказав  в  предыдущих  лекциях,  что  лишь  в  бессмертии находится  и
достигается смысл и цель божества, что божество и бессмертие - одно и то же,
что божество из самостоятельного существа, каким оно является первоначально,
становится,  в конце концов в виде бессмертия свойством человека, я пришел к
цели моей задачи и  тем самым к концу моих лекций. Я хотел доказать, что бог
естественной  религии есть  природа,  бог  духовной религии, христианства, -
дух, то есть сущность человека. Я хотел это доказать для того, чтобы человек
впредь  искал и  находил определяющий  мотив  своего поведения,  цель своего
мышления,  источник исцеления своих бед и  страданий в себе самом, а не  вне
себя, как  язычник, или над собой, как христианин. Я не мог, разумеется, это
доказательство,  в  отношении  к  наиболее интересующему  нас  христианству,
провести  через все отдельные  учения и  представления  христианства;  я еще
меньше  мог его  распространить, как я первоначально имел в виду, на историю
христианской философии. Но этого и не нужно, по крайней мере когда дело идет
о  предмете,  каким был  предмет этих лекций, не  нужно  проводить свою тему
вплоть  до единичных и особых  случаев.  Главное, -  это основные положения,
основные тезисы, из которых частные выводы вытекают как простые следствия. И
эти основные  положения  моего  учения  я  представил,  и  притом представил
наивозможно ясней. Разумеется, я мог бы быть короче в  моих  первых лекциях.
Но  меня извиняет то обстоятельство, что я - не академический доцент, что  у
меня  нет навыка к лекциям, что я не имел перед собой готовой  тетрадки, и я
поэтому не  сумел мой материал  соразмерить и соответственно подразделить по
мерке  академического  времени. Но  в  моих  лекциях  остался  бы  пробел, я
закончил  бы  их фальшивой  нотой,  если  б  я  вздумал  оборвать их на  том
доказательстве, которое я развивал в  последний  раз,  потому что  я оставил
нетронутыми  те предпосылки,  исходные  положения или гипотезы,  от  которых
христианин умозаключает к божеству и бессмертию.
     Бог,  говорил  я, есть осуществитель или действительность  человеческих
желаний счастья, совершенства, бессмертия. Кто, стало быть, - можно из этого
заключить, - отнимет  у человека  бога, тот  вырвет у него сердце из  груди.
Однако я оспариваю те  предпосылки, на основании которых  религия и теология
доказывают необходимость и  бытие  божества  или, что то  же,  бессмертия. Я
утверждаю, что  желания, которые исполняются  лишь в воображении, или исходя
из  которых  доказывают  бытие  воображаемого  существа, являются  тоже лишь
воображаемыми,  а не действительными, не  истинными желаниями  человеческого
сердца;  я  утверждаю,  что  те  пределы,  которые  религиозное  воображение
преодолевает в божестве или  бессмертии, являются необходимыми определениями
человеческого  существа,  неотделимыми от  него,  а  следовательно, являются
пределами только в воображении человека. Так, например, для человека, отнюдь
не является  ограничением то, что он  связан с местом и  временем, что  "его
тело приковывает  его  к  земле",  как  говорит  рационалист, "и мешает  ему
поэтому знать, что делается на  Луне, на Венере".  Тяготение,  привязывающее
меня  к  земле, есть  не что иное, как выражение моей  связи с  землей, моей
неотделимости от  нее; что я такое, если я порву эту связь с землей? Фантом,
потому  что  я  по  существу - земное существо. Мое  желание перенестись  на
какое-нибудь  другое  мировое тело есть поэтому  лишь воображаемое  желание.
Если бы  я мог осуществить  это желание,  то я бы  убедился,  что  это  лишь
фантастическое, глупое желание, потому  что  я почувствовал бы себя в высшей
степени неладно на чужом  мировом  теле  и поэтому  -  к сожалению,  слишком
поздно - понял бы, что было бы лучше и разумнее оставаться на земле.
     Есть много человеческих желаний, которых не понимают,  полагая, что они
стремятся  быть  осуществленными  действительно. Они хотят  оставаться  лишь
желаниями,  они  имеют  цену  лишь  в  воображении; их  исполнение  было  бы
горчайшим  разочарованием  для  человека. Таким желанием  является и желание
вечной жизни. Если бы это желание исполнилось, то люди пресытились бы вечной
жизнью  и  начали  бы  желать смерти. В действительности человек  не  желает
только  преждевременной,  насильственной,  страшной смерти. Все  имеет  свою
меру, - говорит один языческий философ, -  всем под конец пресыщаешься, даже
и  жизнью, и человек  желает  поэтому  в конце  концов  смерти.  Нормальная,
сообразная  с природой смерть,  смерть  законченного человека, который изжил
себя, не имеет поэтому ничего страшного. Старцы поэтому часто жаждут смерти.
Немецкий философ Кант в своем нетерпении не мог дождаться  смерти,  до такой
степени он  ее  жаждал, но  не  для  того,  чтобы вновь  воскреснуть,  а  из
потребности конца. Только неестественный, трагический случай смерти - смерть
ребенка, юноши,  мужа в цвете сил - возмущает нас против смерти и  порождает
желание новой жизни. Но как ни страшны, ни горестны подобные случаи для тех,
кто остается в живых,  они  уже по тому одному не  оправдывают принятия нами
потустороннего мира,  что  эти  отклоняющиеся от нормы случаи -  хотя бы они
чаще  встречались, чем  естественная  смерть,  -  имеют  своим  выводом тоже
отклоняющийся  от  нормы потусторонний мир, - мир лишь для насильственно или
преждевременно умерших; но подобный странный потусторонний мир был бы чем-то
невероятным и противным рассудку.
     Но  как желание вечной жизни, так и желание  всеведения и безграничного
совершенства  есть  лишь  воображаемое   желание,  и  влечение   человека  к
безграничному  знанию и  совершенствованию,  якобы лежащее  в  основе  этого
желания,  лишь  присочинено  человеку,  как  доказывают  ежедневный  опыт  и
история. Человек не хочет знать всего,  он хочет  знать лишь то, к  чему  он
питает особую любовь и  склонность. Даже и  человек с  универсальной  жаждой
знания, что представляет собой редкое явление, никоим образом не хочет знать
всего без различия; он не хочет знать  всех камней, как минералог, или  всех
растений,  как  ботаник;  он  довольствуется  обобщениями,  потому  что  они
удовлетворяют его склонность к  общему, и  точно так же человек не хочет все
мочь,  а  только то,  к  чему он  чувствует в  себе  особое влечение; он  не
стремится    к   безграничному,    неопределенному   совершенству,   которое
осуществляется лишь в боге  или  бесконечном  потустороннем мире, а только к
совершенству   определенному,   ограниченному,  к  совершенству  в  границах
определенной  области.  Поэтому  мы  видим,  что  не  только  отдельные люди
останавливаются   на   одном   месте,    однажды   достигнув   определенного
миропонимания,   определенной  высоты   развития  и   совершенствования   их
наклонностей, но  останавливаются  даже и  целые народы,  в течение веков не
трогаясь с места, сохраняя один уровень. Так, китайцы и индийцы еще и поныне
находятся  на  том же уровне,  на  котором они стояли уже  за тысячелетия до
того.  Как  согласовать  эти  явления  с  тем   безграничным  стремлением  к
совершенствованию,  которое  рационалист приписывает человеку и  которому он
пытается поэтому  уделить место в бесконечном  потустороннем  мире? Человек,
наоборот, имеет не  только стремление к тому,  чтобы идти вперед, но также и
стремление к отдыху, к остановке на уровне, однажды достигнутом и отвечающем
определенности  его  существа. Из этих противоположных стремлений  рождается
историческая  борьба,  борьба  и  нашего  времени.  Прогрессисты,  или   так
называемые революционеры, стремятся вперед,  консерваторы хотят оставить все
по-старому, хотя они, - будучи большею частью также и верующими, - отнюдь не
принадлежат к  числу  сторонников  застоя,  когда речь  идет о  смерти,  но,
наоборот, готовы допустить в потустороннем мире самые радикальные изменения,
самые  революционные  преобразования   своего  существа,   чтобы  там  иметь
возможность продолжать свое драгоценное существование. Но и революционеры не
хотят идти вперед до бесконечности,  у них есть определенные цели, достигнув
которых, они останавливаются и сами делаются сторонниками застоя. Поэтому за
продолжение нити  истории, которую обрывают старые прогрессисты, как  только
они  достигли цели своих желаний и с тем  вместе пределов  своего существа и
разума, всегда берется новое, молодое поколение.
     И так же  мало, как у человека имеется неограниченное влечение к знанию
и совершенствованию,  так  же мало у  него  и  неограниченного,  ненасытного
стремления  к счастью, не  могущему быть  удовлетворенным  никакими  благами
земли.  Наоборот, человек, даже  верящий в бессмертие, вполне довольствуется
земною  жизнью до тех пор, по крайней мере, пока ему хорошо живется, пока он
не нуждается в  самом необходимом, пока  его не постигает какое-либо особое,
тяжелое несчастье. Человек хочет только  устранить  беды этой  жизни,  но не
хочет  существенно   иной  жизни.  "Гренландцы,   например,  помещают  своих
блаженных  под море, потому что из  моря они  получают большую  часть  своей
пищи. Там, - говорят они,- есть хорошая вода и изобилие птиц, рыб, тюленей и
северных оленей,  которых можно  без труда  поймать  или  даже найти  заживо
сваренными в большом котле". Перед нами здесь пример, образчик человеческого
стремления к счастью. Желания гренландца не выходят за пределы  его  страны,
его природы: он не хочет по существу других вещей, чем те, которые ему  дает
его  страна; он лишь  хочет, чтобы  то,  что она  ему  дает,  было  хорошего
качества и  в  изобилии. Он и на  том свете хочет  продолжать  ловить рыбу и
тюленей. - То, что он собой представляет, не является для него ограничением,
не является для него тяжестью; он не хочет  выходить за пределы своего рода,
из рамок своего положения и  жизненного призвания, -  он хочет лишь  на  том
свете устроить  себе более удобную и легкую ловлю.  Какое  скромное желание!
Культурный человек, дух и жизнь которого не привязаны к ограниченному месту,
как дух  и жизнь  дикаря, не знающего  ничего другого, кроме своей страны, и
разум которого не простирается дальше нескольких географических миль, имеет,
разумеется,  не столь ограниченные желания. Он желает - если  оставаться при
том  же примере - потреблять животных и растения не только  своей страны; он
хочет  удовлетворять свои потребности и продуктами  самых отдаленных  стран;
его потребности  и желания, по сравнению с потребностями и желаниями дикаря,
бесконечны; и, тем не  менее, они все же  не выходят  ни  из  границ природы
земли,  ни  из  границ  природы  человека. Но  по  существу  своему  желания
культурного  человека  совпадают с  желаниями дикаря;  он не хочет  небесных
яств, о которых он ничего не знает;
     он хочет лишь произведений земли; он не хочет упразднить еду вообще, но
только потребление грубых произведений, всецело ограниченных  данным местом.
Одним словом:
     разумное  и  сообразное с природой стремление к счастью  не  выходит из
границ  существа человека,  из границ существа  этой жизни, этой  земли; оно
хочет уничтожить лишь  те беды, лишь те ограничения,  которые  действительно
можно уничтожить, которые не необходимы и не принадлежат к сущности жизни.
     Поэтому желания, выходящие из границ человеческой  природы, или рода, -
как например,  желание  совсем  не  есть,  вообще  не  зависеть  от телесных
потребностей, - суть воображаемые,  фантастические желания,  а стало быть, и
существо, удовлетворяющее эти желания,  и жизнь,  в которой они находят себе
удовлетворение, являются существом и жизнью воображаемыми и фантастическими.
Наоборот, желания, не  выходящие из границ человеческого рода, или  природы,
имеющие  свое  основание  не  в  одном  только  беспочвенном  воображении  и
неестественной взвинченности  чувств, но  и  в действительной потребности  и
влечении  человеческой  природы,  находят  свое  удовлетворение  в  границах
человеческого рода, в ходе человеческой истории.  Заключение о  религиозном,
или   теологическом,  потустороннем  мире,   о  будущей   жизни,   в   целях
усовершенствования  людей находило бы поэтому  себе  оправдание  лишь  в том
случае, если бы человечество оставалось  постоянно на том же месте, если  бы
не было истории,  совершенствования, улучшения человеческого рода на  земле,
хотя  и  в  этом случае подобное  умозаключение, если бы даже  и имело  свое
оправдание, не было бы все же на этом основании еще истинным.
     Существует, однако, культурная история человечества:
     ведь  даже  животные  и растения  с  течением времени  видоизменяются и
культивируются до такой  степени, что мы не можем даже найти и установить их
прародителей в природе! Бесчисленное множество вещей, которых не умели  и не
знали наши предшественники, мы умеем  и знаем в настоящее время. Коперник, -
на пример которого я уже ссылался, исходя  из точки  зрения  антропологии, в
моем "Вопросе о  бессмертии",  но который я не могу  не повторить  тут,  ибо
считаю его весьма поучительным, -  Коперник еще  на смертном  одре скорбел о
том,  что ему в  течение  всей его жизни не пришлось ни разу увидеть планеты
Меркурия,  как он того ни  желал и  каких  усилий к этому  ни  делал. Теперь
астрономы видят в ясный день эту планету в свои превосходные телескопы. Так,
в  ходе истории,  исполняются  те  желания  человека,  которые  не  являются
воображаемыми, фантастическими.  Так осуществится  когда-нибудь  и  то,  что
является  теперь  только  желанием,  станет  действительностью  бесчисленное
множество вещей, кажущихся невозможными исполненным предрассудков защитникам
и сторонникам существующих  верований и религиозных учреждений, существующих
социальных  и  политических отношений; бесчисленное множество вещей, которых
мы теперь не знаем, но узнать хотим,  узнают  наши потомки. Поэтому на место
божества, в  котором находят свое  осуществление  беспочвенные  и  безмерные
желания человека, нам  надлежит поставить человеческий род или  человеческую
природу,  на место религии - образование,  на место потустороннего  мира над
нашей могилой где-то там, в  небесах, - потусторонний мир над нашей  могилой
тут, на земле, историческую будущность, грядущее человечества.
     Христианство поставило  себе целью осуществление неосуществимых желаний
человека,   но   именно  поэтому   оно  оставило   без  внимания  достижимые
человеческие желания;  посулив  людям  вечную  жизнь,  оно лишило  их  жизни
временной; внушив доверие к помощи бога, оно лишило их доверия к собственным
силам; внушив веру в лучшую жизнь на небе, оно отняло веру в лучшую жизнь на
земле  и  стремление осуществить подобную  жизнь. Христианство дало человеку
то, чего он желает в своем воображении, но  именно поэтому не дало ему того,
в  чем он по-настоящему, в  действительности нуждается  и чего он желает.  В
своем  воображении  он  стремится  к  небесному, преизбыточном