ребно диван,  не шибко,  но видно, возьми у
меня голландский баллон,  обработай обивку, все же общегосударственная
собственность,  требует уважительного отношения. Э-э, ма! Жмут, валту-
зят задами кому не лень!  - Почуваев поскреб за ухом.- Двинули,  Вась,
мне домой пора.

- Значит не скажешь?  - Помреж положил руки на плечи Почуваеву, и отс-
тавник ощутил немалую силу этих, на вид не устрашающих, даже цыплячьих
рук.

Жилистый, черт, шваркнет башкой о сейф и. Тьфу! Почуваев сбросил чужие
лапы с плеч. Чего задергался. Помреж малый смирный и ладят они на пять
с плюсом.

По лестнице-трапу  первым  взбирался Помреж,  за ним тащился Почуваев.
Плоский тощий зад Помрежа обтягивали вытертые до белизны джинсы с  ко-
жаными заплатками в промежности.

И я хожу беспризорником в рванье да старье, хуже мешочника,- Эм Эм по-
морщился,  мало кто из приходящих в институт по утрам в  будни,  слепо
скользя по незаметным фигурам Почуваева и Васьки Помрежа, мог бы поду-
мать не то, что о достатке, а о крупных деньжищах. Ваську, преображен-
ного,  Эм  Эм  видел  на юбилейном торжестве Фердуевой по итогам года.
Граф,  да и только!  Изумился тогда Почуваев, глянул на Помрежа с ото-
ропью,  не признал сменщика попервости,  и только,  когда граф вытянул
лошадиную морду, да обнажил зубари - только тогда Почуваев признал на-
парника.

Подошвы ботинок  Помрежа,  подбитые подковами,  мелькали перед носом и
то,  что Васька по-своему экономит,  не транжирит деньги попусту, объ-
единяло  его  с отставником,  рождало в груди Почуваева чувство сродни
отцовскому,  тем паче,  что сыновьями Бог обделил, а единственная дочь
маялась с мужем по военным городкам, и Почуваев, хоть и скрытно от же-
ны, не одобрял выбор дочери, а при редких свиданиях с родной кровинкой
намекал: "Брось его, ежели невтерпеж. Батяня прокормит, не боись!"

В холле института Помреж довел Почуваева до стеклянных дверей,  отомк-
нул щеколду, оперся об остекление:

- На восьмом, говоришь, икорка?

- Так точно, вашбродь! - Почуваев шутейно козырнул и промахнулся, едва
не угодив пальцами в глаз. Ишь, ушел навык, подводит рука, так вот не-
заметно к старости скок-поскок,  дела.  Уж и в метро место уступают, а
давно ли Почуваев молодцевал?..  Вскакивал,  подставляя плавным жестом
локоть сгорбленным старушкам.

Помреж кивал,  будто болванчик,  из тех, что Почуваев понавез в начале
пятидесятых  годов,  работая  советником в северо-восточных провинциях
Китая.

- Ты точь-в-точь, как болванчик из моего коллекциона,- подъелдыкнул Эм
Эм.

Помреж по-блатному  сунул  большой палец под верхнюю губу и чиркнул по
ней:

- Век свободы не видать!  Михаил Мифодич, а что ж ты, добрая душа, ис-
кал в подвале мне разлюбезном? Это ж я о нем думу имел первым!

- Брось,  пустое,- смешался Эм Эм,  глаза воина-забияки вдруг налились
кровью от с трудом сдерживаемого гнева.

Помреж давно приметил:  водилось за Почуваевым полыхать негодованием и
помидорно краснеть, особенно, если не удавалось гнев выплеснуть в лицо
обидчику.  Попал в точку,  подвел итог Помреж,  финтит напарник,  чего
бродил в подвале.

Прохладный воздух  с  улицы  продул  разгоряченные чужими подозрениями
мозги Почуваева,  отставник собрался, ткнул Ваську в грудь, по-дружес-
ки,  еще тяжелым кулаком и двинул к черной "волге"-фургону, купленному
хлопотами Фердуевой почти новым у могущественной организации.





Наташка Дрын озаботилась субботним посещением бани,  прозванивала под-
руге - ненадежной в переговорах, умеющей без смущения изменить данному
ранее обещанию за час,  а то и за полчаса до  его  исполнения.  Сейчас
подруга  колебалась  касательно  субботнего  похода в баню,  и Наташка
Дрын,  как отвечающая за поставку услады для Дурасникова,  напирала  и
долбила подругу неотразимыми резонами: квартиру пробьет, поняла?.. При
деньге кабан, не сомневайся!.. Вовсе не старый, толстый - другое дело,
так тебе в балете с ним не вальсировать, зато поддержит финансово. му-
жики,  когда стареют, будто прозревают - надо платить, если стесняются
впрямую, дарами разными компенсируют перепад возрастной. плохого тебе,
дурища, не желаю.

Наташка тоскливо прикидывала: не дай Бог сорвется, дон Агильяр рассви-
репеет и отыграется целиком на ней;  у Пачкуна свои заморочки с Дурас-
никовым, Наташке неведомые, и по усердию Пачкуна видно - нужен ему Ду-
расников позарез, и срывы в умасливании зампреда недопустимы.

- Мы за тобой заедем,- добавила Наташка, учитывая лень подруги, а зная
любовь к еде необычной,  дожимала,- жор  отменный,  выпивка  -  класс,
хванчкара грузразлива,  тетра,  киндзмараули,- а еще,  припоминая, что
подруга,  как многие жрицы любви, помешана на сохранении здоровья, да-
вила и давила,- красное вино кровь обновляет.  не знаешь? Темная! Под-
водники ведрами потребляют.

Сговорились еще созвониться к вечеру,  Наташка смекнула без труда:  на
субботу у подруги есть параллельные предложения и сейчас та взвешивает
на тончайших весах, какое принять.

Каждый раз, после разговора со Светкой, завсекцией - Наталья Парфенть-
евна  Дрын  - упрекала себя за бессеребрие и неумение постоять за свои
интересы.

Роман с Пачкуном длился и длился,  и думать о его исходе не  хотелось,
все слишком очевидно:  не уйдет Пачкун из семьи, не переломает быт на-
лаженный о колено.  Наташка ему удобна, молода, хороша, всегда под ру-
кой,  исполнительна, ничего не требует, понимая, что только при покро-
вительстве Пачкуна - асса совторговли - обделывает свои дела без  пос-
ледствий,  Наташка давно уяснила, что безоблачное небо над головой та-
кое - только молитвами Пачкуна, читанными перед алтарями Дурасникова и
прочих районных начальников,  к коим Наташка доступа не имела.  Любовь
любовью,  но дон Агильяр мог одним движением перекрыть Наташке  кисло-
род, и тогда прощай флаконы духов без счета; прощай возможность не му-
солить каждую купюру,  обливаться потом перед оплатой в кассе;  прощай
любимые одеяния,  привозимые доблестными спортсменами; прощай компании
Мишки Шурфа и разудалые загулы в дорогих злачных местах.

Наташка проживала с дядей,  инвалидом, прозрачным стариканом, робким и
стесняющимся Наташкиных денег, в недурной двухкомнатке. К дяде относи-
лась грубовато,  и волны нелюбви сменялись валами пронзительной жалос-
ти,  еще и потому, что дядя доводился братом горячо любимой мамы, сго-
ревшей в раковом пламени в три месяца и посвятившей всю  жизнь  единс-
твенной дочери.

Крест мой,  говорила Наташка,  кивая на дверь дядиного укрытия,  когда
приводила к себе кавалеров,  страдая более всего из-за того, что дядя,
боясь нарушить покой племянницы,  испортить часы, отведенные для ласк,
опасался выходить в туалет,  сидел скорчившись в каморке,  и Наташка и
думать  страшилась,  как  корчит  деда  необходимость  мочеиспускания.
Сколько раз повторяла:  плевать!  Что ж теперь, не мочиться? Дядя тер-
пел, и тогда Наташка купила горшок и впервые увидела сквозь краску по-
зора,  испятнавшую высушенное лицо родственника, еще и мужское негодо-
вание и жуть от осознания человеком положения,  в коем оказался в ста-
рости.

Дверь владений завсекцией пискнула,  за фанерой ощущалось мощное тело,
скрипнул порожек и комнату заполнил дон Агильяр.

- Как суббота? - начмаг взирал любовно, но глаза его свидетельствовали
о готовности сменить милость на гнев.

- Порядок,- поспешно рапортовала Наташка, сглотнув слюну и представив,
что  будет,  если Светка вечером после контрольного созванивания отка-
жет.

Дон Агильяр присел на край стула,  положив голову на  колени  Наташки,
пальцы женщины нырнули в серебро густой пачкуновской гривы.

Предана, размышлял Пачкун,  пусть предана по необходимости, разумно ли
желать большего?  Не мальчик,  чай, и цену привязаностям калькулирует,
дай Бог, и все же с головой, упокоенной на пухлых коленях, с ощущением
ласковых пальцев,  бегающих по вискам,  по лбу,  почесывающих за ухом,
как обильно оттрапезничавшего кота,  хотелось думать о добром в людях,
и себя представлять вовсе не сплетенным из железных тросов, не знающим
жалости, не ведающим сострадания, а растерянным перед могуществом жиз-
ни человечком, которому свойственно плутать и желать единственно пони-
мания и поддержки женщины, отогревающей в осенние месяцы твоего пути.

Из глубин  подвала  докатилось веселое переругивание Мишки Шурфа и Во-
лодьки Ремиза.

Пачкун по-орлиному встрепенулся, сверкнул глазом, высунулся в коридор,
рявкнул беззлобно:

- Что, коблы, разорались? Миш, не обгрызай тушу, будто крысы пировали;
выбрось на прилавок хоть пару-тройку путных кусков!

В ответ - ржание мясников.  Пачкун притворил дверь,  притянул к  груди
возлюбленную,  ткнул  нос в пенно восходящие потоки золотистых волос и
совсем по-доброму повторил:

- Коблы!

Вечером Наташка набрала номер подруги не без дрожи. Голос Светки сразу
не  понравился.  Дрыниха  в сердцах матюгнула дядю,  тенью проползшего
вдоль стены коридора,  будто тот отвечал за скользкое поведение подру-
ги.

Светка заканючила о простуде, и Наташка вспылила.

- Если в субботу бортанешь, жрать станешь столовские борщи! Ко мне до-
рогу забудь! У меня ртов, пищащих с голодухи, хватает.

Светка осеклась - трубка,  будто живое существо, умерла, испустила дух
и разродилась сдавленным,  тягучим: да-а! Наташка швырнула трубку. Не-
чего миндальничать,  чем грубее, тем больше толка. Без Наташкиных пос-
тавок пусть хавает плавленные сырки, да зеленый горошек.

Дядя возвращался из туалета,  Наташка протянула руку,  цапнула старика
за пуговицу, той же ладонью, также легко, что и Пачкуна час-другой на-
зад, погладила.

- Извини, дед, за срыв! Работы невпроворот. Устаю.

Дядя возвел бледно-голубые, почти прозрачные, в красных прожилках гла-
за к потолку,  веки блеснули слезами. Эх, охочи дряхлюки мокрость раз-
водить,  Наташка подпихнула дядю к кухне и,  чтоб не замечать слабости
старика, загомонила:

- Иди сюда,  глянь,  что приволокла.  Ужин сейчас заладим королевский.
Хорошо, что дядя не видел ее глаз, а только спину и белую шею, и креп-
кие ноги,  но не глаза, подернутые влагой так же, как у него, у немощ-
ного - понятное дело, а Наташке-то с чего бы?





Утром Апраксин встретил у подъезда Фердуеву - раскланялся. Ответа ждал
долго, женщина в упор, без стеснения разглядывала соседа, наконец, гу-
бы дрогнули подобием улыбки и воспоследовал кивок.

Теперь будем здороваться,  уже кое-что, а дальше - по обстоятельствам.
Апраксин и себе не мог ответить,  чего добивается:  любопытство  своим
чередом, но загадочность Фердуевой, яркость и настороженность, в соче-
тании с властностью, завораживали.

После встречи у подъезда Апраксин забежал в "двадцатку" прикупить  мо-
лочных продуктов. Вдоль прилавков шествовал медленно, продавцы отводи-
ли глаза и с преувеличенной деловитостью принимались разглядывать пля-
шущие  стрелки весов или в забывчивости наворачивали на взвешенную по-
купку второй лист бумаги.

Снова Пачкун гнал в массы подгнившую колбасу.  Апраксин сразу  опознал
ее бока, подернутые седоватой пленкой, отдающей в прозелень. Шла гниль
нарасхват, прыгала в сумки разного люда, и Апраксин недоумевал: неуже-
ли не опасаются? Законы очереди диктовали свое: бери! Тащи! Потом раз-
берешься,  все берут - и ты! Раз хвост, значит товар, да и выбирать не
приходилось.

Слишком долго Апраксин торчал у колбасного прилавка,  кто-то просигна-
лил Пачкуну - тревога!  Начмаг выполз из  подвала,  осветив  белозубой
улыбкой сумеречность очереди.  Пачкун приглядывался к Апраксину, будто
припоминал давнее, стертое в памяти временем.

Так и замерли зрачок в зрачке: Апраксин, не допуская наглого, прицель-
ного  разглядывания  без  наказания,  Пачкун,  привороженный тревогами
смутными,  но, кажется, все более проступающими в немигающем взоре ру-
соволосого.

Мужик фактурный!  Апраксин решил не уступать в переглядках. Знает себе
цену,  уверен в тылах, а все ж свербит недоброе в душе. Пачкун напоми-
нал  неприступную  на вид крепость с толстенными стенами,  выложенными
трухлявым кирпичом,  о чем ведомо только осажденным,  слабость начмага
выдавали легкое подрагивание пальцев и капелька пота на верхней губе.

Чего неймется? Дон Агильяр невольно промокнул пальцем влажнику под но-
сом.  Неужели Дурасников учуял опасность ранее и вернее? Теперь Пачкун
припомнил Апраксина вполне и расценил его явление,  как предвестие бу-
ри.

- В чем дело, гражданин? - первым треснул Пачкун.

Апраксин поправил наплечный ремень, ткнул в колбасу:

- А почему не товарищ?

Пачкун на исправлении не сосредоточился - гражданин, товарищ, без раз-
ницы,- впился в колбасу,  расправил плечи под отутюженным, за доплату,
Маруськой Галошей белым халатом.

- Отменная колбаса, задохнулась при транспортировке и хранении.

Дальше Апраксин все знал:  сейчас кивнет продавщице, отрежет швейцарс-
ким ножиком ломтик и умнет на глазах очереди.

- Только  публичную дегустацию не устраивайте,- Апраксин улыбнулся,- я
верю, гнилье разжевываете только за ушами трещит.- Пачкун скорчил гри-
масу  обиды  - уже поигрывал ножиком на ладони,  когда Апраксин пресек
попытку реабилитации порченой колбаски.

Глаза из очереди впились в двоих - все развлечение,  о колбасе и забы-
ли, бесплатная коррида - лакомое блюдо.

- Не желаете спуститься ко мне? Обсудим.- предложил Пачкун.

- Намекнете  на чешское пиво дня через два,- Апраксин громко предполо-
жил так, чтобы все слышали,- уже проходил, извините.

Пачкун хотел было выкрикнуть:  малыш,  ребята Филиппа тебя так отмете-
лят,  что охота болтать навсегда испарится,  но вместо предостережения
широко - отрабатывал годами - улыбнулся:

- Зачем же так, товарищ?

Апраксин забежал в "двадцатку" по дороге в бассейн - время на исходе -
оглядел очередь, Пачкуна, горы давным-давно бездыханной колбасы, заме-
тил улыбающуюся рожу Мишки Шурфа на заднем плане,  Ремиза  с  топором,
колдующим на раскрошенной по краям в щепу колодой,  и двинул к выходу.
Лбом стену не пробить,  решил Апраксин, но решение это не принесло об-
легчения,  а  только стегануло безысходностью и намекнуло на трусость,
приличествующую, как раз тем, кого Апраксин не любил, считая, что беды
все  прибывают  от ворья в самых разных ипостасях,  и лики жулья столь
разные в последние годы,  поразительно приличные,  и на первый  взгляд
никак не вяжущиеся с примитивной уголовщиной, поскакали перед Апракси-
ным,  когда бежал он к остановке,  и над ликами этими,  как над сонмом
ангелов парило лицо Фердуевой,  гладкостью напоминающее мраморную ста-
тую, а блюдцами черных глазищ портреты Модильяни.

После набега Апраксина Пачкун отполз к себе в каморку,  связался с Ду-
расниковым, доложил о только что состоявшемся столкновении.

Дурасников жестом  выгнал из кабинета двоих вымаливающих подписи к до-
садным письмам, развернул фантик на соевом батончике, запихнул конфет-
ку в рот и,  только разжевав, одновременно успокоил и посоветовал Пач-
куну:

- За ним приглядывают.  своим намекни, чтоб секли. Не нравится он мне,
не наш человек. Насчет субботы как?

Дон Агильяр,  отражаясь в треснутом зеркале, рапортовал звенящим голо-
сом пионера-новобранца:

- Суббота - железно.  Банька только  для  белых  людей.  Изумительная.
Твоя!.. Согласилась сразу! - Пачкун умолк.

В своем кабинете Дурасников зарделся. "Твоя, согласилась сразу!" Швыр-
нул смятый фантик в корзину и, ничем не выдавая радости, сухо указал:

- Глаз с него не спускайте и прекрати выдачу со двора. на время.

Дон Агильяр хотел уточнить:  как же с нужными людьми? Да решил не бес-
покоить Дурасникова, возьмет товар прямо с базы - в магазин только до-
кументы - и распределит у своего дружка в другом продмаге.

- Квартальные сводки смотрели?

Дурасников припомнил смутно доклад подчиненного - вроде цифры в поряд-
ке, и раздраженно - не жаловал выколачивающих похвалы - подытожил:

- Молодец, молодец!

Дурасников сейчас парил на подступах к бане,  обняв цепко Светку,  что
сразу согласилась.  Пачкун в каморке калькулировал личный дебит и кре-
дит,  как  и многие его коллеги,  может только не в один и тот же миг.
Районная торговля мало кого интересовала,  находясь без  присмотра,  и
могла, если не снабжать вволю, то хоть дышать свободно.





Фердуева возвратилась  домой  к  половине четвертого.  Дверь в кварти-
ру-сейф обретала устрашающую неприступность.  Мастер наводил глянец на
твердыни фердуевской обороны. Дежурившая на производстве укрепительных
работ подруга встретила Фердуеву на пороге и тут же умчалась то ли  на
массаж,  то ли к парикмахеру. Хозяйка переоделась, почаевничала с мас-
тером и, уже составляя грязную посуду в мойку, припомнила о рукастости
мастера и его связях на заводах метизов.

Черные глаза  сверкнули,  рука полезла за кошельком.  Дверь фактически
родилась,  и счастливая обладательница стальной защиты решила  распла-
титься сполна.  Мастер возразил, заметил, что завтра зачистит огрехи и
тогда возьмет деньги.  Фердуева не напирала,  не любила расставаться с
кровными,  хотя в расчетах,  заранее оговоренных, славилась справедли-
востью.

- Хочу посоветоваться с вами,- скрестила руки на груди, шумно выдохну-
ла.

- Советуйтесь,- мужчина подпер кулаком подбородок,  опустил голову,  и
Фердуева обнаружила, что у мастера длинные, пушистые ресницы; расспро-
сила об интересующем предмете,  заметила удивление во взоре собеседни-
ка, растерянность и даже страх.

- Думаете опасно?

Мужчина пожал плечами.

- Зато какие возможности!

- Это уж точно,- безрадостно согласился мастер.

- А не хотите у меня поработать?  - Фердуева чуть приоткрыла рот, зная
что по-детски пухлые,  размягченные губы придают ей вид незащищенный и
располагающий.

- Я и так у вас работаю,- мастер отводил  глаза  в  сторону,  казалось
опасаясь сталкиваться со жгучими зрачками женщины напротив.

- Я  не  так  выразилась,- Фердуева приложила ладонь к щеке,  зная что
длинные ухоженные пальцы и красивые ногти впечатляют на белизне  кожи.
Не у меня. на меня. Я имею в виду не дверь, а то, что мы обсудили.

Мастер гладил ребристую рукоятку молотка и не отводил взгляда от окна.
Фердуева чуть не сорвалась: чего там узрел? Но сдержалась и, хоть и не
любила чужого молчания,  стерпела, отдавая должное не слишком говорли-
вым, тщательно обдумывающим решение людям.

- А где оборудование разместить? - мастер зажал сумку с дрелью коленя-
ми.

Фердуева тоже решила потомить: должен согласиться, или она еще многого
не понимает, такой способен сразу ухватить суть. тысячи дверей не при-
несут выгоды равной той, что предлагала Фердуева. Риск водился, но без
риска только птички поют,  и, пока Филипп на месте, можно играть в эту
игру. Фердуева не хуже Пачкуна уразумела: дело не в риске, а в прикры-
тии, и пока таковое имелось - греби, не зевай.

Почуваев про подвал выложил толково,  обрисовал дельно, тонкости можно
обсудить с Васькой Помрежем,  единственно тревожило: продумано ли вво-
дить в дело еще одного человека,  ничего не зная о нем и  отталкиваясь
единственно от рекомендации легкомысленной Наташки Дрын, вольготно жи-
вущей под крылышком Пачкуна и малосмыслящей в жизни.

- Где разместить? - Фердуева догадывалась, что сообщение ее масштабно,
непривычно и все же решила ринуться напролом.- Помещение присмотрено и
как раз самое что ни на есть.

- Квартира что-ли? - брезгливо уточнил мастер.- Тут площади понадобят-
ся будь-будь.

- Да там пол-стадиона,- прервала Фердуева.

- Да ну? - мастер мог и улыбаться.

- Точно,- Фердуева положила ладонь на теплую мужскую руку.

- Где упрячешь пол-стадиона? Всем глаза пропорет?

- Упрятан  лучше не придумаешь,- и Фердуева слегка сжала пальцы масте-
ра.





После бассейна Апраксин двинул на Арбат, любил нырнуть в тихие переул-
ки с чисто выметенными посольскими дворами,  с неторопливыми старушка-
ми, с чудом сохранившимися резного дерева входными дверями обшарпанных
подъездов, с неприметн